Книга: Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Назад: (Не)святая Троица: изображая неизобразимое
Дальше: Алхимические святые
«Профессии» Иисуса Христа
В Средневековье, когда профессия чаще всего передавалась по наследству, она намного сильнее, чем в другие эпохи, определяла социальный статус человека; некоторые занятия считались особо угодными Богу, а другие, наоборот, грешными и презренными. Неудивительно, что и рассказывая о Богочеловеке, популярные в Средневековье апокрифы повествовали о ремеслах, которыми занимался Христос и его родственники. Все знают, что Иосиф, муж Марии и приемный отец Христа, был плотником. Во многих апокрифических историях говорится о том, что Иисус ему помогал и тоже работал с деревом. Но откуда тогда взялись средневековые изображения, где он давит виноград, работает красильщиком, выступает в роли воина или палача, купца или аптекаря? Что это за странные для Богочеловека профессии?
Несмотря на то, что образ Христа, который господствовал в средневековом искусстве, был предельно возвышен и далек от всего повседневного, многие мастера, вслед за апокрифами, рассказывают не просто о детстве Иисуса, а о его проказах, о том, как он ходил в школу, помогал родителям по дому, работал у красильщика и пр. Даже те роли, которые традиционно отводились Христу в Евангелии – проповедника, чудотворца или судии – с помощью разных бытовых деталей осовременивались, чтобы стать ближе и понятнее верующим. Кроме того, стремясь донести суть евангельского послания, художники, вслед за богословами, активно использовали «профессиональные» аллегории. В них Спаситель предстает в облике воина, поражающего врагов; крестьянина, просеивающего пшеницу; врача, рассматривающего колбу с мочой пациента, и т. д. Иногда само тело Христа становилось метафорой, и он представал уже не как работник, а как результат чьего-то труда: вино, корабль, пергамен или даже кусок жареного мяса… Все эти образы не только приближали божественное к жизни людей, но и показывали, что Бог присутствует повсюду, покровительствуя труду и даруя его плоды.
Иисус: работник с детства
Новый Завет был фундаментом, на котором строилась биография Христа, но о многом (например, о его детстве) он вовсе не говорил или рассказывал слишком кратко. Пробелы, оставленные в Писании, заполняли многочисленные апокрифы. Они играли ту же роль, что в современном кино сиквелы и приквелы, и повествовали о том, что было до или после событий, о которых можно было прочесть в канонических Евангелиях. На некоторые из апокрифических преданий, которые в чем-то противоречили «официальной» версии событий или были полны фантастических подробностей, не внушавших доверия клирикам, Церковь смотрела неодобрительно и прямо запрещала их распространение. Однако другие апокрифы – скажем, те, где говорилось о жизни Святого семейства, – пользовались большой популярностью. Многие сюжеты христианской иконографии (например, Сошествие Христа во ад) и даже церковные праздники (как Вознесение Девы Марии) возникли под влиянием апокрифических преданий, для которых в Новом Завете трудно найти опору.
Одним из самых востребованных апокрифических сюжетов стала история детства и юности Иисуса. В II–VI вв. появляются т. н. «Евангелия детства Спасителя». В них Христа стремились изобразить похожим на обычного ребенка: он помогал родителям по дому, ходил в школу и даже подавался в ученики к ремесленнику. Однако эта повседневность, конечно, была проникнута чудесами, которые неустанно творил Иисус – истинный человек и истинный Бог.
Как и было заведено, он уже с детства начинает работать – сперва вместе с отцом. В рассказе о жизни Христа гностика Иустина (II в.) упоминается, что тот в двенадцать лет был подпаском и следил за стадом овец. Эта история, вероятно, родилась из привычного обозначения Иисуса как «доброго пастыря». Ведь в Евангелии он, наставляя на добрый путь все «стадо», всех без исключения людей, включая грешников – «заблудших овец», говорил о себе: «Я есмь пастырь добрый […] Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь» (Ин. 10:13–16). У Иустина эта аллегория переосмысляется в буквальном духе, и юный Иисус становится пастушком. В Арабском Евангелии детства Спасителя Сын Божий превращает спрятавшихся от него детей в козлят, а их матери, убоявшись его могущества, молят его о пощаде и называют «истинным пастырем».
В гностическом тексте III–IV вв. «Пистис София» упоминается, что юный Спаситель помогал отцу ставить подпорки в винограднике. Этот эпизод из жизни Христа мог толковаться в аллегорическом смысле. Вслед за словами, с которыми Сын Божий обратился к ученикам, протянув им чашу («пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета» – Мф. 26:27), Церковь соотносила евхаристическое вино с кровью Христовой. Вот почему устроение им виноградников символизировало его работу по спасению человечества. В похожем духе интерпретировался и чудесный урожай, который маленький Иисус, как рассказывалось в апокрифах, вырастил всего из одного зернышка: даже в юном возрасте Спаситель выступает сеятелем веры.
415 а. Клостернойбургское Евангелие. Австрия, ок. 1340 г. Schaffhausen. Stadtbibliothek. Cod. Gen. 8. Fol. 26r
Иисус распиливает бревно вместе с подмастерьем отца: мальчик сам не справился с этой работой, и юный Спаситель решил ему помочь.
В Евангелии от Матфея сказано, что Иосиф был плотником (13:55), а евангелист Марк (6:3) называет плотником и самого Иисуса. Апокрифы рассказывали, что, пойдя по стопам отчима, он уже с самых младых ногтей преуспел в его ремесле (415). В «Арабском Евангелии детства» Спасителя говорится даже о том, что Иосиф был плохим работником по той причине, что «всякий раз, как Иосифу нужно было что-то сделать – размером в локоть иль в три четверти локтя, длиннее того иль короче, шире иль уже, – Господь Иисус лишь протягивал руку к той вещи, и она становилась такой, как требовалось Иосифу». Однажды Христос помог приемному отцу исправить ошибку в чертежах трона, который оказался недостаточно широк: ребенок схватился за него, потянул, и трон сделался нужного размера.
415 b (LXIII). Мастерская плотника в Назарете. Боливия, XVIII в. New York. Brooklyn Museum. Frank L. Babbott Fund. № 43.112
Иисус вместе с отчимом пилит доску, в то время как ангелы заняты другими плотницкими работами. Такие изображения, видимо, прославляли не только Святое семейство, но и те ремесла, которые на них доверялись ангелам или святым.
На некоторых средневековых иллюстрациях к раннехристианским апокрифам о детстве Спасителя он помогает родителям с домашней работой, стирает белье, разжигает очаг или подает на стол (416). Традиция таких изображений, где юный Иисус занят домашней работой, дожила до недавнего времени. На них Святое семейство предстает как идеал для всякой семьи, а прилежный отрок Иисус (который, например, подметает полы) становится образцом поведения для любого ребенка.
В одном из апокрифов рассказывалось о том, что семилетнего Иисуса отдали в подмастерья к тивериадскому красильщику. С этим связана весьма комичная история. Однажды мальчику не терпелось скорее уйти домой от ненавистной работы, и он со злости бросил все ткани в чан с индиго. Расстроенный красильщик начал было ругать непослушного ученика, однако Христос, вытаскивая ткани обратно, чудесным образом поменял их цвета на необходимые (в некоторых версиях его об этом просит раздосадованная Дева Мария) (417). Эпизод с чаном особенно полюбился средневековому цеху красильщиков, которые считали Иисуса одним из святых покровителей своего ремесла.
416. Холкхэмская Библия. Великобритания, ок. 1327–1335 гг. London. British Library. Ms. Add. 47682. Fol. 18r
417. Деяния Спасителя в детстве. Великобритания, ок. 1315–1325 гг. Oxford. Bodleian Library. Ms. Selden Supra 38, pt. 1. Fol. 26v, 27r
Иисус в роли подмастерья красильщика.
В апокрифах Христос предстает способным работником, однако нельзя сказать, что он всегда был примерным учеником. Как рассказывается в Евангелии детства от Фомы, Спасителя трижды отдавали в школу, и трижды это кончалось полным провалом. Учителя пытались наставлять ребенка грамоте, но Иисус выводил их из себя своими познаниями, несвойственными для столь малого возраста. Когда один из наставников ударил божественного ученика по голове, тот сразу же его умертвил (418).
418. Клостернойбургское Евангелие. Австрия, ок. 1340 г. Schaffhausen. Stadtbibliothek. Cod. Gen. 8. Fol. 28v
Учитель с розгами в руках собирается побить Христа за неповиновение. Через мгновение наставник умрет.
Профессиональные атрибуты Бога
Изображая деяния Бога – демиурга, чудотворца, проповедника, судии и т. д. – христианские мастера часто вручали ему современные (для их эпохи) инструменты и атрибуты. В искусстве поздней Античности, дабы зрителю было понятно, что Иисус творил чудеса, его иногда рисовали с волшебной палочкой – орудием мага (419). В Средневековье Бог-Творец, который из ничего создает мироздание, часто держит в руках циркуль – инструмент архитектора и геометра (420); Христос, проповедующий перед народом, стоит за кафедрой в готическом храме, словно средневековый клирик, обращающийся к своей пастве (421), а трибунал Христа-Судии на некоторых изображениях обустроен так же, как обычный городской суд (422).
Иисус-«маг»
В III–IV вв. Иисус-чудотворец порой изображается с чем-то, напоминающим волшебную палочку или посох. С помощью этого предмета он умножает хлеба, превращает воду в вино, исцеляет больных или воскрешает Лазаря.
419 a. Фреска в катакомбах Петра и Марцеллина. Рим (Италия), III–IV вв.
Христос воскрешает праведного Лазаря.
Одни исследователи считают, что такие образы – рудименты языческой иконографии, а сам Христос был для недавних многобожников кем-то вроде мага. Однако американский историк религии Ли Джефферсон убежден, что прообразом для изображений Иисуса с посохом был пророк Моисей. Богословская традиция того времени толковала Новый Завет как своего рода «актуализацию» событий Ветхого, и Христос выступал в роли нового Моисея. А в его истории жезл, как известно, играл важную роль: сначала Господь, чтобы продемонстрировать свое могущество, превратил посох Моисея в змею (Исх. 4:1–5), а потом Моисей, спасая свой народ от войска фараона, поднял посох, и воды Красного моря разошлись перед израильтянами (Исх. 14:16). Все эти события были отражены в раннехристианской иконографии, и, изображая Иисуса с волшебной палочкой, художники могли ориентироваться на сюжеты, связанные с Моисеем. Позднее вместо палочки в руках Христа появится крест.
419 b. Диалог о похвале Святому Кресту. Монастырь Прюфенинг (Германия), ок. 1170–1180 гг. München. Bayerische Staatsbibliothek. Ms. Clm 14159. Min. 3
Моисей с посохом, превращающимся в змею. Крест, нарисованный рядом с пророком, напоминает о том, что он прообразует Христа.
Божественный архитектор
С XIII в. Бога, творящего Вселенную, все чаще стали изображать с циркулем, которым он размечает основы мироздания. В Евангелии Псевдо-Матфея маленький Иисус повторяет сцену Творения в миниатюре: он создает в глине озерца, а затем лепит из глины живых воробьев, несмотря на запрет работы в шаббат. На одном из средневековых изображений, иллюстрирующих этот сюжет, он, подобно Отцу, держит в руках циркуль.
Этот инструмент призван показать, что Бог упорядочивает мир согласно законам высшей гармонии. Символика, связанная с циркулем, потом особенно полюбилась масонам. Артели вольных каменщиков, выполнявших заказы Церкви, с XVII в. превратились в тайное общество. В масонских легендах происхождение строительного искусства возводится к самому Богу-Первостроителю: по цепочке оно передавалось от творца к Адаму, от него – к строителю ковчега Ною, затем к архитектору Вавилонской башни Нимроду, к Аврааму, Евклиду, Моисею, Соломону, Гермесу и в конце концов – к самим масонам.
«Сделал Он семь маленьких озер в глине, у каждого устроил по малой плотине, через которые входила вода реки по желанию Его и уходила обратно в ложе свое. Но один из детей, сын диавола, глядя с завистью на сооружения, по которым шла вода, разрушил их. И сказал ему Иисус: «Горе тебе, сын смерти, сын Сатаны! Ты осмелился разрушить работу, которую я сделал». И в тот же час умер тот, кто так поступил.
Тогда родители умершего возвысили голос свой в собрании против Марии и Иосифа, говоря: «Ваш сын проклял нашего, и умер сын наш». И когда услышали Иосиф и Мария жалобы родителей и негодование иудеев, сейчас же пошли к Иисусу. Но Иосиф тайно сказал Марии: «Что до меня, я страшусь сказать Ему, но Ты предупреди Его и скажи: зачем поднял Ты против нас народ и почему должны мы быть обремененными гневом оскорбленных людей?»
Тогда Матерь Его просила: «Не поступай так, Господи, чтобы весь народ не поднялся против нас». И Он, не желая огорчать Матерь Свою, ударил правой ступней Своей умершего и сказал ему: «Восстань, сын погибели, не достоин ты войти в покой Отца Моего, разрушив дела Мои». И встал умерший и вышел. И Иисус, облеченный могуществом, провел воду через плотины в малые озера свои».
Евангелие Псевдо-Матфея, VII в.
(Перевод И. С. Свенцицкой)
420 a. Древняя история до правления Цезаря. Париж (Франция), ок. 1390–1400 гг. Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. Ludwig XIII 3. Fol. 1r
Третий день творения: Бог создает растения. Для того, чтобы циркуль можно было заметить на небольшой миниатюре, он изображен преувеличенно крупным.
420 b. Деяния Спасителя в детстве. Великобритания, ок. 1315–1325 гг. Oxford. Bodleian Library. Ms. Selden Supra 38, pt. 1. Fol. 9r
Слева Иисус устраивает в глине семь маленьких озер, а мальчик, который в тексте зовется «сыном Сатаны», их разрушает. Справа изображена смерть обидчика. Чтобы показать, что перед нами мертвец, художник прибегает к необычному решению – переворачивает его тело вверх ногами.
Бог за кафедрой
В средневековых храмах кафедра требовалась для того, чтобы проповедника было видно и слышно всем прихожанам. В богословской традиции она уподоблялась горам, на которых Иисус прочел свои самые известные проповеди – Нагорную и Елеонскую. Поэтому на некоторых аллегорических изображениях Спаситель и сам иногда обращается к верующим с кафедры, каких в его времена, разумеется, не существовало.
421 a. Морализованная Библия. Франция, XV в. Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Français 166. Fol. 123v
Христос-проповедник между римлянами (под флагом Священной Римской империи) и иудеями (под воображаемым знаменем с демоническим драконом).
421 b. Альвизе де Донати. Принц и принцесса Прованса поклоняются Марии Магдалине, Марфе, Лазарю и Максимину, слушающим проповедь Спасителя. Италия, ок. 1508 г. Barcelona. Museu nacional d'art de Catalunya. № 064979-000
Встать, Страшный суд идет!
На бесчисленных изображениях Страшного суда Иисус восседает на Небесном престоле или на радуге, отделяя праведников от грешников. Однако иногда божественный суд разворачивается в декорациях, напоминающих средневековый зал заседания.
В аллегорическом сочинении «Белиал» (1382 г.) неаполитанский священник Якоб де Терамо описывал воображаемый суд, на котором Сатана пытается оспорить власть Христа над человечеством. Он инициирует против Бога процесс и отправляет туда своего представителя – демона Белиала, дьявольского «прокурора». Интересы Христа представляет Моисей, а судьей становится Соломон. Процедура, которой следовал этот суд, соответствовала реальной гражданской практике того времени, а иллюстрации к тексту показывали в подробностях основные этапы процесса: предъявление документов, подачу апелляции и пр.
422. Книга короля Модуса и королевы Рацио. Франция, XV в. Paris. Bibliothèque de l’Arsenal. Ms. 3080. Fol. 48v
Позже этот сюжет получил продолжение в «Книге короля Модуса и королевы Рацио», где перед читателем предстает процесс Рацио (Разума) против Сатаны, Мира и Плоти. На миниатюрах, украшавших рукописи этого сочинения, декорации, в которых разворачивается суд, похожи на реальные судебные залы: справа – огороженная сторона подсудимых, обвиняемый (Сатана), а также его пособники, демоны. Слева – сторона обвинения: в роли прокурора выступает сама королева Рацио.
Христос как метафора
На многих изображениях Христос предстает в облике воина, крестьянина, аптекаря или купца. Все это аллегорические «профессии», возникшие на основе различных библейских метафор. Никто не подразумевал, что Иисус из Назарета при жизни пахал землю, торговал в лавке или ходил на войну. Эти образы требовались для того, чтобы глубже разъяснить верующим суть его проповеди и открыть им дорогу к спасению.
Христос-Сеятель
Вслед за Евангелием от Луки (8:5–15), где Иисус рассказывает притчу о сеятеле («Вышел сеятель сеять семя свое, и когда он сеял, иное упало при дороге и было потоптано […] иное упало на добрую землю и, взойдя, принесло плод сторичный […] Вот что значит притча сия: семя есть слово Божие»), его самого стали изображать как крестьянина, который кидает в землю духовные семена.
Порой Спаситель держит в руках лопату для очистки зерна (423). Этот образ восходит к библейской метафоре «лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым» (Мф. 3:12). Такой атрибут был явно понятен средневековым крестьянам. После обмолота зерно черпали лопатой (сегодня вместо нее используют вентиляторы), поворачивали против ветра, и таким образом отделяли плевелы (сорняки) и шелуху от зерен. Иными словами, как лопатка помогает разделить нужное и ненужное, так и Господь на Страшном суде отделит праведников от грешников.
423. Фрагмент оклада книги. Кёльн (Германия), XII в. Köln. Museum Schnütgen
Христос держит лопатку для очистки пшеницы. Положение его рук напоминает о Распятии.
Христос-Воин
Несмотря на то, что Спаситель в Новом Завете проповедовал любовь к ближнему и призывал подставлять обидчику для удара другую щеку, его часто аллегорически представляли в облике воина, который сражается с силами тьмы или карает грешников.
Многие из этих образов были вдохновлены ветхозаветными стихами, где упоминается вооружение грозного Бога-Отца, его лук и меч (424 a):
«Я подъемлю к небесам руку Мою и (клянусь десницею Моею и) говорю: живу Я вовек! Когда изострю сверкающий меч Мой, и рука Моя приимет суд, то отмщу врагам Моим и ненавидящим Меня воздам; Упою стрелы Мои кровью, и меч Мой насытится плотью, кровью убитых и пленных, головами начальников врага» (Втор. 32:40–42).
424 a. Псалтирь Харли. Кентербери (Великобритания), XI в. London. British Library. Ms. Harley 603. Fol. 4r
Господь с мечом, луком и стрелами.
Другие изображения вооруженного копьем и облаченного в доспехи Бога (в облике Иисуса) иллюстрируют строки 90-го псалма: «на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона» (424 b). Этот образ символизировал триумф Господа над Сатаной и всеми его приспешниками.
424 b. Штутгартская Псалтирь. Франция, IX в. Stuttgart. Württembergische Landesbibliothek. Cod. bibl. fol.23. Fol. 107v
Христос-Воин, стоя на льве и аспиде, поражает последнего копьем. Точно так же выглядят многочисленные изображения, где архангел Михаил в доспехах вонзает копье в пасть змея или дракона-дьявола, лежащего под его ногами.
Воинственные образы Христа существовали не только в западном, но и в восточном христианстве. К примеру, на одной фреске XIV в. из Косово Иисус держит в руках «меч, отсекающий грехи» – это отсылка к его словам «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10:34–39). На некоторых русских образах «Сошествия во ад» Христос, спустившийся в преисподнюю, чтобы вывести оттуда ветхозаветных праведников и посрамить дьявола, предстает как воин с мечом и в доспехах.
В XIV–XV вв., когда Европу периодически опустошали эпидемии чумы («Черной смерти»), в католическом мире приобрели особую популярность изображения, на которых милостивая Дева Мария заступается за людей перед гневающимся Господом (в Италии их называли Madonna della misericordia). На них Бог-Отец, либо «подменяющий» его Христос, осыпает грешное человечество стрелами (во многих случаях они символизировали чумной мор как кару Господню), а милостивая Дева Мария укрывает людей своим широким плащом. В других сюжетах разгневанный Христос, наказывающий человечество различными казнями, изображался с луком, копьем, мечом и даже с дубиной (425).
425. Фреска в церкви св. Андрея. Лиенц (Австрия), ок. 1500 г.
Иисус замахивается дубиной на людей, не соблюдающих пост. Этот образ напоминает итальянские изображения, на которых обычно кроткая Дева Мария защищает дубиной некрещеных (по другой версии – посланных «к черту») детей от демонов ада.
Христос-Палач
Существовали даже такие аллегорические изображения, где Иисус выступает в роли палача, вешающего свою жертву (426). Их можно найти на страницах немецкого мистического трактата XV в. «Христос и вожделеющая его душа». В нем рассказывается история о душе бегинки, стремящейся попасть в Царствие Небесное. Ее путь к Богу – как и во многих мистических текстах позднего Средневековья – описывается с помощью эротических метафор как ухаживание за возлюбленным – Христом.
Сначала Иисус будит спящую душу и требует от нее отказаться от еды и питья. Затем бичует ее, дабы умертвить плоть, лишает зрения и насылает паралич, чтобы ничто не отвлекало ее от размышлений. Потом он приказывает душе раздеться, то есть отринуть дела мирские, и запрещает ей прясть, дабы она посвящала все свое время Господу. Спустя некоторое время Спаситель вешает душу на виселице, чтобы наконец полностью освободить ее от земных оков.
После того, как она воскресает, Христос вручает ей приворотное зелье, и тогда она начинает его преследовать. Душа стреляет из лука любви в сердце возлюбленного Спасителя и после этого связывает его, дабы он не убежал. Он предлагает ей выкуп за освобождение, однако душа отказывается, и тогда он шепчет ей на ухо божественные секреты и позволяет себя поцеловать. В конце концов Иисус, играя на литавре, приглашает душу к праздничному танцу и венчается с ней под музыку скрипки. Так происходит таинственное соединение души с Богом – unio mystica.
426. Христос и вожделеющая его душа. Констанц (Германия), ок. 1490 г. Einsiedeln. Stiftsbibliothek. Codex 710 (322). Fol. 10v, 17r, 18r, 16r
Христос в роли палача, возлюбленного и музыканта.
Христос-Купец
В XIII–XIV вв., когда церковное презрение к торговле ослабевает, а статус купцов становится выше, происходит невиданное: самого Христа, который некогда изгнал торгующих из Иерусалимского храма, порой начинают изображать как торговца (427 a). Эта метафора обязана своим появлением евангельской притче: «Еще подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее» (Мф. 13:45–46).
427 a. О семи духовных сундуках с драгоценным товаром. Базель (Швейцария), 1491 г.
Иисус в виде купца, торгующего в передвижной «лавке духовных товаров». В открытом сундуке – Град Божий, т. е. вечная жизнь, награда, уготованная для праведников. Смысл этой гравюры разъяснял аллегорический комментарий. Богатый купец услышал в проповеди, что тот, кто хочет следовать за Иисусом, должен раздать все свое имущество. Он так и поступил, а затем ушел жить отшельником в пустынь. Однако дьявол внушил ему вернуться к прежней жизни, и он повернул назад в город. По дороге ему встретился странствующий торговец с телегой, на которой лежало семь сундуков. В них были скрыты семь драгоценнейших сокровищ – семь добродетелей. Торговец (им был Христос) предложил отшельнику купить его товары за «духовную» цену, т. е. за безгрешную жизнь. В итоге отшельник решил не поддаваться на уговоры дьявола и вернуться к уединению.
427 b. Новогодняя гравюра. Гисен (Германия), ок. 1470–1475 гг. Gießen. Universitätsbibliothek
Младенец Иисус как торговец. Стражник спрашивает: «Кто у ворот?» Иисус отвечает: «Тот, кто несет добро».
Иаков Ворагинский объяснял, что Христос не мог быть бедным – ведь все библейские цари были богачами. Потому он аллегорически уподобил Сына Божьего купцу, который приплыл к людям на корабле веры, дабы «обменять земные преходящие вещи на вечные». В мистическом сочинении начала XIV в. «Речь о пятнадцати степенях» описывается, как Христос-торговец приносит верующей душе золото и серебро, служащие ей утешением.
Порой Христа сравнивали не с богатым купцом, а с мелким торговцем, который едва зарабатывает себе на хлеб (427 b). В XV в. появились изображения младенца Иисуса, едущего на повозке, груженой товаром:
«– Иисус, младенец, расскажи, что в корзиночке твоей лежит?
– Несу товар я на продажу, чтоб матерь прокормить, торгую пряжей».
(Перевод С. О. Зотова)
Эта аллегория соотносила добро, которое несет Слово Божье, с добром в более приземленном смысле – товаром, который загружен в телегу мальчишки-торговца. Глядя на такое изображение, верующий должен был задуматься о том, что ему стоит пустить Христа в свою душу, подобно тому, как стражник открывает дверь въезжающему торговцу.
Христос-Врач
Особняком стоят образы, связанные с чрезвычайно популярной в Новое время метафорой Иисуса-врачевателя. С самых ранних времен христиане говорили об Иисусе как о медике, но вкладывали в это слово два разных смысла. В одном случае под его целительной силой понимались сотворенные им чудеса: ведь он излечивал слепых, немых, расслабленных, прокаженных и бесноватых. В другом – речь шла не о физическом, а о духовном исцелении, спасении душ верующих.
Тем не менее, первые изображения Христа как врача, а не только как чудотворца, возникли только в XVI в. На гравюре из одного голландского религиозного трактата (1510 г.) Иисус предстает в виде медика, рассматривающего склянку с мочой пациента (428 a). Это был распространенный диагностический метод – по цвету и другим характеристикам урины средневековые врачи пытались определить, чем именно пациент болен. Изображения банки мочи или корзины с такими банками служили одной из эмблем врачебного ремесла и помещались на рекламные вывески докторов.
Голландский художник Хендрик Гольциус в 1578 г. нарисовал Христа в виде врача, протягивающего Вере и Душе умершего аптекарскую колбу в форме своего сердца. Из раны в боку Спасителя течет кровь, которую Душа сразу же собирает в медицинский сосуд. Как мы видим, Иисус не только врачевал, но и сам мог служить лекарством. На одной из немецких гравюр Нового времени кровь из раны распятого вытекает в аптекарскую колбу. Сцена сопровождается стишком: «Наилучшая тинктура золотая – из щели Господней кровь святая». На другой гравюре Гольциуса (1587 г.) Спаситель стоит среди медицинских книг и орудий, в руках у него баночка с мазью и сосуд с уриной, а на поясе висит набор хирургических инструментов.
428 a. Сие есть о злокозненных болезнях. И о том, как Господь наш великий исцелил от них. Брюссель (Бельгия), 1510 г.
Иисус-«диагност». Подпись к гравюре: «Доктор Иисус лучше всех все знает, стоит и мочу изучает». Оконные рамы в виде крестов напоминают о Распятии и Искуплении.
428 b. Алтарный образ в церкви Святого Духа. Вердер (Германия), ок. 1630 г.
Иисус-аптекарь. На переднем плане в мешочке – цветки крестовника, напоминающие о крестной жертве Христа (по-немецки крестовник, Kreuzkraut, тоже этимологически связан с крестом, Kreuz). Правда, изображены они не как реальные растения, а символически – в виде маленьких деревянных крестиков. В баночках на подобных образах порой находились не только христианские добродетели, но и псевдо-фармацевтические ингредиенты: глазная вода, сердечная вода и т. д.
428 c. Королевские славословия о Зачатии, удостоенные внимания Руанского братства с 1519 по 1528 годы. Париж (Франция), XVI в. Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Français 1537. Fol. 82r
Иисус, сидящий в духовной аптеке, выписывает Адаму и Еве рецепт от первородного греха: «Снадобье, которое смерть смертью искупляет». Эта сцена призвана аллегорически представить то, как Спаситель-«аптекарь» исцеляет первых людей, представленных как «пациенты», пришедшие в его лавку за лекарством от первородного греха. Адам и Ева изображены уже падшими – это видно по тому, что они пытаются прикрыть свою наготу.
В XVI в. Иисус становится также аптекарем. На многочисленных изображениях (в т. ч. в монастырских аптеках и на церковных алтарях) сидящий в аптеке Спаситель предлагает посетителям лекарства, рецепты и свое благословение. Во время Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.) в Германии этот образ был поставлен на службу лютеранской пропаганды. Он помогал прояснить протестантскую доктрину оправдания верой (sola fide): чтобы «исцелиться» от всех грехов, достаточно одной лишь веры в Христа. Немецкий писатель Теодор Фонтане в своих «Странствиях по марке Бранденбург» (1862 г.) описывает созданное около 1630 г. изображение Христа-аптекаря (428 b), которое он видел на алтаре церкви Святого Духа в городе Вердер:
«Изображение это настолько нетипично, уникально в своем роде, что нельзя не дать здесь его краткое описание. Христос в красном одеянии стоит, если мы не ошибаемся, у фармацевтического столика для смешивания ингредиентов, держа в руке аптекарские весы. Перед ним – восемь баночек, на этикетках которых содержатся следующие подписи: «Благодать», «Помощь», «Любовь», «Терпение», «Мир», «Постоянство», «Надежда», «Вера». Гораздо больше остальных баночка с «Верой». В каждой из них лежит по ложке. Перед баночками – открытый мешочек с цветами крестовника, намекающими на истинный смысл картины. Христос берет пригоршню цветов, чтобы привести к балансу весы, на чашке которых лежит «Вина»».
Теодор Фонтане. Странствия по марке Бранденбург, 1862 г.
(Перевод С. О. Зотова)
Основой для подобных аллегорических образов стали евангельские сравнения веры с лекарством для грешной души. Свою роль в развитии образа Христа-аптекаря сыграл и отец Реформации Мартин Лютер: в его переводе Библии на немецкий язык (1532 г.) Христос сравнивается не с приготовителем мазей, как ранее, а с аптекарем: «Для того Он и дал людям знание, чтобы прославляли Его в чудных делах Его: ими он врачует человека и уничтожает болезнь его. Аптекарь делает из них смесь, и занятия его не оканчиваются, и чрез него бывает благо на лице земли» (Сир. 38:6–8). К тому же, в немецком языке слова «святой» (heilig) и «исцеляющий» (heilende) однокоренные: это созвучие также подталкивало к тому, чтобы уподоблять Христа лекарю. То, что реформатор в своем тексте Библии выбрал именно слово «аптекарь», было связано с ростом престижа этой профессии в раннее Новое время. А его текст, в свою очередь, пришелся по нраву самим аптекарям, ведь теперь их «патроном» стал сам Христос. В XVI–XVII вв. эту строку из перевода Лютера даже стали писать над входом в аптеки.
Иногда, впрочем, под духовным «лечением» подразумевалась смерть. Именно благодаря крестной жертве Христа души людей смогли «исцелиться», то есть получить доступ в рай. На немецкой гравюре из книги «Гроб как наилучший врач» (1725 г.) Иисус изображен в виде аптекаря, толкущего снадобье в ступке. Он стоит возле гроба, украшенного изображениями флаконов с лекарствами. Гравюра аллегорически показывает, что лучший врач – это смерть. Ведь только после нее верующий во Христа сможет сбросить земные оковы и познать жизнь вечную.
Метафора духовной аптеки была известна и в России. Сохранились лубочные листы с изображением «Аптеки духовной, врачующей грехи» (этот сюжет восходит к тексту под названием «Врачебница мудра зело», который был написан в XVI–XVII вв., возможно, под влиянием западных аллегорий). На таких картинках (429) рассказывается история старца-монаха, который входит в аптеку («врачебницу») к Иисусу, дабы тот ему дал «былие, врачующее от грехов». После просьбы об исцелении инок получает рецепт духовного снадобья:
«Возми корень нищеты духовный, на нем же ветви молитвенныя процветают, цветом смирения и, суши его, постом, воздержанием изотри и терпеливым безмолвием; просей ситом чисто совести, посыпь в котел послушания, налей водою слезною и накрой покровом любве и подпали теплотою сердечною и разжется огнь молитвы; подмешай капусты благодарения и упаривши довольным смиренномудрием, влей на блюдо разсуждения, доволно простудивши братолюбием, и часто прикладай на раны сердечныя и тако уврачюеши болезни душевныя от множества грехов».
429. О врачевании духовном. Русский лубок XVIII–XIX вв.
Монах заходит во врачебницу, чтобы получить рецепт от грехов. На переднем плане видны инструменты духовного аптекаря: печь, котел, сито, блюдо и пр. Семь птиц в небе символизируют семь добродетелей (целомудрие, умеренность, любовь, усердие, терпение, кротость, смирение), противостоящих семи смертным грехам.
Аллегория, выстроенная в этой лубочной истории, не менее изощренная, чем в немецких духовных аптеках. Для приготовления спасительных снадобий тут требуются не только добродетели (смирение, пост, воздержание, совесть, молитва), но и вполне материальные компоненты (корень, ветви, цветы, капуста) и инструменты (сито, котел, огонь, блюдо). С их помощью духовные ингредиенты предстоит просеять, истолочь, выварить, выпарить и т. д.
Кухня Страстей Господних
Одной из главных задач средневекового проповедника было напомнить мирянам о страданиях Иисуса, дабы разжечь их благочестие и уберечь от греха. А чтобы всегда помнить о Страстях, требовались необычные и близкие пастве образы. Метафоры, которые использовались для описания мук и спасительной миссии Христа, заимствовались из множества повседневных (часто – не самых возвышенных) сфер.
Так, Иаков Ворагинский в XIII в. уподоблял Страсти охоте (подобно тому, как охотник свистит, созывая своих собак, Христос с креста призывает к себе верующих) и рыбалке (тело Спасителя – это приманка для дьявола, которую закидывают в воды человеческие). Подобные аллегории появлялись не только в проповедях, но и в церковной иконографии. На знаменитом Алтаре Мероде, созданном около 1427 г. фламандским художником Робером Кампеном, Иосиф, приемный отец Христа, видимо, только что смастерил мышеловку (430). По гипотезе американского историка Мейера Шапиро, это не просто бытовая деталь, а скрытый символ Страстей Христа. Ведь еще Августин уподоблял их мышеловке для Сатаны. Суть метафоры состояла в том, что Спаситель дал себя казнить, чтобы усыпить бдительность врага рода человеческого. Умерев на кресте, он искупил первородный грех и вывел ветхозаветных праведников из преисподней, т. е. из царства дьявола. В текстах средневековых проповедей Христа регулярно уподобляли множеству неодушевленных предметов: краеугольному камню, сухой деревяшке, глиняному черепку, книге (431), порванному пергамену (432) или кораблю (433).
Такие аллегории, конечно, были обращены не только к мужчинам – плотникам, торговцам, мореплавателям, строителям, охотникам и рыбакам, – но и к женщинам. Чтобы крепко запечатлеть духовный урок в их сознании, Иаков Ворагинский активно использовал всевозможные кухонные и хозяйственные метафоры. К примеру, в одной из проповедей страдания Господа уподоблялись стирке. Можно предположить, что в этой аллегории белье – это сам Христос; вода, в которой его полощут, – его кровь; вальки, которыми мокрую одежду били и катали по скалке, а также терки для выведения пятен – орудия Страстей.
430. Робер Кампен. Триптих Мероде. Турне (Бельгия), ок. 1427–1432 гг. New York. The Metropolitan Museum of Art (The Cloisters). № 56.70a-c
Страсти Христовы как ловушка для дьявола. Если присмотреться к мышеловке, можно заметить, что прижимающий рычаг сделан в форме маленького креста. Доска, в которой Иосиф высверливает дырки, по одной из версий, похожа на решето – это деталь винного пресса, который был популярной аллегорией Страстей Христовых.
В еще одной проповеди муки Христа уподобляются готовке. Как из мяса, чтобы оно стало прекрасно на вкус, вытапливают весь жир, так и Иисус на Голгофе при помощи огня Страстей очистился от несовершенной человеческой природы. Проповедник сравнивает тело Спасителя с cremium. Это латинское слово одновременно означает самый лучший на вкус кусок зажаренного мяса и ветхозаветную жертву, «холокост» (буквально – «всесожжение»). В основе этой метафоры лежит представление об очистительной функции огня (не случайно инквизиторы, отправляя еретиков на костер, утверждали, что в огне их души очищаются от грехов – так же, как души грешников в чистилище).
В анонимном сборнике назидательных историй «Таблица примеров» (ок. 1270–1285) появляется еще одна кулинарная аллегория – на этот раз Христос сравнивался с птицей, зажаренной на вертеле. Сначала из Иисуса выдернули перья – то есть раздели, затем посадили на вертел – распяли на кресте, а после зажарили – оставили умирать на палящем солнце. Как острым ножом проверяют готовность мяса, так в бок Христа вонзили копье. Как из мяса, когда оно испечется на вертеле, истекает белый жир, так из раны в боку Иисуса «истекла кровь и вода». Это означало конец готовки и снятие мяса с вертела – снятие с креста. В соответствии с аллегорическим толкованием проповедника, «приготовленное» тело Христа изобиловало «жиром любви и милосердия», т. е. он своей кровью искупил первородный грех человечества и даровал праведникам Царствие Небесное. Чудесный «белый жир спасения» уподоблялся благоуханному миру, текущему из гробниц святых и возникающему при мироточении икон.
431. Сборник духовных и нравоучительных сочинений. Франция, ок. 1325–1350 гг. Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. NAF 4338. Fol. 141v
В Средневековье Иисус, – божественное Слово, ставшее плотью, порой изображался внутри рукописного кодекса или распятым на его страницах. Семь печатей, свисающих с рукописи, указывают на то, что перед нами Книга жизни, упомянутая в 5-й главе Апокалипсиса. Единственный, кто сможет ее раскрыть, – это Агнец-Христос, который был «заклан, и кровию своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени» (Откр. 5: 9).
432. Сборник «Ci nous dit». Франция, ок. 1320 г. Chantilly. Musée Condé, Ms. 1078-1079. Fol. 69v
В одном из сборников с exempla – «примерами» (краткими историями, которые клирики вставляли в проповеди, чтобы привлечь внимание слушателей и проиллюстрировать абстрактные истины) Иисус сравнивается с рваным пергаменом. Если бы изготовитель пергамена проткнул его, он не смог бы продать товар и должен был бы его подарить. Всеведущий Спаситель позволил себя истязать и растянуть на кресте, будто пергамен на раме, – и у него не осталось ни одного живого места без ран (приводится их число: 5470). Все оттого, что Христос хотел быть настолько изорванным, чтобы его (т. е. спасение) не «продавали», а отдавали в дар всем, кто готов этот дар принять.
Возможно, что источником причудливой аллегории, связывающей Страсти Христовы с готовкой птицы на вертеле, было сказание из «Петушиного апокрифа» (V–VI вв.). Как сказано в этом тексте, супруга Иуды в качестве главного блюда к пасхальной трапезе Христа и апостолов приготовила петуха. Она зажарила птицу, однако Иисус воскресил ее и, по одной из версий, заставил шпионить за Иудой, даровав петуху речь и разум. После того, как тот доложил о «правонарушениях» неправедного апостола, Иисус вознес верную птицу на небо. Тем временем Иуда, узнав о слежке, наложил на себя руки.
В «Таблице примеров» есть еще одна связанная с жиром метафора. Евхаристия, т. е. тело и кровь Христовы, сравниваются с салом, которое достают из лардария (кладовки) Богоматери, а потом засаливают солью крестных страданий Иисуса. Потому прихожанам предлагалось ходить на мессы впрок, на тот случай, если они когда-нибудь в будущем пропустят их из-за дел. Служба сопоставлялась с мясом, которое миряне, делая «запасы» на черный день, откладывают в кадку для засолки.
433. Винанд фон Штег. Булат воюющих орлов. Германия, 1419–1420 гг. Vatikan. Biblioteca Apostolica Vaticana. Vs. Pal. lat. 412. Fol. 65v
В христианской традиции Церковь часто уподобляется судну, плывущему в Царствие Небесное. В XIII в. Иаков Ворагинский писал о том, что Христос приплывает к верующим на корабле креста. На изображении, иллюстрирующем немецкий аллегорический трактат XV в., мы видим корабль Церкви, где Иисус изображен трижды: на парусе – в облике Агнца, окруженного символами евангелистов, на мачте-распятии и как кормчий в короне, восседающий на престоле.
434 а. Августин. Комментарии на псалмы. Энгельберг (Швейцария), ок. 1143–1178 гг. Engelberg. Stiftsbibliothek. Cod. 12. Fol. 101r
434 b. Христос в винном прессе. Германия, вторая половина XV в. London. The British Museum. № 1895,0122.14
Если кулинарные трактовки Страстей в Средневековье все-таки оставались редкостью, винных метафор в христианской традиции было не счесть. У Иакова Ворагинского возникает образ трех чаш Господних, в которых налито чистое вино (рай), разбавленное вино (чистилище) или винный осадок (ад). Каждый волен выбирать, как ему жить и какую чашу он изопьет.
В христианской традиции вино неразрывно связано с кровью и выступает как инструмент спасения. В таинстве евхаристии оно пресуществлятся в кровь, пролитую Иисусом во искупление грехов человечества. Потому крестная смерть Спасителя так часто сравнивалась с давкой винограда. Сначала появляются образы, на которых Иисус топчет виноград ногами (434 a), а позднее Сын Божий сам оказывается в винном прессе, который приводит в действие Бог-Отец с ангелами. Только из ран Христа течет не виноградный сок, а кровь. Эта сцена, соединяющая крестную муку с евхаристией, символизирует механизм спасения человечества от первородного греха. Вместо перекладины пресса часто изображается крест, которым Бог-Отец давит Сына (434 b, c).
434 c. Зальцбургский миссал. Германия, ок. 1482 г. München. Bayerische Staatsbibliothek. Ms. Clm 15709. Fol. 103
434 d. Аллегория евхаристии. Санок (Польша), XVII в. Sanok. Muzeum Historyczne
На других образах, иллюстрирующих строки Евангелия от Иоанна (15:1) «Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой – виноградарь», из раны на боку Иисуса растет виноградный побег с множеством гроздей, и он сам выдавливает сок/кровь в чашу для евхаристии (434 d).
435. Мартин Штурц. Зерцало металлов. Йиржетин-под-Едловоу (Чехия), 1575 г. Wien. Österreichische Nationalbibliothek. Cod. 11134. Fol. 70v
Сотворение Богом семи металлов
В трактате «Зерцало металлов» (XVI в.) нет схем печей или лабораторной посуды – вместо них изображен сам распятый Христос, который символизирует золото. Кровь, расходящаяся из его раны, орошает мир – так в центре земной тверди зарождаются металлы, выходящие наружу в виде рудных жил. Каждый металл обозначен полоской особого цвета. Текст этого алхимического сочинения начинается с «Отче наш» для рудокопов и металлургов:
«На престоле Бог восседает,
Милосердие каждому дарит.
Хочу я быть твоим рабом,
Ведь создан я одним творцом.
В меня ты душу положил,
Страданья плоти облегчил.
Земля и небо, воздух и вода,
К рудной жиле я иду всегда.
Вижу скрытое в глубинах ясно,
И создание твое прекрасно.
Земля ведь – Божье существо,
И так же я – творение твое».
(Перевод С. О. Зотова)
В позднее Средневековье и раннее Новое время многие ключевые образы христианской иконографии были взяты на вооружение алхимиками, которые, сохранив их форму, придали им новый смысл, часто далекий от церковной доктрины.
Назад: (Не)святая Троица: изображая неизобразимое
Дальше: Алхимические святые
