Низея совсем забыла о битве лошадей и о коньке-победителе. Он долго стоял и всё дожидался табуна. Даже ноги у него застыли, как деревянные, и будто не гнулись в суставах. Караван шёл против ветра, и запах относило назад от жёлтого конька. Впрочем, всё-таки было трудно понять, как это он не замечает ни пыли, ни движения и, вместо диких лошадей, подпускает к себе всё ближе и ближе всадников с луками и копьями. Наконец, когда голова подходившего отряда уже поравнялась с пригорком Низеи, конёк взволновался. Он встал на дыбы и резко откинул голову назад, и, о великое чудо, – лошадиная голова отвалилась прочь вместе с кожей и передними копытами, и конь стал человеком. Ноги его ещё оставались затянутыми в конскую шкуру, и сзади болтался смешной, короткий и более не нужный хвост. Но плечи были открыты и даже разрисованы красным охотничьим узором из глины, смешанной с жиром. Он держал в руках короткий лук, какие бывают у Селонов, а за плечами у него висел колчан, наполненный мелкими, почти игрушечными стрелами. То был Меза. Его игрушечные стрелки были намазаны страшным ядом «Девичьего Пальчика», маленького жёлтенького корня, с виду такого невинного, который Селоны копали на болотах за Адарой, и который убивает мгновенно, как молния.

Одна из этих стрел поразила коня в табуне. Другие предназначались его быстроногим подругам. Селоны охотно пускали в дело всякие охотничьи уловки: лук-самострел, и коварную петлю, и яму, и падающие брёвна и не гнушались также отравленных стрел. Кстати же, и мясо зверя, убитого «Девичьим Пальчиком», можно было есть совсем безопасно. Яд исчезал неизвестно куда, и даже в свежей крови не было заметно отравы. Впрочем, в эту минуту коварный Меза сам рисковал стать из охотника дичью. Огромная конская морда, нахлобученная на его голову, как огромная шапка, помешала ему смотреть, как следует. Он видел только добычу, а врага не заметил. А между тем, злые собаки пришельцев, которые гнали стада вместе с пастухами, уже взяли дух и бросились вперёд целой стаей с тихим зловещим визгом.

– Го, го! – гневно закричали пастухи.

Пол стаи вернулось, но штук пять или шесть самых ретивых продолжали мчаться вперёд с горящими глазами и оскаленными мордами.

Меза быстро сбросил с себя остаток своего маскарада и секунду ещё простоял, словно колеблясь, – ему не хотелось бросать прекрасную добычу, поимка которой стоила стольких трудов. Потом он решился и ринулся вперёд и помчался, как олень, который убегает от волков. Ноги у Мезы были такие, что, пожалуй, он мог бы уйти от собак. Но в отряде тоже заметили его. Два всадника отделились от толпы и стали обскакивать новую дичь, чтобы отрезать ей путь на север, к высоким холмам. Лошади вместе с людьми, быстрые копыта в союзе с острыми копьями, – Меза не знал, как бороться с такого рода врагами. Лошади ему показались страшнее собачьих зубов. Он быстро переменил решение и, повернув под острым углом, побежал почти навстречу собакам. Они набегали, вытянувшись в линию, одна за другой…

Меза, покажи свою удаль. Врагов – много, а ты – один. Сможешь ли от всех увернуться?..

Меза внезапно замедлил бег, вскинул лук и рукой, не знающей промаха, спустил стрелку. Передняя собака подпрыгнула вверх и упала мёртвая, так же точно, как недавний конёк. Ещё стрела – и ещё собака упала. Другие замялись, не понимая причин этой внезапной, безмолвной и верной гибели. Но всадники уже наезжали. Меза свернул вправо и помчался к предгорьям. Всадники спутались и тоже замялись. Весь отряд шёл слева направо, и Мезе пришлось бы пробегать почти перед носом белой лошади и седого жреца.

Всадники опять разделились и стали заскакивать – один справа, другой слева, рассчитывая совсем окружить человеческую дичь. Но совершенно неожиданно Меза ещё раз повернул и помчался назад. Его внезапные петли были, как петли лисицы, уже окружённой, но ещё не затравленной.

Он летел, как ветер, прямо в разрыв между своими преследователями. Когда он пробегал мимо левого всадника, свистнуло копьё, но Меза подпрыгнул, как мяч, и избежал удара. Страшная стрелка его запела в ответ, но попала не в человека, а в лошадь. Ибо, в своей простоте, Меза считал её более опасным врагом. Лошадь упала, но всадник вскочил на ноги и взбросил на руку огромный лук, длиннее человеческого роста, который, конечно, посылал стрелы много дальше короткого лука Селонов. Мезе пришлось снова повернуть к наступающему отряду. Ещё один всадник выскочил из рядов и помчался к Мезе. Он потрясал на скаку длинным арканом, свёрнутым в кольца. Петля взвилась. Меза не успел уклониться в сторону. Всадник дёрнул аркан на лету. Но Меза скользнул вперёд и проскользнул сквозь петлю, как рыба сквозь дырявую сеть, и длинный ремень вернулся обратно пустой. Они как будто ловили не человека, а тень, или солнечный луч, и никаким оружием не могли хоть бы задеть его.

Ещё раз мелькнула предательская стрелка и на этот раз попала не в коня, а во всадника. Это была четвёртая жертва проворного Мезы. Но уже целый десяток новых врагов мчался с разных сторон на смену двух первых. Впереди всех скакал юноша с топориком в руке. Он нёсся прямо на Мезу, не думая об его стрелах. Меза ещё раз повернул в сторону, но юный Лур на всём скаку осадил коня, поднял его на задние ноги и повернул им в воздухе, будто волчком. Собака не могла бы повернуться быстрее и легче. Он теперь уже нагонял Мезу и высоко потрясал блестящим топориком, примеривая удар.

Несчастный, затравленный Меза быстро следил за рукою врага, готовый броситься влево или вверх. И топорик полетел, как праща, но совсем не на Мезу, а под углом, куда-то в сторону. В первый раз у Мезы упало сердце. Он не понял удара и не мог разобрать, куда это летит странный клуб блестящих и крепких ножей. Он прыгнул слепо, наудалую, и прямо наткнулся на клуб, ибо злое оружие свернуло с полдороги и бросилось на Мезу, как живое. Топорик впился Мезе в плечо, по старому белому шраму, как связка гадюк. Ещё через минуту Меза лежал на земле, опутанный арканом, в крови, и всадники отгоняли от него собак ударами копейного древка. Другие снимали шкуры с убитых лошадей и в том числе с дикого конька, подстреленного Мезой.

Низея сидела в своей травяной ямке ни живая, ни мёртвая. Она видела травлю, и бег, и выстрелы Мезы, и последний удар. Сам солнечный бог, её солнечный бог, поразил храброго Мезу своим сверкающим клубом. Боги солнца были враждебны бессильным Селонам. Низея боялась шевельнуться и всё ожидала, что очередь дойдёт и до неё.

Собаки забирались на пригорок и пробегали совсем близко. И одна из них внезапно наткнулась на живую кочку и замерла, как будто над птицей или над зайцем. Низея сидела, как зачарованная, и пристально смотрела страшному зверю в жёлтые, злые глаза, где в глубине пробегала кровавая искра. И собака смотрела Низее в глаза. Прошла минута тихая, долгая, глухая, и вдруг собака опустила голову и поджала хвост и стала отходить от Низеи, медленно, как будто нехотя. Взгляд Низеи даже в минуту смертельного ужаса был сильнее, чем тупые глаза враждебной ищейки. Девочка подняла голову и вздохнула свободнее.

А в это время в лесных зарослях по ту сторону Адары мчалась людская фигура. Она продиралась сквозь дикие дебри всё прямиком, не разбирая дороги. Руки её были в крови, лицо исцарапано шипами. Это Хенний уже направлялся на озеро Лоч с вестями о нашествии. Ибо юный стрелок шёл по следам охотника Мезы и тоже выслеживал жёлтый табун. И так же, как Низея, он видел издали и бег, и неравную битву, и падение Мезы. Он слепо ломился вперёд, как перепуганный медведь, и его невидящим взорам мерещились яркие копья, твёрдые панцири и страшный клуб, сверкающий и острый, похожий на звезду, и на ежа, и на связку когтей, и на злое, враждебное солнце.