Глава 4
Заклятие змея
— Далеко еще идти? — задыхаясь, спросила Кирья.
— Да уж пришли.
Мазайка остановился и утер лоб рукавом. Вокруг шумел лес, скрипели и раскачивались сосны, над поздними цветами жужжали шмели. День выдался такой жаркий, каких один-два бывает за все лето. Надо же было именно в такой день пуститься в дальний путь — сперва до самого звериного святилища, потом обходить все озеро, да еще на холм лезть пришлось! Надежно дед Вергиз спрятал от чужих глаз свою лесную избушку…
Ярко-голубое озеро морщилось под порывами свежего ветра. У поросшего камышом берега играла рыба, выпрыгивая за мошками, но рыболовов тут не было видно. Кирья догадывалась, что это то самое нечистое озеро, о котором ей рассказал отец. Дальний его край был совсем заболочен, издалека напоминая поросший камышом луг с торчащими из травы черными кривыми елками. Но, не доходя до болота, берег вздымался к небу, как великанья голова в зеленой шапке. Туда-то, на самый верх, и вел подругу Мазайка.
— Куда ж пришли-то? — Кирья огляделась. — Лес вокруг! Ни дома, ни двора…
— Эх ты! — покровительственно усмехнулся мальчик. — А сам лес что, не дом?
— Так ведь если весь лес — дом, для чего мы в такую даль шли? — бойко отозвалась Кирья.
— Верно говоришь. Ладно, смотри…
Мазайка указал на огромный дуб, распростерший свои корявые ветви над низкорослым подлеском. В землях южных ингри дубравы встречались нередко, но по эту сторону Вержи дуб, да еще такой древний и раскидистый, надо было еще поискать.
— Тут место особое. Вон, видишь, — дерево молнией расколото.
Кирья с почтением обошла кругом толстенный ствол, который и четверо взрослых мужчин не обхватили бы. Наконец в грубой замшелой коре она заметила темную проплешину — узкий, ведущий внутрь дерева лаз. Если раздвинуть ветви росшего тут же молодняка, то видно было, что сквозь темную дыру вполне мог бы протиснуться человек.
Девочка пробралась к лазу и заглянула внутрь. В глубину уходила цепочка едва заметных, выточенных прямо в дереве ступеней.
— Вот там наверху, меж ветвей, и живет дед Вергиз, — объяснил Мазайка. — И от земли, и от неба, и от древа живого — отовсюду деду сила идет.
— Ишь ты! — восхитилась Кирья. — Ты все говорил — избушка да избушка, а тут гнездо на древе! Что он там, наверху, не боится? А вдруг упадет?
— Мой дед ничего не боится, — гордо ответил парень. — Ни зверя, ни человека, ни злого духа. Дедка! Отзовись!
Мазайка внимательно оглядывал дубовую крону, стараясь высмотреть меж густой листвы старого ведуна.
— Как думаешь, он сможет нас очистить? — спросила Кирья не без робости.
Всю дорогу они рассуждали, кто из них больше виноват в осквернении Дома Хирвы и можно ли как-то поправить дело, но к согласию так и не пришли. Ясно одно — без Вергиза, который один из всех ингри знался со звериными духами и умел заклинать их, тут не обойтись.
— Смочь-то сможет, — проворчал Мазайка. — Захочет ли? Да и нет его дома, похоже. Видать, нынче дед где-то в чаще. Если б был, наверняка отозвался.
— Где ж его тогда искать?
— А я почем знаю? Ну далеко-то он не уходит. Поищу по округе — может, след найду…
Мазайка наклонился к земле, стараясь высмотреть примятую траву или затоптанные листья, как вдруг услышал вдалеке тяжелый гулкий звук, похожий на раскаты отдаленного грома. Он через плечо глянул на подругу. Звук повторился — раз, другой, третий…
— Ты это слышишь?
— Что это?
— Дед! Это его бубен гудит! Я его по голосу с детства знаю. Никак духов призывает…
— Ух ты! — выдохнула Кирья. — Вот бы хоть глазком глянуть!
— Ты что, обезумела? Если дед от дома подальше ушел, стало быть, духи, которых он зовет, никак не добрые! А! — сообразил он. — Должно быть, он на болоте под холмом, где ельник. Помнится, он мне говорил туда никогда одному не ходить…
— А мы — вдвоем!
Рокочущие звуки разносились по лесу. У Кирьи мурашки побежали по спине. В тот миг ничего ей так не хотелось, как увидеть того, кто призывает духов. Ну разве что тех, кого он кличет…
— Хоть одним глазком! — взмолилась она. — В само болото не полезем, с холма поглядим. А к священному дубу злой дух и не сунется — правда? Ну хоть самую малость…
Мазайка задумался. Конечно, у священного дуба не то что нечисти, но и живому злыдню лучше не показываться. Да и самому ему было давно любопытно, как там дед духов заклинает. С волками Вергиз внука обучил всему, что знал, а вот от прочего покамест велел держаться подальше…
— Давай с холма спустимся и к болоту подберемся. Может, издали и увидим. Но только тсс! Ни звука! Держись ниже травы. И от меня ни на шаг…
Спускаться им пришлось недолго. Гулкие удары становились все слышнее и звонче, к ним прибавились какие-то выкрики. Мазайка вдруг пригнулся, вскинул руку в останавливающем жесте и прошептал:
— Вон он! Я его вижу! Прячься за кустами!
Кирья метнулась за ближайший куст, осторожно выглянула оттуда и тихо ойкнула. Она ожидала увидеть белобородого жреца в расшитой обережными знаками рубашке, вроде Ашега. Но на большом сером валуне, торчащем из воды посреди болотины, пританцовывало диковинное существо с огромными лосиными рогами, взмахивая черными растрепанными крыльями. Приглядевшись, девочка поняла, что это не крылья, а просторное одеяние из шкур, украшенное множеством звериных хвостов. Существо кружилось на месте, подскакивало, выкрикивало что-то неразборчивое в отдалении и колотило в огромный бубен, обтянутый лосиной шкурой.
— А что это он такой? — опасливо прошептала девочка.
— Злого духа призывает. А у тех иного дела нет, как мстить человеку за убиение живой плоти. Ежели дед в собственном облике их звать начнет, дух его запомнит и привяжется. И потом будет следовать неотступно всю жизнь, пока не выпьет всю душу, словно клещ…
— Вот как! А на болоте почему?
— Я расскажу, только ты о том молчи.
— Клянусь, ни слова не скажу!
— В том болоте, — зашептал Мазайка, — звериных духов обитает тьма-тьмущая. Они тут с таких древних времен поселились, что, пожалуй, даже леса еще и не было. Как сюда попали — не ведаю.
— И что с ними у деда за разговор? Что за подношения?
— Тоже не знаю. Только одно мне известно: ежели какие другие злые духи на деда нападут, то эти его защитят.
— Выходит, не абы кого дед твой призывает, раз так стережется.
— Ясно, что не абы кого…
— Нечисть из Дома Хирвы! — догадалась Кирья.
Мазайка кивнул.
— Сколько оттуда злобных тварей по лесам разлетелось! Поди теперь всех обратно загони…
Камыши вдруг зашелестели и закачались. Покрытая зеленой ряской болотная гладь пошла волнами. Старик убрал бубен и откинул кожаную бахрому, закрывавшую лицо. Кирья невольно ахнула — на нее глядел оскаленный медвежий череп с блестящими желтоватыми глазами.
— Что это? — сдавленно прошептала дочь Толмая.
— Не бойся, — сжал ей руку Мазайка. — Ведун должен закрыть лицо, чтобы духи не узнали его. А в глазницах — это чешуя каменной рыбы. Сквозь нее любого духа увидеть можно, как живого. Сама погляди…
Мазайка достал из поясной сумки небольшой плоский камень и без труда отколол от него тонкую полупрозрачную чешуйку.
— Дед меня научил. Вот, глянь…
Кирья поднесла ее к глазам, посмотрела на болото и обомлела, забыв все слова, которые знала прежде. Больше не видно было ни ряски, ни камыша, ни кривых елок с гниющими корнями. Болото кишело чудовищами — да такими, что и представить невозможно. Те, что были прежде заперты в Доме Хирвы, были им явно сродни. И среди всего этого у самых ног деда Вергиза извивалась змея — нет, змеища! Длиннее самой большой черной гадюки раз в десять, она смотрела ведуну прямо в глаза, слово играя с ним в гляделки, и скалилась, раззявив огромную пасть. Кирья тут же вспомнила сказку, которую сама рассказала арьяльскому царевичу. Уж не хочет ли змеища зачаровать деда и сожрать его?!
Но иные чудовища не давали ей подступиться, отгоняли. А дед что-то все приговаривал, взмахивая руками, и огромная змея извивалась все медленнее, будто засыпала… Когда же она совсем затихла, дед Вергиз снял с плеча обтянутую мохнатой шкурой суму, подобрал змею, словно пустую кожу перелинявшей гадюки, засунул внутрь и крепко затянул кожаным шнурком горловину. А затем без сил опустился наземь. Посидев так недолго, вдруг завалился навзничь.
— Он помирает! — вскинулся Мазайка и опрометью ринулся вниз с холма, крича:
— Дед, не помирай! Я тут!
Победитель ужасного духа вяло приподнялся на локте, скинул маску-череп и сердито рявкнул:
— Чего пришел?
Мазайка остановился, схватившись за ближайшую чахлую сосенку.
— Я думал, ты помираешь! Хотел помочь…
— И без твоей помощи когда-то помру, — хмуро отозвался Вергиз. — Стой где стоишь! Сейчас отдохну и приду…
Вскоре он поднялся и, пошатываясь, направился по болоту по колено в воде, от вешки к вешке.
— Какая нелегкая тебя сюда занесла? — недовольно обратился он к внуку, выбираясь на твердый берег.
— Я Кирью привел, — запинаясь, сообщил Мазайка. — Она в Избе Хирвы была…
— Кирью, — протянул старый ведун. — Приемную дочь Толмая… Что, желаешь ее в жертву духам принести?
— Нет, нет! Что ты, дед!
— А оно бы правильно было. Нешто она не ведала, куда лезла?
— Мы как лучше хотели…
— Наделали вы дел. — Вергиз устало вздохнул. — Столько лет Зеленый Дом был избавлен от нечистых духов, и вот они снова разлетелись кто куда! Ищи их теперь, возвращай на место…
— Дед, ты уже всех нашел? — с надеждой спросил Мазайка.
— Найти — полдела, а вот обратно загнать… Ладно, если это просто мстящий звериный дух ищет того, кто отправил его за кромку. Но иные из них гораздо хуже.
— Это как же?
— Они из-за кромки сюда были вызваны темным колдовством. Вот с такими придется повозиться. И худший из них, — узловатый палец Вергиза уперся прямо в куст, за которым пряталась Кирья, — чуть ли не родством связан с ней! Так что, глядишь, ежели в жертву ее принести, то духа того наверняка приманить можно. А когда он жертву примет, тут я его и поймаю. Ну что, девчонка? Пойдешь добром под нож?
Кирья высунулась из-за куста и в ужасе замотала головой. Без маски-черепа дед Мазайки выглядел обычным старичком, худым и седеньким, почти потерявшимся в просторном «птичьем» одеянии. Ничего такого уж устрашающего в нем, в отличие от той же Высокой Локши, не было. Кроме его слов.
— Не надо под нож! — Мазайка преградил родичу путь. — Там же не она только была! Там и царевич из Арьялы побывал, и воины его, и охотники… — Он зажмурился и добавил: — И я тоже…Только я сразу убежал…
Он приоткрыл глаза и увидел, что дед не гневается, а, наоборот, усмехается.
— Зачем же Кирье-то помирать? — воскликнул подбодренный его улыбкой внук. — Она же не злой волей туда пошла. Мы царевича остановить хотели, а он нас не послушал. Может, какое очищение ей устроишь?
— Эх, малец, малец… Рано тебе еще в дело наше соваться. Сам-то сообрази. Очищение совершить — дело немудреное. Да только, ежели, скажем, на тех же Лосиных Рогах валун вниз покатится да камнепад сорвет, при желании и умении отыскать тот валун и на место вернуть можно будет — отчего же нет? Но камнепада уже вспять не обратишь… И если кого пришибло — заново жизнь не вдохнешь. Выдь-ка сюда, девонька. Я тебе плохого не сделаю.
Кирья опасливо появилась из-за куста.
— Хоть вина твоя, по сути, невелика, зло за тобой ходит тенью. Если к исходу третьего дня мне нечистого духа изловить не получится, то, стало быть, тебе отсюда прочь уходить надо.
— Куда? — растерялась Кирья.
— Не знаю. Но тут оставаться будет нельзя. Иначе — беда всем!
Мазайка кашлянул.
— Дедка, ты уж постарайся, поймай тварь… Я не хочу, чтобы Кирья уходила.
Ведун махнул на них рукой:
— Ступайте, дети.
— Дед, так, может, помочь тебе до древа дойти…
— Ступайте, вам говорю!
Нарушители запрета побрели прочь. Кирья сунула приятелю кусок каменной чешуи, но тот оттолкнул ее руку:
— Оставь себе! У меня много.
Кирья вдруг остановилась и повернулась к отдыхающему на берегу ведуну.
— А как же с камнепадом-то?
— Каким? — не понял тот.
— Из твоей сказки. Который валун сорвал. Что с ним-то?
— Это уже не твоего ума дело.
— А если я попробую остановить камнепад?
Старик захихикал:
— Хе-хе… Девонька, то ни тебе, ни мне не по силам. Это уж пусть боги решают.
Кирья ничего не ответила. Но все в ней восстало против такого совета.
«Как же? Разве батюшка только о себе думал? Да никогда. Когда городню вода снесла, разве он клял богов или говорил: „Видяна ее поломала — пусть сама и чинит“? Нет, он сам всех собрал, и своими руками запруду заново ставил, и воду отводил. Урона было много, и то верно, что́ люди — против реки? Но он сделал все, что мог…»
— Если не остановлю, так хоть исправлю, что сумею, — сказала она наконец.
— Отец Хирва тебе в помощь, — бросил Вергиз, очевидно считая ее слова пустыми.
Кирья снова промолчала. Она ведь и сама не знала, что ей нужно сделать, да и на что она вообще способна.
Кирья и Мазайка вернулись в селение почти затемно, но там никто не спал. Возле общинного дома стоял гомон, мужчины толпились у его крыльца, громко споря и почему-то часто поминая месть. Дальше всех разносился громкий и сердитый голос Урхо.
— Что-то случилось? — озадаченно пробормотал Мазайка. — Ступай домой, Кирья, а я пойду разузнаю…
Подходя к избе, Кирья в сумерках столкнулась с Учаем, который бегом направлялся к спорящим.
— Что тут творится, братец?
— А, отстань! Не до тебя!
Учай убежал. Кирья проводила его взглядом, полным обиды. После смерти отца Учай стал как неродной. Даже на тризне… На глазах Кирьи снова выступили слезы, когда она вспомнила его грубость. Как он оттолкнул ее от смертного ложа отца, когда она в свою очередь хотела поднести ему последний дар — глиняную сойку.
— Убери прочь свою свистульку колдовскую, — прошипел он, оттесняя сестру к дверям. — Лучше поломай ее да в реку выкинь!
«Почему, что я ни сделаю, все во вред? — с горечью думала девочка. — Зачем я не пошла с Локшей? А теперь дед Вергиз велел мне уходить из селения, если он не поймает хищного духа. Что же он думает — я пойду и злой дух полетит за мной по пятам?!»
На Кирью вдруг пахнуло ветром откуда-то с неба — да таким леденящим, будто на нее дохнул сам Мана. Она посмотрела вверх да и застыла, стиснув в руках сойку. Прямо на коньке отцовской избы, черное на малиновом закатном небе, сидело летучее чудовище из Дома Хирвы. Вцепившись когтями в конек и раскинув крылья, оно смотрело на девочку, разевая зубастую пасть.
Кирья сразу его узнала, хотя в лесном святилище она видел только его ветхую шкуру и длинный пористый череп. В ее памяти тут же возник отзвук его гнусного крика. Но теперь она знала, что он ей не примерещился.
В первый миг она испугалась, но испуг почти сразу сменился вспышкой гнева. Кирья и припомнить не могла, чтобы прежде хоть раз в жизни так разозлилась.
— Пошел прочь от моего дома, злой дух! — пронзительно закричала она. — Лети в Дом Хирвы! Там твое место!
Летучая тварь поглядела на нее, переступила когтистыми лапами и еще шире раскрыла длинную пасть, словно издеваясь.
Кирья вспомнила сегодняшние слова Мазайки на болоте: ничего нет милее для нечистого духа, чем вечно мстить тому, кто лишил его плоти.
— Охотника, что тебя подстрелил, здесь уже нет! — крикнула она. — Ты опоздал! Он в Доме Дедов, мы проводили его туда. Попытайся догнать его — и он убьет тебя еще раз!
Крылатое чудовище и не думало улетать. Нет, оно не Толмая ищет, поняла Кирья. Не Толмая, а ее саму! Ярость снова охватила ее.
— Убирайся, нечисть!
Тварь распахнула крылья и издала хриплый, пронзительный крик. И как все ингри не высыпали на улицу?! Но, кроме Кирьи, никто не видел звериного злого духа, не слышал его голоса.
Вот кто-то рыдает — какая-то женщина? Кто она? Где-то плачет ребенок… А это что за голоса? Разве арьяльцы уже вернулись?
«Именем государя, стоять!»
Солнце вспыхивает над головой Кирьи, и она недовольно жмурится, готовясь заплакать. Кто-то снимает крышку с корзинки, в которой она лежит, заглядывает внутрь и довольно улыбается.
«Поставь корзину на берег и ложись рядом, скоморох, да вытяни руки перед собой! Иначе не доживешь до суда. Или доживешь, но не весь, ха-ха!»
«Ладно-ладно, вы меня поймали… Сдаюсь. Можно последнее желание?»
«Ты совсем обнаглел, ворюга? Может, тебе еще стол накрыть?»
«Да ничего такого, добрые господа! Даже вина не надо! Можно, я только сыграю вам на прощанье? Сам государь обожает мою игру на свирели! Вы небось не знаете, что она не просто ласкает уши, но порождает дивные видения и даже творит чудеса?»
«Ты что несешь, дикарь?»
«А разве не с помощью моей игры на свет появился этот прекрасный и необыкновенный ребенок?»
«Что?! Видали ли боги такую наглость? Ребята, продырявьте-ка его, только так, чтобы до столицы дожил, а потом скажем, что пытался сбежать…»
«Вы не верите, что моя игра творит чудеса?! А вот послушайте…»
Крышка корзинки снова закрывается, и словно со всех сторон раздается самый прекрасный напев, какой только слышала Кирья. Кажется, так поет само восходящее солнце, а ему отвечает, пробуждаясь, окутанная туманами земля…
Корзинку внезапно накрывает тень, налетает ветер, и чарующую музыку заглушает отвратительный крик.
«Святое Солнце, что это за чудовище? Это же див, нечисть!»
«Нет, это видение, он сам сказал!»
«Он сейчас нападет! Это зверь, стреляйте!»
Кто-то с хохотом подхватывает корзинку и, размахнувшись, швыряет ее вдаль. Мгновение полета — и корзинка плюхается в озеро. Но прежде чем она успевает набрать воды — удар, рывок, и корзина взмывает в небо.
Крики ужаса внизу удаляются, становятся все тише. И вот уже нет в целом мире больше ничего, кроме ветра…
Кирья глубоко вздохнула и с силой провела ладонями по лицу, прогоняя морок. Никого больше не было на крыше, дух древнего зверя исчез, но его крик все еще звучал в ее ушах. Как и хохот того, кто швырнул ее в воду, прямо к твари в лапы…
«А все-таки крылатый дух исчез, — подумала она, бодрясь. — Я прогнала его!»
Но в ушах ее снова зазвучал отвратительный хохот:
«Ха-ха! Не доросла ты еще, чтобы приказывать тварям из Бездны! Этим искусством владеет лишь тот, кто сам призвал их оттуда!»
Глава 5
Гибель в скалах
— Это вообще что за зверь? — с сомнением спросил повар, держа за длинный хвост бурую мохнатую тушку. — На зайца вроде не похож…
— Мохначи притащили? — с пониманием спросил Хаста. — Им-то все равно, ясное дело. Это выдра.
— Ее едят?
— Всё едят, — глубокомысленно заметил жрец.
Повар скривился:
— И как мне ее приготовить, чтобы наследника не стошнило? Пойду выкину. Пригляди за котлом, почтенный жрец…
— Зачем? Оставь, пригодится.
— Неужели ты стал бы есть выдру?
— Если б ты знал, что мне в жизни доводилось есть, — хмыкнул Хаста. — Были времена, когда я сожрал бы эту выдру вместе с кожей и костями…
— Приходилось голодать? — сочувственно спросил повар.
— Я пережил великий голод в Майхоре, — сумрачно ответил Хаста.
— Ого! Сколько ж тебе лет?
— Больше, чем ты думаешь… Я был тогда ребенком. Мне было лет девять, — впрочем, я не знаю своего возраста…
— Тогда понятно, почему ты такой тощий и малорослый, — сказал повар, помешивая похлебку. — Да… Ужасные вещи рассказывают о Майхоре. Там были голодные бунты… Озверевшие северяне творили такое — как под ними земля не расступилась и не поглотила их!
Хаста поглядел на него серьезно и грустно:
— Ты говоришь с чужих слов, а я видел это своими глазами. Но я не могу их осудить, хоть и понимаю, что они и их деяния прокляты богами. Они пережили такие страдания, какие тебе и не вообразить.
— Они пожирали людей! — настаивал на своем повар. — Это против любых божеских законов! А потом государь послал туда накхов, и они подавили восстание. Есть все-таки и в накхах что-то хорошее.
— Подавили восстание? — странным голосом переспросил Хаста. — Так это называется? Они просто убили всех схваченных, от мала до велика. Ну, почти всех…
Хаста устремил взгляд то ли на котел с похлебкой, то ли на что-то, видимое ему одному. Повар с любопытством ждал, когда жрец заговорит.
— Да, прежде чем мятежники разграбили и сожгли Майхор, это был богатый город. Мне он казался огромным. Впрочем, я был тогда совсем мал. Не помню, что привело меня на его улицы. Не помню, что я там делал. Но осталось будто какое-то видение. Огромные дома по обе стороны дороги… Храм, от великолепия которого перехватывало дыхание. Помню сад…
Хаста задумчиво поглядел на реку, с однообразным грохотом падающую вниз со скалы, и верхушки сосен в небе.
— У твоего дома был сад? — спросил повар.
— Нет, у меня и дома-то не было. Я жил в саду, словно птица. Питался одними яблоками. Днями и ночами сидел на деревьях.
— Это еще почему?
— Внутри сада был дом, уж не знаю чей. Но это был знатный господин, и он совсем не желал, чтобы какая-то рыжая зверушка вроде меня обирала его яблони. По саду то и дело ходил сторож с увесистой палкой, и на глаза ему лучше было не попадаться. Там я быстро научился вслушиваться в чужие шаги и различать, кто и куда идет.
— Ишь ты! — покачал головой повар. — Что же было дальше?
— Потом Майхор взяли бунтовщики. Они навалились столь быстро и яростно, что город даже и подумать не успел о защите. Словно черная туча накрыла его дворцы и храмы и пролилась кровавым дождем… Я сидел на дереве и все видел. Как сейчас помню лица победителей — обтянутые кожей скулы, запавшие щеки, провалившиеся, горящие безумием глаза… Но как мне показалось, они сеяли погибель равнодушно, без какой-либо ненависти. Они просто были очень голодны…
И я тоже был голоден. Тогда как раз начинало холодать. Листва опадала, яблок уже не осталось. Но и сторожа не было в живых. И никого из жителей дома тоже. Но я знал, что в доме были кладовые. Когда опустилась ночь, я решился забраться в дом и поискать еды, пока всю ее не растащили и не съели мятежники.
Мне повезло — точнее, мне показалось, что повезло. Я отыскал ключи от подвала, о котором не знали бунтовщики-северяне. Я ел и не мог наесться. Все было так вкусно, так много… Я думал, что умру от счастья. Но когда я наконец обожрался до отвала, выяснилось, что умирать мне придется совсем иначе. Когда я попытался выйти из подвала, меня сразу схватили. Оказалось, что в доме уже хозяйничают накхи.
Я не слышал, как они пришли. Впрочем, кто и когда слышал, как приходят накхи? Когда рассвело, в дом начали сгонять пойманных бунтовщиков — избитых, но все еще живых. Накхи овладели городом с той же легкостью, с какой я срывал яблоко с ветки. Мятежники пробовали запирать ворота, стрелять со стен — не помогло. Те, кто пытался сопротивляться, полегли на месте. Остальных вязали и тащили к маханвиру, который привел отряд. Тот задавал какие-то вопросы, потом выносил приговор.
Одним быстро рубили головы. Других пытали — как-то очень обыденно, будто не испытывая при этом ничего, кроме скуки. Помню одного бородача — кажется, прежде он был солдатом или стражем. Ему на лоб надели веревку с узлами, в петли вставили палку и начали поворачивать. Тот ужасно кричал — а маханвир все задавал вопросы да помахивал рукой, чтобы поворачивали дальше деревянный ворот…
— Ты видел это сам? — недоверчиво спросил повар.
— Да — я стоял на коленях там, в стенающей толпе, ожидая своей очереди умереть. Потом меня тоже приволокли к маханвиру…
— И как же ты спасся? Ты же говоришь, они казнили всех?
— Так и было. В тот час меня спас цвет моих волос.
— Как это?
— Бунтовщики все как один были темноволосы. Увидев меня, маханвир нахмурился и спросил, кто я такой и что тут делаю. Я сознался, что залез в дом, потому что был голоден. Но сказал, что я не мятежник и что живу в городе уже давно… Накх прервал меня, велел запереть в подвале и сказал, что разберется со мной позже.
Я пытался вылезти через малюсенькое слуховое окошко под самым потолком моего подвала, однако, хотя тогда я был еще мельче и худее, чем сейчас, пролезть сквозь оконце мне не удалось. Зато я увидел, как к дому подъехала богатая колесница. Из нее вышел важный человек в жреческом одеянии. Это был Тулум, хотя тогда я этого еще не знал. Его сопровождали воины храмовой стражи.
— Что же занесло в этакую даль верховного жреца? — удивился повар.
— В Майхоре нашлось много такого, что ему весьма пригодилось, — усмехнувшись, ответил Хаста. — В первую очередь — древние свитки из местных храмов. Мятежники разжигали ими костры… Я увидел, как Тулум идет от колесницы к дому, и понял, что это моя надежда на спасение. Да, я не был мятежником — но в глазах маханвира я видел свою смерть. Ожидать от него милосердия было все равно что упрашивать саблезубца отдать свою добычу. Мне во что бы то ни стало следовало попасться на глаза Тулуму. Я стал колотить ручонками в дверь, крича, что мне нужно сообщить маханвиру что-то очень важное. Через некоторое время один из накхов отпер дверь, однако меня не увидел.
— Как — не увидел? — захлопал глазами повар.
Хаста усмехнулся, провел рукой над котлом, и в его руке сам собой оказался кусок мяса из похлебки.
— Вот так.
Повар невольно сложил пальцы в знак, отвращающий порчу. Хаста довольно хихикнул и продолжил:
— Накх смотрел между бочек, горшков, заглядывал в корзины, но меня не было. Я будто сквозь землю провалился! Тогда он помчался к своему начальнику. Лишь только он распахнул дверь в зал, я плюхнулся под ноги верховному жрецу, который как раз разговаривал с маханвиром.
— Постой, постой! Но откуда ты взялся? И куда ты пропал?
— Никуда. Все это время я был у сторожа за спиной.
— Ты был за спиной у накха и он тебя не заметил?!
— Так и есть.
Повар чуть опасливо поглядел на жреца и скривился:
— Такого не может быть.
— Может, и так. Тебе лучше спросить об этом у Тулума. А в тот миг я рухнул к его ногам, моля о защите.
Повар покачал головой:
— Не будь ты жрецом, я бы сказал, что весь твой рассказ — сплошные выдумки. Однако из почтения к твоему сану скажу иначе — ты дурачишь меня.
— Не хочешь — не верь.
— А может, ты попросту отвел ему глаза?
— Исварха не одобряет чародейство…
— Кроме того, что творится его именем, — дерзко заметил повар.
Огнехранитель пожал плечами и отвернулся от него, высматривая в котле еще какие-нибудь вкусные кусочки.
— Ладно, ладно. Что было дальше?
— Да что было? Накх велел меня схватить, но Тулум осведомился, в чем дело. Узнав, что я не один из мятежников, он спросил, что я делал в Майхоре. Я честно признался, что бродяжничал и воровал еду. Маханвир был крайне раздосадован моим побегом. Он хотел отсечь мне голову, говоря, что хоть я и не мятежник, но маленький воришка с годами вырастает в большого грабителя и лучше казнить меня без промедления, чтобы искоренить будущее зло.
— Однако же не казнил, — подтверждая явное, сказал повар.
— Не стану утверждать обратное. Тулум заявил накху, что, поскольку я от того сбежал и обратился к нему за защитой, теперь он волен карать или не карать меня. Маханвир согласился, хоть и без особой радости. Так я и оказался в услужении у Тулума. А потом и среди его учеников. Но это уже другая история… А сейчас у тебя закипает похлебка. Смотри, как бы не сбежала через край!
Повар всплеснул руками и побежал спасать свое варево.
— Прошу, прикажи мохначам снять котел с огня! — обратился он к Хасте. — Ты так ловко с ними болтаешь, это просто поразительно. Ты им не родня? Шучу, шучу! Главный ловчий Дакша уж сколько лет водит охотников на Холодную Спину, а и десятка слов на их языке не выучил — не дается он ариям…
— Я не из ариев, если ты об этом, — безразлично ответил Хаста.
— Да я и сам вижу, — покосился повар на его рыжую копну волос. — А не кажется ли тебе, почтенный Хаста, что мохначи уж очень обрадовались, когда им велено было остаться у водопада?
— Что ж им не обрадоваться? Карабкаться с мамонтами по скалам — удовольствие не из великих.
— А мне показалось — у них аж от сердца отлегло. Ты бы видел, с какой счастливой рожей мне притащили эту выдру…
Хаста поглядел на мохначей, как всегда устроивших свою стоянку несколько в отдалении. На охоту арии отправились налегке, оставив почти всех слуг и рабов в укрепленном стане возле деревни ингри. Мамонтов тоже взяли только четырех, невзирая на сопротивление мохначей, — те почему-то так не хотели разделяться, как будто от этого зависела их жизнь… Жрец встал и подошел к небольшому костерку, над которым что-то жарилось на прутьях. Святое Солнце, да это же змея! Кого мохначи слопают в следующий раз — лягушку?
Мохначи встретили многознающего шамана приветливыми улыбками, только Умги бросил недовольный взгляд и нарочно отвернулся.
— Доброй еды, — приветствовал их жрец. — У людей Ползучих гор нынче какой-нибудь праздник?
— Всякий будет рад, когда смерть обойдет его стороной, — проворчал Умги.
— О чем ты?
— Мои люди довольны, что им не нужно идти к медвежьим детям. Эти твари могут убить мамонта, вырвав ему хобот голыми руками. Никто еще не уходил живым из их коварных засад…
— Медвежьи дети? — повторил Хаста, чувствуя, как кровь застывает в его жилах. Он вспомнил наставления Тулума: «Царевич должен вернуться живым, даже если умрут все остальные…»
— Полумедведи-полулюди, — объяснил Умги. — Они — враги давно, всегда. Деды и прадеды прежде сражались с ними в полночных землях — домой мало кто возвращался…
— Но почему ты не предупредил ариев?!
— А зачем? — спокойно ответил Умги. — Мои люди очень устали. Когда всех южан убьют, мы пойдем домой. Можем и тебя с собой захватить, если пожелаешь. Айха будет рада.
Побледневший Хаста резко развернулся. Следовало немедленно догнать и предупредить царевича, Ширама и прочих…
Но тут где-то в скалах раздался такой грохот, будто обрушилась целая гора. Земля содрогнулась, и грохот сменился многоголосым нечеловеческим ревом.
Идущий первым следопыт сделал прочим знак остановиться. Когда все замерли на полушаге, он указал пальцем на темный провал между скал.
Там, на выдающемся далеко вперед камне, будто в полудреме, развалился огромный медведь. Впрочем, назвать его огромным означало не сказать о нем почти ничего. Сейчас, когда он дремал, положив лобастую голову на мощные лапы, его холка вполне достигала бы плеча рослого мужчины. Но что особо поразило охотников — рядом со зверем сидело иное существо, с ног до головы покрытое бурой шерстью. Вылавливая в шкуре хозяина леса блох, оно радостно кидало их себе в рот. Еще одно такое же существо почесывало за ухом громадного зверя, и тот глухо порыкивал от удовольствия.
— Надо подобраться к ним поближе, — возбужденно прошептал один из следопытов. — Что за звери рядом с ним?
— Это не медведи, — тихо отозвался второй.
— Не медведи, — подтвердил Дакша.
Он старательно разглядывал медвежью прислугу и не мог поверить глазам.
— Это люди! По крайней мере, похожи на людей, только очень больших и мохнатых! Куда выше и шире любого из наших мохначей… Да и шерсть у них покрывает все тело… Подойдем-ка поближе, надо узнать, сколько их там…
Они тихо направились вниз, стараясь не хрустнуть веткой, не зацепить камень на осыпи. Однако стоило им сделать десяток шагов, как из-за дерева бесшумно, а оттого еще более внезапно появилось громадное мохнатое существо.
— Не стре…
Дакша еще не отдал приказ, а один из охотников уже метнул дротик в гиганта, угодив тому прямо в живот. Существо завизжало, упало и начало кататься по камням, завывая от боли.
Тотчас же лес вокруг огласился негодующими криками. В них трудно было разобрать слова, однако же это определенно была осмысленная речь. А затем из-за деревьев появилось сразу несколько мохнатых зверолюдей. Ближайший держал в руках камень размером с лосиную голову. С оглушительным ревом он метнул его в охотников.
— Бежим! — крикнул Дакша.
Но бежать уже мог лишь он один. Оба стоявших рядом с ним охотника были мгновенно сбиты наземь. А затем из-за толстого ствола дерева выскочило нечто лохматое и с рычанием набросилось на распростертые тела. У Дакши не было времени глядеть, что происходило дальше. Но в тот кратчайший миг, который он видел это нечто, он вдруг с ужасом осознал, что это женщина — огромная, вполовину выше его самого, с искаженным яростью темным лицом и отвисшей почти до пояса грудью. Впереди послышались утробное рычание, тяжелые удары и вопль охотника, оборвавшийся предсмертным хрипением. Дакша, словно подстегнутый этими ужасными звуками, кинулся назад, не разбирая пути.
— Там, там! — кричал он, шарахаясь из стороны в сторону, чтобы не стать легкой целью для камней. Он бежал по тропе, пока не налетел прямо на Аюра, чуть не сбив того с ног.
Он не мог сказать, что́ «там», но ужас на его лице не оставлял желания задавать вопросы.
Телохранители сомкнули щиты вокруг Аюра.
— Отступаем к реке! — не тратя времени, приказал Ширам.
— Почему же отступаем? Если там какие-то дикари, мы зададим им трепку! — едва не застонал от огорчения Аюр. — Вперед!
Их спор закончился, едва начавшись. Несколько десятков громадных существ бросились к ним из лесу, потрясая дубинами величиной с древесный ствол. Впрочем, это и были стволы с комлем.
— Стрелы! — крикнул Джериш, останавливаясь и разворачиваясь к нападающим.
Жезлоносцы Полудня не нуждались в разъяснениях. Единым движением они выхватывали из колчанов острые, как шило, стрелы. Затем пальцы их разжимались, и положенная на тетиву стрела со свистом устремлялась в цель, а лучники вновь укрывались за щитами. Годы повторений сделали это движение безупречно отточенным. Они умели целиться на звук, на легкое движение, и, уж конечно, мохнатые громадины были для них отличной целью. Выстрелы, стоны и вой в ответ; новая стрела ложится на тетиву; поворот, оттягивающий тетиву до уха, новый выстрел…
Оставив лежать несколько бездыханных тел, зверолюди бросились под защиту деревьев. А спустя короткое время оттуда в лучников полетели тяжеленные камни. Окованный бронзовыми кругляшами щит, а уж тем более доспех они, конечно, пробить не могли. Однако метко пущенный валун сбивал с ног ариев, будто это были не могучие воины, а чурбачки в детской игре.
— Отходим, отходим! — кричал Ширам, заслоняя собой царевича и со скорбью наблюдая, как один за другим падают жезлоносцы.
Лишенные доспехов охотники первыми бросились вниз по течению реки, устремляясь к пролому. Стараясь держаться посреди них, Ширам тащил за собой ошеломленного происходящим Аюра. Полторы дюжины знатных воинов остались позади, давая уйти сыну государя. Однако стоять им так оставалось считаные мгновения.
Впереди уже слышался глухой рокот водопада. Еще немного — и они вырвутся из этой смертельной ловушки, в которую превратилось ущелье.
Накху показалось, что шум схватки отдалился и затих. Он глянул через плечо на бегу — и не увидел никого из лучников. Только бурые твари окружили упавших воинов и что есть силы колотили по уже мертвым телам своими огромными дубинами.
«Быть может, это немного их задержит», — мелькнула шальная мысль в голове саарсана. Но ее оборвал грозный рев.
Ширам глянул вперед — и обомлел. У самой реки, там, где уже висело облако водяной пыли над водопадом и грохотал поток, прямо у них на пути поднялось на задние лапы чудовище в медвежьем облике. Оно так внезапно появилось из-за обломков скал, что подбежавшие было к выходу из каменной чаши охотники даже не успели отпрянуть. Двое чуть не налетели на огромного медведя — и тут же когтистые лапы, стремительно мелькнув в воздухе, располосовали им грудь, ломая ребра, как сухой хворост.
Подняв мощнейшие лапы, зверь с рычанием устремился на сбившихся в кучу охотников. И тут сверху со скал в оставшихся в живых снова полетели камни.
Охотники и их добыча поменялись местами. Казалось, сейчас уже ничто не в силах спасти поредевший отряд. Несколько стрел, выпущенных в медведя, только разъярили ужасного зверя. Но еще больше, похоже, выстрелы взбесили звероподобных существ, засевших в скалах. Камни сыпались дождем, сбивая людей с ног и разнося им головы…
— Пригнись! — Ширам легонько оттолкнул сына повелителя, сбросил на ногу лунную косу, освобождая руки, и схватил висевшие на поясе две тыквы-горлянки, разрисованные устрашающими мордами дивов.
Эти горлянки уже давно дал ему Хаста и подробно объяснил, как ими пользоваться.
«Огненные дивы опасны, маханвир, будь с ними осторожен. Держи их подальше от воды и открытого огня, не разбей, а если захочешь выпустить демона — дерни его за косу и швыряй во врага. Но делай это очень, очень быстро…»
Изучив как следует устройство горлянок, Ширам перед выходом привязал торчащие из них, пропитанные горючей грязью «косы» к своему поясу. И теперь ему оставалось лишь дернуть их вниз. Плотно притертые пробки вылетели от рывка; «косы» проскребли по краю горлышка, воспламеняя льняные затычки. Бросок — и оба раскрашенных шара взорвались у самых медвежьих лап с оглушительным грохотом, длинными искрами и смрадным дымом. Земля содрогнулась, над скалами понеслось эхо…
В тот же миг Ширам подбросил ногой лунную косу, перехватил ее и изо всех сил вогнал в медвежью лапу, пригвоздив ее к земле. Еще миг — и, схватив за шиворот окончательно потерявшего голову Аюра, он прыгнул в водопад, крикнув оставшимся в живых:
— Спасайтесь!
Ледяная вода накрыла его с головой, обжигая и разом сводя все мышцы. Но сознание требовало — греби! Что бы ни было, выплывай!
Он с облегчением увидел, как рядом бьется за собственное спасение юный царевич. Еще немного! Еще…
Вода подхватила их и бросила вниз, обдавая множеством сверкающих, как россыпь драгоценных камней, брызг.
Глава 6
Горячая встреча
Темно-багровая жидкость, хранившаяся в чеканном кувшине, тугой струей ударила в бронзовую чашу. Учай понюхал, опасливо пригубил, внимательно прислушался к ощущениям, пожал плечами и одним глотком выпил иноземное зелье.
— Ну как оно? — с любопытством глядя на него, спросил один из охотников.
— Сладкое. Но не как медовуха, по-другому. И такое… — Он попытался было подобрать слова, но ничего подходящего не вспомнил. Ему нечем было выразить терпкий вкус этой опьяняющей жидкости, которую он сначала принял за кровь, а уж потом почуял ее манящий аромат.
— Нате, попробуйте! — Он протянул кувшин ближайшему сородичу.
— Еще одного! Еще одного нашли! — раздались крики из дальнего угла опустошаемого стана. — В хлебной печи спрятался!
Учай зыркнул на соплеменников, волочивших за длинные волосы смуглолицего чужака. Сейчас тот был и вовсе черный от копоти. Прислужник трясся и заливался слезами, умоляя отпустить его, сулил богатые дары и полное молчание. Но Учаю не было дела до его криков. Он глядел на него, как волк, заваливший олениху и готовящийся вонзить в ее горло клыки.
«Последний или еще кто-то остался?» — крутилось в его голове.
Захват стана арьяльцев удался на славу. Еще до ухода охотников на север Урхо, в знак благодарности за щедрые дары и прочие милости, от имени всех ингри предложил каждый день привозить в острожек воз хвороста. Эти глупцы согласились. День за днем ингри действительно привозили топливо ничего не подозревающим гостям, невольно поражаясь их беспечности. Заявиться в чужие земли, осыпать там всех самыми тяжкими оскорблениями — и жить как ни в чем не бывало, пренебрегая даже охраной! Конечно, если бы арьяльский стан охранялся так же надежно, как раньше, ничего бы не получилось. Но лучшие воины ушли, а оставшиеся явно решили расслабиться в их отсутствие.
За что и поплатились. На другой день после возвращения Учая, едва рассвело, воз, как обычно, подкатил к воротам. Сонные охранники, завидев дружелюбную улыбку сына недавно погибшего вождя, сняли засов и впустили услужливого дикаря. Однако, едва воз оказался посреди ворот, хворост вздыбился и разлетелся в стороны. Четверо молодых парней с костяными ножами ринулись на охрану.
Младший сын Толмая сам возглавил нападающих. Выхватив из ножен подаренный ему великолепный кинжал, он с медвежьим рыком набросился на окаменевших от неожиданности сторожей. Он замахивался широко, будто охотничьим копьем, и бронзовый клинок с легкостью вонзался в человеческую плоть, доставляя Учаю истинное удовольствие. Никогда прежде он не убивал людей и не чувствовал ничего подобного. Но в тот миг душа его пела. А когда подоспели притаившиеся поблизости соплеменники с ножами и дубинами, когда ворвались в распахнутые ворота и бросились к шатрам, он и вовсе почувствовал, что, быть может, сегодняшнее утро — лучшее в его жизни.
Лишь с мохначами дело не заладилось. Увидев, что в стане ариев идет резня, погонщики мамонтов, не издав ни крика ужаса, ни воинственного клича, молча побежали к своим косматым зверюгам. А потом громадины выстроились в линию и пошли на ингри, все ускоряя ход. Не ожидавшие такого поворота дел, охотники бросились было наутек. Но тут Учая осенило, и он завопил:
— В стороны! Пропустите их!
Его расчет был верен. Огромные звери, свалив наскоро построенную ограду, устремились прочь. Их никто не преследовал. Но мохначи и сами явно не думали возвращаться.
— А теперь убивайте всех! — закричал Учай, упиваясь своей победой. — Пусть они станут жертвами на поминальном пиру моего отца!
Этот длинноволосый, прятавшийся в печке, похоже, остался последним.
— Нет, — всхлипывал он, цепляясь за рукава забрызганной кровью рубахи ингри. — Не убивайте меня! Я не сделал ничего плохого! Я лишь виночерпий, не воин!
— Кто-кто? — с недоумением вопросил Учай, пытаясь понять, о чем говорит чужестранец.
— То, что вы пьете, — это вино! Отборное вино! — зачастил тот. — Но вино будет еще лучше, если знать, какое яство оттенит его вкус. Одни вина пьют с мясом, другие с рыбой…
— Дай сюда! — Младший сын вождя протянул руку к одному из сородичей, пробовавшему содержимое кувшина. — Ты говоришь про это зелье?
— Да, прекрасное вино с южного склона…
— Молчи. — Учай приложился к горлышку и вновь почувствовал, как сладкая и терпкая жидкость вливается в его горло. «Вот он какой, вкус этого чудесного дня», — подумал он.
— А если взять сыр…
Учай допил вино до дна, отшвырнул кувшин и схватил слугу за горло, не давая продолжить.
— Я только хотел… — прохрипел виночерпий.
— Мне оно и так нравится. — Сын вождя вновь вытащил кинжал Ширама. — Ты мне не нужен!
И Учай с размаху вонзил клинок в живот бронзоволицего.
— Мой отец отмщен! — покончив с последним врагом, воскликнул он. — Я покарал чужаков, будь они вовеки прокляты! Бросьте их тела в реку — они не заслужили погребения…
— Погоди, — раздался неподалеку властный голос Урхо. — Ты говорил, что завел сына большого вождя к медвежьим людям. Что они не вернутся…
— Разве я когда-то обманывал тебя?
Лицо старшего брата было сумрачно, точно осенняя туча над Холодной Спиной.
— Они возвращаются.
Найти обратную дорогу и в самом деле было совсем несложно. След, оставленный мамонтами в лесу, легко было заметить даже в сумерках. Ширам торопил мохначей, спеша добраться до безопасного острожка. Ужас произошедшего гнал оставшихся в живых ариев, подобно рою лесных пчел. Раненых погрузили на мамонтов, остальные спешили вслед за ними, пытаясь осознать случившееся.
Лишь чудо позволило им спастись из западни — а сколько товарищей там осталось! Когда вода лесной речки окрасилась красным от крови гибнущих людей; когда в водопаде мелькали тела и поток выкидывал их на камни — кого-то оглушенным, а кого-то уже мертвым; когда уцелевшие охотники, задыхаясь, выползали на берег и устремлялись к мамонтам, а вслед им несся громовой рык и летели обломки скал…
Большая часть ловчих, в том числе их предводитель, многоопытный Дакша, остались навсегда во владениях медвежьего народа. Из Жезлоносцев Полудня не выбрался ни один.
— Надо вернуться! — пронзительно кричал Аюр, озираясь назад, когда мамонт уносил его вдоль ручья на юг. — Там же Джериш! Ширам, прикажи мохначам остановить мамонтов! Там остались наши воины!
— Нет! — отрезал тот. — Если живы, пусть спасаются сами.
— Ты предатель! — взвыл царевич. — Ты хотел погубить их… Погубить нас всех!
Он собрался соскользнуть с мамонта на землю, но Ширам поймал его за ворот и вернул на место.
— Я тебя спасаю, — рявкнул он. — Жезлоносцы дали тебе уйти, они выполнили свой долг! Так умолкни и не мешай мне выполнять мой!
— Но что, если кто-то из них еще жив?!
— У телохранителей своих телохранителей не бывает. Веди себя достойно твоего высокого рода!
Аюр, почти не осознавая, что делает, схватился за кинжал. Все клокотало у него внутри. Ему казалось, что он готов сейчас сотворить что-то ужасное… Но вместо этого царевич упал ничком на тюфяки и залился слезами.
Ширам сжал губы и отвернулся.
— Гони быстрее, — приказал он мохначу, не заботясь, понимает тот его или нет. — Они могут нас преследовать.
С того дня царевича как подменили. Даже Ширам искоса поглядывал на него, удивляясь перемене. Аюр почти все время молчал. Только временами он резко оглядывался назад, будто слышал голоса своих телохранителей. Будто ему казалось, что оставшиеся в медвежьей земле воины все-таки спаслись и догоняют их…
Случившееся не укладывалось в сознании Аюра. Он никак не мог привыкнуть к мысли, что могучих, жизнерадостных жезлоносцев больше нет на свете. Что отборные воины Аратты погибли в одной жалкой стычке с какими-то косматыми великанами. Полегли в считаные мгновения! Были растерзаны и, должно быть, съедены. Уж точно не похоронены по воинскому обряду… И все потому, что он пожелал отыскать громадного медведя, потому что одного добытого чудовища ему показалось недостаточно… Да если бы он знал, чем кончится дело! Они могли бы уже со славой возвращаться домой, и все были бы живы!
Ширам тоже вспоминал и обдумывал произошедшее — а особенно рассказы проводника об «отце всех медведей». Да, Учай не обманул ни словом. И даже предупредил, пусть и неявно, что эта земля принадлежит чужакам. Но отчего-то ему казалось, что сын вождя сказал не все, что знал. Далеко не все…
Уж не завел ли он их сюда намеренно, чтобы погубить? Но зачем ему это надо? Впрочем, так ли это было, или же то были попытки обвинить хоть кого-нибудь в своих бедах, он пожалуй и сам не мог сказать. И потому ждал возвращения, чтобы выведать у сына вождя, как все обстояло на деле. Уж что-что, а выведывать он умел. Хотя и не все после этого выживали. Но истина важнее чьей-то там жизни.
На третий день, взобравшись на огромный замшелый валун, торчащий среди сосен, Ширам разглядел дымы, поднимавшиеся над селением ингри. Накх велел мохначам поторопить мамонтов. Не то чтобы он опасался молчаливых погонщиков, но все же на обратном пути ему было неспокойно. Кроме него и царевича, выжило не больше дюжины охотников, причем часть из них были ранены, а также жрец и повар. Вряд ли они сильно помогли бы, если бы мохначи, весьма похожие на медвежьих людей, вдруг решили завершить то, что не удалось их еще более крупным и косматым сородичам. Но те, как обычно, казались безразличными ко всему, кроме своих ездовых зверей. Осталось пройти уже совсем немного — и у ариев будет подкрепление, добрый отдых и сытный ужин.
Если бы не снова появившееся ощущение взгляда в спину…
Мамонты двигались неспешно, время от времени срывая хоботом листву с окрестных деревьев и пучками отправляя ее в рот. Урхо тяжело вздохнул, расправил плечи и поудобнее взялся за копье.
— Что ты задумал? — одернул его младший брат.
— Их там совсем мало. Мы сможем напасть на них хоть сейчас. Тут, в лесу, им негде развернуться…
— И что? Каждый из арьяльцев опаснее волка! Разве ты не видел, как они пускают стрелы в цель? Или уже забыл, как боролся с тем чернявым? Вон он, вертит головой… Неужели почуял нас?
— Хоть бы и почуял, — проворчал Урхо. — Нас здесь три десятка, а их и дюжины не наберется. И гляди, ни одного воина не осталось!
— А царевич? — возразил Учай. — Да и охотники умеют метко стрелять. Кого из родичей ты завтра хочешь проводить в Дом Дедов? Или же сам туда вознамерился?
— Когда мы выходим на кабанов, мы тоже не всегда возвращаемся.
— Я с тобой согласен, брат, — отозвался Учай, задумчиво прищурившись, — но здесь нужна хитрость, а не храбрость.
— Что же ты скажешь арьяльцам, когда они доберутся до берега Вержи и увидят разоренный стан? Что на их слуг напали звери? Или мамонты взбесились и всех затоптали?
— Нет, я ничего не буду говорить им. Скажи парням — пусть уходят отсюда.
— Ты что-то задумал? — хорошо зная брата, спросил Урхо.
Учай ухмыльнулся.
— Мы должны их встретить на берегу, не доходя до частокола. Чужаки наверняка голодны. Пусть женщины выложат на блюда наилучшую снедь. Пусть наполнят чаши брагой. Мы окажем им достойный прием…
С самого рассвета Ширам то и дело ощущал устремленный на него взгляд. Это чувство то появлялось, то вновь исчезало. Неопределенность вызывала у накха глухое раздражение. Когда бы он мог, то еще утром остановился бы и разослал по округе следопытов, чтобы понять, чьи это глаза пялятся на него без спросу. Но у него не было на это ни людей, ни времени.
— Тебя что-то тревожит, маханвир? — спросил Хаста, давно за ним наблюдавший.
— За нами опять следят. И следят давно.
— Кто?
— Не знаю. Но не звери — люди.
— Здесь не должно быть врагов, — заметил жрец. — Это земли ингри, а уже совсем скоро мы выйдем к нашему острожку.
Сосновый лес совсем поредел, идти стало легко. Пологий холм, увенчанный частоколом, уже виднелся вдалеке в просветах между деревьями.
— Скоро мы сможем отдохнуть и залечить раны…
— И все же за нами следят.
Хаста задумался. Светило нежаркое солнце, шумели сосны. Все вокруг дышало миром и спокойствием.
— Может, пока нас не было, кто-то напал на ингри и захватил их деревню… Но кто? Кому здесь нападать? Родовая вражда?
Ширам покачал головой:
— Нет. Вождь, помнится, упоминал, что в трех днях пути на полдень находится еще одно селение ингри. Но они с ним не враждуют.
— Кто знает? Его гибель могла все изменить.
— И то правда. Мы не много знаем о нравах ингри.
— Во всяком случае, — подытожил Хаста, — кто бы это ни был — они нас явно боятся. Иначе бы не прятались по кустам.
— Очень скоро мы сможем это узнать. Но до того как мы окажемся под защитой частокола, все же не стоит убирать рук с оружия.
Сосновый лес закончился. Косматые звери, понукаемые мохначами, шагали по заросшей кустарником равнине к реке. Частокол, загон мамонтов, ворота были уже хорошо видны. Должно быть, возвращение охотников тоже не прошло незамеченным: неподалеку от ворот суетились слуги, а от селения в сторону арьяльцев двигалась толпа жителей с чашами в руках и деревянными блюдами, полными жареной птицы и соленой рыбы. На лицах измученных охотников появились радостные улыбки. Даже Аюр, заметив толпу, встрепенулся, выходя из своей горестной задумчивости.
— Смотрите, как ингри рады нашему возвращению, — повеселев, обратился он к Шираму и жрецу. — Мы были добры к ним, и, конечно же, они помнят добро. Видишь, Ширам? Твои страхи напрасны!
Накх промолчал, продолжая разглядывать оживленно галдящую толпу на дороге и прислугу у ворот. Что они там делают, что тащат наружу?
Охотники разом умолкли и ахнули, забыв о голоде и усталости.
— О! — воскликнул Аюр, впиваясь глазами в ворота. — Они доделали чучело! Чудовищный зверь сам вышел, чтобы встретить нас! Он поистине великолепен!
В отличие от прочих, Ширам на чучело едва взглянул. Конечно, радости ингри сложно было не заметить. И все же… Что-то было не так. Оставалось только сообразить — что.
Во главе толпы саарсан видел обоих сыновей погибшего вождя. Старший, Урхо, важно вышагивал впереди, завернувшись в длинный беличий плащ — недавний подарок царевича. Второй сын шел чуть позади, укрываясь за широкой спиной брата. Но накх отметил, что его ладонь лежит на длинном кинжале, еще совсем недавно украшавшем его собственный пояс.
Мамонты остановились перед ликующей толпой. Все ловчие, кто мог ходить, спешились и окружили белого мамонта, на котором восседал Аюр, чтобы изобразить подобающую сыну великого повелителя свиту.
Что-то не так…
Ширам, готовясь спуститься с мамонта, еще раз огляделся — и вдруг замер, не веря своим глазам.
Ну конечно! У людей, хлопотавших наверху, возле выставленного в распахнутых воротах устрашающего чучела, были светлые волосы! Не темные, как у большинства слуг, и не медово-золотистые, какие встречались у ариев, а белые, словно некрашеное полотно!
— Это засада! — что есть сил заорал он, толкая сидевшего перед ним мохнача. — Гони!
Не задавая лишних вопросов, как, впрочем, и всегда до того, погонщик рявкнул что-то невразумительное — и послушное его воле животное бросилось вперед с неожиданной резвостью, давя не успевших расступиться ингри. Прочие мамонты с трубным ревом устремились следом.
— Бей их! — заорал Учай, первым сообразив, что ловушка раскрыта. Его рев подхватили остальные. Урхо выхватил из-под плаща тяжелый топор и вонзил его в ближайшего охотника. Беличий плащ полетел на землю и был мгновенно растоптан ринувшейся на ариев свирепой толпой.
Застигнутые врасплох охотники не смогли оказать никакого сопротивления. В считаные мгновения их сбили на землю и, навалившись всей кучей, принялись рубить и колоть. Кто-то из охотников успел вцепиться в покрытые густой шерстью бока бегущих мамонтов, но позади явственно раздавались вопли ужаса, переходившие в крики избиваемых.
— Вперед, вперед! — хлопая мохнача по спине, кричал Ширам. — Засада!
— Хо-хо! Они бегут! — потрясая топором, ликовал Урхо, глядя на быстро удаляющихся вдоль берега реки мамонтов. — Мы победили!
— Чему ты радуешься? — подскочил к нему взбешенный Учай.
— Мы убили их воинов, а трусы сбежали! Они больше не осмелятся к нам прийти!
— Вот как? Не осмелятся? — Он ухватил брата за плечо и с силой развернул туда, где в лужах крови лежали убитые охотники царевича ариев. Вокруг стонали раненые ингри, не успевшие увернуться от неожиданно стремительных косматых гигантов.
— Ты видишь там царевича? Или его темнолицего родича? Нет! Ты разве не понимаешь, что они ушли невредимые и теперь вернутся с большим отрядом, чтобы отомстить за гибель своих людей?!
— Но мы задали им хорошую трепку! — заявил Урхо, удовлетворенно оглядывая поле битвы. — Они больше не решатся…
— Да ну! Скажи мне, старшак, где ты был, когда мальчишка рассказывал нашему отцу о могуществе своей державы?
— Эка невидаль, — беспечно отмахнулся Урхо. — Когда я выхваляюсь перед девицей, я могу ей поведать, как у самого Великого Зверя медвежьих людей из пасти кусок мяса вырвал и язык ему вокруг зубов обвязал!
— Смешно, очень смешно! Но только наш отец — не красна девица. Пока ты на пиру хлестал ячменное пиво, я внимательно слушал…
— Я тоже слушал, — обиженно произнес Урхо. — Ты что, поверил в сказки арьяльцев? Будто могут существовать огромные селения, в которых живет столько народу, сколько в амбаре зерна? Это же все пустые речи! Они хотели обмануть, запугать нашего отца. Столько людей не могут жить в одном месте. Ни один лес не прокормит их…
Учай досадливо покачал головой.
— Ты так ничего и не понял. Мальчишка говорил правду. С ним отправили множество охотников и отменных воинов не для того, чтобы он захватил новые земли, и даже не для того, чтобы он забрал дань. Ему просто захотелось поохотиться! Понимаешь? Обычная прихоть — и он отправляется невесть куда, за много дней пути от дома, чтобы найти небывалого зверя вроде этого секача из угодий самого Маны. — Он кивнул на стоящее у ворот чучело. — И ему дают отряд, которого достаточно, чтобы стереть любой из родов ингри. А теперь подумай, сколько воинов они могут прислать, если речь пойдет не о прихоти…
Урхо насупился:
— Что же ты предлагаешь?
— Как что?! Они не должны вернуться домой — ни один из них! Мало ли опасностей может подстерегать охотника? Они должны исчезнуть. — Учай кровожадно улыбнулся. — Сейчас они радуются, что сумели вырваться из западни. Наверняка думают, что опасность позади, и мечтают о возвращении. Но Лосиных Рогов им не миновать.
— Ты думаешь перехватить их на Лосиных Рогах? — тут же сообразил Урхо.
— Где же еще? Это наилучшее место для засады. Пока они пойдут берегом, мы успеем не только добежать туда напрямик через лес, но и вознести жертвы в храме Крылатого Вармы, чтобы он даровал нам удачу… — Учай проводил пристальным взглядом удаляющихся мамонтов. — Ибо если мы не убьем их сейчас, то удача нам понадобится, чтобы сберечь шкуры, когда мальчишка и этот его сородич, едва не свернувший тебе голову, вернутся сюда с войском…
— Ты прав, — вздохнул Урхо, вспоминая недавние состязания и руки казавшегося невзрачным противника, ставшие для него настоящим капканом, как расколотое дерево с выбитым клином. — Мы встретим их на Лосиных Рогах… Брат?
Учай смотрел вдаль, прищурившись, и о чем-то напряжено думал. Потом глаза его вспыхнули, а на губах промелькнула змеиная ухмылка. Это выражение было с детства знакомо Урхо. С юных лет младший брат был необычайно изобретателен на разнообразные выходки, особенно же на пакостные. Похоже, с возрастом этот дар темных богов только усиливался.
— Ты не видел нынче волчьего пастушка? — спросил Учай, продолжая недобро улыбаться. — Он вроде бы вертелся где-то поблизости… Мне надо немедля с ним побеседовать!
— А, вот ты где! Иди-ка сюда, парень…
Мазайка послушно подошел к младшем сыну Толмая, удивленно глядя на него. После возвращения с севера Учай разительно изменился. Как будто и взгляд, и выражение лица, и даже осанка принадлежали другому человеку. Тот Учай, которого Мазайка знал прежде, был тощий вредный парень с ехидными шуточкам наготове; у него и борода толком расти еще не начала, и мало кто воспринимал его всерьез. Этот же, новый, оставил свои шутки и разговаривал так жестко и властно, будто уже был избран новым вождем. Даже взрослые мужи смущались, отвечая ему.
— Послушай, Мазай. Я знаю, что старый Вергиз передал тебе манок и научил призывать… Ну, ты понимаешь, о ком я говорю.
Мазайка растерянно взглянул на него:
— Дядьки? Да, они придут, если я позову. Ты собрался на охоту?
— Ну можно сказать и так, — осклабился Учай. — Охоту на арьяльцев! Эй, что ты так побледнел? Мне просто надо их выследить… И слегка пугнуть. Это-то Дядьки могут сделать?
— Я н-не знаю, — пробормотал мальчик. — Дядьки никогда не выслеживали людей… Только если кто-то случайно зайдет прямо к их норам, как царевич, и то они просто прогонят его…
— Какая разница — звери, люди! Волки гонят оленя, смогут загнать и мамонта! Что ты таращишь на меня глаза, Мазай? Время уходит, наши враги убегают! Но они не смогут бежать всю ночь. Где-то же они остановятся на ночлег, и вот тогда…
— Но Дядьки считают людей родичами! — взволнованно воскликнул Мазайка. — Наша семья их этому учит уже несколько поколений! Если они узнают, что люди могут быть добычей… Мне даже подумать страшно, что будет! Ночной Гость зараз перекусывает лосю ногу!
Глаза Учая полыхнули, озарившись новой мыслью, но он не подал виду.
— Да кто же говорит об охоте на людей? — вкрадчиво ответил он. — Пока я просто хочу, чтобы твои волки помогли прогнать врагов с нашей земли. Ведь ты тоже хочешь, чтобы те, кто убил нашего вождя и замышляет козни, убрались отсюда, правда?
— Да-а, — протянул Мазайка.
Учай говорил правильно. Как можно не хотеть, чтобы враги ушли?
— Ну вот! Я всего лишь хочу, чтобы Дядьки пугнули мамонтов и заставили их бежать через Лосиное Горло. В этом-то ведь нет ничего запретного? Разве Дядьки не помогают нам на охоте? Разве они не стражи нашего рода?
Мазайка нахмурился. В словах Учая не было ни слова лжи. Но…
— Пошли с нами, Мазайка. — Сын вождя обнял его за плечи. — Сегодня ты вместе с воинами выступишь на защиту родной земли! Не каждый отрок удостоился такой чести! А я скажу тебе, когда призвать стаю…
Глава 7
Охота на охотников
Разоренный острожек и селение предателей-ингри остались далеко позади. У длинной каменистой отмели, напоминавшей язык, погруженный в холодную воду, мамонты замедлили свой бег, а там и вовсе остановились.
— Что такое? — Ширам недовольно пихнул в спину сидящего на холке зверя Умги.
Тот что-то пробурчал себе под нос.
— Он говорит — братья устали и хотят пить, — перевел Хаста, сидевший на другом мамонте.
Жрец был бледен — в ушах у него все еще стояли звуки ударов и крики жертв. Остальные уцелевшие арии выглядели не лучше. Аюр в ужасе глядел то на Ширама, то озирался назад. В руках у него был лук и стрела, но от неожиданности он даже не успел воспользоваться ими. Двое уцелевших молодых охотников, которые ухитрились на бегу взобраться на вьючного мамонта, сидели на тюках, вцепившись в шерсть, и ошеломленно молчали.
— Скажи ему, что сейчас не время отдыхать, — велел Ширам, который единственный, кроме мохначей, сохранил самообладание. — За нами может быть погоня!
— Братья хотят пить, — повторил Умги, к большому удивлению накха, на искаженном, но вполне понятном языке Аратты. — Спускаться надо.
Он будто стек по спине огромного зверя на землю и, нимало не заботясь о том, что Ширам и молодой царевич еще наверху, стал развязывать узлы длинных кожаных ремней, удерживавших на спине мамонта легкую резную башенку.
— Ты что делаешь? — возмутился Ширам, в мгновение оказываясь рядом с дикарем.
— Это ваше, — не глядя на него, ответил Умги. — Нам не надо. Мамонт — мой. Он мой брат. Воду пить и обратно идти.
— Стой! — Накх ухватил мохнача за длинные космы. — Ты что это задумал?
Над его головой тут же мелькнул свернутый в кольцо хобот. Еще миг — и он выпрямится, сбивая с ног обидчика. А затем… Ширам знал, что может статься, если этакая шерстяная гора наступит на человека.
— Что ты задумал? — повторил он куда мягче, отпуская нечесаные патлы вожака погонщиков и еле сдерживаясь, чтобы не всадить ему в брюхо кинжал.
Подлый мохнач! Ширам изо всех сил пытался подавить в себе ярость. Так, значит, все это время он прикидывался, что не знает языка ариев, а сам следил за ним и слушал их разговоры? Может, мохначи все тайно владеют человеческим языком? Чего он еще о них не знает?!
— Мы не воевать с лосиным народом. Мы не любить их, — холодно глядя на него, сообщил мохнач. — Только медвежьи люди — враги.
Он махнул рукой на полночь.
— Постой! — У Ширама перехватило дыхание. — Вы что же, знали о медвежьих людях?
— Мой дед туда ходить — много наших полегло, — безразлично ответил Умги. — Теперь и ваших много. Медвежьи люди убивать всех.
— Что же ты не рассказал об этой земле?!
— Мы не хотеть идти, — напомнил мохнач, продолжая развязывать узлы. — Ты сказал — надо. А сейчас мы все идти назад — к лосиным людям.
— Повтори, что ты сказал!
Ширам было подступил вплотную к мохначу, но хобот вновь взвился над его головой.
— Мы убили ингри. Братья потоптали их. Они не хотеть. Теперь им плохо. — Умги похлопал косматый бок своего побратима. — Он весь болит. Мы идем к ингри говорить, что не хотеть убивать их.
— Но ты подрядился доставить нас в обе стороны!
Дикарь кивнул.
— Вас тут оставлять, мы идти к ингри. Когда снова пойдем, вы тут стоять, мы забирать.
— И когда же ты пойдешь обратно?
Умги поглядел на него задумчиво, пытаясь подобрать слова, описывающие неопределенно долгий срок — значительно более длительный, чем подвластные ему три дня.
— Снег придет, земля станет.
— Но до снега еще долго!
— Братьям плохо. Им много ходить и кушать.
Легкая башенка качнулась и съехала набок. Аюр, который сверху с недоумением наблюдал за беседой, едва не выпал из нее, но все же успел схватиться рукой за золоченый столбик и неловко спрыгнуть на землю. Его подхватил Хаста, который спустился вниз сразу, как только понял, к чему клонится дело.
— Вы свое забирать, мы уходить, — сказал Умги, исподлобья глядя на накха.
— Э нет! — сквозь зубы процедил саарсан. — Вы поите своих зверей, и мы все быстро идем дальше!
— Воду пить, уходить. — Мохнач указал на остальных погонщиков, сгружающих на землю тюки с имуществом большой охоты. Даже Айха, бросая печальные взгляды на Хасту, вместе с остальными освобождала братьев от поклажи. Намерения перепуганных и обозленных южан не шли ни в какое сравнение с душевной болью, от которой страдали ее родные звери…
— Вы никуда не пойдете!
Ширам отпрыгнул в сторону, и в руках его словно выросли метательные ножи.
— Грузите все на место!
Умги злобно насупился. Другие мохначи развернулись в его сторону, перекидываясь короткими хриплыми возгласами, — и, словно эхом отвечая на их недовольство, мамонты начали неторопливо выстраиваться полукольцом вокруг крошечного отряда.
— Мы уходить.
Звонкий лай прервал их ссору. Священная гадательная собака подскочила к мохначу и начала прыгать вокруг него, заливисто гавкая.
— Погляди-ка сюда, Умги. — Хаста подошел к старшему погонщику, доставая из своей сумки какой-то свиток.
— Мы уходить, шаман, — подозрительно глядя на рыжего жреца, предупредил мохнач.
— Нет. — Хранитель тайного знания отрицательно мотнул головой, будто взмахнул факелом. — Смотри сюда. Ты знаешь, кто это?
Ширам бросил на жреца недоумевающий взгляд. А тот спокойно развернул свиток, и Умги увидел там…
Да, да, конечно! Он не мог обознаться! Это же Айхо! Такого изгиба бивней, такой высокой холки не было ни у одного другого мамонта. Он на всякий случай кинул взгляд на своего побратима и молча кивнул.
— А теперь гляди…
Жрец ухватил развернутый свиток второй рукой и чуть надорвал его — медленно, напоказ.
— Ты давал слово довезти нас до Аратты. Помнишь? — Светлые глаза жреца смотрели прямо в лицо главе погонщиков. — Твое слово запечатано здесь. Если ты разрываешь слово — я разрываю свиток! И его душу тоже разрываю!
Великан Айхо задумчиво поглядел на тщедушного рыжеволосого человека, не понимая грозящей ему смертельной опасности. Но Умги все прекрасно понял. Глаза его округлились так, что чуть не вылезли из орбит. Зубы заскрежетали, лицо ужасно исказилось от ярости и душевной боли. Никогда он не ждал добра от южан. Никогда не доверял их пронырливому шаману. Но чтоб вот так!
Да этот рыжий заморыш оказался поопаснее, чем злобный Ширам! Тот хоть всякий день был похож на готовую ужалить гадюку — а этот все ходил, вынюхивал, улыбался, что-то зарисовывал… И вот на́ тебе.
— Мы пойти, — прохрипел мохнач, делая знак соплеменникам остановиться и прекратить разгрузку. — Поить братьев, идти в Аратту.
— Так-то лучше, — кивнул жрец. И тут же почувствовал на себе такие недобрые взгляды, что ему понадобилось немедленно погладить священную собаку, чтобы снять с себя порчу. — Вот так-то лучше.
Тем вечером остановились рано, едва начало смеркаться. Дальше путь лежал по узкому проходу между высоким берегом реки и нагромождением скал — таким неприятным на вид, что Ширам, не раздумывая, велел устраивать стоянку прямо у входа в теснину. Мохначи были полностью согласны с ним и как ни в чем не бывало принялись таскать своим побратимам кипы зеленой травы, совершенно не заботясь о дровах для костров.
Хасте пришлось взять эту обязанность на себя. Деревья в этой каменной теснине почти не росли — за высохшими кустами пришлось взбираться на скалы. С одной из них Хаста заметил вдали необычное строение, нечто вроде домика из окатанных водой камешков, какие складывают дети на морском берегу. Только эти камешки были огромны, — пожалуй, чтобы сдвинуть один такой с места, понадобилось бы не меньше полудюжины взрослых мужчин.
— Что за дитя игралось в этих скалах? — глядя на маячившее вдалеке строение, пробормотал он.
Однако времени разбираться не было. Уже смеркалось, и до темноты следовало вернуться.
Спускаясь с горы с охапкой хвороста, жрец увидел картину, поразившую его так, что он на время даже забыл о великаньем доме. Оба спасшихся охотника, сняв рубахи и обливаясь потом, таскали к тропе увесистые камни. Ширам делал все то же самое, но полностью одетый — должно быть, не желая показывать непосвященным, сколько и какого оружия на нем спрятано.
Хаста приблизился к Шираму и, пожелав ему скорейшего и успешного завершения трудов, осторожно поинтересовался, чем это доблестный маханвир, собственно, занят.
— Проваливай! — рявкнул накх, едва удостоив жреца взглядом. — Займись костром!
Он бросил валун с голову медведя величиной поперек тропы, развернулся и пошел за следующим камнем. Выбившиеся из сил охотники, силясь отдышаться, тупо разглядывали неказистую, едва до колена, насыпь поперек тропы.
— Что расселись? — прикрикнул на них Ширам. — Идите за кольями!
— Ты что же, намерен поставить здесь изгородь? — спросил Хаста, глядя вслед едва плетущимся охотникам.
— Ты на редкость догадлив, — усмехнулся накх. — А что, это похоже на что-нибудь еще?
— Прямо сказать, изгородь эта кучка тоже мало напоминает.
Ширам едва сдержался, чтобы не схватить жреца за горло.
— Это все твои приятели-мохначи, — процедил он. — Если бы вон тот лохматый не сбросил бревна для рогаток, когда мы улепетывали из деревни ингри, походную ограду можно было бы собрать и поставить без всякого труда. Но эта тварь решила, что его мамонту тяжело бежать. И теперь — вот. — Ширам ткнул ногой лежавшие на земле валуны. — Сейчас колья между камнями натыкаем…
— Ты думаешь, это нас от чего-нибудь защитит?
— Хаста, я сказал тебе заниматься костром!
— Айха уже развела его, и хвороста хватит до утра. Ответь мне, Ширам, — в этой кучке камней есть какой-то смысл?
— Если ингри сунутся ночью, может, хоть ноги переломают, — мрачно ответил накх. — Повыдергать эти колья несложно, но пока они стоят, врагу будет сложнее в нас целиться. А значит, у нас будет несколько лишних мгновений, чтобы сбежать.
— Ты говоришь это так спокойно, — с невольным удивлением отметил Хаста. — Ни один арий не произнес бы вслух этого слова. Даже «отступить» они выхаркивают из себя, как застрявшую в горле рыбью кость.
— Поэтому они мертвы, а я тут болтаю с тобой.
Ширам развернулся и зашагал к каменной осыпи за следующим булыжником.
После захода солнца, за скудным ужином у костра, Хаста вспомнил про великаний дом и решил поделиться своими наблюдениями с Ширамом. Но тот лишь хмуро спросил:
— Там были люди?
— Нет, — чуть подумав, сказал жрец. — Людей я там не видел…
— Тогда и беспокоиться не о чем. Напиши об этом доме в своих заметках.
— Но кто-то же построил его, — не унимался рыжеволосый.
— Может быть, медвежьи люди, кто знает? Главное, что сейчас там пусто.
— А если нет? Если те, кто живет в этом доме, сейчас, ну скажем, охотятся, а ночью вернутся? Если это и впрямь медвежьи люди — что тогда?
— Послушай, — вздохнул Ширам, — у нас сейчас нет возможности направиться к той скале и выяснить, что за дом ты увидел. Может, это и вовсе не дом — просто камни так свалились один на другой…
— Дом, дом. А вокруг него — частокол!
— Все равно у меня нет ни людей, ни сил. Так что моли богов, чтобы там никого не было. — Ширам устало опустил голову на руки. — Что б тебе было не заметить эти камни по пути в земли ингри?.. Тогда бы излазил их в свое удовольствие… А сейчас не до них.
Хаста поглядел на маханвира с беспокойством. Он еще не видал его таким измученным.
— Ну и попали мы в передрягу, — проговорил он, пересаживаясь поближе к накху. — Бывало у меня в жизни всякое, но пока еще никто не гнал, словно оленя на облавной охоте!
— Да, — проговорил Ширам, поднимая голову. — Когда мы ехали сюда охотиться, могли ли мы подумать, что охота будет на нас?
— Ты полагаешь, она начнется?
— Она уже началась…
Хаста бросил тревожный взгляд в ту сторону, откуда они пришли. Но берег реки, скалы и далекий лес уже скрыла ночная темнота.
— Ширам, — помолчав, сказал он. — Я все думаю насчет людей, которые остались в острожке… Там ведь было почти четыре десятка. По большей части просто слуги… Уверен, они даже не сопротивлялись. Думаешь, ингри всех убили?
Ширам молча кивнул.
— А может, они их где-то держат взаперти, в какой-нибудь яме…
— Ингри ничего нам не предлагали и не пытались с нами договариваться. Напали сразу. Что это означает?
— Они хотят убить нас всех, — сдавленным голосом сказал Хаста. — Чтобы никто не вернулся и не рассказал, что случилось. Но почему? За что?
— Причин достаточно.
Жрец тяжело вздохнул, подумав об Аюре, который давно уже спал в своем шатре, и спросил:
— Как думаешь, удастся ли нам выбраться?
— Бывало и хуже, — пожал плечами накх. — У нас есть мамонты, оружие и запасы еды, которых хватит на весь путь до дома. Если не будем нигде мешкать и опередим ингри, то, по воле богов, дойдем до Аратты…
— Но нас осталось всего пятеро!
— Зато у нас теперь нет раненых.
— Это уж точно, — мрачно подтвердил Хаста. — Они все остались там…
Ему вспомнился повар, с которым он болтал у водопада, привычно перемешивая выдумки с воспоминаниями, — его лицо и его крик, когда тот упал с мамонта и ингри тут же растерзали его, словно дикие звери… В памяти Хасты промелькнули многочисленные безвременные смерти знакомых и близких ему людей — порой ему казалось, что вся жизнь только из них и состояла. То, что хоть кто-то в этом мире умудряется жить долго и счастливо, — не есть ли это верное свидетельство существования богов?
Как жрец, Хаста, конечно, возносил моления — как же не вознести? — но, к своему ужасу, он уже давно заметил, что до людских причитаний Исвархе нет никакого дела. Даже когда он принимает жертву, он вовсе не намерен поступить так, как угодно человеку. У Господа Солнца на все своя воля, и только если моления совпадут с ней, тогда они и сбудутся.
— Сколько людей погибло сегодня, — задумчиво проговорил огнехранитель. — И сколько погибнет еще… Это только начало — не так ли, маханвир?
— Именно так, — зевая, сказал Ширам. — Мы сюда еще вернемся. Предстоит восстановить справедливость.
«Да, вы, накхи, в этом большие мастера», — подумал Хаста, но вслух этого, разумеется, говорить не стал.
Ширам встал, заворачиваясь в плащ.
— Ты сторожишь первым. Я сменю тебя на заре. А пока помолись своему богу, чтобы он сохранил нас этой ночью…
Каким жалким был этот ночлег! Подобных лишений царевичу переживать еще не доводилось. Аюр сам с трудом поставил последний уцелевший шатер, пока Хаста собирал хворост для костра, а охотники таскали бесполезные камни. Сам застилал свое ложе. Хорошо хоть раздеваться самому не понадобилось — Ширам велел ему спать одетым и держать оружие под рукой. Аюр скинул сапоги и заснул мгновенно, едва его голова коснулась подушки.
Ночью его разбудило ощущение, что рядом кто-то есть. Царевич приподнялся на локте и при свете крошечной походной светильни увидел, как Ширам расстилает перед входом в шатер свой походный плащ из медвежьей шкуры. Перед тем как устроиться на ночлег, накх долгим и внимательным, будто прощупывающим, взглядом обвел шатер. Но по царевичу его глаза скользнули, словно едва заметив.
Закончив осмотр, маханвир улегся, не снимая вооружения. Казалось, он не замечал неудобств, и даже клинки за спиной ничуть не мешали его отдыху. Такое чувство, будто и спал накх больше по традиции, чем из необходимости.
— Скажи, Ширам, — тихо поинтересовался царевич, — ты совсем не хочешь больше говорить со мной?
— Кто посмеет отказать наследнику престола Аратты? — холодно ответил тот, не открывая глаз.
— Я не о том. Последние дни ты ведешь себя так, будто я не живой человек, а храмовая бронзовая статуя, которую надо с почетом перевезти с места на место…
— Если вдруг я решу говорить с бронзовой статуей, то буду чувствовать себя глупцом. Мне не нравится такое чувство.
Аюр нахмурился:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, достославный Аюр, что мои слова для тебя столь же интересны и важны, сколь для бронзовой статуи.
Неприкрытая дерзость накха почему-то не задела царевича.
— Это не так! — пылко заявил он и умолк, подыскивая слова. — Сегодня ты опять спас меня, Ширам. Я благодарен тебе!
Аюр вздохнул и содрогнулся, с невольным ужасом вспоминая яростные лица ингри. А ведь совсем недавно они казались такими славными, безобидными…
— Я и подумать не мог, что дикари могут быть настолько коварными и неблагодарными! — с горечью воскликнул он. — Разве я не был с ними безмерно щедр? Разве не оказывал им всяческие милости? Почему они взбунтовались, Ширам?
Накх открыл глаза и тоже приподнялся на локте, повернувшись к наследнику престола:
— Быть может, потому, что ты запомнил, что они твои подданные, и забыл, что они люди?
Аюр взглянул на него с недоумением:
— О чем ты?
— Ты оскорбил их, войдя в лесное святилище. Прогневил их богов, выпустил злобных духов…
— Гм. Их в самом деле это оскорбило? Но они ни слова мне об этом не сказали!
Аюру на миг показалось, что зеленые глаза накха полыхнули в темноте.
— Ты не пожелал снизойти до тризны по тому, кого сам назначил своей правой рукой в этой земле! Не пожелал — хотя Толмай скрыл твое святотатство от сородичей. И погиб, защищая тебя. Возможно, он погиб потому, что принял на себя твое преступление…
Аюр глядел на накха, ошеломленный услышанным. Щеки его медленно начинали багроветь от стыда — хорошо, что в шатре, освещенном лишь слабым огоньком догорающей светильни, было почти темно.
— Но разве я не делал им подарки? — попытался оправдаться он.
— Дары приятно принимать от друзей. От врагов же это не дары, а подачки или тайное коварство. Ингри не такие уж дикари, они это понимают…
— Получается, они правы? И во всем виноват я? Но это же не так!
Ширам натянул плащ до подбородка.
— Доброй ночи, светозарный.
— Нет, я не желаю спать! — подскочил на ложе Аюр. — Отвечай мне! Ингри правы, а я один во всем виноват? Но почему они тогда убили всех, кто оставался в острожке? Чем их оскорбили бедные слуги? А охотники — разве они кого-то обидели?
— Твои люди были твоей тенью. А как учат колдуны — тот, кто ранит тень, ранит и ее хозяина. Они мстили не им, а тебе.
Аюр злобно засопел.
— Впрочем, я никому не судья, — добавил Ширам. — Для себя дикари несомненно правы. Но мне до их правоты дела нет. Моя задача — доставить тебя живым и невредимым ко двору твоего отца. Какая разница, о чем думают ингри? Куда важнее, что они замышляют.
— А ты, скажи, ты тоже затаил на меня обиду?
Накх вновь опустил веки.
— Я служу повелителю Аратты и выполняю свой долг перед ним и тобой. Что еще ты желаешь узнать?
— Значит, затаил, — заключил Аюр. — Ширам, я не хотел тебя обижать. Поверь мне! Я лишь желал показать, что я уже не ребенок, которому ежечасно нужна ворчливая нянька…
Не дождавшись отклика, он произнес с глубоким вздохом:
— Должно быть, я поторопился.
— Спи, светозарный. — Ширам протянул руку и загасил огонек светильни. — Сегодняшний день был тяжелым, и завтрашний вряд ли будет легче…
Хаста сидел у костра и, сонно глядя в пляшущее на сухих ветвях пламя, пытался высмотреть в языках огня крошечных ящерок, любимиц богини огня. Если удастся их словить, они могут открыть новому хозяину все тайны на земле и под землею. Лежащая рядом гадательная собака устало положила ему на колено голову и тихо сопела, потягивая черным носом сырой ночной воздух. Время от времени Хаста подбрасывал очередной пучок хвороста. Пламя вновь вспыхивало над стоянкой, затем спадало, освещая лишь узкий круг перед дозорным. Хаста не был ни воином, ни охотником, ни погонщиком мамонтов, так что сторожить ночью ему приходилось чаще всех.
«Господь Исварха, признаю, я плохо служу тебе, — мысленно обращался он к божеству. — Вот уже несколько дней я не кормил священное пламя и не возносил молитв. Если ты разгневался на меня, то не карай всех прочих вместе со мной. Но я надеюсь, что ты меня простишь. Не будешь же ты отнимать наши жизни из-за такой мелочи? В конце концов, мы все терпим лишения. Мы тоже почти ничего не ели и никого еще не убили — по крайней мере, из-за этого…»
Жрец бросил в костер длинную корявую ветку, похожую на застывшую в броске змею, и его мысли снова обратились к накху. Похоже, прошедшие дни измотали даже его. Хаста вспоминал его осунувшееся лицо, потухший равнодушный взгляд, когда он рассказывал ему о великаньем доме… «Ширам, ты должен быть крепок, ты — наша единственная надежда выбраться отсюда. Ибо если с тобой что-то случится, то последней надеждой стану я. А мне этого так не хочется…»
Из темноты беззвучно выступила мохнатая фигура. Хаста резко развернулся, готовый поднять тревогу, но узнал ее и расслабился.
— Что тебе, Айха? — приветливо спросил он. — Не спится?
Мохначиха робко присела рядом с ним на сухое бревно.
— Наши говорят про тебя очень плохие вещи. Но ты бы не стал разрывать на части его душу, правда? — умоляюще спросила она. — Ты просто хотел напомнить о слове?
— Ты о чем? — не сразу понял Хаста. — А, рисунок. Ну конечно не стал бы. Разве я могу причинить вред славному красавчику Айхо!
Айха шумно выдохнула.
— Я так и думала, — широко улыбаясь, сказала она. — Но нашим говорить не стала. Они повезут вас домой, как обещали. Но они очень на тебя злы. Мне тяжело с ними.
— Они и тебе всякого наговорили? — догадался Хаста. — Из-за меня, да?
Айха снова вздохнула и понурилась, опустив широкие плечи. «Бедолага, — подумал Хаста. — Их ведь тоже занесло далеко от дома… Они могли бы уже быть свободны и пасти своих зверей в речных лугах, если бы не я со своим рисунком…»
Он рассеяно погладил девушку по плечу, как гладил свою собаку. Айха замерла, словно пойманный в силок заяц. Это вдалеке от него она была отважной и вела дерзкие споры с дядей, а поблизости еле могла дышать — особенно когда он касался ее так ласково…
— У тебя есть семья? — собравшись с силами, спросила она.
— У меня?! — Хаста даже рассмеялся от такого предположения. — Нет, конечно. У меня нет ничего своего, даже эту одежду дал мне храм. Я слуга Исвархи. Иду туда, куда меня посылают, делаю, что велят старшие жрецы…
— А прежде была?
— Когда-то, очень давно… — Хаста посмотрел в костер, сквозь пламя. — Кажется, была. В далеком детстве. Были мать и дед. Братья и маленькие сестры. Должно быть, был и отец, но я его совсем не помню. Помню только, как однажды пришло море… И забрало всех — вместе с домом…
— Море? Это зверь или враг?
— Да пожалуй что, и зверь… Ты разве не знаешь, что такое море, Айха?
Та помотала головой.
— В самом деле, откуда тебе знать? Море — это вода от края до края земли. Она все время шевелится, как живая. Она красива, как глаза любимой женщины, но под ее прекрасной поверхностью всегда таятся смерть и ужас.
— Воды Гибели, — сказала Айха.
— Что?
— Когда умирает шаман, его душа отправляется на Мировое Древо и сражается там с другими душами шаманов, а также с богами и духами — аарами. Если шаман проиграет битву — упадет с Древа вниз, в Воды Гибели.
Она указала пальцем вниз, под землю:
— Они там. Мы все видим о них страшные сны.
Спящая собака вдруг дернула ухом, потянула носом воздух и вскочила разом на все четыре лапы. Шерсть у нее на загривке встала дыбом. Она испуганно тявкнула и вдруг завыла — тоскливо и обреченно. Хаста прислушался и застыл. Где-то в темноте раздавалась переливчатая, заунывная трель дудочки. Едва трель затихла, как сразу ее подхватил многоголосый вой.
Мохначи, спавшие, как обычно, уткнувшись в шерстистые бока мамонтов, вдруг разом проснулись и, сразу все поняв, оказались на спинах своих побратимов. Повинуясь их приказам, те мгновенно поднялись и начали строиться в круг. Молодые охотники, спавшие на земле неподалеку от костра, вскочили на ноги. В походом шатре, где отдыхали Аюр и Ширам, было все тихо.
— Волки! — заорал Хаста. — Волчья стая!
Он бросился к костру и выхватил из него ветку — пылающую змею. Вой быстро приближался. Вокруг уже вспыхивали в темноте волчьи глаза. Собака жалась к хозяину, тот размахивал горящей веткой. Волки оставались в темноте, за кругом света. Они не лезли на рожон, однако и не шарахались. Хаста не мог поверить своим глазам. Эти огромные черные волки поистине были необычными зверями! Они совсем не боялись людей, их не страшило пламя. И они явно пришли сюда не просто так, а с каким-то умыслом — либо повинуясь приказу. Обогнув костер и жреца, звери устремились к шатру. Собака взвизгнула от ужаса, тявкнула на ближайшего переярка. Тот уже пробежал было мимо, но услышал лай, развернулся на месте, — короткий бросок — и челюсти его сомкнулись на шее священного пса.
— Что ты делаешь, тварь!
Хаста взвыл, будто от боли, бросился вперед и ткнул горящей веткой в морду хищника. Тот отпрянул и оскалился. Позади раздался звон оружия и щелканье тетивы — Аюр и Ширам тоже вступили в бой. Рядом охотники отчаянно тыкали копьями в разные стороны, отбиваясь от наседающей стаи. Но волки с невиданной сноровкой уклонялись от ударов. Вот один из охотников бросился вперед, пытаясь ударить волка копьем в бок, но тот мигом извернулся, лязгнул зубами — и парень упал, обливаясь кровью.
Хаста ничем не мог ему помочь — он продолжал отмахиваться от наступающего волка, который только что загрыз священную собаку. Тот не торопился, отпрыгивал от горящей ветки, затем вновь бросался, стараясь зайти сбоку. Слезы лились рекой из глаз жреца. Он видел, как дергается в предсмертных конвульсиях его собака, чувствовал, что слабеет…
Вдруг хриплый рев мамонта ворвался в звуки схватки. Белый Айхо, не разбирая дороги, спешил на помощь Хасте. Со спины его послышался пронзительный женский крик.
