Ход рыбы кончился, как будто оборвался. Селоны вернулись в «Гнездо» на озере Лоч, только сушёная рыба осталась над Юратой на длинных вешалах, тщательно укрытая корою в защиту от чаек и ворон. Женщины унесли с собой, сколько могли, на собственных плечах. Теперь они постоянно ходили от Лоча к рыбному стойбищу и все перетаскивали ноши.

В домашнем обиходе Селонов женщина была вьючным животным, и переноска запасов с места промысла к дому была её главной и трудной работой.

Мужчины блуждали далеко на поисках зверя. Селоны никогда не меняли жилья, ни зимой, ни летом, но в погоне за добычей они уходили, бог знает куда, за реку Адара, которая течёт по равнине на севере и достигает до моря. По берегам Адары стелятся зелёные и пышные луга. Дальше темнеют и белеют высокие горы, куда охотники боятся заходить, ибо в ущельях живут волосатые духи, которые хватают пришельцев и бросают их в пропасть. А на снежных вершинах дремлет огромная птица Раган, чьи перья – облака, чей голос – гром. Горе тому, кто потревожит её покой.

Но до самых предгорий равнина наполнена дичью. Серые козы и жёлтые лошади пасутся вперемежку, и чёрные быки, и сайги, степные антилопы с тонкими точёными рогами. За ними охотятся бурые злые собаки и страшные волки и более страшные хищники – люди, но их не становится меньше.

Все ушли на охоту, Меза и Хенний, Ясан и Калеб и десятки других. Даже мальчишки забрали игрушечные луки и разбрелись по ближайшим лесам. Лук – главное оружие Селона. Он как будто родится с луком и, ложась на отдых, засыпает с рукой на тетиве и с колчаном под локтем.

Девочки рассыпались в зарослях и собирали ягоды. Близилась осень, и все кусты осыпались плодами, красными, янтарными и синими, как будто ожерельями. Старухи ходили с мотыгой по полям и копали коренья.

К югу от озера Лоч лежало ячменное поле. Оно было, пожалуй, не шире домашнего помоста. Каждую весну его вскапывали палкой и в дырочки сажали по зерну. Осенью срывали колосья руками и выбивали зерно. Потом растирали его меж двух плоских камней.

Все жители большого деревянного улья, точно настоящие пчёлы, собирали запасы и сносили их домой на долгую и скудную зиму.

Низея тоже ушла на луга за реку Адара. Два дня они собирали вместе с чёрным Малтом и другими подростками орехи в лесу и ночевали у общего огня. А на третьем ночлеге она потихоньку встала и ушла, пустилась по козьим тропинкам и дошла до Адары. Горсть спелых ягод служила ей обедом, и травяное ложе на пышных лугах было мягче и душистее, чем дома у лесистого Лоча. С тех пор уже семь дней она не встречала лица человеческого. Солнце ярко светило. Она гуляла по лугам и разговаривала со зверями и птицами, и с камнями и с травами, с вещами и с духами, с видимыми и невидимыми. И все они отвечали ей беззвучными, таинственными голосами.

Ей встретился пёстрый желтобрюх, змея, большая и мудрая, и кивнул ей своей треугольной головой.

– Других заманивай, ползун, – сказала Низея презрительно. – Я тебе не змеиная невеста…

Ибо желтобрюхи любят заманивать одиноких девушек в поле и в лесу. Они уводят их в своё подземное жилище и там сбрасывают с себя змеиную одежду. Но и без пёстрой одежды их собственное тело пестреет бледными пятнами.

Поздние бабочки низко летали над осенними цветами.

– Мысли мои, идите ко мне, – позвала Низея.

Ибо бабочки – это мысли, которые люди теряют по дороге, но если громко позвать их, они могут вернуться обратно.

Она поднялась на отлогий пригорок, поросший кочкарником. Табун лошадей пасся поодаль на лугу. Их было немного, пять или шесть. Все они были мелкие, жёлтые, косматые, с коротким хвостом и почти без гривы. Только один конёк был крупнее и темнее, и на шее у него стояла дыбом густая чёрная грива. При одной лошади был жеребёнок, подросток с длинными ногами и очень коротким хвостиком. Он был похож на мальчика в короткой рубашонке. Лошади мирно щипали траву, тёмный конёк стоял настороже. Он раздувал ноздри и поводил во все стороны своими большими глазами, пугливыми и дикими.

Налево от конского стада, поближе к Низее, была небольшая каштановая роща. Два десятка деревьев, не больше, но все тенистые, густые. За листьями что-то мелькнуло, и чуткий конёк уже собирался подать сигнал к всеобщему бегству, как вдруг он остановился, раздул ноздри, поднял голову и вызывающе заржал. Из рощи вышел другой конёк, немного поменьше, но такой же палево-жёлтый, с тёмной стоячей гривой.

Пришлец не ответил на вызов, как будто не слышал. Он продвигался тихонько вперёд, часто останавливался, пощипывал травку. Низея заметила с некоторым удивлением, что он шагает обеими передними ногами вместе, как будто связанный. Новый конёк делал вид, что совсем не замечает табуна, но всё приближался помаленьку к жёлтым лошадям. Хозяин табуна рассердился. Он распустил трубою свой жидкий хвост и с угрожающим видом обскакал по широкой дуге кругом табуна.

Пришелец продвигался вперёд. Глава табуна круто повернулся на месте и с решительным видом поскакал навстречу незваному гостю. Лошади щипали траву, не поднимая головы, как будто всё это их нисколько не касалось. Но Низея смотрела, заинтересованная. Новый конёк, наконец, остановился и повернулся к сопернику. Потом, предупреждая нападение, он поднялся на дыбы и с минуту продержался в странной, неестественной позе, как будто человек. Что-то мелькнуло в воздухе. И набегавший противник вздрогнул, сделал скачок в сторону и рухнул, как подкошенный. Всё это произошло так быстро, что Низея не разобрала в чём дело. Ей показалось, что его укусила змея. Лошади, всё-таки следившие исподтишка за поединком соперников, тоже изумились и, видимо, испугались. Они перестали есть и отбежали в сторону, сгрудившись вместе и не зная, на что решиться. Конёк-победитель стоял перед рощей и ждал. И только слегка царапал землю передним копытом в знак одержанной победы.

В это время передняя лошадь с жеребёнком, самая чуткая изо всех, вздрогнула и подняла голову. Она посмотрела вдаль совсем в другую, в восточную сторону, понюхала воздух и вдруг сорвалась с места и помчалась, как ветер. Весь табун умчался за нею и через две минуты уже превратился в шесть желтоватых точек на зелёном травяном море. Но конёк-победитель выдержал характер и не двинулся с места, стоя над телом побеждённого врага. Он, видимо, ждал, что табун вернётся.

Низея прикрыла глаза рукой и тоже посмотрела вдаль, стараясь разглядеть, что испугало табун. Там, на востоке что-то рождалось и реяло и волновалось в нагретом воздухе, словно песчаная буря.

И в смутном испуге Низея взглянула кругом, отыскивая убежище. Вблизи не было деревьев, только налево кудрявая купа каштанов с загадочным жёлтым конём. И, вспоминая степные уловки, Низея нагнулась к земле и вырвала крупную кочку на склоне пригорка. Потом нарвала охапку травы и связала сноп и надела на голову. После того она уселась в ямку на место кочки. Даже за десять шагов она была совершенно похожа на кочку. Она сидела неподвижно и, раздвинув перед лицом травяные стебли, осторожно смотрела вдаль. Там двигалось что-то большое, как будто табун или стадо. Столб пыли поднялся с земли под копытами стада и плыл вперёд, как облако. И в облаке сверкали порою какие-то искры или яркие полосы.

«Так сверкает вода», – подумала Низея. Но этот блеск был теплее и ярче и гуще.

«Или огонь», – подумала она снова. Но эти яркие искры были желтее и твёрже огня.

«Твёрдое пламя, – подумала Низея с растущим изумлением, – встало, как копья, а блещет, как жёлтое солнце».

Облако пыли выросло и разделилось. И перед глазами Низеи выплыл, как марево, небольшой караван, кочевье или племя в походе…

Но до сих пор она никогда не видала таких людей и такого похода. Живая толпа катилась по ровному полю, как будто река, прямо к пригорку Низеи. И впереди всех степенно шагала огромная лошадь. Она была не жёлтая, как степные коньки, а белая, как лебедь, с длинным хвостом и пушистой расчёсанной гривой. Она шла вместе с людьми, вольная, не раненая, без аркана и без всякой привязи и не уходила ни на шаг. Была как будто начальник похода и вождь племени. И правда, в середине толпы шёл человек, прямой, как дуб, и косматый, как старый медведь, в яркой шапке с белыми крыльями и нёс на шесте белую циновку или кожу. – Низея в первый раз увидала белёную ткань. – И на белом была намалёвана такая же лошадь с огромной веющей гривой, но только красная, как кровь.

За лошадью шёл высокий старик в белом балахоне до пят, с белыми кудрями и бородой до пояса. Низея угадала в нём жреца по кистям на плечах и по круглой трещотке, искусно вырезанной из дубового наплыва, как будто живое лицо.

В толпе были ещё лошади, тоже большие и разных цветов, рыжие и серые и вороные, всё больше по краям каравана.

«Как воины на страже», – подумала Низея, но тотчас же разглядела, что на спинах лошадей сидели люди с копьями в руках. Лошади шли смирно, подчиняясь всадникам.

«Вот это воины», – подумала Низея. Сзади двигались палатки или подвижные шалаши на круглых катках с оглушительным скрипом. – Низея в первый раз увидела телеги. – И новое диво: их тащили большие быки и чёрные буйволы, такие же смирные, как лошади воинов.

«Видно, все колдуны, – подумала Низея со страхом, – приколдовали диких и буйных скотов. Вдохнули им рабскую душу и пользуются, ездят»…

Телеги были наполнены скарбом и кишели детьми. Рядом шли женщины, старые и молодые, весело и вольно, без всякой ноши, ибо ноши были сложены в телегах. Впрочем, старых было немного. Больше шла молодёжь, юноши и девушки, резвые и сильные, не хуже своих лошадей. Как будто это был общий табун, недавно вскормленный и ушедший гурьбой на дальние пастбища, в чужую, неведомую землю.

Эти люди не были похожи на чёрных, приземистых Селонов. Они были крупнее и крепче, с кирпичным румянцем на светлых щеках. Волосы у них были таких же разных мастей, как гривы у коней, жёлтые и рыжие, светлые и русые. Головы воинов были гладко обстрижены, и только на темени был оставлен широкий клок, висевший назад или закрученный за ухо. Этот косматый хохол придавал их лицам какую-то птичью свирепость, как у красного кречета или у белоголового орла. У девушек были длинные светлые косы, заплетённые туго и висевшие сзади.

«А копья какие у них, – подумала Низея, – как будто осколки от солнца»…

Копья у конных и у пеших, действительно, блестели солнечным блеском, ясным и твёрдым, как жертвенный нож, святыня Селонов. У многих были такие же твёрдые яркие шапки, как будто горшки, и тоже с хохлом на темени сверху или с крыльями по сторонам, и даже коробки во всю грудь и спину, будто у черепах, и рубахи из твёрдых лучей, связанных вместе хитрее, чем лочские циновки, с воротом и рукавами.

Сзади погонщики, тоже верхами, гнали стадо коров и коней, неосёдланных и вольных, бежали большие собаки и подгоняли телят, но ни разу не укусили, хотя бы одного.

Впереди отряда, рядом со жрецом, но немного поодаль, ехал всадник, с ног до головы закованный в блеск. Лошадь его была тоже подстать, цветом, как спелая солома. Его грудь и руки и ноги были прикрыты яркой и твёрдой оболочкой, как у Солнечного Краба. Только на голове его не было шапки, и вместо неё по плечам рассыпались яркие нестриженные кудри. А лицо у него было молодое, безбородое, как будто у девушки.

Он ехал вперёд, не глядя на дорогу, и пел громким голосом ликующую песню. А в правой руке у него был странный топорик с десятком лезвий, режущих, звонких, пригнанных вместе под общую рукоять. И в такт песне своей он подбрасывал топорик изо всех сил вверх к сияющему небу и тотчас же ловил на лету, и ехал дальше и пел, и снова кидал, как будто старался забросить топорик на самое солнце.

Луры шли от великой реки Борион на дальнем востоке. Там в широкой травяной степи паслись несчётные стада, и стоял над рекою рубленный город Велун старого князя Асмерда из рода Ассиев «Светлых». А за Лурами в Горбатых горах гнездились жёлтые карлики, которые плавили медь и ковали из бронзы мечи и давали их Лурам в обмен за овчину.

И размножились Луры. И лурские парни поднялись и взяли у князя младшего сына Аслана, собрали стада свои и двинулись на запад. Жрец Гарт привёл из святых табунов белую лошадь Ишвану, без пятна, без всякого порока. Уде-Со-Знаменем вёл поход от имени юного князя. Ибо Аслан вырос под щитом косматого Уде и первое детское копьё получил из рук степного борионского медведя.

Уде был опытный воин. Его походам не было счёта, и копья врагов начертали на его груди почётный узор, несмываемый и вечный.

Луры шли уже четыре месяца, почти не останавливаясь, проходили высокие горы и узкие ущелья и вышли, наконец, на цветущую Адарскую долину. И по нраву пришлись пастухам тучные пастбища и мирные воды Адары, и теперь они ждали, чтобы белая Ишвана, топнув копытом о землю, указала им место для нового Велуна…

– Луры идут, Луры идут!.. – звенело над полями до самой Адары.

«Солнцевы Люди», – подумала восхищённая Низея. Яркий всадник на золотом коне показался ей богом, сошедшим с неба. Об этом боге она мечтала в долгие летние ночи, глядя на тёмное небо. Белая лошадь была небесная лошадь. Эти люди сошли с неба со своими волшебными стадами, как обещала старая вещая сказка, и пришли на Адару в гости к Селонам, чёрным и бедным и тусклым.

Караван был совсем близок. Низея была готова выскочить из своего прикрытия и бежать навстречу живым богам, сошедшим на землю.