«Невиновен, невиновен» – все еще безмолвно шептал Иво, разминая затекшие запястья после того, как горбун развязал стягивающую их веревку. Худшее было позади. Оставалось поскорее выбраться из деревни и поспешить к невестам. Почему не расходятся окружающие его люди?

Он вновь поймал взгляд женщины с тремя детьми. Выражение ее лица менялось. Мешки под глазами понемногу разглаживались, искривленные ранее в злобной гримасе губы выпрямились, глаза еще сверкали, но уже не гневным блеском, а отражением солнечного луча от проступившей на них влаги. Вспомнив о своей не вполне подобающей для публичного места одежде, она стыдливо сжала руки, отчего ее грудь приподнялась, а на щеках проступил розовый румянец. Враждебное выражение исчезало и с лиц ее односельчан. Пока обиженный караульщик, захлебываясь словами, не выкрикнул новое обвинение:

– Конь не знал, что делать после первого шлепка! Он мог быть не один. Пусть он не убивал Лова. Это мог сделать его товарищ и на его глазах. Или даже с его помощью. Вот почему конь сомневался.

– Но я пришел один! – выкрикнул Иво, ощущая, что настроение толпы вновь начинает меняться.

– Там были еще следы.

– Он что-то скрывает.

– Испытаем его еще раз.

– Стойте! – горбун вновь приблизился к Иво и повернулся к односельчанам. – Мать лошадей уже сказала свое слово. Нельзя вызывать ее второй раз. Уже вечер. Запрем пленника в клеть во дворе Лова. Пусть его вдова ляжет спать. Мать ночи придет к ней во сне и скажет, что она должна услышать. Утром мы узнаем все.

Под одобрительный гул толпы двое мужчин повели все еще пленника к сараю во дворе ближайшего дома. На этот раз отношение сопровождающих было более дружелюбным. Руки его больше не связывали, никто не пытался подтолкнуть его или ущипнуть, как по пути на испытание конем. Его еще не воспринимали как брата, но в деревне выросли девушки на выданье, а пришелец назвал себя парнем в поисках невесты – только богам известно, как повернутся события в ближайшем будущем.

Во дворе отчетливо пахло рыбой, еще сильней запах ощущался в сарае. Дверь его закрывалась простой деревянной задвижкой. Горбун бросил в угол сарая тюк соломы и протертую до дыр шкуру, хлопнул Иво по плечу и довольно улыбнулся.

– Посидишь здесь до утра, жених.

– Но испытание конем…

– Если ты не в силах изменить предначертанное, прими его со смирением и достоинством, как подобает мужчине. И помни – ты теперь в руках безутешной вдовы.

– Я помню.

Едва дверь за ним захлопнулась, Иво взялся за исследование обстановки. На стене висела рыбацкая сеть из льняных волокон, в углу громоздились несколько плетеных из ивовых прутьев мереж для ловли миноги, удилища, каменные грузила и деревянные поплавки с прорезанными в них отверстиями, набор медных крючков с поводками из крученой проволоки и два не выструганных до конца весла. Такое же оснащение можно было найти во многих домах Мергеры. Но в родной деревне вместе с рыболовными снастями хранили наборы инструментов для ухода за огородом и домашним скотом. Здесь не было ничего, даже лопаты, с помощью которой можно было проделать подкоп в плотном глинобитном полу сарая. Кто знает, что явит вдове Мать ночи?

Сквозь щели в дверях и стенах пробивались лучи заходящего солнца, и ему было отчетливо видно, что происходило снаружи. Во двор вышли трое детей хозяйки дома и взялись играть в рыбную ловлю. Старший, вихрастый мальчишка лет пяти, держал в руках прут, будто это была удочка, а двое младших, девочка и мальчик, изображали рыб. Они осторожно приближались к старшему брату и тут же, едва он поворачивал прут в сторону одного из них, со смехом и криками «не поймал, не поймал» убегали прочь. В самый разгар веселья во двор вышла женщина. На ней было праздничное длинное синее платье с небесно-голубыми вставками, стянутое на талии широким кожаным ремнем, к которому были подвешены медные амулеты, с шеи свисали три ряда бус из дерева, янтаря и цветных камешков. Длинные, хорошо вычесанные волосы покрывал чепец, стянутый на лбу медным обручем. Деревенская красавица медленно, плавно покачивая широкими бедрами, прошлась по двору, будто давая как следует рассмотреть себя со всех сторон, трижды хлопнула в ладоши и сказала, что еда готова. Долго уговаривать изголодавшуюся мелюзгу не пришлось. Дети юркнули в распахнутую дверь, женщина последовала за ними, но на пороге остановилась, повернула голову в сторону сарая с пленником, и Иво с изумлением распознал в ней еще недавно разъяренную ненавистью и жаждой мести вдову.

Едва дверь за ней закрылась, он просунул пальцы в ближайшую щель, но доски, сколько он ни пытался их расшатать, держались крепко. Может быть, больше повезет на следующей? Раз за разом он с обновленной надеждой кидался на очередную доску, пока пальцы обеих рук не покрыли ссадины и занозы. Стены сарая не поддавались. Отчаявшись, Иво подоткнул шкуру на тюке соломы, устроился поудобней и устало прикрыл глаза. В животе вновь громко заурчало от голода – покормить пленника никто не удосужился. Но какое это теперь имело значение?