Так что же такое инстинкт?

Всякий благоразумный человек не может полностью повелевать своими желаниями, но должен быть господином своих поступков.

Мария д’Арконвиль, французская писательница

Как я уже упоминал во введении, существует много определений и пониманий понятия «инстинкт»; однако все они указывают на то, что инстинкты содержат те или иные врожденные предпосылки, а также на то, что они влияют на практическое поведение.

Одно из наиболее удачных академических определений инстинкта, на мой взгляд, гласит:

ИНСТИНКТ (лат. instinctus – побуждающий) – не-приобретенная, характерная для данного вида тенденция или предрасположенность реагировать определенным способом, возникающая при определенных стимульных условиях и при определенных состояниях особи.

Замечу, что сюда входит также врожденная предрасположенность легко воспринимать в ходе воспитания и обучения поведенческие и когнитивные схемы определенного типа и неохотно воспринимать схемы другого типа. К примеру, дети животноводов, даже контактирующие с животными гораздо чаще, чем с людьми, тем не менее не перенимают поведение животных; на упомянутых «Маугли» они совсем не похожи, ибо видоспецифическое человеческое поведение усваивается ими гораздо охотнее и легче. Чтобы ребенок усвоил явно чуждое ему поведение, он должен быть лишен примера людей практически полностью, тогда и только тогда этот вакуум будет заполнен столь чужеродным содержимым.

Еще обращаю внимание на то, что речь идет именно о тенденции или предрасположенности, норме реакции, но не о каком-то строго фиксированном действии, хотя как частный случай это очень возможно. Другими словами, включившийся инстинкт порождает не поступок, а желание что-либо сделать или что либо сделать вот так, а не иначе, или какое-нибудь неконкретное чувство, ощущение, настроение, которое может субъективно не осознаваться как потребность именно в поступке (таково, к примеру, ощущение, что «зачесались кулаки» – человек ощутил желание совершить агрессивный акт), но тем не менее создает эмоциональный настрой, влияющий на принятие решений. Ах, я сегодня в подавленном настроении и не мог поступить иначе…

Инстинкты, как и морфологические признаки, формируются естественным отбором медленно и постепенно и на более-менее длительных эволюционных промежутках времени «пришлифовываются» и становятся адекватными обстановке, в которой живет вид. Ну, конечно, с оговорками на сигнатурность (фактически – скудость информации, принимаемой во внимание при выработке решения), неизбежным следствием которой является некоторый процент ложных срабатываний даже в стабильной обстановке. Но в общем и среднем в такой обстановке инстинктивное поведение вполне логично и целесообразно. Однако при резкой смене условий существования вида такое поведение начинает выглядеть необъяснимо и загадочно – ведь человеку искренне хочется сделать так, а не иначе, и в силу искренности этого чувства желание воспринимается как «правильное», хотя объективно оно уже не соответствует новой обстановке.

Человечество, «изобретя» бурную социальную эволюцию, радикальнейше ускорило темп изменений среды обитания; инстинкты же за столь стремительными изменениями поспеть никак не могут. К счастью у человека есть способность приспосабливаться к таким изменениям иными средствами, чем коррекцией врожденных программ поведения; однако упомянутые древние консервативные механизмы никуда не делись и продолжают влиять на наше поведение, хотя их время возможно уже давно ушло.

Можно ли как-то перепрограммировать эти врожденные программы поведения? Перепрограммировать – нет, но можно заблокировать, предложить альтернативную поведенческую линию, которая при определенных условиях, внешней поддержке может заменять врожденные программы. Однако это будет существенно менее устойчивое положение. Как только ослабнет внешняя поддержка этих альтернатив (что происходит в годы войн и смут) или под влиянием внутренних процессов (наркотики, деструктивные процессы в ЦНС), так человек снова возвращается к своему первобытному состоянию. Да и как можно изменить инстинктивные программы, если не знать об их существовании или отрицать его?

Да, разумеется, человек – это не муха и даже не ящерица, для которых желание – это практически и есть действие (хотя бы попытка действия). Кора головного мозга, особенно лобные доли, для того и существует, чтобы желания проходили какой-никакой контроль и отбор и чтобы не все из них доходили до практических поступков. Но что если нельзя, но очень хочется? Сатирик говорит, что тогда можно… Хотя в целом ряде случаев, например немотивированной агрессии, он (то есть сатирик) глубоко не прав. Иначе говоря, человек отличается от животных (лучше так – «других животных») не тем, что у него нет инстинктов, а тем, что инстинктивные мотивации властвуют над поведением человека в существенно меньшей степени, чем над поведением низших животных. Человек (в отличие упомянутой мухи) может поступить вопреки своим чувствам и желаниям – если захочет. Но часто ли так бывает? Редко ли мы поступаем так, а не иначе лишь потому, что нам просто захотелось?

Таким образом, этологическое понимание понятия «инстинкт» существенно отличается от веско преобладающего в гуманитарной или просто бытовой среде понимания, как правило, предполагающего некое до беспамятства машинальное действие, которому абсолютно нельзя противостоять. Иррациональность инстинктивных желаний – не в их всевластности над человеком, а в «как бы загадочной» непонятности причин возникновения их.

В то же время упорство, с которым гуманитарии отрицают влияние инстинктивных механизмов на человека, безусловно, заслуживает внимательного рассмотрения; причины его явно не исчерпываются несовпадением в понимании термина «инстинкт», о чем сказано выше. Похоже, что в глубине этого отрицания лежит подсознательная приверженность концепции божественного творения человека, чаще всего явно не осознаваемая, да и вообще не ассоциируемая ни с каким конкретным богом. Достаточно того, что в рамках этой концепции постулируется божественность (в смысле – полная идеальность) «природы» и всего, что ей (природой) порождается. А следовательно, «природа» человека тоже объявляется идеальной, а все мерзости его поведения объявляются результатом позднейших искажений, извращений и тлетворного влияния извне. Но инстинктивные модели поведения присущи человеку (в той или иной форме и степени) от рождения, следовательно, их тоже следует назвать частью природы человека. В то же время очень многие инстинктивные проявления в поведении человека совершенно отвратительны, и никак не укладываются в представления о чем-то божественном. Тут бы в ответ на это и предположить, что «природные» мотивации – это вовсе не святое, это просто поведенческие программы, которые были созданы для совсем других условий жизни, и нечего на них молиться. Но у многих людей это никак не может уложиться в голове – вместо этого отрицается природность (читай – инстинктивность) всяких нехороших поведенческих актов. Кстати, на ту же веру в идеальность природы указывает миф про то, что, дескать, хищные животные не убивают добычи больше, чем им надо для пропитания; только «забывший свою мать-природу» человек убивает «просто так». На деле хищные, да и не очень хищные животные вполне могут убивать больше, чем им нужно; внутривидовые убийства у них тоже отнюдь не выглядят исключительными событиями.

А что, можете удивиться вы – разве человек не может ничего захотеть просто так? Разве у человека не бывает чувств и переживаний, не связанных с инстинктивными механизмами? Представьте себе – нет. Такого рода возражения приходится выслушивать более чем часто – дескать, никакой это не инстинкт, а просто мне захотелось… Но просто так и чирей не вскочит, а уж желание и подавно просто так не возникает. Способность испытывать эмоции как самовосприятие того или иного состояния организма – древнейшая способность живых существ, наделенных нервной системой, а возможно даже и не наделенных – гуморальное управление организмом существует столько же, сколько и сама жизнь, и отнюдь не отмерло и у «венца творения». Эта древнейшая способность всегда отражает какие-то биологически значимые состояния или предвкушения организма – рассудочные рассуждения сами по себе эмоциями не возбуждаются и не сопровождаются; эмоции в этих случаях рождаются постфактум, за счет того, что итог рассуждений может попутно «задеть» какой-нибудь инстинктивный релизер. Например, радость научного открытия порождает положительные эмоции в силу сходства открытия с победой в каком-то поединке или какой-то очень вкусной находкой (а человек по своей природе – собиратель).

Нередко возникающее впечатление, что многие желания у человека никак не связаны с его биологией, проистекают, помимо прочего, из излишне упрощенного взгляда на биологически обусловленное поведение, когда под биоцелесообразным поведением понимается практически голая физиология: понизился уровень глюкозы в крови – возникло желание поесть; наполнился кишечник, сработали соответствующие рецепторы – возникло желание его опорожнить, ну и далее в том же духе. Существование же сложнейших врожденных программ, регулирующих взаимодействие между особями как внутри группы, так и вне ее; а также программ, регулирующих и другие, весьма тонкие аспекты жизни как особи, так и вида, очень многим людям неизвестно или безосновательно отрицается.

Крайне важным для понимания инстинктивных странностей является также понимание принципов их функционирования. Нервные структуры, реализующие сложное врожденное поведение (у млекопитающих это главным образом лимбическая система и гипоталамус), возникли в глубочайшей древности; рассуждать, что-то анализировать и даже просто экстраполировать – для них непосильная задача. Им лишь по силам довольно формально сравнить обстановку с неким известным им схематичным и статичным шаблоном, состоящим из набора сигнальных признаков, которые могут случайно походить на реально требуемые. И возбудить соответствующую эмоцию. Такой шаблон называется сигнатурой, а отдельные ключевые (сигнальные) признаки, из которых она состоит, – релизерами. Хрестоматийный пример – рыба-колюшка. У Н. Тинбергена в «Социальном поведении животных» хорошо показано, что самка рыбы-колюшки, начиная брачный ритуал, реагирует всего лишь на красный цвет брюшка самца, очень слабо – на цвет спинки и форму глаз и более ни на что.

У высших позвоночных сигнатуры, конечно, сложнее, но суть от этого не меняется – реагирование происходит без минимального анализа, по сути – автоматически. Как только обстановка совпала с шаблоном, при соответствующем внутреннем состоянии возникло и желание. Собака, облаивающая проезжающие автомобили, ведет себя вроде бы бессмысленно, однако если знать о сигнатурности работы инстинктивных механизмов, то ничего удивительного в этом не будет. Есть большой движущийся объект – возникает желание погавкать (сторожевой инстинкт). Аналогично у людей бессмысленной может выглядеть, например, немотивированная жестокость. Агрессор во многих таких случаях не имеет никаких прагматических выгод от избиения, а то и убийства своей жертвы; кроме того, он затрачивает на это изрядное количество калорий! Так зачем же?

Примерно затем же, зачем лает на проезжающие автомобили собака. При сильном внутреннем настрое на иерархический поединок (хочется удовлетворить свои иерархические амбиции, а не на ком), наличие в поле зрения существа, выглядящего более низкорангово, вызывает желание его победить, хотя с прагматической точки зрения эта победа бессмысленна и даже влечет риск репрессий со стороны государства. Но хочется самоутвердиться… Но в чем прагматический смысл самоутверждения? Вот в чем еще один вопрос, достойный Гамлета…

Кстати, сигнатурным анализом широко пользуется не только инстинктивная подкорка – мы к нему часто прибегаем в практической жизни. К примеру, при проверке большого количества контрольных работ у учащихся проверяющий может абсолютно не вникать в ход рассуждений проверяемого, но лишь сравнивать полученное учащимся решение задачи на предмет совпадения с эталонным ответом (система этих эталонных ответов и будет сигнатурой в данном случае) и на основании этого совпадения выставлять оценку знаний. Очевидно, что несовпадение с ответом может быть следствием как незначительной опечатки, так и серьезного незнания предмета; величина же оценки будет одинакова, хотя уровень знаний может отличаться радикально. Но при сигнатурном анализе такие ошибки неизбежны. На сигнатурном анализе также зиждется система примет: «Солнце село в тучу – жди дождя»; «Пробежала черная кошка – жди неприятностей». Никакого анализа – визуальный признак порождает решение без промежуточных рассуждений. Хотя очевидно, что черная кошка как критерий принятия важных решений, скажем так, малодостоверна. И примета о солнце, садящемся в тучу, тоже не слишком надежна, а в Хабаровске просто ошибочна – ведь туда циклоны приходят с востока. Однако сила авторитета общепринятого мнения такова, что эти и другие приметы кажутся многим людям более важными доводами, чем прогноз погоды, хотя он статистически достовернее при всех его невпопадках. Реализаторы врожденного поведения действуют по сходному принципу, с тем важным различием, что не имеют «внутреннего голоса», и если они чего решили – делают свое дело молча, без объяснений и комментариев, только возбуждая эмоцию. Если, пользуясь приметой, мы хоть можем объяснить, что вот, дескать, мне некий авторитетный человек сказал про нее (не объясняя, естественно, физического смысла), то здесь даже этого нет. Молча возникает какое-то чувство, желание, причины возбуждения которого никак не сообщаются. И тут-то неокортекс (рассудок, проще говоря) начинает заниматься подгонкой под ответ. «Зачем ты избил этого гражданина?» – «А че у него пуговица не застегнута!». На деле это желание возникло от того, что гражданин производил впечатление низкорангового члена иерархии, но рассудком эта мотивировка не осознавалась, причем совершенно искренне.

Можно отметить также такую особенность инстинктивных реакций, как бинарность, весьма тесно с сигнатурностью связанную. В нашем случае это означает прежде всего склонность к гиперболизации реакций и огрублению оценок. К примеру, чуть загрязненный сероватый снег может быть назван черным; но не вследствие дефектов зрения, ибо при подробных расспросах человек может оценить его цвет вполне точно, а потому, что не очень чистый снег вызвал у этого человека неприятные ощущения, которые гиперболизированно выразились у него в употреблении предельной цветовой характеристики. Полутонов как бы не существует как оценочных категорий, только два крайних значения – черное и белое. Одна моя знакомая произносила слово «катастрофа» каждый раз, когда при жарке яичницы у нее расплывался желток – для мелких неприятностей как бы не существует названий…

Удобно наблюдать такую бинарность у детей, которые естественно более примативны. Например, ребенок может закатить целую истерику, требуя питья, и искренне утверждать при этом, что выпьет большую кружку воды. И это в большинстве случаев вовсе не сознательный обман взрослых, а искреннее убеждение, что его потребность в воде очень велика. Но практически он делает пару глотков, и все…

Бинарность примативных реакций на системном уровне сводится к обработке всего одного бита информации, что, с одной стороны, позволяет экономить мыслительные усилия, с другой – однобитовая обработка информации об окружающем мире доступна весьма примитивным «вычислителям», к каковым относятся подкорковые мозговые структуры. Субъективно событие оценивается либо как ужасающее, либо как восхитительное, полутоновые же эпитеты употребляются весьма неохотно. Бинарность в сочетании с сигнатурностью порождает весьма характерные для высокопримативных людей поведенческие реакции, при которых какому-нибудь малозначимому признаку придается абсолютно важное значение. Часто такие реакции патологичны и носят характер маний или фобий, например человек может опасаться прикосновений к дверным ручкам, за которые брались другие. Количественно степень опасности заразиться не анализируется – сам факт такой возможности достаточен, он абсолютизируется, а в силу сигнатурности принимается во внимание только он один, хотя вероятность заразиться при разговоре в общем и среднем гораздо выше.

Тут закономерно возникает вопрос о том, как рассудочные и инстинктивные мотивы поведения уживаются в одном человеке? Можно ли назвать их взаимодействие сотрудничеством или антагонизмом? Скорее, нечто третье. Сосуществование – наиболее подходящий термин. В каких-то случаях это действительно борьба, в каких-то сотрудничество, в каких-то – просто независимая деятельность. Но то, что это как бы два различных мира внутри человека – верно. Владимир Высоцкий с гениальной наблюдательностью подметил это в своем стихотворении про двух «Я», что подтверждает нейрофизиологические данные об определенной автономности работы различных мозговых структур. Причем такое сосуществование чаще всего носит характер, хорошо описанный в эпиграфе к разделу о примативности – общее направление деятельности задается врожденными установками, а рассудок детализирует эту деятельность сообразно текущей обстановке, то есть обслуживает инстинктивные потребности, сам того не всегда замечая. Но поскольку рассудок склонен подводить под свои действия рациональные основания (у Фрейда этот процесс прямо так и называется – «рационализация»), а лимбическая система внутреннего голоса не имеет («выходя на поверхность» лишь в форме чувств и настроений), то человеку ничего не остается, кроме как подгонять под инстинктивные потребности какие-нибудь благовидные рациональные поводы.

Возьмем, например, сельскохозяйственную практику. Виктор Дольник в свое время выдвинул гипотезу о наличии мощной инстинктивной поддержки такого рода занятий; мои собственные наблюдения за Homo sapiens (в их естественной среде обитания, между прочим!) полностью подтверждают эту гипотезу. Однако сельское хозяйство в наше время абсолютно необходимо для выживания человечества, ибо оно производит львиную долю всех продуктов питания, а также немалую долю сырья для промышленности. Что позволяет вроде бы обоснованно утверждать, что процесс выращивания растений и животных – сугубо рассудочен, люди сеют хлеб, сажают картошку, пасут скот и т. д. исключительно по причине открытого осознания важности получаемых продуктов в деле собственного выживания. Однако в современных промышленно-развитых странах рентабельным сельским хозяйством занимаются лишь несколько процентов экономически активного населения, остальные же… занимаются примерно тем же самым, но в убыток… Что я имею в виду? Прежде всего городских домашних животных, которые уже никого не стерегут, никого не ловят и не служат пищей; тем не менее – благотворно влияют на эмоциональное состояние их хозяина. А значит – как-то резонируют на каких-то инстинктивных релизерах. Еще одно массовое занятие такого рода – комнатные цветы. Также весьма редко бывает прибыльным садово-огородно-дачное времяпровождение, в которое под старость могут впасть даже потомственные горожане. Ведь живущий в городе дачник приезжает туда раз в неделю и в силу этого не может проводить эффективной агротехники, а стало быть, и получать рентабельных урожаев; затраты же на один только транспорт таковы, что выброс выращенного на рынок (в широком смысле, в том числе в форме собственного потребления) вполне бы мог подпасть под определение «демпинг», если бы рентабельность кого-то из потенциально конкурирующих дачников всерьез волновала. Более того, нередко бывает, что в муках выращенный урожай с трудом удается раздать бесплатно, а если не удается – то он пропадает и вовсе бесславно. Однако на следующий сезон эти дачники, как загипнотизированные, начинают цикл снова, в оправдание выдвигая различные благовидные объяснения об экологической чистоте, особом вкусе или иных выгод такой деятельности. На деле же их просто тянет к земле, то есть имеет место явно эмоциональная и иррациональная тяга к такого рода занятиям, что позволяет говорить о наличии мощного инстинктивного компонента в такой мотивации.

Мощнейшая инстинктивная подоплека имеется у различных форм авторитаризма, особенно в небольших группах, например в трудовых коллективах. С одной стороны, начальник имеет явные прагматические выгоды от своего начальствующего положения в группе, а «низшие чины» – не менее прагматические резоны не конфликтовать с официальным начальником. Ведь в руках у него – вполне законные рычаги для репрессий, которые действительно могут практиковаться. Наличие этих прагматических соображений многим представляется совершенно достаточным для объяснения всего спектра поведенческих реакций участников таких отношений, делающих вроде бы излишним привлечение инстинктивных мотиваций. Однако внимательное наблюдение за такими отношениями показывает наличие большой доли иррациональности в них, когда самоутверждение начальника или почтительность подчиненного далеко выходит за рамки прагматических потребностей, с другой же стороны, степень подверженности этим иерархическим законам у разных участников группы различна, причем наименее иерархически почтительные участники нередко бывают наиболее успешны прагматически. Все эти противоречия, думается, вполне объяснимы, если представить отношения в этих группах, как базирующихся на иерархических инстинктах, но с мощной прагматической поддержкой.

Даже воровство при всех лежащих на поверхности материальных выгодах такого рода занятий не обходится без инстинктивного компонента, который весьма наглядно проявляется в иррациональной детской клептомании.

Вот еще беглый пример такой подгонки под ответ: многие люди в России не желают пристегиваться ремнями безопасности в автомобиле, охотно подхватывая совершенно ложные слухи об их бесполезности, искренне верят в них и всячески муссируют, хотя истинная причина в том, что пристегнувшись, человек чувствует себя униженным и сневоленным. Но на рассудочном уровне машинально трансформирует это ощущение униженности в несколько благовидно-рациональных объяснений.

И такого рода вроде бы разумно-рассудочных, однако с более или менее сильной инстинктивной поддержкой, занятий и привычек у человека чрезвычайно много, достаточно лишь внимательно их проанализировать.