– Клянусь на Святом Евангелии говорить только правду. Вверяю себя и судьбу свою в руки высокого суда – и пусть победит правда!

Произнеся клятву, один из братьев Вернеров занял место на площадке перед креслом судьи и начал пространный рассказ о давней дружбе с Магнусом. Время от времени он вскидывал руки к потолку, словно призывая изображенного на фреске ангела в свидетели. Он рассказал, как помог мяснику с выбором места для дома, когда тот только прибыл в Ригу, как поддержал его советом и ссудил деньгами для начала дела, как крепла их дружба и как Магнус после смерти жены несколько раз говорил, что нет у него ближе друга и что, если с ним что-то случится, все свое имущество он оставит только братьям Вернерам. Близнец бросил уничижительный взгляд в сторону Клауса и прерывающимся, как от подступивших к горлу рыданий, голосом заявил, что у него сердце обливается кровью, когда он видит, как бездумно и расточительно распоряжается имуществом мастера самопровозглашенный наследник, а к концу речи и вовсе пустил скупую мужскую слезу. Часть зрителей сочувственно загудела. Гогенфауер изумленно посмотрел на Клауса.

– Я и не знал, что ты будешь сегодня ответчиком! Как тебя угораздило связаться с этими сутягами? Братья опасные люди, от них лучше держаться подальше. Не поддавайся. Не забудь правильно обратиться к суду. Главное, держись уверенно. И не соглашайся на Божий суд. Но главное – правильно обратись к суду.

– Прошу высокий суд достойно наказать самозванца и присудить имущество покойного Магнуса мне и моему брату как истинным наследникам и распорядителям воли безвременно и неведомым нам образом ушедшего мастера, тело которого так и не было найдено. Думаю, к этому вполне мог приложить руку его подмастерье, возмечтавший занять место своего хозяина. Я закончил.

– Браво! – не сдержался судья. – Ваше ораторское мастерство оттачивается с каждым разом. Но суд оценивает не красоту речи, а изыскивает единую и непреложную истину. Давайте выслушаем ответчика.

– Клаус из рода Крафтов! – выкрикнул старший пристав.

Щеки Клауса пылали праведным огнем, душа была переполнена яростью. Его слегка покачивало, перед глазами ходили красные круги. Он подошел к столику с лежащей на нем толстой книгой с глубоко вдавленным в переплет обложки крестом, прикоснулся к нему кончиками пальцев и, с трудом припоминая заученные слова, выдавил клятву и фразу о том, что вверяет себя в руки высокого суда. После чего надолго замолчал, мучительно пытаясь вспомнить, что еще он должен сказать, чтобы соблюсти необходимую форму речи. Он был не из тех, кто лезет за словом в карман, с кем бы ни приходилось общаться, но никогда еще ему не приходилось делать это так, публично. В зале повисло напряженное молчание. Клаус открывал рот, но, как у рыбы в воде, звуки не прорывались наружу. Его мечта, самая его жизнь рассыпалась на глазах. Что, если в этом и есть непреодолимая грань между сословиями, между теми, кто владеет и правит, и теми, кто им прислуживает в обмен на жалкие крохи. Что, если сам Бог лишил его сейчас дара речи, чтобы умерить его гордыню и вернуть на предначертанное ему место. Он бросил затравленный взгляд в сторону скамьи, на которой сидел его несостоявшийся отныне новый друг, и увидел, как Гогенфауер отчаянно вытягивает вперед губы, едва слышно выдыхая какое-то слово, и скорей угадал, чем услышал первый звук.

– Что ж, – развел руками судья, – раз ответчику сказать нечего…

– Пусть! – выплеснулось вдруг из Клауса. – Пусть победит правда, ваша честь! Правда! А не гнусная ложь, которую изложил сейчас перед вами неуважаемый мной господин Вернер! Я пять долгих лет верой и правдой служил мастеру Магнусу. Я начал с ученика и дошел до звания старшего подмастерья. Мастер Магнус научил меня всему. Он был для меня как отец родной, а ко мне он относился как к сыну, которого не смогла принести ему его покойная супруга. Мастер Магнус сам нашел для меня мою жену Марту, за что я ему буду вечно благодарен, и мы стали для него второй семьей. Он доверял мне полностью, и я знаю все о его жизни. Моя Марта подтвердит в любой момент, что именно нам он обещал оставить свое состояние, как принято среди мастеров. Нам и Святой церкви. Сам его преосвященство и владыка Ливонии знает об этом! Сейчас моя жена Марта ожидает рождения моего первенца и потому не могла прийти со мной на заседание суда, чтобы самой подтвердить это. А этот лжец, – Клаус ткнул пальцем в сторону Вернера, – мог знать мастера Магнуса, весь город знал его и покупал у нас самое отборное мясо, рыбу и даже муку, но никогда он не был ему другом, не приходил к нему в дом, потому как мастер Магнус был осторожным человеком, разбирался в людях, никогда не впустил бы к себе известного лжеца и обманщика. Я все сказал и вверяю себя в руки высокого суда.

– Хорошо сказал! – не удержался от выкрика Гогенфауер и сконфуженно умолк под недовольным взглядом судьи. В зале вновь наступила тишина. Судья стукнул посохом по полу и обратился к истцу.

– Есть ли у тебя свидетель, готовый подтвердить истинность твоих слов?

Второй из братьев Вернеров поспешно вышел вперед и опустил руку на Евангелие.

– Я свидетель! Клянусь на Святом Евангелии, что каждое слово моего брата правда! Больше мне добавить нечего, – он победоносно посмотрел на Клауса и, повинуясь знаку магистра, вернулся на место. Старший пристав наклонился к уху судьи и что-то прошептал. Магистр согласно кивнул.

– Что ж, суд услышал серьезное обвинение со стороны истца и его свидетеля. Суд намерен рассмотреть его и взвесить доводы истца со всей строгостью закона. Готов ли кто-либо свидетельствовать в пользу ответчика?

– Но… – Клаус растерянно посмотрел по сторонам, и в тот же миг Гогенфауер чувствительно подтолкнул его локтем в бок и прошептал: «Свидетельствуй от имени жены. Иначе ты проиграл».

Клаус вскочил на ноги и ринулся к Евангелию.

– Я свидетель! От имени моей жены Марты, которая подтвердит каждое мое слово. Клянусь!

Выпалив клятву, он замер в ожидании. Он ни о чем не предупреждал Марту. Что, если прямо сейчас приставы приведут ее в зал суда, и она… За одно клятвопреступление перед лицом суда его могут подвергнуть любому наказанию. В глазах судьи промелькнуло удивление, потом его брови сбежались к переносице, и он склонил голову к старшему приставу. Тот вновь прошептал ему на ухо что-то неслышное. Помедлив, Фольквин стукнул посохом по полу.

– Муж может свидетельствовать от имени своей жены. Суд принимает эту клятву. Два единокровных брата выступают против законных супругов. Обе стороны относятся к одному сословию, и их доводы в споре равнозначны. Высокий суд считает, что разрешить этот спор можно только одним способом.

Дыхание Клауса остановилось. Чтобы не упасть, он изо всех сил вцепился в край скамьи. Сейчас судья вновь прикажет вкатить в зал котел с кипящей водой или внести раскаленный докрасна брусок железа. Ладонь его правой руки уже ощущала нестерпимый жар. Он отдернул руку и потряс ею в воздухе, отчетливо понимая, что не выдержит такого испытания. Он не убивал Магнуса, но сокрыл совершенное над хозяином злодеяние и даже скормил тело Магнуса ничего не подозревающим горожанам. Бог никогда не простит ему этого, и волдыри сразу выдадут его вину. Лучше признаться сразу, не дожидаясь, пока рука окажется в кипящей воде. Клаус начал медленно подниматься.

– Высокий суд назначает судебный поединок.

– Сядь! – Гогенфайер дернул Клауса обратно и придержал для верности. – Не двигайся, когда говорит судья.

– Но…

– Молчи!

Судья выдержал паузу и дважды стукнул посохом.

– Судебный поединок пройдет ровно через неделю здесь, в полдень, во внутреннем дворе орденского замка, в присутствии почтенной публики. Учитывая положение противоборствующих сторон, оружием назначаются деревянные дубины и щиты.

– Но я не ожидал! Почему было не подвергнуть ответчика испытанию огнем? – Вернер, ожесточенно жестикулируя, выскочил на пятачок перед судьей, и тотчас старший пристав неуловимым движением схватил его за ворот и встряхнул так, что возмутитель спокойствия прикусил язык.

– Ты подвергаешь сомнению решение высокого суда?

Вернер протестующе замахал руками.

– Что вы, ваша честь! Я бы никогда не посмел. Позвольте только напомнить, что в деле были свидетели. И тот, что выступает с моей стороны, был оскорблен свидетелем ответчика так же, как и я. И тоже желает вызвать этого свидетеля на поединок.

Зрители, не ожидавшие такого поворота событий, оживленно загудели. Клаус едва не бросился на Вернера с кулаками, и Гогенфауер вновь с трудом удержал его. Судья гневно застучал посохом о деревянную площадку и вскочил с кресла. Ноздри его раздувадись, как у остановленной на полном скаку лошади, глаза метали молнии. Казалось, он готов раскроить своим посохом голову Вернера. Но мгновением позже разум его взял верх над чувствами.

– Высокий суд беспристрастен. Только закон руководит его действиями. Свидетель вправе вызвать на поединок другого свидетеля, даже если речь идет о женщине. Даже беременной. Но закон допускает и другое. Любой присутствующий здесь мужчина может добровольно заменить собой женщину в поединке. Есть такие в зале?

Клаус с надеждой оглядел зрителей и остановил взгляд на Гогенфауре. Приятель отвел глаза и начал внимательно разглядывать носки своих сапог. Мужчины переступали с ноги на ногу, с любопытством поглядывали на соседей, тихо перешептывались, но не расходились, словно в предчувствии, что спектакль еще не окончен. И не ошиблись.

– Есть! Я готов! – прозвучало из-за их спин, и на пятачок перед креслом судьи протиснулся недавний знакомец Клауса. – Я готов заменить фрау Марту, жену уважаемого бюргера мастера Клауса в судебном поединке против свидетеля истца.

Глаза судьи-магистра изумленно расширились, но голова его кивнула в одобрении, и он вновь трижды ударил посохом о помост.

– Высокий суд принимает предложение заменить фрау Марту. На этом заседание суда объявляю закрытым. Все свободны. Остаются только истец с ответчиком и свидетели для обсуждения условий участия в судебном поединке.

Когда последний из зрителей покинул помещение и пристав запер за ними дверь, магистр подошел к Клаусу вплотную, приподнял свисающий с шеи мясника орден и тихо сказал:

– И еще ты мне расскажешь, как к тебе попала эта вещь.