Глава 13 Испытать себя

Глава 13
Испытать себя

Праздник ингри хоть и казался бесконечным, однако наконец угас, как костер, в котором прогорели все поленья и остались лишь подернутые пеплом, едва рдеющие угли. Над берегом витал запах браги и разносился храп тех гуляк, которые не смогли добрести до своего ложа и заснули в траве или прямо под длинными столами.

Хаста тоже пытался спать рядом со своим алтарем, закутавшись с головой в одеяло и обняв для тепла гадательную собаку. Он бы и рад был уснуть, но ему не давали это сделать комары. Они противно пищали в темноте и больно кусались; главное же, что с реки их налетела целая свора, которая все увеличивалась. Такое ощущение, что комары ингри тоже решили устроить себе праздничный пир.

— Отродясь не встречал таких кровожадных и свирепых тварей, — раздраженно бормотал жрец, вертясь на своем ложе и шлепая по себе ладонями. — Это какие-то дикари, убийцы! То ли дело комары Аратты — скромные, воспитанные, миролюбивые существа! Если и укусят, то предупредительно остаются на месте, чтобы ты мог их прихлопнуть. Эти же мигом напьются крови и улепетывают, освобождая место для родни…

Из-за высокого шатра царевича донесся громкий хохот. Хаста приподнялся и прислушался. Похоже, еще кто-то неугомонный не спал. Жрец встал и, завернувшись в одеяло, побрел на голоса. За шатром у догорающего костра он обнаружил группу ловчих. На углях лежала сырая ветка и дымила, отпугивая комаров. Ловчие обсуждали предстоящую охоту.

— Что за зверя будем брать, слыхивали?

— Ингри говорят — секач. Только страх какой большущий.

— Мы что, за секачом в этакую даль тащились? — разочарованно протянул кто-то из ловчих. — Что их, в Аратте мало?

— Но этот вроде как куда поболее наших. Я с их охотниками беседовал, они мне в березовый срез тычут, показывают, что, мол, следы в толщину этой самой колоды.

— Может, они тебе говорили, чтобы ты ее в огонь подбросил? — беззлобно пошутил кто-то.

— У страха-то глаза велики, — проговорил Дакша, который полулежа дремал у огня. — Он бы тебе и в пень ткнул, если бы тот поблизости оказался. Их послушать, так завтрашняя тварь чуть меньше мамонта.

— А кто его знает? — возразил первый. — На Змеином Языке, помните, как жрец царевичу в дыму зверя показывал? Как потом царевич с лица сбледнул…

— Да его небось от дыма замутило.

Над поляной пролетели смешки, потом кто-то возразил:

— Секач — добыча славная, и взять его не так-то просто. Помню, гнали мы такого, а у него шкура — как броня. Стрелы отскакивают! Копьем его в бок ударил — так словно в ворота палкой стукнул. А он только обернулся — и на меня!

— И что ты?

— Да что я? Ничего. Убил он меня.

— И съел, — добавил кто-то.

Вокруг раздался радостный хохот.

— А если вправду, я на дерево взобрался, да так шустро, что и по лестнице бы так быстро не взбежал. Благо не один охотился — другие секача дальше погнали. Ну, в конце концов загнали, как иначе? Но до того он нам трех собак пропорол…

— Хорошо, что секач был, а не медведь, — добавил еще один из сидевших у костра ловчих. — Иной медведь еще и сам на дерево за тобой взберется без всякого труда. А ежели нет, то и свалить дерево может или так раскачать, что стряхнет тебя, словно еловую шишку, и шлепнешься наземь аккурат ему в лапы.

— Это да, — вторил ему третий ловчий. — Медведь — тот поопаснее будет. И на рану он крепок. Иного зверя подранишь да по кровавому следу за ним и идешь. А этот ежели со стрелой или копьем ушел, то лучше прочь бежать. Скроется — не найдешь. А потом сам к тебе придет. Когда ты не ждешь его…

— Ишь ты, прочь бежать! — хмыкнул кто-то. — Да ты с медведем-то побегай. Это он только с виду косолап, а если припустит, то и на коне не ускачешь.

Хаста устроился поблизости, там, где гуще всего дымила сырая ветка. Прикрыв нос ладонью от дыма, он слушал разговоры охотников, старательно запоминая звериные повадки. Не то чтобы он сам полагал стать ловчим, но все, что касалось мира вокруг, интересовало его столь живо, что он мог позабыть о еде и сне, в надежде разузнать что-либо новое.

— Это верно, — подтвердил слова приятеля охотник, что недавно рассказывал о секаче. — И главное, ежели с медведем нос к носу столкнешься — спиной к нему не оборачиваться. Вмиг лапой махнет и с головы всю кожу снимет, да еще и шею поломает. Потом наземь завалит, руки-ноги обгрызет, брюхо выпотрошит…

Рыжий жрец, представив себе это зрелище, невольно пожалел о сытной трапезе. А ловчий продолжал:

— А вот ежели не побежать, стоять да орать на него что есть сил — или стучать по дереву, или еще как шуметь, — вернее получится спастись. Если повезет, конечно. Но медведь — зверь разумный. А потому если удивить его, то, может, и не сунется. Ну и собак, понятное дело, крепких иметь нужно — эти завсегда помогают. У меня вот была такая, — как выйдет медведь, как на задние лапы встанет, так она сразу с лаем на него бросается. Бесстрашная!

— И что ж, где теперь твой пес?

— Задрал его медведь, — грустно поведал ловчий. — Только он на хозяина лесного бросился, тот его лапой под брюхо поймал, а когтищи-то ого! Ну и все — будто пятью ножами распорол…

— Да, медведь — зверь знатный, — зевая, заметил Дакша. — Даром что в Аратте их не водится. Но в Накхаране, в горах, эта тварь нередкая.

— Там вообще столько всяких тварей… — как бы себе под нос заметил другой ловчий.

Его слова встретили дружными негромкими смешками.

— Тебя послушать, так все зло из Накхарана.

— А разве добрый человек змеей себя кликать будет? — запальчиво возразил ловчий. — Вон у нашего видел, какая за спиной косища? И вся изукрашена словно чешуей — ни дать ни взять гадина ползучая свисает… Раньше, мне дед рассказывал, еще и лицо раскрашивали — на лбу змеиные морды рисовали. Со стороны — как будто из человека змей глядит…

— И нынче, говорят, красят, — добавил кто-то, — только в городах им это запретили, чтобы детей и женщин не пугать.

— Ага. Чтобы на них, случаем, никто не поохотился, — пошутил кто-то.

Шутка имела успех, однако, отсмеявшись, ловчие начали опасливо кидать взгляды через плечо.

— Ладно, — махнул рукой Дакша. — Спать надо идти.

Один за другим охотники вставали, потягиваясь и зевая, и расходились по своим шатрам.

— Когда выходим-то? — спросил кто-то старшего ловчего. — Не завтра, надеюсь?

— Нет, говорили же. Сперва дикари жертвы принесут, в этой их лесной избе. Иначе на неведомого зверя идти боятся.

— Что за лесная изба?

— Да ты все прослушал! Вождь их, Толмай, нынче за столом рассказывал. Есть, говорит, в старице реки каменное яйцо, а на том яйце стоит большая изба, вся черепами увешанная, — дом лесной нечисти. В ней ингри богу леса жертвы приносят за благополучную охоту. Еще он запретил туда ходить нашему царевичу — дескать, мал еще…

— Хе-хе… А мы туда пойдем?

— Вроде нас не звали. Вождь сказал — они завтра поколдуют, потом поведут нас за зверем.

— Ну и ладно. Хоть дух переведем, отоспимся…

«Кто отоспится, а кому на заре возжигать огни и петь приветствие солнцу», — угрюмо подумал Хаста, устраиваясь у костра и вновь заворачиваясь с головой в пропахшее дымом одеяло.

На этот раз ему даже удалось заснуть и проспать какое-то время, пока его не разбудили вопли.

— Джериш! — орал где-то у дальней стены частокола Ширам. — Твои воины спят на посту!

Хаста услышал, как злобно огрызнулся глава жезлоносцев, и ругань пошла с удвоенной силой.

«Да что же это такое! — чуть не взвыл жрец. — Опять Ширам поцапался с ариями! В последнее время уже ни дня нет без свары! Хоть бы один из них уже прибил другого поскорее и ушел спать!»

Голоса однако не затихали. Мимо костра кто-то пробежал. Во встревоженном гомоне все чаще слышалось имя Аюра.

Хаста высунул голову из-под одеяла как раз вовремя: оба воина, забыв о ссоре, спешили к шатру царевича.

Жезлоносец, охранявший ворота, хмуро глянул на приближающегося Ширама и пробормотал ругательство, намекающее на близкое родство с накхом. Сейчас, дорвавшись до власти, этот недомерок рад поглумиться над славными воинами личной стражи государя! Это ведь его сородичам положено охранять дворец в ту пору, когда добрые люди спят, а бодрствуют только разбойники да крысы.

Вот для чего, спрашивается, сейчас нужна стража у ворот? Может, он опасается, что за ночь ингри разберут ворота на дрова?

Эта мысль неожиданно развеселила стража, и он с улыбкой поднял оружие, приветствуя обходящего посты накха.

— Все спокойно?

— А чему тут беспокоиться? — чуть насмешливо, с вызовом спросил арий. — Бревна ограды все на месте!

Он кивнул на сбитые в ряд заостренные древесные стволы в два человеческих роста, вкопанные вокруг стана.

— Вот пусть и дальше там остаются, — не вдаваясь в лишние разговоры, буркнул накх и отправился дальше.

Сейчас он особенно жалел, что рядом нет хотя бы пары его сородичей. Насколько спокойнее была бы его жизнь! Этих надменных арьев, сколько ни учи, не научишь, что война в чистом поле — слишком большая роскошь, а могильники полны тех, кто искал в битве честной схватки. Конечно, ингри кажутся народом мирным и доброжелательным. Возможно, теперь они станут не просто дикарями, которых давным-давно обложили податью да и забыли, — теперь с них начнется покорение этого отдаленного, но весьма богатого края.

Но все это только видимость — а как все обстоит на самом деле? Никто не знает. Даже этот рыжий ловкач Хаста не прочтет в своем волшебном дыму потаенных мыслей ингри. Оно и понятно — как можно доверять людям, если они не одной с тобой крови?

Он дошел до следующего поста и едва не задохнулся от негодования. Два ария, которым полагалось беспрестанно обходить свою часть стены, дремали, прислонившись спиной к бревнам частокола.

Ширам едва удержался от того, чтобы не пнуть ближайшего часового сапогом, лишь заорал:

— Джериш! Иди сюда!

— Жену свою так звать будешь, — донеслось из шатра главы Полуденных Жезлоносцев. — Чего надо?

Хмурый великан не спеша вылез наружу, накинув на плечи шерстяной походный плащ.

— Твои люди спят на посту!

— Послушай, Ширам, — нависая над накхом, процедил тот. — Мои люди за день устали и должны отдохнуть. Вон, бери охотников. Пусть они тебя развлекают сколько заблагорассудится.

— Напоминаю, мы в походе, — внешне спокойно заговорил Ширам, еле сдерживая ярость, — а значит наша крепость должна охраняться наилучшим образом…

— Да пошел ты! Эй, парни, всем спать!

— Ты соображаешь, что делаешь? — перешел на шипение накх и, обернувшись, рявкнул: — Всем стоять на месте! Кто двинется, убью!

Он вдруг осекся. Весь гнев его мгновенно пропал, сменившись нарастающей тревогой.

— Где Аюр?

Джериш взглянул на него озадаченно:

— Где-где? У себя в шатре.

— Мы тут орем как резаные. Царевич наверняка должен был услышать и выскочить!

— Я говорю — он спит! — уже не так уверенно ответил Джериш. — Вон, караульный стоит…

У большого расписного шатра и впрямь переминался с ноги на ногу молодой воин. Не говоря ни слова, Ширам развернулся и направился к временному обиталищу Аюра. Джериш последовал за ним.

— Солнцеликий спит, — попытался было сказать страж, преграждая ему путь. Но Ширам слегка качнулся и обтек его, слово пустое место. Сердце его колотилось, как бубен колдуна в день весеннего обновления, когда Великий Отец-Змей меняет кожу. Тонкий слух, воспитанный годами обучения, уловил то, что заставило его побледнеть. Из шатра не было слышно ни звука дыхания, ни биения сердца.

Ширам отвернул полог шатра и замер. Несколько мгновений он стоял так, замерев, подобно одному из бревен частокола.

— Джериш!

На этот раз предводитель жезлоносцев, должно быть понимая, что дело скверное, метнулся к накху так быстро, что смог бы опередить пущенную им же стрелу. Он заглянул в освещенный слабым огоньком глиняной светильни шатер и громко выругался — царевича внутри не было.

Ширам уже рыскал по шатру в поисках следов.

— Лука и колчана нет… И пояса с кинжалом тоже.

— И сапог, — хрипло добавил Джериш. — Должно быть, сам ушел…

— Джериш, убей этого недоноска! — Накх ткнул пальцем в побелевшего от ужаса юного воина.

Без лишних разговоров глава жезлоносцев с размаху двинул подчиненному в челюсть так, что тот рухнул без чувств, уже не услышав обещания в случае неудачных поисков снять с него шкуру и натянуть на барабан.

— Царевич наверняка где-то в крепости, — произнес Джериш. — Вокруг стража, ворота закрыты — он не мог уйти. Он ведь сам ушел, его не похитили — раз лук с ним…

— Такой лук, как у Аюра, могли и похитить, — мрачно возразил Ширам. — Не говоря уже о сапогах, поясе и кинжале из небесного железа. Возьми своих людей и обыщи стан.

— А ты?

— А я буду искать царевича, — съязвил накх, удаляясь в сторону ворот.

«Пусть хоть все перероет — я уверен, что Аюра здесь нет. Но в лесу от этих горластых ариев никакого толку. А вот от пары-тройки ловчих, пожалуй, будет польза…»

Ему вдруг припомнилась волчья стая, замеченная им в предутреннем тумане недалеко от подножия холма, и сердце его сжалось от тревоги. Только бы царевича понесло в деревню. Только бы не в чащу!

Наверняка все объяснится самым простым образом: какая-нибудь местная девица состроила блистательному красавчику глазки, он и рад. А бранил их давеча небось для отвода глаз… Ширам попытался вспомнить момент, когда кто-то из девиц успел поворковать с Аюром и договориться о тайной встрече. Нет, кажется, такого не было. Неужели пропустил? Но как?

Ширам бросил взгляд на стражей у ворот. Мог ли царевич попросту выйти и отправиться через ворота по тропинке? Вряд ли. Арии, конечно, плохие сторожа, но не настолько же! Они бы не выпустили Аюра одного. Да и мимо стоянки мохначей незаметно не проскользнешь. Мамонты учуяли бы чужака, подняли рев… Раз так, значит он перелез через частокол. Летать по небу арии, даже царского рода, пока вроде не научились… Где он мог перелезть? Конечно, не на виду у дозорного…

Ширам подошел к воротам.

— Не проходил, — не дожидаясь вопроса, замотал головой жезлоносец. — Солнцем клянусь!

Не ответив ему, накх повернулся спиной к воротам и начал внимательно осматривать частокол. Мог ли царевич перелезть возле спящих стражей? Тоже вряд ли — а если бы проснулись? Он еще раз оглядел ту часть стены, которая была видна от ворот…

— Шатер разрезан! — послышался издалека голос Джериша. — Вот здесь!

Предводитель жезлоносцев появился из-за шатра.

«Да, именно там — эта часть от ворот не видна, — подумал накх. — Похоже, юнец хорошо усвоил мои наставления в высоком искусстве оставаться невидимым…»

Не говоря ни слова, он направился к стене, взошел на дощатый настил и поглядел через зубцы на ночной лес.

«Просто уцепиться за край стены и перемахнуть через нее у Аюра бы не получилось — слишком высоко. Что-то подставил? Тогда где оно? А что, если мальчишка умудрился освоить ходьбу по деревьям? Я ведь и показал ему всего раза два…»

Ширам взмахнул рукой, и из рукава появилась недлинная веревка с множеством узлов и петлями с обоих концов. Бросок — и она обвилась вокруг одного из заостренных бревен. Еще миг — и накх легко взлетел на стену. Деревья обтесывали недавно — значит древесина еще не высохла и должна сохранить след от веревки…

Он оглядел заточенные колья — один, другой, третий… Ну вот, так и есть. Вот она, отметина!

Тут саарсан заметил посреди двора взволнованного Хасту, который тоже явно кого-то искал, и семенящую за ним собаку.

— Эй, жрец, — крикнул он с частокола, — твоя пустолайка умеет брать след?

— Моя собака посвящена богам. Она не для выслеживания, а для прорицания, — несколько обиженно ответил Хаста.

— Да? Тогда пусть проречет, куда наш славный царевич собрался среди ночи?

— Этого она не сможет.

— Вот же бесполезная тварь! — бросил Ширам, намереваясь спрыгнуть со стены. — Скажи ловчим, чтобы выходили за ограду и искали под ней следы. Пусть смотрят внимательно — Аюр не мог улететь…

— Собака не может тебе сказать, — между тем продолжал рыжий жрец, — зато я могу.

— Что?!

— Нынче ночью, после деревенского пира, ловчие у костра вели беседы о прежних и грядущих охотах. Также они вспоминали некое лесное святилище, в котором, по словам местных жителей, хранятся останки невиданных зверей, что забредают порой в этот край прямиком из Бездны…

Ширам тут же вспомнил рассказ вождя о чудовище, прилетевшем некогда на берега Вержи.

— А еще, — подтверждая его мысли, продолжал Хаста, — они говорили о том, что вождь запретил Аюру это святилище посещать, ибо тот пока еще не зрелый муж, а несмышленый отрок. Вот я и подумал: а ведь ловчие сидели прямо у шатра Аюра и ему было все прекрасно слышно…

Волосы Ширама зашевелились на затылке от этих слов. Запретное капище лесного бога! Каких угодно ловушек местные дикари могли понаставить, чтобы уберечь его от чужаков! Бог весть как поведут себя духи свирепых тварей, нашедших там свой последний дом, когда туда войдет непосвященный!

— Молись, Хаста, и приноси жертвы, — глухим голосом велел Ширам, — чтобы твои молитвы звучали громче, чем голоса лесных духов!

Он спрыгнул наружу, перекатился кувырком по склону и встал на ноги.

Да, вот здесь неподалеку — примятый мох. Значит, и Аюр спускался тем же способом.

Лес непроглядной, молчаливой стеной стоял перед ним, отпугивая чужаков одним своим видом. Что за нелегкая понесла туда Аюра! Неужели любопытство его оказалось так велико, что пересилило и усталость, и здравый смысл? Или сам он не понимает, как неуместно и опасно нарушать обычаи местных дикарей, когда они только-только наладили с ними добрые отношения?

Издалека послышались голоса ловчих, замелькали огни факелов. Ширам решил их не дожидаться. К чему? Тем не составит труда отыскать его след. Сейчас главное — как можно скорее догнать царевича и перехватить его, пока тот не добрался до капища.

Дни, проведенные когда-то в пещере, подарили глазам накха способность видеть в темноте. Теперь все предметы становились для него еще более выпуклыми, чем при свете. Все полутона стирались, оставляя лишь черный и белый цвета. Наклоняясь к земле, подобно собаке-ищейке, Ширам двинулся по следу.

Слабые отпечатки на земле говорили, что сперва Аюр явно шел осторожно, ставя ногу на носок, предварительно ощупывая им землю и уж потом опуская ступню. Должно быть, опасался, что хруст веток разбудит дремлющих сторожей и выдаст его. Но когда ограда острожка окончательно скрылась из виду, след стал вполне отчетливым. Утратив опаску, царевич беззаботно устремился вперед — и тут же поставил ногу на прикрытую мхом и листьями гнилушку. Та проломилась под его ступней, и, чтобы удержать равновесие, он опустил вторую ногу сразу на подошву. «Так-так, — хищно ухмыльнулся Ширам. — Значит, раньше он крался пригнувшись, смотрел под ноги, а потом выпрямился и пошел напролом…»

Накх вполне понимал, почему Аюр действовал именно так, поскольку сам же его обучал. Треск в ночном лесу — признак силы. Лань, на рассвете спешащая к водопою, идет бесшумно. А секач, на которого и волчья стая решается броситься лишь с большой голодухи, не разбирает пути.

При мысли о волчьей стае у Ширама заныло под ложечкой. Одной из добродетелей и обязанностей накхских вождей было истреблять волков, посягающих на пастбища в родном Накхаране. Своего первого волка Ширам убил в неполные десять лет и с той поры прекрасно знал их повадки и на что они способны в бою. Будь здешние волки обычными зверями, Аюру нечего было бы опасаться — волки боятся людей и избегают их. Но здешние звери — огромные, подобные призракам — ничего не боялись и сами приходили на зов пастушьей дудки… Неизвестно, какое колдовство связывает их с ингри. Но вряд ли они примут Аюра за одного из дикарей, если, не приведи боги, встретят его…

«Зачем же тебя понесла нелегкая на это капище? — крутилось в голове Ширама. — Отчего не посоветовался со мной?» Ответ был очевиден — накх не пустил бы его. Конечно не пустил! Стал бы объяснять, что не следует без нужды попирать обычаи дикого племени, тем более если только что возвел их вождя в наместники. «Он мог тайком попросить Джериша, — не унимался внутренний голос. — Этот крикливый болтун с радостью бы согласился, лишь бы наследник престола обратил на него внимание…»

Но нет, Аюр пожелал идти один! Не хотел раздора в отряде? Это вряд ли, на такие мелочи царевич никогда не обращал внимания… Или же захотел испытать себя? Уж скорее второе — после того как вождь прямо в лицо сказал ему, что охотничье капище не для мальчишек. Похоже, понятие разумной осторожности у всех ариев не в чести, а у царевичей его и вовсе нет…

Ширам не сразу заметил, как мир постепенно начал обретать цвета. Темень между деревьев становилась уже не такой непроницаемой, в кронах послышались первые робкие голоса ранних пташек… Он шагал через лес — и вдруг под ногами у него возник край обрыва.

Любой другой на его месте точно сделал бы еще шаг — и сорвался прямо в глубокий овраг, невидимый за густой порослью можжевельника. Ширам наклонился, внимательно осматривая кромку. Так и есть: здесь нога Аюра соскользнула, вывернув скрытый палой листвой камень, он успел схватиться за ветку — вон она, надломленная, — и все же съехал вниз.

Ширам вгляделся во тьму оврага. В том, что царевич сейчас где-то там, у накха не было сомнений. На пиру, который Толмай устраивал в честь своего высокого гостя, один из не совсем трезвых охотников-ингри расписывал, что Лесная Изба срублена на каменном яйце, снесенном диво-птицей, и что яйцо это застряло в прежнем, сухом русле Вержи, после чего вода проложила себе новое русло — там, где река сейчас. Идти во тьме, придерживаясь верха оврага, невозможно — берег густо зарос и просто не виден. Значит, Аюр пошел дальше понизу, прямо по старице. Знал ли, куда идти? Несомненно, знал. Если этот овраг — то самое старое русло, то даже при совсем высохшем дне легко разобрать, в какую сторону прежде шло течение…

А вот и след. Ширам разглядел глубокие отметины от сапог на глинистом склоне и тут же спустился вниз сам. Надежда, что дно сухое, не оправдалась. Меж обкатанных камней струился скудный ручеек, вокруг которого, засасывая ногу по голень, чавкала непролазная грязь.

Накх выругался, выбираясь из глинистой жижи и стараясь держаться ближе к стенке оврага. Одно хорошо — следы царевича были в ней отчетливо видны.

«Клянусь, я принесу богатые подношения солнечному богу ариев, если хранимый им царевич притомился и отдыхает где-нибудь поблизости! А еще лучше, если, устыдившись своей глупой затеи, он возвращается в острожек…»

— Эй-эй! — послышалось сверху оврага. — Маханвир, ты там, внизу?

Ширам узнал голос Дакши. Стало быть, ловчие догнали его.

— Аюр шел здесь, — отозвался он. — Пусть один из вас переправится на другой берег. Идите по обе стороны и старайтесь не потерять друг друга. Перекликайтесь, ищите следы — вдруг царевич решит выбраться наверх…

— Мы видели здесь и другие следы, — с тревогой сообщил старший ловчий. — Это были следы волчьей стаи!

— Значит… — нахмурился Ширам, однако договорить не успел.

Где-то впереди послышался тоскливый, надрывающий душу волчий вой.

Глава 14
Огонь глаз

С того времени как чужаки вышли из леса, поднесли дары старейшинам и начали возводить крепость на высоком берегу Вержи, жителям деревни не было покоя. Любопытство боролось в них с опаской и понемногу побеждало. Один, другой, третья — скоро все ингри перебывали у арьяльцев, глядя во все глаза на смуглые лица, непривычные одеяния, изумительное оружие и утварь, дивясь и ахая… Понемногу, осмелев, начали выменивать разные вещицы и выпрашивать подарки. Арьяльцы были приветливы, щедры и радушны, охотно дарили местным обитателям всякие мелочи — хоть медный гвоздь, хоть граненую пуговицу. Правда, к вечеру суровый наставник царевича выставил любопытствующих из крепостицы, но веселье праздника снова всех объединило.

— Что ты задумал? — спросила Кирья своего друга, когда они сидели у костра вместе с прочими, слушая пение гостей. Мазайка вел себя совсем не как остальные ингри — не пытался подпевать, не приставал с расспросами и не клянчил дары. Праздник уже шел к концу, а волчий пастух все глубже погружался в какие-то свои неотвязные мысли…

— Ну, признавайся уже! Вижу ведь…

— Хочу пойти туда, к мохрякам, — тихо сказал мальчик, кивнув в сторону загона мамонтов.

— Зачем?

Кирья поглядела на него с недоумением. Хоть ингри и проявляли доходящее до назойливости дружелюбие к гостям из богатой и щедрой Арьялы, от косматых мохряков и их огромных зверей они по прежнему старались держаться как можно дальше. Дружба дружбой, а про людоедов никто не забыл.

— С тех пор как я увидел их тогда на Лосиных Рогах, когда они шли вдоль реки, только об одном и думаю, — признался Мазайка. — Такие огромные звери, такие сильные — и как они слушаются своих погонщиков? Любой из них может развернуться и уйти в лес, и никто его не остановит!

— А как тебя слушают Дядьки?

— Мне дед дал манок и обучил знакам… Ездовых лосей подгоняют хворостиной… А мохряки что делают?

— Они же тебя съедят, если поймают, — нахмурила рыжие брови Кирья. — Не боишься?

— Боюсь. Но все равно пойду. — Мазайка побледнел от собственной храбрости. — Арьяльцы уйдут скоро, и мохряки с ними — когда еще тайну узнаю?

— Тогда и я пойду, — отозвалась Кирья.

— Нет. Это опасно, сама же сказала!

— Тем более пойду! Как же иначе? Ты брал меня к Дядькам — а я пойду с тобой к мохрякам!

Они долго спорили, сидя на бревне у костра, но Кирья была непреклонна. После похода на Дядькин пригорок, где она впервые победила свой страх, и гадания в Доме Ветра, когда, по словам жреца, через нее заговорил бог Варма, она обнаружила в себе силы, которые позволяли ей настаивать на своем. И эти силы радовали ее. Раньше, когда она отмалчивалась и пряталась от глухого, а порой и открытого неприятия родичей, она была всегда дика и нелюдима. Теперь же держала голову высоко. Даже родичи, заметив это, стали смотреть на нее иначе. «Небось в кереметь уйдет, попомните мои слова. Из того же теста девка», — как-то услышала Кирья шепот соседских старух, и эти слова наполнили ее гордостью. Стало быть, она была права! Тропа ее судьбы ведет в нездешние края! Правда, после знакомства с Локшей к добродеям больше не хотелось. Но кто знает замыслы богов?

— Мы подкрадемся со стороны холма, спрячемся в тех огромных кипах сена, что зверолюди натащили для мамонтов, и оттуда последим за ними, — говорил Мазайка, который, оказывается, все уже продумал. — Оттуда будет отлично слышно. Я погляжу, как мохряки с ними разговаривают. Ночью они будут сыты с вечера и вряд ли захотят сожрать нас… Манков я у них не заметил, но, может, есть иные средства? Может, поучусь у них…

— Главное, чтобы мамонт тебя носом не ухватил, — с тревогой сказала Кирья. — Помнишь, как один такой целое дерево с места на место таскал? Раздавит, как яйцо!

— Они не злые, — возразил Мазайка. — Они не плоть едят, а сено. Те же лоси.

— Ага. Как наступит на тебя такой «лось»…

— Подождем, пусть угомонятся. Мы только посмотрим. А потом тихо уйдем…

Наконец погасли костры, затихли последние беседы. Поднялась в небо круглая, желтая, как свежее масло, луна. Холодная Спина тускло светилась вдалеке над лесом в темном небе. Кирья и Мазайка уже сидели в копне сена, прижавшись друг к другу, чтобы согреться.

Хоть вокруг и было еще зелено — только изредка, кружась в воздухе, падал сухой лист, — но осень в Ингри-маа приходила исподволь, приводя студеные ночи с ослепительной луной и звездопадами. Скоро начнут желтеть березы, и Юмо-Солнце удалится в свои небесные чертоги, уводя за собой долгие теплые дни. Грядет время Маны, время холода и мрака…

Иногда Мазайка слегка раздвигал перед собой сено, посматривая наружу. Загон с мамонтами был совсем близко. Хорошо видно было, как переступают с ноги на ногу огромные звери, покачивая длинными носами и шевеля ушами во сне. Но прямо перед ним сидели у тлеющего костерка два мохряка. Один неторопливо чинил какую-то кожаную снасть и, кажется, собирался заниматься этим до рассвета. Другой, подперев голову могучими руками, мечтательно смотрел в сторону арьяльского стана. Мазайка насторожил было уши, чтобы послушать их беседу, но подслушивать было нечего. Старший мохряк — полуседой, заросший, пузатый, в темноте можно за медведя принять — рычал что-то по своему. Сразу видно — людоед. Второй, с пушистыми светлыми волосами, что-то тихо ему отвечал.

«Ой, это же девка! — сообразил вдруг Мазайка, глядя на светловолосого мохряка. — Вот так ручищи у нее — такая по затылку огреет, так, пожалуй, насмерть зашибет! Ругает старик ее, что ли? Ах, если бы понимать!»

— Ненавижу лес, — ворчал Умги, пока его заскорузлые пальцы ловко переплетали полоски кожи и пушистые беличьи хвосты. — Ничего вокруг не видать, ходить опасно, мамонты пугаются, не углядишь — и ногу поранил… Злобные чужие аары прячутся тут под каждой корягой, только и ждут, чтобы запустить в добрых людей свои когти…

— Всем плохо, брат матери, — вздохнула Айха, глядя на луну — совсем такую, как на Ползучих горах. — Надо терпеть. Зато мы увели чужаков из нашего края, и, может, они туда не вернутся…

— Хорошо бы! Особенно тот, темный, опасный, как ядовитая муха, что призвал ужасного духа-громовика и растревожил Воды Гибели! Надеюсь, аары перегрызут ему сухожилия во сне!

И Умги оскалился так жутко, что даже Кирья с Мазайкой вздрогнули и затаились в сене, как мыши. Айха же беспечно махнула рукой.

— Пусть злые духи лесовиков скалятся из-под корней! Им не победить больших и малых ааров нашего рода. Каждый день я прилежно кормлю их кровью и мясом этих слишком любопытных зверьков…

Айха кинула дяде еще связку беличьих хвостов, которые тот вплетал в ее будущий пояс. Пояс обещал стать очень красивым.

Умги, бросив на девушку тяжелый взгляд, ляпнул без перехода:

— Я видел, как ты смотришь на шамана чужаков…

Айха багрово покраснела:

— Разве нельзя? Хочу и смотрю!

— Ничего хорошего из этого не выйдет, — отрубил ее дядя.

— Почему это?

— А зачем ты ему?

Айха фыркнула и сказала запальчиво:

— Я к нему не лезу! Он сам приходит говорить со мной. — Девушка мечтательно улыбнулась. — Мы беседуем об удивительных вещах… Порой мне кажется, что этот великий и прекрасный шаман, владеющий даром превращать обычные слова в могущественные знаки, ведет мой дух за собой в степи Верхних миров…

— Он просто любопытен, как травяная крыса! — буркнул мохнач. — Ему до всего есть дело. Или ты думаешь, что кто-то, кроме тебя, выболтал бы ему столько о нашей жизни на Ползучих Горах?

— Неправда. Я вижу, что ему хорошо со мной. — Айха в упор взглянула на дядю. — Скажи, брат матери, разве женщина не вольна выбрать себе мужа? Разве моя мать Качик не избрала моего отца из чужого рода и разве не прожил он с ней столько, сколько она пожелала, прежде чем вернулся восвояси?

Умги обидно расхохотался, но его сердце наполнилось горечью.

— Размечталась, глупая! Шаман чужаков беседует с тобой ради новых знаний, но женщину в тебе не замечает. Уж поверь, со стороны мне виднее. Или я не слышу разговоры южан? За те годы, что я вожу их охотников по нашим горам, я хорошо выучил их язык. Они называют нас вонючими животными, в том числе и тебя, полагая, что мы их не понимаем…

Айха промолчала.

— Не веришь мне! А зря. Ты перед этим тщедушным хитрецом всю душу раскрываешь, как будто он один из нас, — а он тебе тем же отвечать и не думает. Все это может очень плохо кончиться…

Умги фыркнул злобно, поворочал палкой угли в костре.

— Лучше бы ты, как раньше, таскала у него нитки и шерстинки и этим была счастлива.

— Я и так счастлива… — Айха устремила полный обожания взгляд в сторону стана…

И вдруг почуяла, что рядом кто-то есть.

Даже дыхание у девушки не сбилось. Она не шевельнулась — только кинула искоса взгляд на дядю, передавая ему свое ощущение чужака, притаившегося рядом.

У народа Ползучих гор этот дар богов издревле назывался Огнем Глаз. Им владели все — мужчины, женщины, дети. Слышать разговоры растений, животных, камней и звезд — это все они умели от рождения и даже представить себе не могли, как может быть иначе. Если бы человек лишился этого дара, он счел бы себя ослепшим и оглохшим и вряд ли захотел бы жить дальше.

Многознающие, бесстрашные шаманы разжигали свой Огонь Глаз до такой силы, что могли пронзать им завесы между мирами и видеть духов умерших, а также сущности из иных миров. Отдельные колдуны могли, разозлившись, даже убивать взглядом. А уж такую простую вещь, как обменяться мыслями, могли все. Это и сделала Айха. Не слово, и не образ, а ощущение — две пары глаз за во-он той кучей сена…

Умги покосился на короткое копье, лежащее у его ног. Чтобы бросить его, и мгновения не надо. Те, кто прячется в сене, не успеют даже ахнуть… Кто они такие, кстати?

Пожилой мохнач прислушался к своим мыслям и к сбивчивому дыханию в стогу, улыбнулся и передал мысленную просьбу брату-мамонту, что хрумкал травой неподалеку.

Лесные люди даже не представляют, на что способны мамонты. Например, подобный огромный зверь может подкрасться так бесшумно, что ни один охотник не услышит…

Мазайка как раз собирался прошептать Кирье, что мохряки, похоже, ссорятся, как бы не разодрались, — как вдруг позади него раздался громкий, нечеловеческий вздох. Солома полетела во все стороны. Дети повернулись и дружно завопили — прямо над ними нависал мамонт!

Огромный зверь подхватил еще охапку сена и отшвырнул в сторону. Мазайка и Кирья, не сговариваясь, кинулись прочь. Они выкатились из копны и через миг очутились прямо возле костра, где на них с ухмылкой поглядывали совершенно не удивленные мохряки.

— Не бойтесь, — хрипло сказал старший людоед — по-человечески, хоть и с арьяльским выговором, и как будто набил полный рот горячей каши. — Айхо вас не обидит.

— Я и н-не боюсь, — пролепетал Мазайка. — Я просто удивился.

— Не ешьте нас, мохряки! — пропищала Кирья. — Мы дурного не хотели!

— А зачем прятались?

Дети переглянулись и промолчали. Пышноволосая мохрячка посмотрела на них так пристально, что Мазайка даже вздрогнул, и что-то сказала своему родичу.

— Вы не к нам пришли, — прохрипел старший погонщик. — Вы к ним пришли.

Он мотнул косматой бородой в сторону загона, откуда на них с любопытством уже глядели длинноносые животные.

Мазайка уставился на него, изумляясь. Как погонщик узнал?

Ноздри мохряка зашевелились, как у зверя. Ярко-голубые глаза смотрели жутковато, как будто насквозь.

— Айхо узнал тебя, волчий пастух. Он говорит, что ты ему не нравишься. Ты пахнешь хищными зверями, пожирателями плоти. Братья их не любят. Они топчут их и рвут на части…

И мохряк скорчил рожу, показав такие крупные зубы, что Мазайка, собравшийся было встать, шлепнулся обратно в вытоптанную траву.

— Уходите, маленькие лесовики, — буркнул мохряк, снова принимаясь за свою работу. — Айхо хочет спать.

— Не гони нас, Айхо! — вмешалась Кирья, которой вдруг стало обидно за друга. — Мазайка только хотел узнать…

Людоед расхохотался и кивнул на свою соплеменницу:

— Айхо — это ее брат!

Мазайка наконец сообразил, что мохряк говорит о мамонте. Он взглянул на зверя у себя за спиной, который уже перестал раскидывать стог сена и подошел ближе, словно чтобы послушать разговор. Из-под свалявшихся косм на мальчика недоброжелательно глядел большой и умный карий глаз.

— Не бойся меня, — сказал мамонту Мазайка, стараясь говорить так же ласково, как с щенками своей стаи.

Он протянул ему руку ладонью вверх, как много раз протягивая новым членам стаи — медленно, но без малейших сомнений. Сомнения зверями сразу воспринимаются как ложь, а ложь — верный признак врага. Ведь тот, кто обманывает, скорее всего, охотится на тебя.

«Страха с Дядьками не должно быть никогда, даже если они рычат и скалятся тебе в лицо, — говорил дед Вергиз. — Кто боится — тот добыча. Или слабак. То и другое нам не надобно. Кто стремится подчинить себе волю зверя, должен быть отважен и спокоен. Звери это понимают куда быстрее и лучше людей».

Теплый, шершавый хобот ткнулся ему в ладонь, ощупал голову. Мазайка стоял неподвижно. Кирья напряглась, но тоже не шевельнулась.

Старый мохряк исподлобья поглядел на мальчика.

— Айхо говорит, что ты такой же человек, как мы. Вот не ожидал!

— Как вы с ним понимаете друг друга? — спросил Мазайка. — Вы смотрите одними глазами?

Людоед одобрительно крякнул.

— Из твоих глаз исходит невидимое пламя, хоть ты об этом и не знаешь. Выпусти его. Оно не знает преград. Подумай о чем-нибудь и пошли образ в сердце Айхо — он увидит.

— Что они любят? Какое лакомство?

— Ваши желтые сладкие земляные плоды им очень понравилась.

Мазайка представил себе горшок с репой и уставился в полускрытые шерстью глаза мамонта. Несколько мгновений он смотрел не мигая, пока не покраснел от натуги.

— Ты не так делаешь. Сперва постарайся увидеть его — не глазами, а сердцем. Почувствуй, что и он тебя видит. А уж потом посылай ему сладкие плоды…

— Не получается, — протирая уставшие глаза, огорченно сказал волчий пастух.

— Да на самом деле ты уже умеешь! Как ты звал из лесу свою стаю?

— С помощью манка. — Мазайка показал дудочку.

— Наверняка ты мог бы призывать их и без него.

«Какая удивительная мысль, — подумал Мазайка. — А в самом деле! Может, дудочка ничего не значит? Пришли бы волки, если бы в нее подула Кирья или, скажем, Учай?» Ему почему-то казалось, что все равно нет…

От мыслей его отвлек громкий окрик. Мохначка встрепенулась.

— Как удачно, что вы не спите, — раздался голос рыжего жреца. — Привет тебе, Айха!

— Хаста, спроси лохматых, ради Солнца, не видали они царевича? — обратился к нему бородатый ловчий.

Жрец перевел вопрос. Мохряки замотали головами.

— Плохо дело. Ну, пошли в лес. — Ловчий поглядел на восток. — Скоро начнет светать. Накх уже ушел к охотничьему святилищу…

Хаста вздохнул и уселся на землю у костра.

— Впервые в жизни я готов пожалеть Ширама, — проговорил он. — Если царевич не найдется, ему придется перерезать себе горло, и это еще лучшее, на что он может рассчитывать…

— Ты не пойдешь с нами его искать? — спросил охотник.

— Я разве вижу в темноте? Или могу найти след по запаху? Нет уж — вы следопыты, вы и ищите. А я о вас помолюсь, когда взойдет солнце.

Когда охотники скрылись во тьме, Мазайка осмыслил то, что они сказали, и вдруг воскликнул:

— Дядьки!

— Что? — удивленно взглянул на него Хаста.

— Царевич пошел к Дому Хирвы?

— Мы так думаем…

— У них же там, в старице, норы!

Хаста смотрел на него, не понимая. Мазайка схватился за манок и вскочил на ноги.

— Скорее в лес! Надо отозвать их до того, как они найдут царевича!

Аюр легко и быстро шагал среди сосен. Несмотря на то что до рассвета было еще далеко, идти было несложно — сияла луна, выхватывая из темноты стволы деревьев, а подлесок тут почти не рос. Терпкий напиток, который подсунул ему на пиру Хаста, взбодрил царевича до такой степени, что уснуть оказалось совершенно невозможно. Аюр долго крутился на ложе, поневоле слушая болтовню охотников. Упоминание о лесном храме неприятно укололо его, как и смешки ловчих. Но он бы и не подумал вылезать из теплой постели, если бы не мысль о шкурах и черепах чудовищ, которые, по словам Толмая, якобы хранятся в том святилище. Перед Аюром вновь встало то видение, которое он всю дорогу неосознанно отгонял от себя, — ужасный, неестественного вида зверь, бредущий через лес… Кто это был? Чего ждать от него? Как его убивать? Может, охотничье святилище даст ответ?

Вначале все складывалось вполне удачно. Шатер царевич прорезал у самого днища, так что со стороны, пожалуй, и не заметишь. Выскользнул змеей, прокрался к частоколу. Жезлоносцы беспечно спали, отлично понимая, что никому в голову не придет, рискуя сломать шею, взбираться на частокол. Да и кто осмелится? Всякий уже знает — стрелы ариев бьют без промаха! Ухмыльнувшись, Аюр смотал с пояса веревку с множеством узлов, завязанных на ладонь друг от друга. Он присмотрел ее в тюке с оружием у Ширама. Накх пользовался такой штукой и чтобы взобраться на дерево или стену, и чтобы метать вдаль камень; упоминал также, что она хороша при допросах, но как пользоваться — не объяснил.

Подобравшись вплотную к кольям, Аюр ловко накинул петлю на один из зубцов, перелетел через тын и очень скоро уже шагал по ночному лесу. Сперва он на всякий случай крался с луком в руках, прислушиваясь к каждому шороху, но потом ему надоело, он убрал лук в налуч и двинулся дальше налегке. Так он и шагал, с удовольствием вдыхая ночной воздух и размышляя о грядущей охоте, пока не сорвался прямо в овраг. И как он проглядел его? Шел себе, раздвигая ветки, — и вдруг земли под ногами не оказалось! Одна удача — не убился. Хотя руки, ноги и спина теперь болели, как никогда раньше.

Сердито бормоча под нос проклятия, Аюр собрал выпавшие из колчана стрелы и остановился, глядя на тонкий ручеек, едва прибивающий себе дорогу сквозь илистую грязь старого русла. Лихая затея в этот миг совсем ему разонравилась. Он вымок насквозь, перепачкал одежду и чувствовал себя скверно. Что теперь — идти дальше или, может, вернуться? Аюру живо представилось лицо Ширама. Тот, конечно, будет недоволен. Ну и что? Пусть себе злится. Он, Аюр, — не малое дитя, хоть и не убил до сих пор своего Великого Зверя! В конце концов, он вполне готов его убить. Рука не дрогнет спустить тетиву. А этот Толмай… Может, и впрямь он поспешил назначить сладкоречивого вождя наместником? Этак будто ненамеренно, промеж иным, назвать его, наследника престола Аратты, мальчишкой, которому запрещено даже входить в какой-то дикарский храм! Кто смеет запрещать ему? Какой-то вождь ингри? Или, может, он полагает, что Аюр испугается духов убитых дикарями зверей? Он — сын живого божества, прямой потомок бога Солнца! Нет, бояться следует им, а не ему. Если в капище в самом деле хранятся черепа и шкуры невиданных чудовищ, то он желает их видеть. А раз желает — так тому и быть!

Аюр набрал в грудь побольше воздуха, глубоко вздохнул и побрел прямо по чавкающей грязи вверх по течению ручья. Именно там, по рассказам охотников, «на каменном яйце» стояло охотничье капище. Быстро идти не получалось, ноги тонули в вязкой глине.

«Ничего-ничего, — утешал себя Аюр. — Я все равно дойду. Посмотрю на чудовищ и вернусь. То-то жезлоносцы забегают, когда обнаружат, что меня нет в шатре!»

Но отчего-то эти мысли не бодрили юношу. Видно, действие зелья Хасты уже проходило — с таким трудом царевичу давался каждый новый шаг.

Время шло; вот уже и небо начало понемногу бледнеть. Наконец скала, и впрямь похожая на гигантское скособоченное каменное яйцо, застрявшее в прежнем русле Вержи, темным пятном нависла впереди, застилая еле брезжущий свет. Аюр, измотанный тяжелым походом, заторопился, стараясь не потерять в грязи сапоги. До скалы оставалось совсем немного — шагов, быть может, двадцать. По обе стороны каменной глыбы стекали ленивые струи холодных как лед ручьев. Опираясь на длинную палку — выломанный ствол молодого деревца, — царевич пробирался вперед, высматривая место, где бы выбраться из старого русла. Местный лесной бог явно не позаботился подготовить для него удобный подъем.

Но вот наконец Аюр разглядел над одним из ручьев то, что могло ему помочь, — деревянные мостки, переброшенные с края оврага на застрявшую меж берегов скалу. Царевич из последних сил направился туда. Чем ближе к святилищу, тем выше становилось дно. Вязкая глина уступила место каменным обломкам. Оскальзываясь, едва не плача от усталости, Аюр пробирался вперед, пока не оказался под мостками. Руки и ноги сводило от холода, но он со слезами на глазах приказал себе держаться — представил, что сверху на берегу стоит Ширам и ухмыляется, глядя на мокрого, измученного воспитанника.

«Ничего, я все равно тебе докажу», — прошептал царевич, доставая из скорлупы ореха навощенную тетиву. Он поставил тетиву на лук и привязал к древку стрелы все ту же веревку с узлами. Свистнула стрела, наверху хрустнула доска. Аюр подергал веревку — держалось крепко. Взобраться по ней было делом нескольких мгновений. Едва поднявшись, Аюр в изнеможении рухнул прямо на мостки.

«Зачем же я сюда полез? — стучало у него в мозгу. — Что за дурацкая затея…»

Некоторое время царевич лежал с закрытыми глазами, мечтая лишь о том, чтобы кто-нибудь отнес его обратно в шатер. Но лишь усталость немного отступила, он сразу перевернулся, приподнялся и огляделся по сторонам. Его окружал лес, уже озаренный лучами пока еще невидимого за деревьями солнца. Верхушки сосен, горящие как золотые факелы, поднимались в небо. Рыжие папоротники, покрытые сверкающими капельками росы, слепили глаза.

Аюр прищурился от этого блеска, глубоко вдохнул студеный воздух. Губы его невольно зашептали молитву Исвархе, которую возносят на рассвете: «Молю, яви себя миру, о Господь Солнце. Если ты считаешь, что я согрешил перед тобой, то не лишай из-за меня весь мир твоего света!» Но Господь Солнце не гневался на своего земного родича. Как всегда милостивый, он уже приближался, неся всему миру свою благость.

Царевич поднялся на ноги и сразу увидел вырубленные в камне ступени, ведущие куда-то наверх, где темнел частокол. За ним поднималась острая двускатная крыша, увенчанная рогатыми черепами.

«А все-таки я дошел!» — с гордостью подумал юноша… И тут где-то совсем близко раздался вой — тоскливый, словно погребальная песнь.

Аюр затравленно оглянулся. За деревьями быстро двигались огромные тени. Один за другим появлялись из лесу страшные и удивительные существа, окружая чужака полукольцом. Царевич в жизни не видывал ничего подобного. Да, это были волки, но почему-то они живо напомнили Аюру чучело саблезубца из отцовского дворца. Их могучие тела и широкие челюсти явно были созданы богами для охоты на туров и мамонтов, а не на мелкую лесную дичь. Дымчато-черная, переливчатая шерсть не давала их рассмотреть, если только они не стояли совершенно неподвижно. Их прозрачные зеленоватые глаза пристально глядели на незнакомца, а из приоткрытых пастей вырывалось негромкое рычание.

«Три стрелы выпустить успею, — мелькнуло в голове Аюра. — В вожака и тех, кто бросится за ним…»

Он уже видел широкогрудого зверя, которому стая уступила дорогу, давая возможность лишний раз показать силу и ловкость.

«Три стрелы», — еще раз подумал Аюр и с ужасом понял, что не успеет их выхватить, — едва он вскочит или попытается наложить стрелу на тетиву, вожак прыгнет.

— Тише, тише, — прошептал наследник престола, стараясь двигаться как можно спокойнее и незаметнее. — Все хорошо…

Он чуть привстал. Волк медлил, однако, должно быть для точности прыжка, подошел еще на шаг.

«Главное — смотреть ему в глаза и не поворачиваться спиной… Чтобы он не почувствовал страх…»

Рука Аюра сделала движение к висящему на поясе ножу. Волк недвусмысленно оскалил клыки и зарычал.

«Ну и ладно! — с внезапной отчаянной холодностью решил Аюр. — Вскакиваю и выдергиваю нож! Вожак прыгнет — вспорю ему живот, а там уж как будет!»

Он выдохнул — но тут недалеко в лесу послышался негромкий переливчатый звук костяной свистульки: долгий, протяжный, как будто зовущий. Словно только и дожидаясь его, черные волки тотчас развернулись и скрылись в чаще. А царевич, не теряя времени, бросился вверх по выдолбленным ступеням на скалу, чтобы за толстыми бревнами святилища укрыться от хищников.

Глава 15
Дом древних зверей

Вряд ли частокол помог бы Аюру, вздумай волки его преследовать. Выдолбленные в камне ступени вели к почерневшим и растрескавшимся от времени воротам, которые даже не запирались, хоть и были изукрашены резьбой и увенчаны лосиным черепом с самыми большими рогами, какие царевич видел в своей жизни. Добежав до ворот, Аюр выхватил лук, кинул стрелу на тетиву и обернулся, задыхаясь. Никто его не преследовал, волки исчезли, будто их и не было. Только возле мостков стояли двое детей.

— Стой, царевич! — окликнул его мальчик. — Туда нельзя!

Эти еще откуда здесь взялись? Девчонку Аюр сразу узнал — рыжеволосую дочь вождя с кем-то перепутать было невозможно. Белоголовый парень в домотканой одежде и кожаной безрукавке, напротив, ничем от прочих ингри не отличался. Не этого ли парня они с Ширамом поймали тогда в лесу, когда он выслеживал их с дерева? Впрочем, они все тут на одно лицо — беловолосые, светлоглазые и бледные, как будто их постирали со щелоком. В руках у него была костяная дудочка.

Но куда же делись волки?

— Будь здрав, царевич, — сказал юный ингри. — Ты не узнаешь нас? Ты мог видеть нас на празднестве, мы сидели у костра…

— Где волки? — перебил его Аюр.

— Они ушли. Не бойся, царевич. Спускайся, мы проводим тебя до деревни!

Аюр холодно посмотрел на мальчишку. Кто тут боится? И вообще, как смеет этот дикарь обращаться к нему, не преклонив коленей?

— Это и есть ваше охотничье святилище? — высокомерно спросил он, не отвечая на слова ингри.

— Да, это Дом Хирвы, лесного бога, — кивнул Мазайка. — Но туда могут приходить только жрецы и мужчины, прошедшие посвящение, охотники. Давайте скорее уйдем отсюда, пока духи зверей не разгневались…

— Уйдем? — хмыкнул Аюр. — Куда, в лес? Здесь только что была волчья стая!

— Стая не тронет тебя, — заверил мальчик. — Она стережет Дом Хирвы, но никогда не переступит его порога. Дядьки же не слепые, они видят стражей и чуют голод тех, кто заточен внутри…

Аюр с любопытством посмотрел на мальчишку. Похоже, он куда сильнее боялся того, что скрывалось за частоколом, чем этих черных страшилищ из лесу!

— Говоришь, волки сюда не пойдут? Прекрасно. Тогда я желаю осмотреть святилище, — заявил царевич, опуская лук. — Я останусь здесь, пока не подойдет моя охрана. Наверняка меня уже ищут, значит надо поторопиться… Идите сюда, расскажете мне о ваших богах!

Его слова еще сильнее смутили юного лесовика.

— В Доме Хирвы очень опасно! Дед говорил, что там такие духи, которые могут сожрать тебя за один миг! Тот, кто лезет к зверю в нору, должен быть готов к тому, что зверь захочет убить его…

— Ты, кажется, вздумал пугать наследника Аратты опасностью? — надменно ответил Аюр.

— Женам и детям нельзя даже смотреть на Дом Хирвы, — подхватила Кирья. — Они ведь не смогут себя защитить, если кто-то из древних зверей учует их!

Однако ее собственный взгляд был прикован к торчащей над частоколом рогатой крыше. Конечно, ей, девице, смотреть нельзя — но запретная изба так и притягивала взгляд. Еще ребенком она слыхала множество страшных историй о том, как отважные охотники древности побеждали чудовищ. Их духи надежно заперты, и дед Мазайки приглядывает за ними. Но если их разбудить — тут, пожалуй, и сам Хирва не поможет…

— Это я-то не смогу себя защитить?! — вспыхнул Аюр. — Может, вы полагаете, что я боюсь ваших дикарских богов? Они лишь комки грязи перед ликом истинного бога!

Царевич с почтением прикоснулся к золотому солнечному диску на своей груди.

— Не говори так о наших богах! — нахмурился Мазайка.

— Ладно, не бойся, я не буду проявлять неуважение. Просто хочу посмотреть на черепа.

— Черепа?

— Черепа и шкуры зверей-дивов, которые хранятся в святилище. Ну что, идете со мной? Или струсили?

Аюр, держа на всякий случай лук наготове, повернулся и неспешно направился внутрь. Мазайка и Кирья переглянулись.

— Так же нельзя! — пробормотал Мазайка. — Боги накажут его!

— Ну и пусть накличет беду на себя и своих сородичей!

— А если он разгневает духов? А если выпустит их? Нет! Я должен его остановить!

И мальчик бегом устремился вверх по склону.

— Меня подожди! — закричала Кирья, бросаясь за ним.

Когда Аюр вошел в ограду, с частокола и конька крыши вспорхнуло несколько ворон. Столетние, растрескавшиеся бревна, из которых было срублено святилище, казались такими же древними, как само каменное яйцо, на котором оно было возведено. За частоколом обнаружилась еще одна стена, точнее, невысокая каменная ограда. В ней прохода не было вовсе, но перелезть через нее не составляло труда. По верху ограды через равные промежутки были положены зубастые черепа волков и медведей.

— Стой, царевич, прошу тебя! — умоляюще повторил Мазайка, переминаясь с ноги на ногу в воротах. — Еще не поздно вернуться…

— Почему все черепа повернуты внутрь? — с любопытством озираясь, спросил Аюр.

— Два круга стен. Так делают… очень редко. Внешний — чтобы никакая нечисть сюда не вошла. А внутренний — чтобы не вышла…

Перед крыльцом святилища простерлась вытоптанная поляна, усыпанная золой. В золе царевич заметил обугленные кости — должно быть, следы жертвоприношений. Это доказывал и плоский камень с черными потеками, лежащий в середине поляны.

Юноша повернулся к Дому Хирвы, разглядывая причудливую резьбу, покрывающую стены и опорные столбы крыльца. Вот олень несется, закинув за спину огромные, как куст, рога. Вот вздыбленный медведь, подняв лапы, идет прямо на охотника. Вот то ли медведь, то ли волк — некто с горбатой спиной и неестественно огромной пастью пожирает… человека? Но почему человечек совсем маленький? Ребенок? Люди с медвежьими головами танцуют танец, вскидывая когтистые руки… Двое медведей едут верхом… на крылатой змее?

Вход в святилище, темневший в глубине крыльца, был завешен медвежьей шкурой — почему-то серой. При виде ее Аюр оживился и повернулся к ингри:

— Пару лет назад я своими глазами видел подобную шкуру медведя, привезенную из земель вендов, а может, и еще дальше. Если ее расстелить, она накрыла бы землю отсюда до порога. Тот медведь тоже был серым и чуть не вдвое больше тех, что водятся у нас в горном Накхаране. Неужели в ваших краях обитают подобные гиганты?

— Дед говорил, огромные медведи живут на севере отсюда, в полночном краю, где правят нечистые духи, — неохотно ответил Мазайка. — Ингри держатся от них подальше. Только тот, кто ищет смерти, вздумает поохотиться на этакого зверя.

— В том краю множество пещер, ведущих прямо в Бездну, — неожиданно добавила Кирья, тоже появляясь в воротах. — Из этих пещер в несчастливые дни выходят страшные звери. Вот раз вылезла оттуда огромная змея. Но там ей было холодно, и она направилась на юг, в земли ингри…

— А ты откуда знаешь? — удивился Мазайка.

— Батюшка сказку рассказывал. Я, когда маленькой была, все время его просила. Я и теперь сказки люблю…

— Что там дальше-то про змею? — нетерпеливо спросил Аюр.

Он впервые увидел рыжеволосую дочь вождя так близко. Оказалось, глаза у нее не черные, как ему казалось, а темно-синего цвета, как небо в начале лета. Царевич нахмурился. Что-то в ней ему сразу не понравилось. Он и сам не мог сказать что. Словно один вид ее вызвал к жизни далекие отзвуки какого-то давно забытого, но страшного несчастья. Может, дело было в ее взгляде — не восхищенно-робком, как у всех прочих девиц-ингри, а холодном и изучающем, как у тех волков…

«Сын Солнца неуязвим к порче, — напомнил он себе. — Пусть дикарка смотрит сколько хочет!»

— Раз что-то сломалось в мире, и вылезла из пещеры огромная змея, — обстоятельно начала рассказывать Кирья. — Это была не обычная змея — ее породила Бездна, подарив ей две лапы и взгляд ведуна. Змея приползла в земли ингри, поселилась на берегу реки и повадилась ловить людей. Тот, кто встречал ее взгляд, забывал все на свете и уходил за ней в камыши, где она и пожирала его, глотая целиком. Потом она спала целую луну, а потом снова пробуждалась и ползла за новой добычей…

— И как ее убили? — спросили чуть ли не хором Аюр и Мазайка.

— Э! — махнула рукой Кирья. — Как убьешь порождение Бездны? Убить его невозможно, лишь ведун или жрец может изгнать его обратно. Если даже появится великий охотник и сразит чудовище костью или железом, то оно вовсе не погибнет — его дух будет мстить роду своего убийцы. А то еще может вселиться в самого охотника. С виду человек совсем такой же — а внутри хищный зверь! Вот затем черепа чудовищ и относят в Лесную Избу…

Аюр слушал, затаив дыхание, — ведь нечто подобное и он слыхал в детстве.

— Наши легенды говорят, что прежде Аратта тоже была полна зверей — злобных дивов. Арии победили и изгнали их. Это были и удивительные существа вроде сказочного крокодила, и обычные с виду звери, только громадные… Их мог убить только великий чародей или герой в единоборстве… Выходит, чудовища ушли как раз в ваши земли? Значит, они до сих пор тут водятся?

Глаза Аюра загорелись, он жадно уставился на шкуру. В один миг он перескочил через каменную ограду и скрылся в святилище.

— Что он наделал! — всплеснул руками Мазайка. — Кирья, зачем ты вздумала рассказывать ему про змею? А если духи проснутся и растерзают его?! А потом разлетятся — по всему лесу!

Кирья нахмурилась, о чем-то думая.

— Дай мне твою дудочку! — неожиданно попросила она.

— Зачем тебе? — удивился парень. — Даже если б Дядьки ее услышали, они не послушают тебя и сюда не пойдут!

— Дай!

Девочка внезапно выхватила у него дудочку и побежала вслед за царевичем.

Несколько мгновений Аюр стоял посреди избы, ожидая, пока его глаза привыкнут к полумраку. Окон в святилище не было — свет просачивался через продушины под самой крышей. Понемногу все больше открывалось его взгляду. Внутри было почти пусто, пол — земляной. Лишь по стенам висели шкуры. Да на высоких колодах в дальнем углу что-то белело. Сердце царевича радостно забилось. Не наврал старый вождь! Вот они, черепа чудовищ!

Он медленно пошел вдоль стены, сопровождаемый взглядами мертвых глазниц. Это, конечно же, медведь — тот самый, серый. Да в такую пасть целиком поместится человеческая голова! А это кто? Даже так сразу и не скажешь. Несомненно, хищник, со странными треугольными костяными выступами на скулах, с зубами в палец длиной… Какие у него повадки, как он охотится, кто его пища?

Следующий череп был самым жутким. Аюр как глянул на него, так и не мог оторвать взгляд. Это же тот самый крокодил из древних легенд! Царевич пытался вообразить себе, как выглядела эта тварь при жизни. Длинные позвонки шеи; передние лапы — небывалые, будто между длинных когтистых пальцев натянуты огромные, больше его плаща, кожистые перепонки. Но почему будто? Так и есть — вот черная гладкая шкура на стене…

— Неужто здесь и впрямь такое чудище летало? — пожирая глазами ужасное существо, прошептал Аюр.

Странное чувство исподволь охватило его. Он порой испытывал его и в храмах Аратты, но тут это чувство было куда ярче и сильнее. Ему казалось, что лица его коснулось холодное дуновение нездешнего ветра и приоткрылись врата в иной мир. Но ничего хорошего там, в этом мире, его не ждет. Он не людской. Люди там — ничто.

Внезапно Аюру стало худо, словно невидимая тяжесть навалилась ему на плечи. Он враз ощутил себя грязным, измученным, больным и слабым. Вот он стоит здесь один, еле держась на ногах, а со всех сторон на него голодными глазами смотрят хищники. Словно присматриваются — как бы за тебя взяться, с чего начать? Сейчас как распахнет челюсти этот зубастый череп, как взмахнет черными крыльями — и волки ему покажутся щенками…

Впервые в жизни наследник Аратты ощутил себя беспомощной жертвой, брошенной на растерзание голодным зверям. И, осознав это, ужаснулся. Так вот как себя чувствуют все прочие люди — те, кто не воины! Как они вообще живут на свете?!

Аюр с усилием выпрямился и снова прижал руку к золотому знаку Солнца на груди.

— Святое Солнце, лучезарный Исварха, защити меня от такой участи! — вырвалось у него. — Никогда не отнимай у меня силу! Не дай мне заболеть или стать калекой! Что может быть хуже для воина? Лучше уж погибнуть сразу!

Ощущение теплого солнечного диска под рукой вернуло ему уверенность. Отвратительное чувство беспомощности ушло. Звери по прежнему смотрели на него пустыми глазницами. Но куда уж им дотянуться до царевича? Они сами — ничто перед ликом бессмертного Солнца! Аюр вовремя вспомнил об этом и похвалил себя.

Позади раздался шелест отодвигаемой шкуры и тихий шорох шагов. Аюр обернулся — в дверях стояла Кирья, сжимая дудочку, и смотрела на крылатое чудовище, замерев от страха.

— Не бойся, — покровительственно сказал царевич, — я не позволю духам навредить тебе. Иди сюда, погляди на этого зверя! Разве мы не попали прямо в мир древних легенд? Не случайно боги привели нас в ваш край. Они дают мне возможность превзойти подвиги предков!

Аюра захватили честолюбивые мечты.

— Все один к одному, — возбужденно говорил он. — Разве зверь, которого мне показал в дыму жрец, не одно из таких чудовищ? Теперь я уверен, что судьба подготовила его именно для меня!

Кирья не ответила. Пустой взгляд крылатого чудовища словно заморозил ее. В ушах эхом звучал его отвратительный крик. Как близко!

«Никакого страха, — вспомнила она наставления Мазайки на Дядькином пригорке. — Когда ты не боишься — ты не добыча!»

— Заберу-ка я отсюда парочку черепов, — посетила Аюра новая замечательная мысль. — То-то подивятся в Аратте!

— Нет. — Внезапно Кирья поняла, что ей надо сделать. Оставалось только собраться с духом.

— Что нет? — Аюр посмотрел на нее в упор, как будто впервые заметив. — Кто мне помешает? Ты, что ли? Или жалкий пастушок, который даже побоялся зайти внутрь? Только дикарям простительно бояться лесных богов — таких же диких, как они сами! Но арии никого не боятся и никогда не отступают. Мы встречаем врага лицом к лицу и сражаемся, пока не погибнем или не победим. Именно поэтому мы владеем миром, а не вы. Я забираю черепа.

— Не спеши, — сказала Кирья.

— Почему?

— Сперва надо спросить их…

Кирья поднесла к губам костяную дудочку и подула в нее. Даже себе она не решалась признаться, как давно ей этого хотелось…

«Я видела, как Мазайка призывает Дядек и прогоняет их и они повинуются. Но ведь древние звери тоже когда-то бегали по лесам! Отец Хирва, мать Видяна, помогите мне! Зачем же я это делаю? Потому что мне кажется — нет, я уверена, — что я могу!»

Заунывная трель, похожая то ли на плач, то ли на тонкий щенячий вой, эхом отразилась от стен и угасла где-то под кровлей.

— О! Ты призываешь духов? — скорее почувствовал, чем догадался Аюр.

— Нет. Они и так здесь, — шепотом ответила Кирья. — Разве не чуешь? Я лишь хочу, чтобы они услышали меня…

— А меня они могут услышать?

— Они тебя слышат… С каким зверем ты хочешь говорить? — Кирья вспомнила, как Мазайка протягивал ладонь мамонту, а тот касался ее длинным носом. — Прикоснись к нему!

Аюр протянул руку, чуть поколебался и коснулся зубастого, со странными выступающими костями черепа.

Тем временем Мазайка переборол робость и все-таки прокрался в святилище, услышав трель волчьего манка. Он тут же понял замысел подруги, и волосы у него встали дыбом. Как Кирья решилась на подобное?! Она сошла с ума? Мало того что девчонка вошла в запретное святилище, так еще пытается звать духов, как он зовет Дядек! Да они же разорвут ее в клочья и пожрут ее душу!

Ни Аюр, ни Кирья не обратили на него внимания. Они вообще не заметили его. Затаив дыхание, они смотрели на череп, чувствуя одно и то же — как просыпается спящий дух, как загорается в глазницах незримый голодный огонек и мертвый зверь начинает оглядываться…

Ничего ужаснее Мазайка в своей жизни не видел. Забыв про царевича, дудочку и подругу, он попятился, выскочил из святилища и кинулся прочь — только пятки засверкали. Перескочил через каменную изгородь, почти скатился с горки, чуть не сшибив поднимавшегося вверх человека, и через миг исчез в лесу.

— Спрашивай его, — прошептала Кирья, завороженно глядя на череп чудовища.

— Ты меня видишь, зверь? — с вызовом произнес Аюр. — Я хочу забрать твой череп и повесить его на стену в пиршественном зале Лазурного дворца!

Он замер в ожидании ответа.

— Я слышу его, — прошептала Кирья. — Слышу! Дух говорит: «Я не твой зверь. Твой уже ищет тебя! Скоро встретишь его — у него и заберешь череп. Если сможешь…»

— А где? Где?!

Кирья закрыла глаза, прислушиваясь… И вдруг позади кто-то сказал резким голосом, одним его звучанием прогоняя чары:

— Тебе не стоит оставаться здесь, солнцеликий.

Кирья вздрогнула от неожиданности и отступила к стенке, спрятав дудочку за спину. Аюр же испытал приступ жгучей досады. Он узнал этот голос. Ну конечно же, Ширам! Как не вовремя! Кто бы еще мог так быстро найти его и подкрасться так неслышно? Кто еще осмелился бы указывать наследнику престола, что ему следует делать?! Последняя мысль взбесила его.

— Что ты здесь делаешь, Ширам? Я тебя не звал!

Он повернулся и наткнулся на холодный взгляд, устремленный ему меж бровей.

— Надо возвращаться, — жестко сказал накх.

— Вот и ступай! — сердито бросил Аюр. — Возвращайся. Я буду здесь столько, сколько захочу, и вернусь, когда захочу. Не мешай мне!

— Твой светозарный отец, царевич, велел мне беречь тебя от всякой беды…

— Тогда иди к воротам и оберегай меня там! — съязвил Аюр.

Саарсан, казалось, не слушал его.

— Даже если эта беда, — продолжал он, — скверный нрав наследника престола…

Он быстро протянул руку и коснулся шеи Аюра чуть выше ключицы. Он лишь слегка надавил, но царевич вдруг осел безвольным кулем. Ширам подхватил его, взвалил на плечи и вышел из святилища, бросив ледяной взгляд на замершую в углу Кирью.

У мостков ждали встревоженные ловчие. Они то и дело оглядывались, пытаясь отыскать, откуда исходит опасность. Они чувствовали ее где-то поблизости тем не поддающимся осмыслению чутьем, которым умные псы находят дорогу среди метели. Завидев спускающегося Ширама с ношей на плечах, они бросились ему на помощь.

— Царевич просто устал и спит, — успокоил их накх. — Несите его бережно, чередуясь. Не трясите…

Он вдруг ясно почувствовал чей-то взгляд и резко повернулся, выдергивая из широкого пояса заточенную метательную пластину.

На опушке леса стоял Толмай.

Мысли саарсана заметались — надо было быстро что-то с этим делать. Давно ли тут стоит вождь? Попал сюда случайно или ингри следили за ними? Что он видел? Да уж достаточно, чтобы понять — святилище осквернено, запрет нарушен!

Любой, кто сражался с дикарями, знал, как опасно порой бывает трогать их богов…

Ширам встретился взглядом с большаком. Тот стоял с непроницаемым видом, поглаживая бороду, но накху почудилась тень неуверенности на его лице. «Да и он, похоже, не знает, как поступить», — понял Ширам и подошел к нему вплотную.

Большак вряд ли желает огласки — иначе бы он стоял тут сейчас не один…

— Царевич гулял по лесу, — накх сразу взял быка за рога, — и случайно забрел к святилищу.

— Гулял, — буркнул Толмай. — Угу. Ночью по лесу.

— …и на него напали волки. Стая загнала его в охотничье святилище…

— Стая охраняет святилище! Они бы не стали… — начал Толмай и прикусил язык. Он не знал, как много арьяльцам известно о Дядьках. Но воспитатель царевича, кажется, не заметил его оплошности.

— Волки напали, — повторил Ширам. — И царевич был вынужден укрыться там, чтобы его не сожрали.

— Ему нельзя было туда входить, — мрачно сказал Толмай.

— Он должен был позволить себя растерзать?

Большак промолчал.

— Мне представляется, что все это лишь досадное недоразумение, — продолжал Ширам. — Лучше, если в деревне об этом никто не узнает. Зачем делать нашу жизнь тяжелее и короче?

Толмай скривился.

— И что скажут твои сородичи, если узнают, что в запретном святилище побывала твоя дочь? — добавил накх.

— Ну я-то, допустим, промолчу, — угрюмо ответил большак. — Но святилище осквернено. Малец пробудил и выпустил очень опасных духов. Теперь они разбредаются по нашим лесам. Нужно отменить охоту…

— Я прикажу нашему жрецу-огнехранителю провести очистительный обряд, — перебил его Ширам. — Бог-Солнце ариев куда сильнее всякой нечисти…

Тут ему еще кое-что пришло на ум. Ухмыляясь, саарсан сказал:

— Отрекитесь от лесных богов, возведите алтарь Солнца, запалите Священный Огонь — и можете спать спокойно: лесные духи и близко к вам не подойдут.

Толмай посмотрел на него диким взглядом. Чего хочет этот чужеземец?

— Послушай меня, наместник Затуманного края, я говорю дело. Поставьте алтарь бога Солнца, а свои раскрашенные пеньки выкиньте. Вы же теперь подданные Аратты, а значит должны чтить Исварху как первого среди богов. Обдумай мои слова и поговори с нашим жрецом Хастой — он подскажет, что делать…

«Ну мы и влипли с этими чужаками! — ошеломленно подумал Толмай, провожая взглядом уходящих в лес арьяльцев. — Вот уж поистине: начнешь кормить волка с рук — накормишь руками! И ведь это только начало…»

Глава 16
Торжество справедливости

Когда перед воротами острожка появился Ширам, сопровождаемый охотниками, которые несли на самодельных носилках неподвижное тело Аюра, вспыхнувший было крик ликования разом стих. Идущий впереди мрачный, как грозовая туча, накх смотрелся сущим дивом. Похоже, добрых вестей ждать не приходилось.

— Что с Аюром?! — выскочил навстречу Джериш.

— Царевич устал и спит. — Саарсан отодвинул его и проследовал внутрь. — Несите его в шатер, устройте на ложе. Хаста! Где Хаста?

Рыжий жрец тотчас появился перед ним.

— Я здесь, маханвир!

— Помоги царевичу избавиться от сонной одури. И дай ему какого-нибудь снадобья, чтобы прояснить разум.

— Сейчас, сейчас, все будет сделано! — заторопился Хаста, не менее Джериша, хотя и по другим причинам, радующийся возвращению наследника.

Выслушав ответ, Ширам мгновенно забыл о жреце и вернулся к застывшему неподалеку главе жезлоносцев.

— Когда я уходил, то велел казнить стража, прозевавшего исчезновение царевича. Все ли готово?

Джериш нахмурился:

— Эй, эй, не горячись, Ширам! Слава Солнцу, царевич жив. Поверь, я хорошенько проучил растяпу. До конца дней будет помнить!

— Не сомневаюсь, — резко оборвал его Ширам. — Конец его дней наступит сегодня.

— Послушай, — подавляя злость, ответил Джериш. — Этот парень, Арун, — он самый молодой из моих жезлоносцев, это его первый поход…

— Тем лучше, что он сразу доказал свою непригодность. В другой раз он прозевал бы вражеских лазутчиков в осажденной крепости.

Джериш с трудом сдерживал бешенство, в душе сетуя на злополучную судьбу, заставляющую его договариваться с каким-то там накхом.

— Арун из очень знатной и влиятельной семьи. Его отец лично просил государя взять сына в поход, чтобы Арун стал товарищем Аюру не только на пирах, но и по оружию… Разве ты не понимаешь? Хотя куда тебе понять, ты не арий…

— Все это не имеет значения. Воин совершил тяжелый проступок, — сказал Ширам, холодно глядя на него. — Из-за его невнимательности государь едва не лишился сына, а мы — чести. Он должен быть казнен.

— Это я решаю! — огрызнулся Джериш. — Он — мой человек!

— И ты, и я, и он — люди государя. Но своим словом государь наделил меня правом карать или миловать в этом походе. Ты смеешь мне противиться?

Джериш сжал кулаки. Он не хуже Ширама знал, чего заслуживает виновный. Но подчиниться воле накха?!

— Ты сам знаешь, что следует сделать, — вторя его мыслям, произнес Ширам. — Так что же медлишь? Зачем споришь со мной?

— А если я поступлю по-своему?

— Тогда это будет мятеж, и я убью тебя, — бесцветным голосом сообщил Ширам.

— Даже так? — прошипел Джериш. — А не побоишься встать один против нас всех?

Ширам отвернулся и зашагал прочь.

— Эй, ты не ответил!

Саарсан повернулся и бросил через плечо:

— Казнь состоится, как только проснется царевич. Выбирай — казнить одного виновного или тебя вместе с ним?

— Для этого тебе придется убить каждого из нас!

— Хорошо, — отворачиваясь, сказал Ширам.

Джериша словно окатило холодной волной. Он почувствовал решимость противника — устрашающую решимость. Накху не было дела, умрет он или будет жив, удастся ли ему убить одного, всех — или же никого. Он был готов делать то, что считал правильным, до последнего вздоха и, умирая, вцепиться в горло.

Предводитель Полуденных Жезлоносцев был храбрецом, нередко ставившим жизнь на кон и ради службы, и ради забавы. Но сгинуть ни за что, бесславно сложить голову в какой-то глуши… И Джериш невольно отступил, понимая, что, пожалуй, не готов зайти столь далеко в утверждении своей правоты.

От этого нового ощущения ему стало жутко. Впервые в жизни он осознал, что проиграл бой, не начав его.

— Если желаешь, — услышал он как сквозь туман, — можешь казнить своего человека по обычаю ариев. Он ведь опозорил Жезлоносцев Полудня. А если нет, я сам это сделаю — так, как за подобное казнят у нас.

— Как? — глухо отозвался Джериш.

— Велю согнуть две березы, привяжу к ним руки виновного, затем отпущу. — В голосе Ширама, как и прежде, не было слышно ни злобы, ни радости.

— Нет, — ответил подавленный воин. — Я займусь этим сам.

Аюр открыл глаза и оглянулся. Свод шатра, мягкая перина, набитая лебяжьим пухом… Он приподнялся на локте. Неужели ему все приснилось? Заболоченная старица, святилище на каменном яйце, распростершее крылья чудовище с мордой крокодила…

Он протянул руку и потрогал край шатра рядом с ложем — так и есть, разрез! Значит, не приснилось. Но как он тут очутился?

Царевич попытался вспомнить свой «сон». Волчья стая, появившаяся из леса и столь же внезапно исчезнувшая… Черепа и шкуры неведомых чудовищ… И леденящее чувство, будто кто-то смотрит холодным, плотоядным взглядом, словно готовясь разорвать на куски…

Он передернулся и крикнул:

— Эй, слуги, я проснулся!

Но никто не вбежал с радостными улыбками, будто приветствуя восход солнца в его лице. Никто не предложил наследнику воду для омовения и одежду на выбор. Полог шатра отдернулся, и вошел Ширам, еще более мрачный, чем обычно.

— Ты? Почему ты? — удивился царевич.

— Я помогу тебе одеться, а затем прошу проследовать на церемонию, которая не может без тебя состояться.

Царевич еще раз смерил телохранителя озадаченным взглядом.

— Хорошо…

Он протянул руку накху:

— Помоги мне встать. Сегодня меня отчего-то мутит…

Ширам кивнул, поднял царевича на ноги и кликнул слуг.

— Давайте побыстрее.

Не успела заладившая свою песнь в соседнем лесу кукушка устать от собственного голоса, как Аюр был уже готов принять участие в церемонии. Сопровождаемый саарсаном, он направился в дальний конец острожка. У шатра Жезлоносцев Полуденной Стражи на площадке, где всякий день происходило обучение тонкостям ратного искусства, стояло высокое кресло. Возле него почетной стражей стояли два арья в полном вооружении. Аюр увидел их и невольно содрогнулся. Это были вчерашние стражники, задремавшие у стены. Но узнать их было почти невозможно — лица обоих напоминали жуткие маски. Глаза, будто обведенные черным, скулы с багровыми кровоподтеками…

Царевич ошеломленно глянул на идущего рядом Ширама. Всякий знал, что ударить ария по лицу, как и дернуть накха за косу, — это прямой путь на тот свет.

— Что здесь происходит?

— Казнь, — ответил Ширам. — Воин, по вине которого подвергся опасности сын повелителя, подлежит смерти.

— О ком речь? — не сразу понял Аюр. — Подлежит смерти? Кто, Арун?!

Царевич застыл на месте, прикусив губу, но вовремя нашелся:

— Но ведь это в боевом походе, а у нас охота!

— У тебя охота, солнцеликий. А я и все они, — он указал на стоящих поодаль угрюмых ариев, — в боевом походе.

— Даже если так, я помилую его!

— Лишь государь может миловать в таком деле. И за всю историю Аратты ни один из твоих высоких предков не воспользовался этим правом. Ибо всякий знал, что войско стоит на порядке и повиновении. Даровав жизнь виновному — подвергаешь опасности остальных. Поэтому воин, который так плохо сторожил твой шатер, должен умереть.

— Я сам знаю, что должно, а что нет! — вспылил Аюр.

Он хотел еще что-то добавить, но вдруг понял, что ему нечего возразить саарсану, потому что тот прав. Царевича снова замутило, в коленях возникла противная слабость. Он скорее упал, чем сел в кресло.

— Но ведь это была моя затея, — через силу пробормотал он. — Я сам ушел…

— Именно поэтому воину дозволено умереть достойно. Вы готовы? — повернулся накх к Джеришу.

Тот метнул на него полный ненависти взгляд, подошел к застывшему у его палатки безоружному арию, достал из ножен на поясе кинжал и протянул ему. Знатный юноша, годами не старше Аюра, растерянно смотрел по сторонам с таким видом, словно оказался в дурном сне.

— Верни свою душу Господу Исвархе. Да очистит ее от земной скверны бронза твоего клинка, — произнес Джериш ритуальные слова. — Все мы смертны, но земляные люди уходят в землю, арии же возвращаются на небо — домой…

Арун с ужасом посмотрел на него, принимая оружие. Он тоже знал, как должно себя вести, и пытался бодриться, но как будто все никак не мог поверить, что все это происходит по-настоящему. Ему прежде не приходилось терпеть страдания более тяжкие, чем пропущенные удары в учебных боях; вся его жизнь состояла из радостей и увеселений. Он бросил отчаянный взгляд на Аюра, которому был давним приятелем и сотоварищем по придворным развлечениям, — тот отвел глаза…

Юный арий дрожащими руками поднес острие к ямке в основании горла, закрыл глаза и глубоко вздохнул, готовясь совершить то, о чем много раз слыхал, вчуже восхищаясь высоким мужеством обреченных воинов. Стиснув зубы, он ухватился двумя руками, чтобы одним махом вонзить клинок по рукоять. Текли мгновения, но Арун оставался недвижим, только руки у него дрожали все сильнее… И вдруг кинжал вывалился из них и упал на землю.

— Не могу, — одними губами прошептал он.

— Воин проявил трусость, — бесстрастно произнес Ширам.

Джериш подобрал с земли кинжал и едва удержался, чтобы не метнуть его в говорящего.

— Он проявил трусость, — с нажимом повторил накх.

— Да, — хрипло ответил глава жезлоносцев.

Он вернул кинжал в ножны и сделал знак своим воинам.

— Ты больше не человек — ты заяц. — Джериш плюнул в лицо обреченному на смерть. — Беги!

— Нет! — жалобно простонал Арун.

— Беги!

Огромный арий рывком повернул молодого воина к себе спиной и дал пинка. Обреченный метнулся в одну сторону, в другую… Защелкали тетивы, раздался крик боли… Шесть стрел почти одновременно пробили его руки, столько же — ноги, еще одна вонзилась в спину на ладонь выше пояса. Последним выстрелил Джериш. Его стрела, оперенная белыми перьями с золотым обрезом, вонзилась Аруну прямо в затылок, и тот ничком рухнул на землю.

— Восславим торжество справедливости! — нараспев произнес Ширам ритуальную фразу.

От этих слов, которые обычно выкрикивал палач после казни, Аюра чуть не стошнило прямо на шитый золотом плащ.

— Ты бледен, солнцеликий. Помочь дойти до шатра? — предложил накх.

— Я сам, — бездумно глядя на утыканного стрелами приятеля, отозвался царевич.

«Что же это такое? — крутились мысли у него в голове. — Зачем Ширам все это устроил? Неужели накхи в самом деле нас так ненавидят? Вот я вернусь и все расскажу отцу…»

Но что именно «все», он и сам не мог бы сейчас сказать.

Мазайка бежал по лесу, пока его несли ноги. Перескакивал через замшелые стволы, с треском ломился через подлесок, спотыкался, вскакивал и несся дальше. И хотел бы, да не мог остановиться. Когда наконец его ноги подломились от усталости, только тогда упал в черничник, задыхаясь и глотая воздух. Никогда в жизни он так не бегал и так не боялся. Наверно, так лосенок убегает от волка. Не осталось в нем человека, лишь насмерть перепуганный звереныш, на которого взглянул, облизываясь, ужасный хищник…

Первые несколько мгновений Мазайка просто бессильно лежал в чернике, переживая восхитительное чувство — жив, спасен! Зверь из Бездны не догнал его! Но, отдышавшись, он пришел в себя, и волчьего пастушка охватил жгучий стыд. Убежал! Кирью бросил!

«Надо вернуться», — подумал было он. Но при одной мысли об этом у него вновь отказали ноги и страх снова проснулся в сердце. А если он не спасен? Если звериные духи сейчас разбредаются по всему лесу, если идут по его следу?!

Рука его поползла к поясу, пытаясь нащупать дудочку. Позвать Дядек, они защитят… А дудочка-то осталась у Кирьи. «Если она жива, если звериные духи ее послушались, — подумал Мазайка, — теперь это ее дудочка».

Шевельнулись кусты можжевельника, и оттуда вышел волк. Мазайка узнал вожака своей стаи. В лучах восходящего солнца он казался голубовато-серым. Что привело его сюда? Дядьки были ночными зверями, в это время они уже спали в норах… Волк подошел к нему, обнюхал, ткнув мокрым носом в щеку. Позади мелькнул еще один, потом другой. Стая окружила Мазайку, а тот не мог даже встать на ноги — с трудом сел, упираясь руками в землю.

— Это вы, мои друзья… Как хорошо, что вы здесь!

Он привычно потянулся к сумке с лакомствами. Не нашел, привстал и поднял руку, чтобы потрепать вожака за ухом. Но волк вдруг попятился и не дался.

— Ты чего? — удивился Мазайка, глядя, как поднимается губа у волка, обнажая острые клыки. — Ты что, не узнаешь меня?

Страх больно уколол его. «Они что, в самом деле не узнают меня без манка? Или не хотят знать… такого? Какой теперь из меня волчий пастух?! — страдая от стыда, подумал мальчик. — Волчий пастух не знает страха. Он не удирает, утратив всякий разум. Кто я теперь?!»

Вот уже и другие волки вздыбились и обнажили клыки. Со всех сторон вокруг Мазайки слышалось угрожающее ворчание…

Парня внезапно охватила такая злость на себя, что даже страх исчез. «Да пусть хоть сожрут! Жизнь труса никому не нужна!»

Стая плотным кольцом окружила своего пастуха. Рычание становилось все громче и грознее… И тут Мазайка понял, что они рычат вовсе не на него.

Не очень близко, но и не слишком далеко, полускрытое деревьями, брело на четырех ногах высоченное, горбатое существо с низко склоненной большой головой. Вроде лось? Нет, не лось… А кто?

Волки рычали. Существо остановилось. Раздался ответный низкий, раскатистый рык. От этого звука Мазайка взмок от пота за один миг. Существо двинулось дальше и исчезло в лесу.

— Явилась, ну надо же! Так рано пришла, солнце едва взошло! — съязвил Учай, увидев тихо прокравшуюся в избу Кирью. Младший сын Толмая страдал с похмелья и с радостью проспал бы до самого полудня, если бы не отец. — И где вас с этим волчьим пастушонком нечистая сила всю ночь носила? А изба брошена! Печка не топлена! Лосиха не доена!

Урхо беспечно храпел на своей лежанке. Со двора доносился плеск — отец умывался из кадки с дождевой водой. Учай сел на лавку, уронил голову на руки:

— Ух, как мне плохо-то… Проклятые арьяльцы, все они виноваты, нарочно опоили…

Кирья молча вытащила из печи котелок с кашей, поставила на стол, схватила бадейку и побежала в хлев доить исстрадавшуюся лосиху. В сенях она едва не столкнулась с отцом. Проскочила мимо, бросив на него опасливый взгляд. Неужели он ничего ей не скажет? Ведь знает же, где она была нынче ночью!

Толмай вошел в избу, сел на лавку, достал ложку и принялся есть из горшка остывшую кашу с грибами, не кликнув к столу детей. На душе у него было скверно. Чужаки нагло вторглись в Дом Хирвы, нарушив все запреты и оскорбив богов, — а он промолчал! И последний разговор с Ширамом ясно показал большаку, что придется еще многое молча проглотить, что это только начало «дружбы» между Ингри-маа и Арьялой. Хороша дружба волка с зайцем!

«Хоть бы Дядьки унесли этого царевича! — с крайней досадой думал он. — И зачем только Мазайка отозвал их?» Впрочем, что остановить стаю, что дать ей напасть на мальчишку, было одинаково плохо. Надо было перехватить святотатца раньше. Но сейчас уже ничего не вернешь…

Одно ясно — никому в деревне ничего не говорить. Пусть себе чужаки охотятся. Скоро они уйдут в свою Арьялу и все станет по-прежнему.

А тут еще и Кирья! Толмай бросил мрачный взгляд на дочь, которая хлопотала по хозяйству, украдкой поглядывая на отца, и чуть не застонал. Ну что с ней делать! Заявилась в святилище, которое женщинам и упоминать-то нельзя! Верно говорила эта ведьма Локша: у Кирьи отравленная кровь, которая навлечет на ингри несчастья! Надо было отдать ее в кереметь, пока брали.

С другой стороны — как не пожалеть дитя? Толмай вспомнил, как долго его покойная жена мечтала о дочери, как носила дары в кереметь, как молила о ней Мать-Видяну… Как старшая добродея сказала: «Не проси богов о дочке, в ваш род она счастья не принесет!» Но жена не послушалась ее — и умерла родами…

А спустя недолгое время на богатом птицей озере, неподалеку от Дома Хирвы…

— Учай, — окликнул большак сына, — ты сидя задремал, что ли? Ступай готовь лосиную сбрую. Да умойся, а то и на человека-то не похож…

Младший сын провел рукой по лицу и с тяжким вздохом вышел из избы. Толмай отложил ложку.

— Иди сюда, дочка, — позвал он Кирью. — Я расскажу тебе сказку.

Кирья с опаской присела на край скамьи.

— Было это или не было, — начал Толмай, — жил в лесном краю один охотник. Раз пошел он бить птицу на дальнее озеро. Мало кто из других охотников в те края забирался — озеро считалось нечистым. Но охотника грызло жестокое горе, и не было ему до нечисти никакого дела…

Кирья подняла голову и удивленно взглянула на отца. А тот, словно во сне, продолжал:

— Пришел он на озеро, а там от перелетных гусей — белым-бело. И только он изготовился стрелять, как пала с неба черная тень…

…озеро вдруг словно вскипело. Крики, гогот, брызги, хлопанье крыльев! Гуси заметались в ужасе, начали забиваться в камыш. Несколько мгновений — и там, где от птицы не было видно воды, снова простерлась, понемногу успокаиваясь, озерная гладь. Переполох сменила мертвая тишина.

Толмай, не понимая, в чем дело, вжался в землю, держа стрелу на тетиве.

И тут слово тень накрыла солнце. Охотник поглядел наверх и увидел, как, широко раскинув перепончатые крылья, кружит над берегом неописуемое чудовище. Голова и тело огромной ящерицы, черные крылья нетопыря — таких существ земля не рождала, только Бездна! Но не на гусей охотилось чудовище и не на него, Толмая, — оно уже несло в пасти добычу и лишь выбирало удобное место, чтобы сожрать ее.

Хлопая крыльями, ящер опустился на берег, бросил на песок свою ношу и принялся раздирать ее когтями.

Толмай сидел тихо. Он и не собирался обнаруживать себя, только смотрел во все глаза. Экое диво! Кому рассказать — не поверят! А что оно там потрошит? Охотник чуть приподнялся, стараясь оставаться незаметным. Он разглядел нечто вроде плетеного короба, видно крепкого, поскольку он не поддавался когтям. Рассерженный ящер с силой рванул лыко — из короба донесся детский плач.

Тут уж Толмай долго не раздумывал. Он отложил стрелу на птицу и кинул на тетиву широкий острый срезень. Ящер заметил его движение и с шипением вытянул шею, распахивая зубастую пасть. Приподняв кожистые крылья, он с угрожающим видом качнулся в сторону охотника, отпугивая от своей добычи.

Толмая же занимало только одно — какая у него шкура. Если там твердая чешуя — дело плохо…

Он быстро встал во весь рост и выстрелил раз, другой. Ящер вскинул крылья, издал жуткий крик и бросился на обидчика. Но еще две стрелы ударили его в воздухе. Чудовище упало в камыши, побилось там и померло.

— Оказалось, шкура как шкура, — со вздохом закончил Толмай. — Только голая. И вовсе не чешуя…

— Батюшка, а в коробе-то что было? — затаив дыхание, спросила Кирья.

— Да ты, — просто ответил он.

«Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю, — хмуро думал охотник, глядя на вытаращенные глаза дочери. — Была бы ты обычной девчонкой, прожила бы жизнь без этого знания. Вышла бы замуж, нарожала деток и в свое время ушла бы к предкам, так и не узнав, что они тебе чужие по крови… Но обычных девчонок не приносят чудовища… Они не лезут в святилище, куда не всякий муж войти осмелится… И не выкрикивают во сне заклинания на неведомом языке…»

В избу вошел Учай, сгибаясь под тяжестью лосиной упряжи. Свалил ее на пол и бросил завистливый взгляд в красный угол, где в окружении деревянных лупоглазых духов-хранителей сияла бронзовая скорлупа, подаренная Толмаю Аюром.

— Ну до чего хороша! — протянул он. — А мне только пряжку на пояс подарили. Наденешь ее на охоту?

— Конечно, — кивнул Толмай. — Надо уважить гостей… Да и защита нам понадобится.

— А Урхо что дрыхнет?

— Урхо с нами не пойдет. Надо кому-то остаться, если…

— Если что? — подозрительно спросил Учай.

— Если боги не будут к нам милостивы, — угрюмо закончил вождь.

Он встал, взял в руки бронзовый панцирь и с помощью сына приладил его на себя. Таким — грозным и красивым, как сам бог Хирва, — навсегда запомнила Кирья отца.

Назад: Глава 8 Первая встреча

Дальше: Часть 2 Беличий плащ

Глава 14 Огонь глаз

Глава 15 Дом древних зверей

Глава 16 Торжество справедливости