Глава семнадцатая

Утро было облачным, дождливым, мрачным саваном: вокруг царила тьма и гулял легкий, но неприятный ветерок. Всем понятно, как такой день может повлиять на настроение, особенно если вы принадлежите к тем людей, которые, как и Таво Кайнин, подвержены переменам настроения и бурно реагируют на свет и тьму. Мгновение – и у вас все прекрасно, день светлый и радостный, и вы тоже светлый и радостный. Еще мгновение – и вы понимаете, что и погода, и вы сами настолько неприятны, насколько это можно себе представить.

И тогда вы начинаете думать обо всем, что вас беспокоит, и вспоминать всех тех, кто когда-либо обманул и предал вас. Затем в вас просыпается ярость – сильная, всезнающая, настойчивая, своего рода жесткость ума и тела, – и ваше тело охватывает пламя, силу которого вы вдыхаете.

А потом, если вы брат злой, лживой девчонки, такой как Тарша, вы начинаете думать о том, как накажете ее, если найдете.

Таво Кайнин шел пешком три дня – он тяжело шагал во мраке своего настроения и еще более мрачного безмолвия, в котором появлялись демоны и постоянно кричали на него во сне и наяву, и голоса их звучали пронзительно и требовательно.

Эти слова, мучительные и неумолимые, подогревали его ярость. Он радовался им, как старым друзьям, как напоминаниям о стоящей перед ним задаче, когда шел через Западные земли в сторону Тирфинга. С их помощью перед его взором возникал ее образ, раскрывалась глубина ее обмана; они подсказывали, что он может сделать с ней, окажись она в его власти.

Его сестра. Его Немезида.

Иногда она шла рядом с ним. Она всегда была рядом, когда он позволял ей это, – не человек из плоти и крови, а, наверное, фантом, видимый лишь краем глаза, постоянно исчезающий и нереальный. Тарша появлялась, чтобы напомнить ему, как она его предала.

В других случаях она пряталась среди деревьев в лесу, и он скорее чувствовал ее присутствие, чем видел образ. В такие моменты она шептала ему слова поддержки и ободрения, которые – он это знал – были ложью, хотя ему очень хотелось, чтобы они были правдой. Она скрывалась в тени и в порывах ветра. Она скрывалась в движении облаков над головой. Она скрывалась даже в порхании пичужек и шорохе мышек. Но она была рядом, и он видел ее.

А иногда, время от времени, Тарша напоминала ему о том, сколько раз она утешала его в первые несколько лет, когда была его единственным другом. Она также напоминала брату о том, как отчаянно пыталась защитить его, несмотря на то что была на пять лет моложе и намного меньше. И тогда Таво вспоминал близость, которую они разделяли; любовь, которую она вызывала в нем; чувство покоя, которое она умудрялась дарить ему в самые темные и мрачные времена, когда он был уверен, что непременно сойдет с ума. Он вспоминал, как она пыталась помочь ему овладеть магией, контролировать магию, держать в узде, не позволять магии управлять его жизнью. В такие моменты вся горечь и гнев исчезали, мрак рассеивался, и его охватывало чувство глубокой грусти и сожаления. И он задумывался – а существует ли способ вернуть отношения, которые сближали их?

Затем появлялся Флюкен, и эти чувства снова исчезали. Флюкен не любил Таршу. Он ненавидел Таршу больше, чем Таво.

Дождь усилился, и, несмотря на плащ, Таво промок. Юноша поплотнее запахнулся в плащ, но сырость и холод все равно проникали в его тело и кости. Ему нужен огонь. Нужна кровать. Нужен кто-то, с кем можно поговорить, кому можно поведать свою историю.

Но на дороге почти никого не было. Ему иногда встречались одинокие путешественники: торговцы и трапперы, мужчины и женщины, отправившиеся в паломнический поход, – все они, вероятно, странствовали со своими призраками. Таво пытался установить с ними контакт, но большинство просто игнорировали его и шли дальше. Он отпустил их, потому что понимал: они вправе так поступать, ведь никто не хочет быть с кем-то вроде него – человеком, на чьих руках кровь. Никто не хотел быть с кем-то, кто видит мертвых и готов отправить на тот свет столько живых.

Время от времени с ним путешествовали мужчина и женщина, которые утверждали, что являются его родителями, – призраки в окружающем Таво мраке. Порой появлялся и его дядя, однако он держал дистанцию. Присоединяясь к нему, они шли с опущенными головами, каким-то образом возвращаясь в то состояние, в котором пребывали до своей смерти. Они ничего не говорили, не пытались привлечь его внимание и просто шагали в ногу. Иногда он кричал на них, требуя уйти и оставить его в покое. Раз или два ему удалось достаточно долго сдерживать свой гнев, чтобы попросить у них прощения за свое деяние. Но в основном им руководили гнев и разочарование. А его ярость из-за предательства Тарши не ослабевала никогда. В нем пылала жажда мести: временами это был крошечный огонек, но чаще – разрушительный пожар, угрожавший поглотить его целиком.

О нем нужно было позаботиться. Его нужно было потушить.

Малыш Малк тоже иногда появлялся – огромная изуродованная фигура, практически полностью неузнаваемая, если бы не ее размеры. Он тяжело выходил из тени, несчастный и потерянный, – создание, чьей единственной целью было бродить в мире живых в поисках своей утраченной жизни. Таво не жалел, что убил его. В конце концов, Малк пытался забрать жизнь у него. Если бы он спокойно пошел дальше один, когда они расстались на дороге, а не попытался убить Таво во сне, он и сейчас был бы жив. На самом деле можно сказать, что Таво оказал миру услугу, очистив его от такого мерзкого человеческого существа, избавив от настоящего отброса природы.

Минуло уже три дня, а он прошел такое небольшое расстояние. Такими темпами он будет искать сестру целую вечность. Возможно, эта задача ему не по силам. Тарша сильная, умная и своевольная, и она, скорее всего, сделает все возможное, чтобы брат не нашел ее. Значит, у него нет иного выхода, кроме как охотиться за ней. Просто нет выхода.

Ночью третьего дня он спал в сарае с животными местного фермера и обнаружил, что они довольно приятная компания. В освещенном окне дома Таво увидел тени мужчины и женщины, которые ходили туда-сюда по комнате. Сначала он хотел попроситься войти в дом, где было тепло и сухо, но передумал, так как понимал, что никто не пустит его внутрь. Его непременно выгонят, и в результате он будет чувствовать себя еще хуже, чем теперь.

Поэтому он устроился в сарае и использовал магию своего голоса, чтобы успокоить животных, – имитировал тихое пение их же голосами. Этот талант помогал ему найти взаимопонимание со зверями, которое ему никогда не удавалось установить с людьми. Таво пел им, и они успокаивались в своих загонах и яслях. Его призраки не вошли в сарай вместе с ним; они не нуждались в небольших удобствах, которыми он наслаждался. Они оставались снаружи, под холодным дождем.

Даже Флюкен не стал заходить внутрь, хотя Таво чувствовал его присутствие.

Вечером четвертого дня – в тот день небо было по-прежнему затянуто тучами, а воздух пронизан моросящим дождем, хотя дождь уже не так методично старался вывести юношу из состояния равновесия, – он добрался до деревни. Впрочем, это, скорее, был хутор, решил Таво, когда увидел, как мало там домов. В сгущающихся сумерках были хорошо заметны огни, тусклые и немногочисленные, но, по крайней мере, они давали ему надежду на то, что здесь есть что-то еще, кроме деревьев, холмов, болот и полей.

Он осторожно приблизился к поселению, неожиданно осознав, что истосковался по голосам живых, что ему нужно общество других людей, пусть и на одну ночь. Флюкен весь день где-то пропадал, и Таво было очень одиноко. Он, в принципе, почти всегда был один из-за своего мрачного нрава и еще более мрачного дара. Его всегда сторонились или старались избегать. Но даже самому большому затворнику время от времени необходимо присутствие других людей, как напоминание о том, каким может быть человек, если дать ему шанс. Не все люди заражены злом. Не все они злы и лживы, не все готовы растоптать твою душу.

Он нашел самое большое строение, решив, что это, должно быть, форпост трапперов, сооруженный для тех, кто охотится в этой местности, и понадеялся, что получит крышу над головой и постель. Такая малость придаст ему сил и позволит продолжить поиски. Возможно, ему повезет и сегодня у него будет еда и собеседник.

Итак, он вошел – ослабевшее, промокшее и уставшее создание, вышедшее из темноты ночи. При его появлении все присутствующие обернулись к нему, а разговоры утихли. В помещении стоял дым, смешанный с запахом немытых тел. Таво задержался у двери, чтобы закрыть ее и успеть осмотреться. Он насчитал где-то около двадцати человек: одни сидели за тяжелыми деревянными столами, другие стояли у короткой барной стойки. Они производили впечатление решительной и опасной банды: все бородатые и обветренные, в кожаных одеждах, скрепленных металлическими застежками, и в таких потертых сапогах, что невозможно было сказать, какого они цвета.

Таво кивнул нескольким из них и направился к бару, отметив про себя, что в их глазах нет тепла. К тому времени, когда он дошел до задней части помещения, разговоры возобновились, хотя они уже не были громкими и откровенными. Юноша увидел блеск оружия: из-под плащей выглядывали рукояти мечей в ножнах. Несколько мечей стояли, прислоненные к столам, или лежали на столешницах. Таво сразу понял, что совершил ошибку. Это была вовсе не таверна для трапперов и торговцев, не гостиница для путешественников, не приют для сбившихся с пути – это был притон для людей, обитавших в самых темных уголках света, людей, чьим занятием была не охота на дичь или товары для торговли, а охота на людей.

Но уже было слишком поздно поворачивать назад. Таво это понимал, несмотря на усталость. Если он сейчас уйдет, то тем самым продемонстрирует свой страх, а показывать страх таким людям было все равно что открывать перед ними незащищенное горло.

Таво остановился у стойки бара и подождал, пока бармен обратит на него внимание. Когда тот наконец подошел, Таво не стал здороваться, а просто коротко бросил: «Эля».

Заказ мгновенно поставили перед ним, и бармен исчез. Таво облокотился о поцарапанную поверхность стойки и, потягивая пьянящую жидкость, подумал о том, как же он устал. Допив свою порцию эля, он заказал вторую и повернулся лицом к залу. Несколько человек подняли на него глаза, но тут же опустили их. Он заметил, что мужчина и женщина, когда-то называвшие его своим ребенком, сели за столик у дверей вместе с его дядей, а рядом с ними устроился Малыш Малк. Они сидели, склонив головы друг к другу, и о чем-то разговаривали, но так тихо, что до слуха Таво не долетало ни одного слова. Он было собрался тоже присоединиться к ним, но потом передумал.

Где же Флюкен?

Из задней части зала вышла женщина, в которой с трудом можно было опознать особу женского пола, и понесла тарелки с едой мужчинам за столом, рядом с которым стоял Таво. Еда дымилась, и, когда прислужница поставила тарелки на стол, юноша ощутил, насколько пуст его желудок. После того как она подняла глаза и увидела Таво, в ее взгляде он прочел испуг. Женщина приблизилась к нему, и он сразу заметил, что она нервничает.

– Вы пришли сюда по делу? – тихо, почти неслышно спросила она.

Он покачал головой.

– Я ищу стол и кров.

Теперь ее голос звучал громче:

– Здесь вам не место. Уходите.

– Стол и кров, – повторил он.

Ее лицо скривилось в гримасе, и она испуганным взглядом впилась в Таво.

– Вам решать. Я могу принести еду, но номеров у нас нет. Ешьте, пейте свой эль и уходите. Идите в следующий город по тракту. До него пять миль.

Она отвернулась и ушла, двигаясь так скованно и одновременно решительно, что Таво невольно задумался о причинах, побудивших ее предупредить его. Она, казалось, почувствовала, в каком он сейчас состоянии, хотя ничего не знала о его путешествии. Для нее он был просто заблудшим молодым человеком, который случайно забрел куда не следует. Он улыбнулся и кивнул четверым, сидевшим за столом у двери и наблюдавшим за ним. Он понимал, что они тоже готовы уйти. Они были мертвы, но все равно почему-то переживали из-за того, что, по их мнению, должно было случиться. Он представил себе, что Флюкен тоже ждет его, прямо за дверью.

Таво заказал и получил третью кружку эля. На этот раз он поднял руку, чтобы задержать бармена.

– Я кое-кого ищу, – сказал он.

Бармен кивнул.

– Мы все кого-то ищем, верно?

– Девушка. Молодая, волосы очень светлые, почти белые, глаза цвета лаванды. Красивая, но обманчивой красотой. Я ищу ее.

– Ты не там ищешь, – повторил бармен.

– Может быть, она проходила здесь несколько недель назад, одна.

– Нет, здесь она пройти не могла. Девушка, тем более в одиночку, – нет.

– Погоди-ка, – неожиданно раздался мужской голос.

Крепкий мужчина с грубым лицом и огромными ручищами облокотился на стойку и улыбнулся.

– Возможно, я видел твою девушку. Молодая, говоришь? И волосы почти белые? Думаю, это она.

Taвo в надежде вскинул голову.

– Она была тут?

– Нет, нет, не тут. По дороге шла, на север. Вместе с семьей Роверс. Но сразу было видно, что она им чужая. И с виду не похожа, и одежда другая. Будто просто идет вместе с ними, чтобы не одной топать, и только.

Из кухни снова вышла прислужница и поставила на стойку перед Таво тарелку с едой. Она повернулась, наградила мужчину загадочным взглядом и снова исчезла.

Taвo начал есть.

– Вы говорили с ней?

Здоровяк пожал плечами.

– Нет, зачем? Ни с кем из них не говорил. Просто мимо прошел. Я запомнил девушку из-за ее волос. Необычные. Такие волосы нечасто встретишь.

– Или никогда! – крикнул кто-то позади них, после чего раздался взрыв смеха.

– Заткнись! – сердито рыкнул здоровяк и обернулся, как будто пытаясь разглядеть тех, кто смеялся над ним. – Вы не знаете, что я видел, а чего не видел, так что придержите языки!

Таво сохранял невозмутимость, хотя он уже понял, что угодил в серьезные неприятности и что этот мужчина солгал ему. В другом конце помещения Малыш Малк, дядя, а также мужчина и женщина, утверждавшие, что Таво приходится им сыном, встали из-за стола и направились к двери. Он хотел крикнуть им, попросить их остаться или даже забрать его с собой. Но они были мертвы, а мертвые не могут помочь живым.

– Так, ладно. – Здоровяк положил руку на плечо юноше и повернул его лицом к себе. – Предположим, я могу помочь тебе разыскать эту девушку. Просто предположим. Но мне придется потратить на поиски некоторое время, а еще кое-какие средства, потому что нам нужно будет отправиться на ее поиски – нам с тобой. Итак, у тебя эти средства есть? Кредиты, чтобы заплатить мне за беспокойство?

Юноша покачал головой и прижался спиной к стойке бара.

– У меня нет денег.

– Как? А чем ты собираешься расплатиться с Харлом – вон он стоит – за еду и питье? Ты ему что, посуду помоешь или пол подметешь?

Таво с трудом сдержался, чтобы не оглянуться.

– Я сделаю все, что должен сделать.

– Ты сделаешь все, что должен сделать… – повторил мужчина, качая головой. – Я в этом не уверен. Я не уверен, что ты вообще сможешь хоть что-нибудь сделать, если не заплатишь мне за беспокойство, за то, что я стою и лясы с тобой точу. Я просто хотел помочь тебе, бедолаге-чужеземцу, а ты отнесся ко мне так, словно я какой-то головорез, словно хочу отобрать у тебя кошелек. Ну а что, если так оно и есть? Неужели ты думаешь, что сможешь как-то помешать мне? Думаешь, это возможно?

Сильные руки схватили Таво со спины, крепко прижали его к стойке. Харл, бармен. Таво сразу понял, что ему не хватит сил, чтобы вырваться из цепкой хватки этих рук. Здоровяк уже подскочил к рюкзаку Таво и принялся возиться с застежками. Другие посетители бара тоже встали со своих мест, чувствуя, что у них есть возможность поучаствовать в дележе добычи.

Они почуяли запах крови.

В руках появились ножи. Со столов слетели мечи. Внезапно воцарившуюся тишину нарушали лишь звуки движений. Таво мельком заметил, как прислужница осторожно выглянула из кухни и снова быстро закрыла дверь, прекрасно зная, что произойдет дальше.

Он услышал, как захлопнулась дверь в таверну. Его родители, дядя и Малыш исчезли.

Он поискал взглядом Флюкена. Ни следа.

– Отпусти меня, – попросил он здоровяка. Он произнес это так тихо, что на мгновение грабитель перестал рыться в рюкзаке и посмотрел на свою жертву: в его взгляде читалась нерешительность. Но злодей быстро пришел в себя.

– Закончу – отпущу.

– Ты уже закончил.

Песня желаний вылетела изо рта Таво раскаленной волной, врезалась в здоровяка и отшвырнула его назад, к товарищам. Затем магия изменила направление, подняла в воздух Харла и с такой силой швырнула его на пол, что голова несчастного лопнула, залив все вокруг потоком крови и мозгов.

Освободившись, Таво повернулся лицом к уцелевшим:

– Вы не заслуживаете жизни, и я не позволю вам жить.

Он скрупулезно преследовал их, уничтожая целыми группами, если они сбивались в кучу, или выслеживал поодиночке, если они пытались сбежать. Песня желаний просто окутывала их коконом там, где находила, а затем разрывала на части. Во все стороны летели кости, внутренности и кровь, и вскоре помещение превратилось в склеп, полный мертвых и умирающих. Не уцелел ни один. Даже те, кто, возможно, думал, что сумеет добраться до безопасного места, воспользовавшись передней или задней дверью, погибли во время попытки спастись. Они плакали и умоляли его остановиться, позволить им жить. Но он был не из тех, кто дарует милость. Его магия была настолько могучей, что само ее применение действовало подобно наркотику, которому Таво не мог противиться. Начав применять магию, он хотел продолжить.

Так он и поступил. По всему залу, в каждом закоулке, под столами и за стойкой бара – везде, где только можно было укрыться, – Таво находил и уничтожал разбойников.

Когда все было кончено и никто больше не дышал и не шевелился, кроме одного, Таво опустился на колени возле здоровяка. В глазах последнего плескался такой страх, такой ужас и сожаление, что Таво испытал неописуемое удовольствие. Он по-доброму улыбнулся мужчине и увидел, как боль исказила черты его лица, прочел в его взгляде понимание обреченности, угасание надежды.

– Не надо было меня трогать, – прошептал Таво.

Затем он направил свою магию к дыхательному горлу здоровяка и стал наблюдать, как тот медленно умирает от удушья.

Когда все закончилось, Таво еще долго стоял посреди бойни, запоминая выражение лиц трупов, пытаясь прочитать в их пораженных ужасом взглядах то, о чем они, скорее всего, думали перед концом. Он счел одновременно странным и в некоторой степени логичным, что ему удалось преобразовать свою собственную боль в эту маску боли на лицах погибших. Его вынудили использовать магию для того, чтобы очистить свою боль и справиться с замешательством. Юноша постоянно задавался вопросом, как он получил такую силу. Слухи ходили разные, но ни один из них не объяснял все по-настоящему. Мужчина и женщина, называвшие себя его родителями, никогда не упоминали об этом. Или намеренно скрывали все, что знали. Он хотел узнать правду от Тарши, но Тарша забрала все, что знала, с собой – туда, где он, вероятно, никогда не найдет ответов.

Юноша подошел к стойке бара и снова стал есть. Еда была слишком хороша, чтобы вот так бросить ее. Он ел с жадностью, не обращая внимания на то, что вокруг валялись трупы. Он остановился только тогда, когда заметил, как кухонная дверь приоткрылась и оттуда выглянуло перепуганное лицо прислужницы. Она не смотрела на него, но, на мгновение с ужасом уставившись на открывшуюся ее глазам картину, снова тихо закрыла дверь – вероятно, намереваясь спрятаться или убежать. Таво пожал плечами. Ему было все равно, что она там собиралась сделать. Он не причинит ей вреда. Ведь она его ничем не обидела. Он не причинял боли людям, которые не пытались причинить боль ему.

Или, как Тарша, предать его.

Он закончил есть и допил остатки эля. Затем снял с мертвецов пару почти новых сапог и плащ, взял свой рюкзак и вышел за дверь, в ночь. К своему удивлению, он увидел, что буря с ее ветром и дождем миновала и небо очистилось. Сквозь тонкий слой облаков можно было разглядеть звезды и полумесяц. Былой холод ушел, воздух прогрелся, стал теплым и нежным и дарил ощущение покоя. Таво собирался поспать, но неожиданно обнаружил, что усталость как рукой сняло. Сегодня ночью он будет идти вперед, пока не найдет более приятное место и там поспит.

И будет спать до тех пор, пока безумие не уляжется. Спать, пока воспоминания о сегодняшних событиях не поблекнут. Спать, пока солнце не прогреет землю, а влага не уйдет обратно в почву и не увлажнит ее.

А потом?

Таво улыбнулся про себя. Впереди его ждали лучшие дни.