Когда он вновь открыл глаза, вокруг было темно. По разгоряченному сном телу скользнул отчетливый поток прохладного воздуха. Где-то рядом раздался негромкий шелестящий звук. Такой могли издать мышь или другой мелкий лесной зверек. Насторожившись, Иво медленно и бесшумно, как в засаде во время охоты, стал поворачивать голову. В быстро расступающейся темноте проявились завешенные рыбацким скарбом стены, низко нависающий потолок, за который он едва не зацепился головой, когда его вталкивали в сарай, широко распахнутая дверь… На миг ему показалось, что это просто продолжение сна. Так уже бывало. Он мог нестись над крышами Мергеры подобно птице, опускаться, заглядывать в чужие дома, вновь легко взмывать вверх. Потом что-то ломалось, он понимал, что проснулся, тело больше не взлетало в вышину, а могло лишь скользить над поверхностью земли на высоте не более одного локтя. Затем он просыпался окончательно и еще подолгу лежал в постели, размышляя, что, может быть, его ночная жизнь не менее реальна, чем дневная. И стоило ему при этом закрыть глаза, как перед ними появлялись новые, никогда не виданные ранее детали стреляющих устройств.

Иво смежил веки, тут же распахнул их и на фоне широко открытой двери сарая отчетливо различил силуэт женщины в белом одеянии. В одной руке она сжимала темный плоский предмет, вторая была отставлена вверх и в сторону.

– Мать ночи знает правду, – произнес мягкий женский голос, и сердце Иво сжалось от ужаса. Сама богиня пришла забрать его с собой в вечную, безвозвратную дорогу. Он плотнее вжался спиной в заскорузлую кожу лежанки, руки и ноги оцепенели. – Ты ни в чем не виновен.

– Невиновен, – едва слышно подтвердил он.

– Она сказала мне, что надо делать.

– Что делать, – как эхо повторил он.

– Ты голоден. Я принесла тебе еду и питье.

– Еду… – теперь он и сам разглядел большое блюдо с дымящейся рыбой и деревянным кубком. Почти не веря своим глазам, он вновь узнал в женщине, в ее третьем ночном обличии вдову. Не слезая с лежанки, он сел, ароматное блюдо оказалось прямо перед его носом, и его руки сами запихнули первый кусок в рот. – Ты сказала…

– Съешь сначала. И запей.

Уже ни о чем не думая, он поспешно запихивал в рот огромные куски рыбы и, почти не прожевывая, глотал их, чтобы скорее добраться до следующего куска, при этом щедро запивал божественную пищу забористой медовухой из деревянного кубка, пока от рыбы не осталась лишь хорошо обсосанная голова, а из кубка не исчезла последняя капля. Все это время вдова неотрывно наблюдала за тем, как он ест, и по губам ее блуждала не дающая ему покоя улыбка. То ли от этой улыбки, то ли от хмельного напитка голова шла кругом, и только одна крепко засевшая в ней мысль не сдавала позиции. Покончив с трапезой, он отставил посуду в сторону и отер рот рукавом туники.

– Ты открыла дверь и вошла ко мне одна.

– Дети уже спят.

– Я не про них… У тебя славные дети. Я видел, как они играли. У тебя маленький двор. Где ты держишь корову?

– В нашей деревне нет домашнего скота. Только две лошади.

– Нет? Почему?

– А зачем нам скот? С тех пор, как рядом поселились германцы, на них постоянно совершают набеги. Хуже всего, когда приходят литвины. Они, как рой бешеных пчел, – жалят всех, кто попадается им по дороге. Германцы прячутся в своей крепости, а нам просто некуда деться. У нас слишком мало мужчин, чтобы сражаться. Мы садимся в лодки и переплываем на другой берег Вены или, когда нападающие приходят по реке, прячемся в лесу. Но когда мы возвращаемся, наши дома оказываются разграбленными. Корову не посадишь в лодку и не возьмешь с собой. Каждый раз нам приходится начинать сначала. А теперь, когда я осталась одна…

Голос вдовы дрогнул, на глазах навернулись слезы. Иво ощутил, как откуда-то изнутри к его кружащейся голове подкатывает волна жалости. Это он, он подспудный виновник ее беды! Кто-то из его соплеменников, может быть, сам старейшина Уго, не задумываясь, убил ее неосторожно приблизившегося к берегу мужа ради лодки, на которой Иво должен был перебраться на другой берег. Чтобы успокоить женщину, он хотел приобнять ее за плечи, но она стояла прямо перед ним, и его руки дотягивались только до ее талии. Он притянул ее ближе, и его нос уперся прямо в тяжелую, едва прикрытую тонкой льняной тканью грудь.

– Ты так и не сказала мне, что тебе поведала Мать ночи, – напомнил он.

Тело женщины напряглось.

– Во сне я оказалась в этой клети, когда богиня пришла ко мне.

Вдова, не ускользая из его рук, опустилась рядом с ним на лежанку, и их ноги соприкоснулись. Голос ее наполнился хрипотой, дыхание участилось.

– Я видела ее. И ощущала. Сама Мать ночи трогала меня. Обнимала, как ты сейчас, и трогала. Небесный огонь наполнил меня. Прямо здесь, между ног. И тогда я увидела тебя. «Он твой, – сказала Мать ночи. – Он твой новый муж. Встань и иди». И мои ноги сами, по ее повелению, привели меня сюда.

– Я сделаю все, что пожелала Мать ночи. Все, что ты захочешь, – прошептал он, притягивая податливое женское тело ближе и отгоняя в самые дальние закоулки памяти вопрос о праздничном наряде во дворе собственного дома перед малолетними детьми, о блюде с горячей рыбой и кружке пьянящей медовухи.