Тело

В зале люди еще переходили с места на место, когда на сцену, вырванную светом из мрака, поднялась сухая женщина лет шестидесяти пяти. Под кардиганом парой недоразвитых крыльев задвигались лопатки, пока она проверяла ногтем микрофон.

– Уважаемые коллеги, – просипела она, повернувшись к залу, – на сегодняшний расширенный совет мы пригласили ведущих специалистов в области пластической и эстетической хирургии, косметологии и репродуктивной уроандрологии. Полагаем, что каждому докладчику будет достаточно десяти минут, а прениям – не более трех-пяти. Тогда к четырем часам мы сможем завершить нашу непростую работу.

Хождения прекратились, но многие закашлялись, пытаясь выбить из горла песок говорившей.

– Теперь, когда я вижу, что все наконец сели, позвольте мне как председателю совета сказать несколько слов, предваряющих наш сегодняшний разговор. – Она формально заглянула в кожаную папку, разведя в сторону локти. – Надеюсь, вам не нужно напоминать, что тело нашей подопечной – это не только наша внутрисемейная, – она пожала пальчиками, – но и государственная святыня, требующая особого к себе отношения. Учитывая это, мы собрали вас, дабы сообща продумать способ для вывода ее в свет. Нелишним будет напомнить, что красота такой чистоты создана для того, чтобы объединять и побуждать людей к всеобщей радости. А собственно наша встреча – это определение тех идеальных параметров, которые необходимо соблюсти для ее безопасного сохранения.

В зале раздались одинокие хлопки, но без поддержки стихли.

– И как человек, которому поручили провести это мероприятие, и провести его цивилизованно, я призываю всех выступать по существу и не дать сегодняшнему совету перерасти в свару. Все-таки мы говорим о прекрасном, прошу вас об этом не забывать.

Она закончила, села за низкий стол справа от трибуны, поджала губы, так что кожа под носом собралась складками, обвела зал глазами и взяла в руки список выступающих. Вдруг из зала взметнулась рука в мятом рукаве. Мужчина заметно волновался, белый воротник его рубашки был застегнут слишком туго, создавая на шее подобие талии.

Председательница раздраженно махнула в его сторону.

– Давайте-ка сначала предоставим слово главному косметологу. И если после его выступления вам будет что добавить, мы, безусловно, дадим слово и вам.

Главный косметолог с прозрачной кожей встал со своего места и, некрасиво оттопыривая зад, пробрался к сцене.

– Скажу несколько слов о сохранности не всего тела, а лица. Попробую раскрыть суть существующих проблем на примере нескольких иллюстраций. – Он кивнул и щелкнул пультом. В зале погас свет, а на экране появились разноцветные схемы, наложенные на размытую фотографию женского лица. – Нашим отделом как раз закончен анализ, и сейчас на экране вы видите основные участки, где произведена некая, так сказать, фиксация. На сегодняшний день состояние в целом стабильное, хотя есть, конечно, и новые регрессивные признаки.

Сменяли друг друга укрупненные схемы и графики.

– Посмотрите, вот на изображении 11/03 хорошо видны первые мимические заломы, не исчезающие после успокоения. Фрагмент 11/07 иллюстрирует едва заметную потерю влаги, а разрез справа – утончение жировой прослойки эпидермиса.

Щелкал пульт, и в такт ему синхронно кивали головы слушающих.

– Здесь, сразу под слезником, пока еще едва заметная впадина, но, очевидно, скоро здесь появится эффект, так сказать, съеженной кожи. – Голос его дрогнул, и скривилась губа. – А вот посмотрите на эту картинку, мы получили ее в архиве из картотеки фиксированных фотографий, выполняемых каждые пять месяцев. Здесь красным выделены так называемые каркасные маячки, а синим – участки ослабленной мышцы. – Он опять нажал на кнопку пульта, взглянул на новый фрагмент и развел руками. – И вот здесь мы с вами подошли к основному. На последней фотографии уже гораздо четче виден этот вертикальный залом, начинающийся на переносице и лучиком идущий вверх как результат своеобразной мимической экспрессии лица. Эта проблема возникла семь лет назад, весной, – тогда в процессе осмотра данный залом был зафиксирован впервые.

Главный косметолог говорил медленно, делал паузы и гудел в нос, подбирая слова. Председательница покрутила кулачком в воздухе, изображая ускорение, но он ее жеста не заметил и продолжал тянуть.

– Тело перевезли к нам, где с помощью комплексного метода – диета, витамины, пищевые добавки, мезотерапия, искусственное поддержание благоприятного воздуха и температуры, под постоянным наблюдением и постоянным записыванием динамики всех процессов – за полтора месяца проблему практически удалось решить.

Председательница победно кивнула и покрутила кулачком быстрее, но выступающий опять ничего не заметил.

– К лету следующего, после восстановления, года… Я немножко подробно на этом останавливаюсь, потому что эта проблема важная, она сейчас очень остро стоит. Так вот, через полтора года после восстановления была проведена первая инъекция ботокса. После чего морщина полностью разгладилась, а движение мышц перестало быть столь динамичным. И тут мы выиграли время для горячей полемики по поводу того, что делать дальше. Было предложено очень много различных решений. В обсуждении принимали участие сотрудники клинического центра микрохирургии, также были приглашены ряд специалистов из других учреждений.

Председательница выразительно посмотрела на часы.

– Решения предлагались разные. Предлагалось, например, эту жесткую складку между бровями залить наполнителями, известными тогда на рынке лечебной косметологии; предлагалось продолжать на постоянной основе замораживать и расслаблять мышцу препаратами ботулотоксина или пойти даже на микрооперацию, но к единому мнению прийти не удалось. – Оратор отпил из стакана, и было слышно, как стучат по стеклу его зубы.

В зале зашушукались, и кто-то тихо засмеялся. Главный косметолог прервал речь и, не поднимая головы от бумаги, дождался, пока стихнет.

– Итак, в результате того, что все боялись взять на себя принятие решений, мы ежегодно повторяли замораживание мышцы инъекциями ботокса, чтобы складка, не дай Бог, не увеличилась. Также проводились постоянное увлажнение, питание и сильная защита, дабы оградить тело от сюрпризов. Компания, выбранная для этого, предлагала на тот день самый прогрессивный продукт, который обладал всеми нужными нам свойствами и не закупоривал кожу.

Председательница нетерпеливо постучала по столу кулачком.

– Одну минуту. А вот сегодняшнее состояние этого участка. И еще хочу сказать, что второго декабря этого года мы проводили еще один совет, на котором уже обсуждалось состояние сохранности тела и на котором был поставлен вопрос о возможности укрепления основы эпидермиса. На том совете было принято решение обойтись без каких-либо хирургических вмешательств, а укрепить основу эпидермиса с помощью микроволновой резонансной терапии, укрепить мышцы коллагеном и эластином. Внесли в распорядок дня ежедневный лимфодренажный массаж, но с минимальным усилием, чтобы, не дай бог, кожу не потянуть. – Выступавший взглянул на председательницу, та округлила глаза и постучала по циферблату наручных часов. Главный косметолог кивнул и расстроенно положил на трибуну пульт. – Итак, резюмируя, хочу сказать, что при обсуждении возможности вывоза тела нужно учитывать хрупкое состояние основы и полностью исключить возможную вибрацию при транспортировке. Также должен соблюдаться температурный режим и все другие необходимые на сегодняшний момент параметры. У меня все. – Он осторожно спустился в зал.

Председательница удовлетворенно выдохнула и повернулась к толстошеему.

– Вы хотите что-то добавить? Но только не более пяти минут.

Толстошеий решительно направился к трибуне.

– Пожалуйста, недолго, – заволновалась председательница, – можно было и с места, ей-богу.

Толстошеий кивнул и потрогал микрофон указательным пальцем.

– Я прошу прощения у специалистов. Но здесь есть люди, которые не осведомлены обо всех косметических вмешательствах.

– А вы, простите, кто? – Председательница поджала нижнюю губу.

– А это не важно.

– То есть как, простите, не важно? Для нас важно!

– Я просто хочу кое-что всем напомнить. Начиная по крайней мере с тридцатилетия, тело четыре или пять раз подвергалось другим серьезным процедура… И непонятно, почему этот факт здесь умалчивается.

По залу пробежал шепот.

– Почему никто не сказал о том, что семь лет назад лицо было варварски обожжено лазером, и те легкие следы пигментации небольшого участка эпидермиса, которые мы имеем на сегодняшний день на лбу, на границе волосяного покрова, – результат фотоомоложения. Далее тело уже перешло в ваше распоряжение и было проделано все возможное, чтобы улучшить эту ситуацию.

Шум усилился, были явно слышны возгласы негодования. Председательница встала было, чтобы прекратить произвол, но мужчина посмотрел на нее так грозно и решительно, что она уступила. Только хмыкнула и поджала под стул ноги. Неизвестный продолжил, доставая из папки небольшую фотографию.

– Но и это еще не все. Посмотрите еще на одну любопытную фотографию. Она была сделана незадолго до того, как вы взяли тело на полное обеспечение. Здесь отчетливо видно, что тогда же была проделана операция по удалению лишней кожи верхних век. И почему никто на это не обратил внимания? Всем известно, что это тянет за собой появление лопнувших сосудов. Даже вокруг прекрасно рассосавшихся швов. И хотя проделанную операцию можно оценить как удачную, но все же не нужно скрывать очевидное. Я прошу приложить это к делу.

К мужчине подскочил молодой человек с длинными неопрятными волосами, схватил фото и убежал в недра зала.

– К чему я это говорю, спросите вы? Да потому, что на основе этих фактов можно сделать по меньшей мере один вывод. – Человек замолк и поднял вверх руку с вытянутым указательным пальцем: – Сочетание разновременных, так сказать, внедрений, давно поместило тело в зону риска. И мы не знаем, как оно поведет себя при малейшем изменении условий содержания. Насколько разрушительными они могут оказаться!

Последняя фраза прозвучала угрожающе. Председательница пыталась сменить маску раздражения на что-нибудь более нейтральное, но ей это не удалось.

– Давайте мы дадим сейчас выступить всем, кто заявлен, а потом… – Зал вразнобой загудел, и она продолжила с напором: – Нет, минуточку, минуточку, пожалуйста. Не хотелось бы здесь рассиживаться. Я, видимо, решила, что действительно, поскольку здесь высококвалифицированная публика…

В зале зашумели громче.

– Ну хорошо. Позвольте мне предоставить слово нашему главному дантисту. – Ведущая села, сложив руки под плоской грудью. Из зала опять замахали. Председательница, вытянув шею, внимательно рассмотрела махающего и недовольно кивнула.

– Ну что же, опять придется нарушать очередность. Наш диетолог, по-видимому, очень торопится, поэтому предоставим слово ему.

Не успела она договорить, как к микрофону уже тянул шею хромой, но юркий человек с лицом бабуина.

– Извините. Дело в том, что ровно в час пополудни я должен быть в небезызвестном всем вам доме через дорогу. – Бабуин сощурил глазки на манер рисовальщика и облизал верхнюю губу. – Дорогие мои, вот в чем дело… Говорить серьезно о таких вещах, как надежное сохранение, по-моему, уже поздно. Когда на наших глазах, скажем, уничтожается целиком нация…И я это не для красного словца говорю… В последние несколько лет блестяще сохраненные нашими лучшими специалистами тела и лица вдруг идут на чудовищные операции, и там уничтожаются наши многолетние достижения. Варварски срезаются веки и носы, морщины наполняются черт знает чем, кожа натягивается горе-хирургами, наращиваются волосы, ресницы, какими-то чудовищными граффити наносится татуаж!

– Не отвлекайтесь, пожалуйста, при чем тут дом напротив? – Председательница, словно сдерживая себя, быстро гладила собственный затылок.

– Хорошо. Я считаю, что разрешение нашему телу выехать к совершенно неизвестным нам людям и в обстоятельства нам тоже, увы, неизвестные – есть ошибка. На наших глазах за последние несколько лет потеряли форму тысячи взрослеющих женщин, которых вели неизвестные нам специалисты. А вчера выяснилось, что скулы и губы хозяйки известного всем вам дома напротив приводит в порядок какая-то, извините за выражение, артель, без согласования с кем-либо из нас. Вводят туда всякую дрянь и устаревшие филлеры. Понимаете, в чем дело? В общем, у нас сейчас все дозволено, у нас продолжается бардак под демократическими лозунгами. – Председательница многозначительно закашлялась, говоривший обернулся на нее, но продолжил: – О чем я и говорю! Вспомните, в каком состоянии мы получили тело после похода в новомодный клуб два года назад. И это была лишь разовая поездка. А тут так надолго. У этих людей может быть что угодно – мешанина из ингредиентов, никакого намека на раздельное питание, отсутствие витаминов, пищевых добавок и главное – это десерты, чудовищные десерты, жирные, сахарные, разрушающие. Они превратят нашу красавицу в компостную кучу.

– Уважаемый господин диетолог, – председательница уперлась руками в стол. – Позвольте мне вас успокоить: речь идет о выдаче всего на три дня, на празднование Нового года. И на специальных условиях.

– А мне сказали, что… – бабуин задрал брови, – как минимум на две недели.

– Ну так, наверное, нужно было все-таки сначала выслушать подготовленных специалистов.

– Извините, пожалуйста. Ну, если на три дня, и условия, как вы говорите… тогда зачем нас было собирать? – Лицо диетолога покраснело так, словно его голову опустили в кипяток. – Мне позвонили и сказали наши сотрудники, что речь идет о поездке надолго… Даже намекнули на постоянный переезд.

– Так вот, спасибо этим сотрудникам. Видимо, они, – она обвела зал взглядом, не сулившим ничего хорошего, и если прежде еще кто-то переговаривался, то сейчас стало абсолютно тихо, – они специально подливают масла в огонь. Мы примем меры.

Диетолог потянул носом, быстро и коротко подышал, положив на грудь ладонь.

– Спасибо, что не поставили нас в известность. Мы уже не в том возрасте, когда с нами можно играть в такие бирюльки. А я вам скажу, почему я спешу сейчас к председателю городского совета. На прошлой неделе было озвучено еще одно чудовищное решение! О переезде двух нами курируемых семей в центр города! На место юности! Какое место юности? Вы меня не перебивайте, пожалуйста! Вы здесь сидите, а я с хромыми ногами езжу и воюю. Один! Эти чудовищные решения… Отбиваюсь от них. Какое место юности, позвольте меня спросить, когда там загазованность! Свинец в воздухе! Уродливые современные здания, негативно влияющие на самоощущение. А здесь они жили в гармонии с природой и прижились здесь за двадцать лет. Так вот мы добиваемся отмены этого решения! А потом, я знаю, придут, скажут: верните нам прежний облик. Вот чем приходится заниматься. И поэтому, если на три дня – как говорится, флаг вам в руки. Хотя и эти три могут оказаться роковыми днями. Новогодней, так сказать, вакханалией!

– Спасибо за ваше выступление. – Председательница выдавила из себя улыбку.

– А если, как наши сотрудники говорят, вы серьезно… – Он, раздуваясь, набрал в легкие воздуха.

– Нет. – Ей удалось обрубить новую волну его возмущений. Диетолог подошел к краю сцены, а председательница приподнялась над столом и грозно уставилась в зал. – Я не знаю, кому конкретно понадобилось передергивать эту информацию. Но будьте покойны, узнаю. А сейчас все-таки позвольте мне предоставить слово главному дантисту, который зачитает также обращение мужа нашей подопечной, из которого наконец всем все станет ясно и понятно.

К микрофону поднялся франтоватый тип в приталенном пиджаке, достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, сверкнув кольцом на мизинце.

– Письмо совету, бла-бла-бла, – это бла-бла-бла он произнес, кокетливо показывая язык между сахарными зубами. – Я не буду читать все, – тип снисходительно махнул письмом, – прочитаю только главное: “Я не возражаю против выдачи тела моей жены на празднование Нового года”.

– Ну тогда зачем вы нас собирали? – диетолог все еще топтался на сцене.

– Уважаемый муж нашей подопечной, регалии которого нет нужды озвучивать, сказал “да”, – сверкнул дантист безупречной улыбкой, – и мы должны с уважением отнестись к его просьбе и обсудить, каким образом мы можем гарантировать сохранность этой удивительной красоты и подготовить тело наилучшим образом.

Диетолог закивал, глядя на говорившего снизу вверх:

– Я ухожу. Если на три дня, я – за.

Председательница улыбнулась.

– Спасибо большое, господин главный дантист. Не могли бы вы передать это письмо в совет, чтобы мы использовали его при необходимости. Действительно, сегодня мы собрались для того, чтобы обсудить те самые важные параметры, которые позволят осуществить транспортировку и сохранность, и будем благодарны за любые советы и замечания. А теперь, пожалуйста, садитесь сюда. Прошу вас.

Дантист кивнул председательнице и помахал женщине, которая остановилась в ожидании у сцены:

– Идите, идите. Я уже закончил. Я за краткость и конструктивность. Я – за выдачу! И не нужно отклоняться от темы. Нас просят найти возможности, а мы берем на себя функции запрета! Глупо, господа. Все, все, все. Я закончил. – Он опять помахал женщине. – А это, если кто не знает, наш главный парикмахер-стилист. Заслуженный специалист в своей области, и не мне вам рассказывать почему.

Дантист подсел за стол к председательнице, а на сцену вышла женщина с круглым приветливым лицом.

– Если можно, свет не гасите, пожалуйста, – пропела она детским голосом. – Давайте для начала, чтобы не забыть, я прочту… Меня просили прочесть мнение нашей коллеги, специалиста по маникюру и педикюру. “В расширенный совет… От…” Ну, тут понятно. “Передаю свое мнение о возможности разрешения праздновать Новый год вне… ”

Чтение письма прервал скрипучий голос председательницы.

– Извините, мы просили всех присутствовать на совете лично, а она по каким-то причинам не смогла этого сделать…

– Она не смогла по важным причинам.

– Мы смогли, а она не смогла! – кто-то капризно потянул с задних рядов. Парикмахерша опять попыталась читать: “В расширенный совет. Передаю свое мнение…”, но ее перебили:

– И почему она не смогла?

– Это личное. Дайте же мне дочитать! Это дополнительное мнение. Но если кто-то действительно интересуется, – на ее щеках появились милые ямочки, – можете потом спросить у нее.

– И спросим! – Капризный голос из зала не унимался. – И еще. Мы хотим знать, какой лично вы внесли вклад в сохранение тела?

– Ну, я могу, конечно, рассказать. Дело в том, что у клиентки всегда были прекрасные волосы – этого невероятного цвета.

– А вы-то тут при чем?

– Дело в том, что три года назад… Это же уже столько раз обсуждалось и даже хранится в деле в виде полного анализа и рекомендаций, которые, разумеется, постоянно пополняются… Тело испытало сильнейший стресс. И началось выпадение этих самых чудесных волос. С тех пор волосами занимаемся мы. Лечим. Стимулируем рост. Восстанавливаем яркость и блеск. И сейчас этим прекрасным волосам возвращен первоначальный вид. Думаю, три дня эту ситуацию не изменят, и после возвращения мы просто усилим процедуры питания. Конечно, в сочетании с диетой и возвращением к искусственно созданной среде. Вот, пожалуй, и все. Спасибо. – Проходя мимо столика председательницы, парикмахерша положила на край недочитанное письмо. – Надеюсь, это мнение вы тоже учтете, – и легко спустилась в зал.

– Сегодня среди нас присутствует представитель семьи, приглашающей нашу подопечную на праздник! И я хотела бы дать слово приглашающей стороне. Пожалуйста.

На сцену вышел мужчина в очках над крупным носом и бледными губами.

– Хочу отметить, что мне в первый раз приходится быть на таком собрании. И прежде всего – огромное спасибо всем, кто этим занимается, кто хранит красоту и для нас, и для всего человечества. Спасибо! – Он сделал что-то вроде поклона – его голова исчезла за трибуной и тут же, сверкнув лысиной, вынырнула опять. – Я занимаюсь наукой совсем в другой области, но вот относительно некоторых тут выступлений хочу общеизвестную в науке вещь сказать: из всех методов прогнозирования метод приложения тенденции на будущее – один из самых неэффективных!

Дантист и председательница улыбнулись.

– А что касается условий жизни в нашем доме. Наш лозунг – стремление к естественности. Мы за то, чтобы у наших гостей была яркая и интересная, реальная жизнь. И жизнь эту мы организуем квалифицированными руками. Ну, а относительно самого тела – хочется сказать по-человечески и искренне. – Он сосредоточился, глядя наверх, улыбнулся и заговорил тише: – Я увидел его впервые года четыре назад, а с тех пор – только фотографии. Но всегда надеялся на встречу. Сегодня, кстати сказать, в связи с этим советом, моя давняя мечта исполнится. Но я хочу поделиться тем своим первым чувством. – Он вздохнул, слова давались ему с большим трудом: – Вы часто работаете с такими лицами, а нам, простым смертным, редко приходится иметь такую вот возможность. Поэтому прошу вас разрешить нам эту возможность. Все будет так, как вы решите. Но не лишайте нас радости. – Он вытер испарину со лба и беспомощно посмотрел по сторонам.

Со своего места вскочил главный дантист.

– Видимо, друзья мои, пришло время, чтобы тело побывало в естественной среде обитания, поэтому так вот все складывается. А по поводу завтра – давайте решать проблемы по мере их поступления.

Мужчина в очках, воспользовавшись передышкой, набрал опять воздуха в легкие:

– А что касается соблюдения всех тех требований, которые вы выдвигаете, мы серьезно над этим работаем, подписаны технические условия. Вот сегодня мы познакомились с фирмой, которая будет заниматься транспортировкой. Благодарю вас за внимание.

Председательница ласково улыбнулась мужчине в очках. И даже потрясла кулачками в знак поддержки, но потом поняла, что в своих симпатиях зашла слишком далеко, и спрятала руки под стол. Глянула в папку и снова наклонилась к микрофону: – Я так понимаю, что все-таки необходимо дать высказаться специалистам, ведущим непосредственные, ежедневные наблюдения. Поэтому я прошу Клинический центр микрохирургии еще немного подождать. А всех выступающих представляться. Спасибо. А сейчас слово предоставляется терапевту, наблюдающему нашу подопечную практически с пеленок.

Из зала раздались шаркающие шаги, и к сцене подошла сгорбленная фигура. Терапевт поставил ногу на первую ступеньку, попытался перенести на нее вес своего тела, но качнулся, раскинув в стороны руки. Сидящие в первом ряду вскочили и, поддерживая его под локти, помогли подняться. По сцене он пошел уже сам и упал в объятия трибуны, вцепившись в ее боковины пальцами в артритных узлах.

– Дело все в том, что проблемы с сохранностью тела начались, когда клиентке исполнилось восемнадцать лет. Эти проблемы были, так сказать, скрытого характера, однако были хорошо известны ей и ее родителям. Кстати сказать, искренним, добрым людям. Но они, так сказать, не отдавали себе отчет в необыкновенной ценности этой особи и не очень-то заботились о сохранности. Общечеловеческая ее ценность была раскрыта для них гораздо позже. – Он вытянул из кармана скомканный носовой платок и вытер уголки высохшего рта. – Наверное, немногие знают, что, в общем, с того времени формально тело находилось дома, однако фактически оно находилось там, где за ним было удобнее всего наблюдать, – в клинической лаборатории, отстроенной при институте, в течение одиннадцати месяцев ежегодно. И только на один летний месяц оно переезжает в курортные зоны, под строжайшим наблюдением. Один раз в год! И все равно даже такая транспортировка сказывается, в общем, на ее состоянии. А потому передача ее даже на короткий срок в какой-то неизвестный дом – даже если и в специально созданную для этого зону – считаю невозможным! Тело покидало лабораторию в исключительных ситуациях.

Председательница попыталась мягко прервать терапевта жестом.

– Дайте мне закончить свою мысль.

– Эдак наше собрание грозит растянуться на годы!

– Ничего, думаю, что люди меня с удовольствием выслушают. Все знают, что сейчас, благодаря работе фотографов, которые научились работать со специальной аппаратурой, тело доступно миллионам людей. А личное его присутствие в мире совсем не обязательно. Это же не чудотворная икона, в конце концов!

Хлопнуло несколько кресел. Люди, сгорбившись, поползли к выходу.

– Ну-ка, вернитесь на свои места, – прошипела председательница. – И пока не примем решения, уйти никто не сможет! Сколько вам еще нужно времени?

– Думаю, минут восемь, не больше. – Терапевт склеил на лице подобие улыбки.

– Говорите, пожалуйста, по существу

– Я постараюсь. – Терапевт растерялся и заговорил удивительно быстро для своего возраста. В зале захихикали. – Извините, я никак не могу понять, почему кому-то недостаточно фотографий тела. Неужели трудно понять, что тело должно находиться под неусыпным наблюдением. А если кто-то считает, что фотографий и голограмм недостаточно, так нужно говорить об увеличении их количества.

– Простите, я вынуждена вас прервать!

– Нет уж, извините, я договорю. Это лучшее тело страны, изображение которого постоянно печатается в прессе!

– Все присутствующие здесь это знают! – Председательница топнула от нетерпения ногой.

– Наконец, – и это самое важное, – это изображение, которое экспортируется за рубеж! Как шедевр мирового содружества!

– С этим все согласны!

– Я знаю, что все согласны, но тем не менее вы хотите ее выдать! Вы знаете, что это такое? Это, извините, то же самое, что…

Терпению председательницы пришел конец:

– Присутствующие здесь представители Клинического центра микрохирургии расскажут, какие меры они предпримут, если случится что-либо непредвиденное.

– Вы извините, но, если бы мы были цивилизованной страной, министр здравоохранения, осмелившийся озвучить такое решение, на следующий день подал бы в отставку

– Я прошу вас.

– Вот теперь я действительно сказал все, и добавить мне нечего.

В зале раздались аплодисменты, старик с трудом дошел до своего места, ему помогли сесть.

– Прошу прощения, я хотел бы выступить!

– Да что же это такое, сегодня все норовят влезть вне очереди. Ну хорошо. А это, кто не знает, психоаналитик нашей клиентки. Человек, как и должно быть на его позиции, прозорливый и, я надеюсь, здраво рассуждающий.

– Дело в том, что недавно я наблюдал такой же, как здесь предлагается, выход одной из своих клиенток, так сказать, в жизнь! И хочу я вам сказать, особа вернулась к нам в тяжелом состоянии. Где-то почти около года приходила в себя, проходила так называемый реабилитационный курс и прочее. – Дантист и председательница зашептались, а психоаналитик продолжил: – Совершенно очевидно, что тело будет подвергнуто огромному риску, несмотря ни на какие меры предосторожности. И вообще я не очень понимаю, зачем нам эти дорогостоящие игры, а? Кто-нибудь считал, сколько будет этот выезд стоить?! А ведь кто мешает сделать, например, съемку из дома? А? Более того, я бы сказал, что совету надо подумать о том, чтобы организовать постоянную съемку тела. Но, конечно, не беспокоя его лишний раз. Это возможно. И это разумно. А что касается данной акции – я полностью согласен с мнением терапевта – и категорически против передачи.

Зазвучали возгласы поддержки. Председательнице пришлось напрячь голосовые связки, чтобы их перекричать.

– Благодарю вас! Я полагаю, что все-таки мы сейчас предоставим слово Клиническому центру микрохирургии, чтобы они…

Дальше было видно только, как открывается ее рот, – звук поглощался возмущенным шумом зала. Внезапно в нем пробил брешь писк:

– Можно маленькую реплику с места? Я массирую это тело уже на протяжении восьми лет и просто хочу сказать, что ежегодно на день рождения мужа тело перемещается в сад при доме, где ему обеспечены все условия. Тело очень бережно переносится туда, за всем наблюдают специалисты. Я просто хочу проинформировать. Это происходит все восемь лет. Можно узнать последствия этих перемещений?

– Спасибо, – прозвучал металлический голос председательницы. – Я отвечу вам так. Я бы, может, согласилась со всеми, кто тут выступает против перемещения, если бы, проработав в этой области уже двадцать восемь лет, я не принимала уж не знаю какое количество раз участие в организации и транспортировке тела за рубеж. Эти поездки тоже ведь каждый раз обсуждались советом. А выдать тело за три моря – опаснее, чем выдать его на одно празднование. И еще позволю вам напомнить, что тело было создано для этого мира и мы не должны об этом забывать. А во всех выступлениях звучит одинаковый пафос и одинаковая боль, как будто мы выдаем ее навсегда. Это не так.

Из зала на сцену выбежал мужчина с ярко-голубыми глазами. Председательница устало показала рукой на микрофон.

– Пожалуйста, представьтесь.

– Я невропатолог особы, перемещение которой мы здесь все обсуждаем. Вопрос этот, конечно, многоаспектный и вместе с тем совершенно непонятный. Во-первых, почему это вдруг понадобилось выдавать тело на празднование в чей-то неизвестный дом? Зачем? Мы что, пытаемся установить новую традицию? Теперь это будет совершаться каждый год, каждые десять лет и так далее? Нам на это ответ не дан. Сегодня на нас всех лежит ответственность. На всех. И на вас лично, госпожа председатель.

– И я вполне эту ответственность сознаю.

– И решение вы будете подписывать первая. И все члены совета. Но кто даст гарантии? Вы не можете их дать! Вот скажите, сейчас в этом зале есть человек, который ответственно поднимет руку и скажет: “Гарантирую стопроцентную сохранность тела”? Есть такой здесь человек? Если его нету, надо признать, что такой гарантии никто дать не может! Всё. Спасибо за внимание.

Аплодисменты взбодрили зал, а председательница просипела:

– Благодарю вас, но ни о какой “новой традиции” речи не идет. Проходите побыстрее, не заставляйте ждать! – Это уже предназначалось женщине, в нерешительности топтавшейся у сцены.

– Здравствуйте, я офтальмолог и в недалеком прошлом курировала проведенную в швейцарской клинике операцию на глаза. Господин психоаналитик не зря вспомнил историю о тяжелой реабилитации. А ведь там тоже были приняты все возможные меры предосторожности. Но тем не менее тело вернулось в ужасном состоянии. Да и сейчас состояние сохранности, которое нам было показано на экране, вызывает большие опасения. Поэтому, мне кажется, все-таки нам лучше сделать все, чтобы тело не претерпевало никаких изменений, а это возможно только в том случае, если никаких передвижений не будет. Давайте не будем рисковать и сводить на нет все наши достижения.

В зале во втором ряду поднялся человек и начал что-то энергично говорить. Председательница, повернувшись к нему, сказала:

– Дайте ему микрофон, если он хочет сказать с места. Иначе его речь не будет записана. Я прошу вас, говорите в микрофон!

– Господа, зачем обязательно видеть перед собой реальное тело, разрушая его таким образом? Почему нельзя любоваться образом в душе?! Просто вспомнить и порадоваться! К чему нужно это паломничество, если кроме вреда оно ничего не принесет? Это все-таки наше достояние, достояние всего народа. Тело привыкло к режиму, который нельзя нарушать. Если оно переместится туда на три дня, что это даст присутствующим там? Ничего. А символ красоты мы можем навсегда утратить. Нам рисковать нельзя.

– Благодарю вас. Пожалуйста, кто еще хотел бы выступить?

Дантист опять занял микрофон,

– Та самая морщинка, о которой здесь говорили, может быть дополнительно зафиксирована. Тело предполагается перевозить в капсуле, в которой оно сейчас содержится. И все риски таким образом будут минимизированы. Нам просто нужно оговорить все условия, чтобы сохранить запас прочности.

– Я благодарю вас, потому что, пожалуй, это было первое конструктивное выступление, – председательница потерла ручки. – Сказать “нет, нельзя” легко, но не в этом состоит наша социальная ответственность. Поэтому я прошу сотрудников Клинического центра микрохирургии дать нам свое видение проблемы. Давайте двигаться по регламенту.

Руку подняла худая старушка.

– Вы знаете, я хотела бы все-таки выступить до хирургов. Я с места.

– Пожалуйста, пожалуйста, мы всегда рады вашему мнению.

Старушка кивнула.

– На протяжении трех лет я занималась с телом постановкой речи. И молчать я не могу! Меня поражает сегодняшнее заседание. Мы же не просто так несколько лет назад приняли решение о том, что тело переходит в усиленный режим сохранения и ухода, – так почему же сейчас мы опровергаем сами себя? Да, действительно, тело изначально было создано для того, чтобы своей красотой радовать мир. Но оно попало к нам на попечительство и находится сейчас не совсем в том виде, в каком оно было до. И мы все это прекрасно знаем. Первоначальная красота – вернее, то, что от нее осталось, – подвергается возрастным изменениям. И мы, все здесь присутствующие, понимаем, что теперь у тела есть такие проблемы, которые в ближайшее время технически восстановить сложно! Нам поручили национальное достояние! Мы все за него в ответе. И вместе с тем некоторые уже готовы дать разрешение на перемещение – пусть на три дня, – на переезд и использование. Мне представляется, что это… Я скажу сейчас грубо: это должностное преступление. Мы не должны его совершать. Мы все за это ответим. У меня всё.

– Благодарю вас, – сухо кивнула старушке председательница. – Поскольку здесь прозвучали очень серьезные обвинения, я хотела бы сказать: то, что происходит сегодня, – это просто неуважение к населению нашей страны. Я понимаю, что легче всего обвинить всех в должностном преступлении, легче всего все освистать, захлопать и запретить. Но, вы знаете, мы все-таки в двадцать первом веке живем, и сейчас действительно можно сделать многое для того, чтобы жизнь человека и его передвижения были безопасны. Я говорю это, основываясь на колоссальном опыте. Вижу, что начальник службы безопасности хочет что-то добавить.

– Дорогие дамы и господа! Охрана была информирована о том, что мы должны обеспечить безопасный переезд и контролирование тела на чужой территории. Ни о каких трех днях и речи не шло. И еще было подчеркнуто, что это приказ и что мы должны обеспечить полную безопасность при перемещении, но на какое время – мы не знаем. А приказ есть приказ, и мы его обязаны исполнить.

В зале загалдели, а председательница шлепнула ладонью по столу.

– Какое грубейшее искажение фактов! Я не говорила о том, что поступил приказ. Я говорила о том, что есть возможность выдачи тела на празднование, поэтому давайте все-таки мы будем придерживаться истины, а не перекраивать чужие слова.

– Ну, во-первых, здесь присутствующие могут подтвердить мои слова. А во-вторых, кто из вас лично читал письмо-приглашение? Можно попросить сейчас нашего председателя рассказать, что письма как такового нет, а просто поступила устная просьба о передаче! Но, что интересно, срок передачи там тоже не был упомянут. – Он повернулся к председательнице: – На этот раз я ничего не исказил?

– Нет! – рявкнула та, подошла к трибуне и повернула микрофон к себе. – Здесь следует все-таки пояснить, что в таких случаях мы ее никогда и никому не передавали на ответственное хранение. И ровно такая же схема предполагается и здесь. То есть мы никому ничего не передаем. Приезжают наши сотрудники, приезжает служба безопасности, дежурит там постоянно. Это тоже важно понимать. Мне очень жаль, что начальник службы безопасности, столько лет проработав, не удосужился вот это у меня узнать. Я бы ему объяснила.

Невысокий плотный человек закричал что-то с места.

– Пожалуйста, только в микрофон.

– Тогда совсем непонятно, почему же нас всех собрали сегодня? Когда все уже решено! Тем более понимая, что мы все против. – Коротышка вскочил из зала и устрашающе тряс рукой.

– Прекрасно! – Председательница с трудом сдерживалась, чтобы не закричать. – Вы помните, что все выступления записываются для того, чтобы потом была ясность в позиции каждого? Может быть, тогда на этом разойдемся?

– Да. И потому, что все сегодня записывается – вот вам еще одна небольшая ремарка. Есть в мировой юриспруденции понятие преступного закона. И лица, склоняющие нас к принятию преступного решения, должны помнить, что при неудачном раскладе скандал неминуем, и они окажутся крайними! И я советовал бы им задуматься. – Коротышка сел, но руку не опустил.

– Только не нужно мне угрожать!

– Можно мне на минутку? – Молодая особа с родинкой на щеке и ломающимся голосом. – Я работаю здесь сравнительно недавно. А до этого работала у певицы с мировым именем и хочу вспомнить случай, когда мы по просьбе мэра вывезли ее однажды с огромным количеством охраны, предварительно подготовив, на празднование чего-то в городе. Там был некий человек, который всем этим руководил, я забыла его должность. Я сказала ему, что нужно как-то усилить охрану, потому что толпа может броситься в ажитации, – а там, разумеется, было очень много народу, и это было страшно. И действительно, в конце концов бросились, и никакие охранники защитить ее не могли. Чуть не затоптали. Просто случай спас! Но пострадала она сильно!

– Прошу прощения! – Это уже кричал сосед молодой девушки с родинкой. – Я тоже хочу добавить! По сути, вопрос один: можно ли обеспечить сохранность тела? И тут как раз все единодушны: тело пострадает!

– А я совершенно уверена в обратном! – Председательница не сдавалась. – Это очень культурное место, и там тоже все прекрасно понимают, какова ставка! И я не вижу принципиальной разницы в том, кто именно будет осуществлять уход!

– Да разница огромная! Мы изначально по роду своей деятельности ориентированы на сохранение, в то время как вы настаиваете на разрушении!

В зале зааплодировали. К трибуне подошел мужчина с длинными волосами, зачесанными на прямой пробор. В руке он держал трость с набалдашником в виде собачьей головы, постучал по микрофону и хитро посмотрел на председательницу.

– Здравствуйте, господа. Я возглавляю IT-компанию тела. Я хочу поговорить о статусе. Да, да, тело сейчас уже статусная вещь, мы почти добились его святости! А нам тут предлагают превратить его в луна-парк! Но именно благодаря недостижимости в народе растет ощущение святости, тогда как доступность все перечеркнет. Тело никуда перемещать нельзя. Никакими способами. Ни в каких специальных условиях. Наша задача – не только сохранить эту уникальную красоту, но и сохранить ее священную недоступность! И делать это прежде всего именно для народа. Спасибо.

Председательница еле сдерживала гнев.

– Дадим наконец слово Центру микрохирургии!

К микрофону поднялся большой человек, похожий на быка.

– Наверное, все вы сейчас смотрите на меня и думаете: так это и есть тот самый наглец, который всем гарантирует вечную молодость? Да, мы можем похвастаться большими достижениями, особенно в последние годы. Но никогда и никому вечной молодости я не гарантировал. Не люблю смешить бога, знаете ли. А все потому, что жизнь, как вы все, вероятно, успели испытать на своих шкурах… – Дантист на это поморщился, а человекобык продолжил: – Вещь непредсказуемая! Могу сказать – вот никто из сотрудников не даст соврать, – стоишь, бывало, со скальпелем в руках и думаешь: все мы – расходный материал истории, а вот это – красота. Наши жизни – ничто по сравнению с этим совершенством. И это понимание, это чувство нас никогда не покидает, и свою работу мы стараемся выполнять, всегда опираясь на это понимание. – Он вздохнул, будто сбросил тяжелый груз. – А что касается гарантий – нет, конечно. Как мы можем? Другое дело, что никто не даст гарантии. Поэтому ваши сомнения нам понятны. Более того, они и у нас имеются. Естественно. – Зал переваривал услышанное. Председательница застыла, не подготовленная к такому повороту событий. Человекобык пожал плечами. – Я, конечно, мог бы здесь провести развернутую лекцию по поводу наших инноваций и революционных методов, но и мы не всемогущи. – В зале кто-то свистнул, а представитель Клинического центра микрохирургии слепо поморгал в черную глубину. – Что вы думаете? Как все было-то? Вот вызвал нас три года назад генеральный и говорит: вы занимаетесь разработкой нестандартных пластических операций, так? Сделайте, говорит, разработайте такую вот операцию для восстановления. Ну, мы обсудили и решили, что браться за такую работу – великая наглость. Мы не являемся специалистами в области молекулярной биологии или нанотехнологий. Это же все уже на стыке наук! Так и заявили. Но нам сказали: вы что, ребята? Операция должна быть разработана через четыре месяца. И мы, поймите нас правильно, мы – люди подчиненные. Напряглись. И за эти несчастные четыре месяца операцию придумали. Экспериментировали день и ночь. Но сделали. А что касается ваших опасений, я их полностью и целиком разделяю. И брать на себя ответственность, чтобы стопроцентно сказать, что мы ее вернем в прежние параметры, что бы ни случилось, – мы не будем. А решение – выдавать, не выдавать – это, сами понимаете, не наш вопрос. Я бы даже сказал, это вопрос политический.

Аплодисменты взорвали зал, искренняя речь человека-быка волновала. Люди переговаривались, кто-то даже встал, и только председательница сидела с равнодушным лицом.

– Есть ли еще желающие выступить? Да, пожалуйста. Вот, вам несут микрофон.

Небритый человек с шарфом на шее кивнул:

– Я думаю, всем присутствующим понятно, что мнение нашего профессионального сообщества консолидированно и в целом однозначно. И нужно созвать какой-нибудь круглый стол с приглашением ведущих массмедиа, с приглашением церкви, с приглашением экспертов и тех же журналистов и ответить открыто и публично на все эти вопросы. Мне представляется этот момент чрезвычайно серьезным. Спасибо за внимание.

Небритого перебил чей-то крик:

– Лучшего хранения, чем сейчас, найти невозможно! И нечего больше воду в ступе толочь! Сохранить! Вот наш главный тезис!

Небритый кивнул.

– А я предлагаю завершить совет принятием решения, запротоколировать его, так сказать. Так и написать: “Члены расширенного совета считают невозможным поездку тела на празднование Нового года и поручают председателю совета довести это мнение до сведения народа и начальства!”

В зале все заговорили одновременно. Председательница с мольбой повернулась к дантисту, тот встал, неторопливо подошел к трибуне, отодвинул небритого, широко улыбнулся в зал.

– Я тоже со всеми согласен. Все выступления были профессиональны, точны и безапелляционны. Но как же вы, господа, не поймете? Ей-богу! Это же проще пареной репы. Если вы за это проголосуете, – он выдержал эффектную паузу, – это автоматически означает, что она уйдет вообще! – Тут воцарилась тишина. Лицо дантиста выражало скорбь. – Уйдет навсегда! И это совершенно точно.

Кто-то начал кричать, на него зашикали, и зал стих. Все затравленно смотрели на дантиста. Он поправил платок в кармане пиджака.

– Мы должны сегодня принять меры, которые гарантируют сохранность. Первое, – в зале опять зашумели. – Подождите! Первое – Клинический центр микрохирургии, который, несмотря на собственную скромность, действительно разработал уникальную операцию, и эта уникальная технология, и есть гарантия. Второе – все тщательно продумав, мы вполне можем обеспечить сохранность тела и в дороге, и в гостях. Мы же перевозим тело в капсуле… Ну перестаньте же перебивать! Я же вас не перебивал. Перестаньте! Я имею право так говорить, потому что я вас всех выслушал. Я со всеми согласен, но подумайте о том, о чем я сказал. И третье – мы обязаны осмотреть всю дорогу от дома до места празднования Нового года и посмотреть, нет ли там каких-то опасных моментов. Если они есть – оперативно их устранить. Или исправить всю эту дорогу. Мы уже думали о том, как все это проделать. Но вы кричите – нет! Ничего не готовы принять! И если вы за то, чтобы она ушла, – голосуйте сегодня против.

Председательница добавила:

– Голосуйте, голосуйте.

В зале поднялся невероятный шум. Многие застучали ногами по полу. Среди реплик ясно прозвучала одна:

– Если решение все равно будете принимать вы, то почему вы всех нас пригласили?

Дантист откинул голову назад и тряхнул волосами.

– Я готов пойти под суд! Я этого не боюсь. Опыт говорит о том, что я прав! А вы просто плохо знаете, что происходит!

– И не хотите знать, – поддакнула председательница.

Но дантист не нуждался в ее поддержке.

– Я думаю, что теперь уже высказались все. Предложения прозвучали: одно – голосовать за, второе – против. Какие будут…

В зале опять зашумели. Председательца нахмурила брови.

– Мы собрались сегодня здесь, потому что надеялись вместе с вами рассмотреть предложения, но большинство даже не захотели их выслушать. И сейчас, чтобы прекратить эту безобразную свалку, до которой мы все равно докатились, прошу всех сесть на свои места. Выключите, пожалуйста, весь свет!

В зале стало абсолютно темно, только пунктиром светилась подсветка в проходе. Где-то включился мотор, легко тряхнуло пол, задник сцены раздвинулся, открывая яркий проем, и вместе со светом в зал по вмонтированной в потолок монорельсе вползла огромная капсула. Прозрачная, она сияла лиловым, и в ней, в состоянии относительного покоя, раскинув руки и согнутые в коленях ноги, парила женщина. По шевелению волос было понятно, что тело находится в жидкости. Глаза женщины были закрыты, никаких трубок, обеспечивающих ее дыхание, видно не было, но при этом было совершенно очевидно, что она жива. Белая кожа сияла нежным румянцем, полны и свежи губы, казалось, она может проснуться в любую минуту, но женщина продолжала безмятежно спать. Женщина была настолько совершенна, что казалась искусственной. Капсула поворачивалась вокруг своей оси, и каждый сидящий в зале мог подробно ее рассмотреть. В зале стояла полная тишина, никто не смел шевелиться. Капсула так же медленно въехала обратно, задник закрылся, через несколько секунд затих невидимый мотор и в зале включили свет. Все сидели растерянные, будто сначала им раздали подарки, но тут же отобрали, так и не дав полюбоваться. Председательница встала и, довольная произведенным эффектом, медленно произнесла:

– Я вам честно скажу, если будет принято то решение, на котором вы все настаиваете, я уйду в отставку и говорю об этом совершенно спокойно. Поймите, мы здесь не для того, чтобы заниматься кликушеством, орать: нет, нет, нет! Мы здесь для того, чтобы найти решение.

– Сколько вам за это обещали? – спросили с галерки.

– Прекратите, наконец! – председательница устало подняла к глазам свои записи. – Конструктивных предложений здесь было два, больше пока не было. И оттого, что вы все сейчас начнете что есть силы повторять “сахар, сахар, сахар” – слаще жизнь от этого не станет, уверяю вас. А вот если вы хотите в один прекрасный день тело здесь не застать, вот тогда…

Дантист решительно подхватил:

– А я вам обещаю, что доведу до сведения правительства весь наш разговор. Но еще раз говорю: подписывать приговор себе и ей не стоит!

– Конечно! – Председательница улыбнулась. – Все идет под запись! И, естественно, все получат распечатки. Все под ними распишутся. И кто угодно может с ними при желании ознакомиться.

– Голосовать против – нельзя, я вас уверяю. Давайте лучше отложим. Это не последняя встреча. Я думаю, мы в конце концов придем к разумному решению. А на сегодня давайте закончим.

– Да, да! Давайте заканчивать.

– Тогда нужно, чтобы распечатки получили все присутствующие! А не каста приближенных.

– Приближенных к чему?

– Вы сами знаете к чему!

– Прекратите! Да как вы смеете! Вот увидите, если я уйду, в каком бардаке вы здесь останетесь!

– Незаменимые управляющие существуют только в диктатурах.

– Да как вы…

От этих криков я и проснулась. Часы показывали ii: 11. Из окна было слышно улицу – шум автомобильных моторов, орущих детей и сирену скорой помощи. Зазвонил телефон, и я чуть не свалилась с кровати, пока искала его в складках простыней. Подруга начала энергично:

– Ну че? Ты где?

– Мне сон приснился. Знаешь, такие сны бывают, четкие, реальные, полные деталей и всяких подробностей. Засасывают тебя с головой, а потом ты долгое время не понимаешь, где правда, а где сон.

– Ну, и о чем сон?

– Там было такое собрание, на котором сумасшедшие врачи обсуждают сохранность моего тела. Что с ним делать дальше, чтобы оно не старело.

– Ничего себе!

– Просто чуть не до драки дошли все эти хирурги и дантисты.

– А ты что?

– Начали без меня.

– А потом?

– Потом меня вывезли. В такой штуке. Как в Кунсткамере.

– В колбе?

– Ну типа. В физрастворе, что ли.

– В формалине? – Подруга засмеялась, повизгивая.

– Не знаю. Я как эмбрион такой, в жидкости сплю. Во взвешенном состоянии.

– Да ты что?!

– Плаваю там – а они на меня смотрят. Такая бледная, и волосы как водоросли. А лицо спокойное-спокойное.

– Поздравляю! Это ты на новый уровень вышла!

– Чего?

– Вся эзотерика об этом талдычит: если ты себя во сне увидела – значит, ты на другой уровень развития перешла. Лежи, переваривай, поздравляю. Позже меня набери.

Я свесила ноги с кровати, потянулась. Прошла в ванную. Расчесала волосы. Вода в душе долго не нагревалась, потом вдруг несколько раз прыснула горячим, пока не выровнялась. Я мылась и прислушивалась к себе: как должен чувствовать себя человек, вышедший на новый уровень? Что в нем должно измениться? Где конкретно и как? На завтрак съела яйцо с хлебом. Выпила зеленого чая. Долго переодевалась. Волосы затянула в узел.

Собрала вещи, проверила, на месте ли телефон, кошелек и ключи, вышла в прихожую. Пальто все еще валялось на стуле при входе, чего это я не повесила его на место? Захотелось надеть туфли на каблуке. Это бывает редко, но сегодня вдруг захотелось. Когда открыла дверь, с полки слетел лист бумаги и въехал мне под ноги. Там крупным почерком было написано:

Дальше шла неразборчивая подпись, а в скобках – имя и фамилия.