Лето становилось все теплее. 30 июня в Джанейли и в Хейгдорне – несмотря на то, что вокруг Джанейли выросла насыпь – праздновали Фестиваль Цветов. Вскоре после фестиваля Ксантен полетел ночью, с помощью шести отборных серафимов, в цитадель Джанейль и предложил местному совету эвакуировать население по воздуху – всех, кого можно было спасти, всех, кто хотел спастись. Советники выслушали его с каменными лицами и, не высказав никаких замечаний, перешли к рассмотрению других вопросов.

Ксантен вернулся в Хейгдорн. Соблюдая всевозможную осторожность и обращаясь только к доверенным друзьям, Ксантен завербовал три или четыре десятка согласных с ним кадетов и джентльменов, хотя в принципе сущность его проекта невозможно было сохранить в тайне.

Сперва традиционалисты отреагировали издевательствами и обвинениями в малодушии. По настоянию Ксантена его союзники, несмотря на свою горячность, никого не вызывали на дуэль и не принимали подобные вызовы.

Вечером 9 сентября цитадель Джанейль пала. Новость об этом принесли в Хейгдорн возбужденные серафимы, снова и снова рассказывавшие мрачную историю осады почти истерическими голосами.

Изможденный, понурый Хейгдорн автоматически созвал совет, чтобы обсудить безнадежную ситуацию: «Итак, наша цитадель – последняя! Не могу себе представить, каким образом меки могли бы нанести нам ущерб – даже если они будут работать до упада и строить насыпь вокруг Хейгдорна в течение двадцати лет. Мы в безопасности. Но здесь, в Хейгдорне, теперь живут последние джентльмены нашей расы – странная, зловещая мысль!»

Ксантен серьезно, напряженно произнес со страстным убеждением: «Двадцать или пятьдесят лет – не все ли равно? Меки не отступят и, когда они окружат нас и ворвутся в цитадель, все мы погибнем. Неужели вы не понимаете, что теперь у вас есть последняя возможность сбежать из этой западни, из огромной клетки, в которую превратился Хейгдорн?»

«Сбежать, Ксантен? Как вам не стыдно произносить это слово! – закричал О. З. Гарр. – Бегите же, вместе со своей бандой сообщников! Бегите в степи, в болота, в тундру! Бегите, если хотите, с другими малодушными шутами – но, будьте любезны, не надоедайте нам бесконечными угрозами!»

«Гарр, так называемое „малодушие“ позволило мне понять, что настоящая нравственность заключается в выживании. Меня научил этому великий мудрец».

«Вот еще! Кто он такой?»

«А. Г. Филидор, если вам так хочется знать».

О. З. Гарр хлопнул себя по лбу: «Вы имеете в виду искупленца Филидора? Этого экстремиста, искупленца из искупленцев? Ксантен, придите в себя, умоляю вас!»

«Если мы освободимся от цитадели, – безжизненным тоном отозвался Ксантен, – у нас впереди будут многие годы жизни».

«Но цитадель и есть наша жизнь! – заявил Хейгдорн. – По сути дела, Ксантен, во что мы превратимся без цитадели? В диких зверей? В кочевников?»

«Мы можем выжить».

О. З. Гарр с отвращением фыркнул и отвернулся, рассматривая гобелен на стене.

Хейгдорн находился в замешательстве и с сомнением качал головой. Бодри возвел руки к потолку: «Ксантен, вы всех нас заставляете нервничать. Прихóдите сюда и внушаете ужасное предчувствие неотвратимой беды – но зачем? В цитадели Хейгдорн мы в полной безопасности, как в материнской колыбели. Что мы выиграем, лишившись всего, что имеем – чести, достоинства, удобств, удовольствий цивилизации – только для того, чтобы крадучись блуждать по диким пустошам?»

«Джентльмены Джанейли тоже считали, что они в безопасности, – возразил Ксантен. – И где теперь Джанейль? Все умерли, камзолы заплесневели, вино скисло. Что мы выиграем, „крадучись блуждая по пустошам“, как вы выразились? Жизнь! Кроме того, я намерен сделать гораздо больше, не только скрываться».

«Могу представить себе сотни ситуаций, в которых смерть предпочтительнее жизни! – отрезал Иссет. – Почему я должен умирать унизительно и бесчестно? Почему я не могу провести достойно последние годы?»

В зал зашел Б. Ф. Робарт: «Советники! Меки приближаются к цитадели Хейгдорн».

Хейгдорн спросил, дико озираясь: «Мы хоть в чем-нибудь согласны? Чтó нам делать?»

Ксантен всплеснул руками: «Пусть каждый находит тот выход из положения, какой считает лучшим. Мне больше нечего сказать. Хейгдорн, не соизволите ли вы распустить совет, чтобы я мог уйти по своим делам? Крадучись блуждать по пустошам?»

«Совет распущен!» – объявил Хейгдорн, и все вышли на бастионы посмотреть, чтó происходит.

По дороге, ведущей к цитадели, с мешками за плечами брели смерды, жившие в окружающей сельской местности. В противоположном конце долины, на краю Варфоломеева леса, плотную группу самоходных фургонов окружала бесформенная золотисто-коричневая масса: меки.

Ауре указал на запад: «Смотрите! Они идут оттуда, вверх по Длинной Ложбине!» Повернувшись на восток, он воскликнул: «А там, у Понтонного моста – тоже меки!»

Все, как один, советники обернулись к Северному хребту. О. З. Гарр протянул руку, указывая на неподвижную цепь золотисто-коричневых фигур: «И там они ждут, паразиты! Нас окружили! Что ж, пусть ждут!» Он развернулся на каблуках, спустился на лифте к площади и быстро прошел к чертогу Зумбельдов, где провел остаток вечера, занимаясь дрессировкой Глорианы, подававшей большие надежды.

На следующий день меки приступили к регулярной осаде. Повсюду вокруг цитадели Хейгдорн появились признаки их деятельности: навесы, склады, бараки. С внутренней стороны кольца, образованного этими постройками, чуть дальше радиуса действия лучевых пушек, самоходные фургоны начали воздвигать грунтовые насыпи.

Ночью эти насыпи продвинулись ближе к цитадели; то же самое произошло следующей ночью. Наконец назначение насыпей стало очевидным: они прикрывали проходы или туннели, ведущие к утесу, служившему опорой цитадели Хейгдорн.

На следующий день некоторые насыпи достигли основания утеса. Вскоре под дальние концы насыпей стали заезжать вереницы самоходных фургонов, груженых землей. Они появлялись у подножия утеса, сваливали груз, разворачивались и снова скрывались в туннелях.

Меки проделали восемь таких надземных туннелей. По ним фургоны непрерывно вывозили груды грунта и камня, причем камень добывался непосредственно из основания утеса. Джентльмены, толпившиеся на парапетах, наконец поняли, в чем заключалась цель этих работ.

«Они не пытаются нас завалить! – догадался Хейгдорн. – Они намерены выработать утес, подрыть его под нами!»

«Если это будет продолжаться, – пробормотал Бодри, – Хейгдорн рухнет скорее, чем Джанейль».

«Тогда пойдемте! – внезапно встрепенулся О. З. Гарр. – Попробуем лучевые пушки. Взорвем их чертовы насыпи, вскроем их туннели – и что тогда смогут сделать эти мерзавцы?» Он подошел к ближайшей орудийной амбразуре и позвал стоявших внизу смердов, чтобы те сняли с пушки чехол.

Ксантен, стоявший поблизости, сказал: «Позвольте мне вам помочь». Он сорвал чехол: «Стреляйте, сколько угодно!»

О. З. Гарр недоуменно уставился на него, затем подскочил к пушке, повернул на шарнире огромный проектор, чтобы тот был направлен на земляную насыпь, и нажал на курок. Воздух зашипел, затрепетал перед обжатым кольцами дулом, заискрился лиловыми разрядами. Служивший мишенью участок нагрелся, выделяя пар, почернел, стал темно-красным и осел, превратившись в пышущую жаром воронку. Тем не менее слой грунта, толщиной не меньше шести-семи метров, надежно защищал находившийся под ним туннель: лужа расплавленной земли раскалилась добела, но больше не растекалась и не углублялась. Лучевая пушка неожиданно громко затрещала – коррозировавшая изоляция вызвала короткое замыкание. Пушка больше не работала. Раздраженный и разочарованный, О. З. Гарр осмотрел механизм и с отвращением отвернулся. Сомнений не было: пушки вряд ли могли чему-то помочь.

Через два часа с восточной стороны утеса сполз гигантский пласт породы, а незадолго до заката обрушился еще один громадный кусок скалы – на этот раз с западной стороны, там, где стена цитадели почти бесшовно продолжала фасад утеса.

В полночь Ксантен и его сторонники, вместе с детьми и сожительницами, покинули цитадель Хейгдорн. Шесть упряжек серафимов совершали полеты туда и обратно между посадочной палубой цитадели и лугом в районе Дальней долины и перевезли таким образом всю группу беженцев задолго до рассвета. Никто не вышел, чтобы с ними попрощаться.

На следующей неделе обвалился еще один кусок восточного склона утеса, вместе с контрфорсом из плавленого камня. Тем временем груды выработанного камня у выходов из туннелей меков становились пугающе высокими.

Изборожденный террасами южный фасад утеса пострадал меньше всего – самый впечатляющий ущерб был нанесен с восточной и западной сторон. Внезапно, через месяц после начала осады, сполз и рассыпался огромный участок террас – образовалась неровная расщелина, прерывавшая серпентин дороги; при этом с обрыва свалились статуи выдающихся джентльменов прошлого, установленные вдоль окаймлявшей дорогу балюстрады.

Хейгдорн созвал совет. «Ситуация, – начал он, пытаясь придать голосу шутливый оттенок, – не улучшается. Обстоятельства превзошли самые пессимистические прогнозы: короче говоря, дело плохо. Должен признаться, меня не прельщает перспектива разбиться насмерть, свалившись с обрыва на обломки моего имущества».

Ауре отчаянно взмахнул рукой: «Мне приходят в голову такие же мысли! Смерть? Пусть так – всем суждено умереть! Но когда я думаю о моих драгоценных коллекциях, меня мутит. Книги будут раздавлены, камзолы – разорваны! Мои хрупкие вазы, древние люстры, доставшиеся по наследству – разлетятся вдребезги! Ковры будут погребены, фаны задохнутся под завалами! Кошмар, да и только!»

«Ваши коллекции не уступают ценностью собраниям других джентльменов, – сухо заметил Бодри. – Тем не менее, сами по себе они не одушевлены. Когда нас не станет – кому будет какое дело до того, чтó с ними случилось?»

Марюн поморщился: «Год тому назад я сберег восемнадцать дюжин фляг первоклассных эссенций: двенадцать дюжин „Зеленого дождя“ и по три фляги „Балтазара“ и „Фэйдора“. Если хотите представить себе трагедию, подумайте об их судьбе!»

«Если бы мы только знали! – стонал Ауре. – Я бы… я бы…» Он не смог закончить.

О. З. Гарр нетерпеливо топнул ногой: «Превыше всего, давайте обойдемся без жалоб и сожалений! У нас был выбор – разве вы забыли? Ксантен умолял нас бежать. Теперь он и его пособники бродят по северным горам и добывают скудное пропитание вместе с искупленцами. Мы решили остаться несмотря ни на что – к сожалению, конец наступит раньше, чем мы ожидали. Но мы должны его встретить, как джентльмены».

С этим выводом советники скорбно согласились. Хейгдорн откупорил флягу бесценного «Радаманта» и разлил его по бокалам с щедростью, раньше показавшейся бы немыслимой: «Так как будущего у нас нет – выпьем за славное прошлое!»

Этой ночью на различных участках осадного кольца меков были замечены необычные явления: в нескольких местах вспыхнуло пламя, слышались отдаленные хриплые крики. На следующий день, судя по всему, разрушительная деятельность меков слегка замедлилась.

Ближе к вечеру, однако, отпал гигантский сегмент восточного склона утеса. Через несколько секунд, словно величественно поразмыслив, высокая восточная стена цитадели раскололась и обвалилась, обнажив обращенные к небу тыльные стены шести многоэтажных чертогов.

Через час после захода солнца на посадочную палубу опустилась упряжка серафимов. С сиденья соскочил Ксантен. Спустившись бегом по винтовой лестнице, ведущей с парапетов на площадь, он поспешил к дворцу Хейгдорна.

Хейгдорн, разбуженный родственником, вышел и удивленно уставился на Ксантена: «Что вы здесь делаете? Мы думали, вы скрываетесь в северных горах вместе с искупленцами!»

«Искупленцы не скрываются в северных горах, – сказал Ксантен. – Они присоединились к нам и дерутся вместе с нами».

У Хейгдорна отвисла челюсть: «Дерутся? Джентльмены дерутся с меками?»

«Изо всех сил».

Хейгдорн недоуменно покачал головой: «Искупленцы тоже? Насколько мне известно, они намеревались бежать на север».

«Кое-кто так и сделал – в частности, А. Г. Филидор. Среди искупленцев, так же, как среди джентльменов, есть фракции. Большинство не дальше, чем в пятнадцати километрах отсюда. С кочевниками дело обстоит так же. Кто-то взобрался на фургоны и сбежал. А другие убивают меков с фанатичной яростью. Прошлой ночью вы видели плоды наших усилий. Мы подожгли четыре склада, уничтожили резервуары с сиропом, убили больше сотни меков и вывели из строя дюжину самоходных фургонов. Мы понесли потери, а мы очень чувствительны к потерям, потому что нас мало, а меков – много. Поэтому я прилетел сюда. Чтобы позвать вас драться вместе с нами!»

Хейгдорн повернулся и махнул рукой в сторону большой центральной площади: «Я позову людей из чертогов. Поговорим со всеми».

Серафимы горько жаловались на беспрецедентную эксплуатацию, но работали всю ночь, перевозя джентльменов – отрезвленные разрушением цитадели, теперь они готовы были отбросить всякое стеснение и драться за свою жизнь. Упертые традиционалисты все еще отказывались поступиться честью, но Ксантен весело заверил их: «В таком случае оставайтесь здесь и крадучись бродите по цитадели, как боязливые крысы. Утешайтесь тем, что вас защищают другие – больше вам больше ничего не осталось».

Многие из слышавших его слова с отвращением отвернулись и ушли.

Ксантен повернулся к Хейгдорну: «Как насчет вас? Вы идете или остаетесь?»

Хейгдорн глубоко вздохнул – почти застонал: «Цитадели пришел конец – независимо от того, что будет дальше. Я иду с вами».

Ситуация внезапно изменилась. Меки, окружившие цитадель прерывистым кольцом, ожидали, что обитатели не смогут успешно защищаться, и при этом никак не рассчитывали столкнуться с сопротивлением извне. Они устроили бараки и резервуары с сиропом там, где это было удобнее всего, даже не помышляя об их обороне – поэтому партизаны, совершавшие набеги, могли беспрепятственно приближаться к этим сооружениям, наносить ущерб и отступать прежде, чем меки успевали нанести им существенный урон. На меков, растянувшихся вдоль Северного хребта, нападали почти непрерывно и в конце концов заставили их спуститься, потерпев большие потери. Кольцо вокруг цитадели Хейгдорн превратилось в полумесяц, а через два дня, после того, как были уничтожены еще пять резервуаров с сиропом, меки отступили дальше. Возведя земляные насыпи перед двумя туннелями, ведущими к южному фасаду утеса, они смогли занять более или менее выгодную оборонительную позицию. Но теперь из осаждающих они превратились в осажденных – несмотря на то, что от утеса все еще отъезжали самоходные фургоны, груженые выработанным камнем.

На защищенном земляным валом участке меки сосредоточили оставшиеся у них запасы сиропа, инструменты, оружие и боеприпасы. После наступления темноты зона вокруг вала освещалась прожекторами и патрулировалась меками, вооруженными пистолетами, что делало нецелесообразной какую-либо лобовую атаку.

На протяжении одного дня партизаны прятались в окружающих садах, оценивая новую ситуацию. Затем они попытались применить новую тактику. Были сооружены шесть импровизированных легких повозок. Их нагрузили пузырями, заполненными воспламеняющимся маслом, с прикрепленными к ним зажигательными гранатами. К каждой из повозок пристегнули по шесть серафимов, в каждую повозку сел человек. В полночь, в полной темноте, серафимы взлетели высоко над зоной, охраняемой меками, чтобы сбросить зажигательные бомбы. Зону тут же охватило пламя. Последние резервуары с сиропом меков горели, самоходные фургоны, разбуженные огнем, лихорадочно катались туда-сюда и давили при этом меков и их запасы, сталкиваясь друг с другом, что причиняло дополнительные разрушения и способствовало распространению пожара. Выжившие меки укрылись в туннелях. Некоторые из прожекторов погасли, и люди, пользуясь замешательством противника, атаковали земляные насыпи. После ожесточенной короткой схватки люди перебили меков-охранников и заняли позиции, позволявшие контролировать входы в туннели, где теперь находились остатки армии меков. Возникало впечатление, что мятеж меков удалось подавить.