Глава 26

Хотя я рано пришла в милый уютный паб на Камден-Пассаж, Себастьян уже был там – он всегда приходил рано, хотя никогда не сердился, если я опаздывала. Я взяла его за руки и посмотрела на него, задаваясь вопросом, как мы проведем следующий час.

– Ты в порядке? – спросил он, когда я поцеловала его в щеку. – Ты, кажется, немного…

– Что?

– Ну, не в себе.

– В последнее время я чувствую себя совершенно сумасшедшей, – сказала я. – Теперь мне лучше. Кое в чем разобралась. – Я вдруг почувствовала, что не могу просто смотреть на него.

– Иди садись, – сказал он, все еще с любопытством глядя на меня. – Я нашел нам столик. Хочешь выпить?

– Я хочу что-нибудь поесть. Я умираю с голоду. Смотри…

Кто-то с громким криком пробежал мимо окна, и все в пабе вскочили на ноги. Но это была смеющаяся девушка с матерчатой сумкой, бегущая куда-то – за автобусом, на свидание, в кино.

– Сегодня немного напряженно, – сказал Себастьян. – Разве не безумие? – Все так и говорили: Разве не безумие? Разве это не странно? Мы смотрели на каждого человека, которого встречали на улице, с подозрением, загруженные мыслями о том, что очередное насилие может произойти прямо на наших глазах.

– Давно пора, – коротко ответила я. – Послушай, Себастьян…

– Сначала я закажу нам выпить. Давай отпразднуем. Ты и твои волнующие новости. Может, бокал шампанского? – Его добрые карие глаза смотрели нерешительно. – Будешь, Нинс?

Мне пришлось согласиться. «Конечно». Я взяла его за руку.

Когда принесли бокалы, я сделала маленький глоток и чокнулась с ним.

– За тебя.

Я поставила бокал на стол.

– Извини. Я не знаю, за что мы пьем.

– Ну, за тебя. За педагогический колледж. – Он выглядел удивленным. – И за то, что ты нашла Кипсейк. И – сегодня прекрасная ночь. Почему бы нам не выпить шампанского?

– Конечно, – ответила я. – Не думаю, что найденный Кипсейк стоит праздника.

– Ты всегда смотришь на вещи с отрицательной стороны.

– Тебя там не было, – сказала я. – Вот увидишь.

– Я жду приглашения, – сказал он. – Не забывай, я собираюсь переехать туда с тобой и быть твоим слугой, обслуживать тебя и твоих близких… – Он замолчал, глядя на меня. – Это была просто шутка.

– Извини. – Я хотела бы не быть такой загадочной, просто решиться и сказать ему, что я хочу. – Странный день. Послушай, Себастьян…

– Я тут подумал, – сказал он. – Давай немного побудем серьезными.

Появилась официантка с меню, и мы оба одновременно повернулись, чтобы принять их, и улыбнулись друг другу, когда она отошла, бросив на нас любопытный взгляд.

– Она думает, что мы играем механических роботов в пантомиме, – сказала я.

– В пантомиме не бывает механических роботов, ты, несчастное, обездоленное дитя.

Я расхохоталась и беспомощно улыбнулась ему.

– Ты была права, Нина, – поспешно сказал он.

– В чем?

– В том, чтобы снова быть вместе.

– И насчет чего я оказалась права? – осторожно спросила я.

– Ну, что мы не должны этого делать, что это ошибка. Разве не так ты думаешь? Я ждал ответа все это время, с тех пор как мы переспали, и ты совершенно права. О нас. Пришло время. Я не все понимал. Я думал о старых нас, а ведь мы изменились, правда? Мы больше не те.

– О нет, – сказала я и сделала глоток шампанского.

– Я рад, что мы… Я рад, что мы провели ту ночь вместе. Это было невероятно. – Он взял меня за руку, и я почувствовала, как горит мое лицо. – Разве нет?

Я кивнула:

– Конечно.

– Хорошо. Потому что это было похоже на прощание, да? И ты со своим преподаванием, и я уезжаю в Америку на пару месяцев – я ведь говорил? – Я кивнула. – Ты знаешь, если бы мы снова были вместе, это было бы ошибкой, нам надо устраивать свои жизни.

Я отодвинула шампанское.

– Себастьян…

– Нет, дай мне закончить. Пожалуйста. – Он прикусил губу. – Мне нужно это сказать. Я… Я всегда буду любить тебя, Нинс, это звучит глупо?

Я молча покачала головой. Он казался совершенно другим человеком, далеким от меня, от нашей старой жизни. Я посмотрела в свой стакан, думая, смогу ли я сказать ему или нет.

– Нет. Нет, это не звучит глупо.

– Я так рад. – И он поцеловал мне руку.

– Я тоже рада, – сказала я и была рада. Я любила его и хотела, чтобы он был счастлив, и тогда я, конечно, поняла – мы не можем быть вместе, несмотря ни на что. Тогда я видела только его доброту.

Он откинулся на спинку стула.

– Я очень хочу есть. Мы будем заказывать? На нас не нападет разъяренная толпа, правда?

– Вряд ли. – Я протянула ему меню, все думая, смогу ли выдержать это.

– Слышала о ресторане в Ноттинг-Хилл? Они просто вбежали и начали грабить людей прямо там, когда все ели. Вчера.

– О, там одни миллионеры, – сказала я. – Они могут позволить себе потерять пару десяток.

– Ты – старый коммунист. Ты бы была великим разбойником, воровала бы у любовниц Карла II и прятала в карманы их драгоценности. Ой. Я не должен говорить плохо о семье, не так ли? Итак, леди Нина, дом. Скажи мне, что происходит.

Я положила салфетку, чувствуя, как от адреналина кружится голова. «Дом…»

Он наморщил лоб.

– Эй. Ты правда в порядке? Ты ужасно бледная, Нинс.

Я кивнула:

– В порядке. Какой дом?

– Кипсейк. Что происходит с…

Но я не могла так больше. Я думала, что расскажу ему немного позже, когда мы будем более расслаблены, когда он сможет успокоиться. Я уставилась на него, губы приоткрылись, в горле пересохло.

– Себастьян. Я должна тебе кое-что сказать.

– Что? – Он наклонился ко мне. – Я принесу тебе воды. Ты белая как полотно…

Я положила свою руку на его, наблюдая за последними мгновениями перед тем, как сказать ему, и посмотрела в его глубокие, добрые глаза.

– Нет. Дело не в этом. Я беременна.

Его пальцы сжались под моей рукой.

– Что?

– Я беременна. – Я закрыла глаза. – Я… очевидно, он твой.

– Очевидно?

Мое сердце бешено колотилось, и я резко сказала:

– У меня никого не было, ты знаешь. Больше двух месяцев назад. Это было в тот день.

– Но мы использовали презерватив.

– Вроде. Один раз. А потом он сполз – разве ты не помнишь? – Я покраснела. Кто-то за соседним столиком оглянулся на слово «презерватив».

– Нет, не помню… мы были… – Он сглотнул. – Ладно. Как давно ты знаешь?

– Я узнала вчера. Так что для меня это тоже шок! – Я улыбнулась ему, и это прозвучало глупо. – Я почти ничего не ела, чувствовала себя странно и пару недель назад упала в обморок. Я думала, что просто нервничаю из-за всей этой истории с домом. Во всяком случае, у него, вероятно, три головы, и он выйдет в виде комка волос.

– Значит, ты его оставляешь?

Мы посмотрели друг на друга.

– Себастьян, я не прошу тебя вмешиваться. – сказала я. – Но я думаю, что хочу, чтобы ты участвовал в его жизни. В этом есть смысл. – Я протерла глаза. – Ну, нет, это не имеет никакого смысла, потому что в следующем месяце начинается PGCE, и я, вероятно, пропущу большую часть летнего семестра, но они говорят, что я могу компенсировать на дополнительных занятиях после апреля – если все в порядке, если у меня будет ребенок, – знаешь, еще только девять недель…

– Да.

– Дело в том, что мне нравится сама мысль о том, что у нас с мамой будет ребенок. Мама очень взволнована. Она говорит, что будет новой миссис Полл. – Я говорила слишком быстро, надеясь, что он не поймет, как явно я лгала. Я должна была заставить его думать, что все в порядке, что ему не нужно предлагать, что он не привязан ко мне, а я к нему. Он должен быть свободен, если хочет. Я думала о маме и папе, о том, что они не связаны, но все равно любят друг друга.

Кто-то сзади меня получил гамбургер с ягненком и картошкой фри и начал громко есть.

Я сказала поспешно:

– Малк на седьмом небе. Он говорит, что поедет со мной на курсы NCT, но я твердо сказала «нет». Ведь это будет выглядеть странно! Поэтому я думаю, что останусь с ними на некоторое время, и, возможно, если мы когда-нибудь переедем в Кипсейк, чего мы, вероятно, не сделаем, я могу взять его – ребенка – туда, или получить там работу, или что-то еще – я пока не знаю.

– Переедете в Кипсейк?

– Это уже другая история, – сказала я. – Боже. Много чего случилось. – Я выглянула в окно, стараясь не обращать внимания на пожирателя гамбургеров, удивленная собственной реакцией. – Мы можем отсюда выбраться? Мне нужен свежий воздух.

Себастьян кивнул, все еще слегка ошеломленный.

– Конечно. Ты в порядке?

– Когда я сижу рядом со всей этой едой, меня немного тошнит. Извини. – Когда я встала, я увидела, что он смотрит на мой живот. – Пока не на что смотреть, – сказала я и застенчиво улыбнулась.

– Ты – господи, ты вынашиваешь нашего ребенка. – Он сказал это медленно. – Ух, ты, Нина.

Мы положили деньги на стол и ушли. Была влажная, облачная ночь, на улице было очень тихо. Мы медленно пошли по Эссекс-роуд, и я рассказала ему о Кипсейке и обо всем, что там произошло. О письме, которое я получила в тот день от Чарльза Ламберта: что-то о благотворительной организации под названием «Общество защиты бабочек», которую вызвали, чтобы идентифицировать некоторых из них, и о чем-то еще волнующем. О том, что земля, на которой стоит Кипсейк, охраняется.

– Я звонила ему, но его не было. Хотя было восемь тридцать вечера; я рада, что даже Чарльз Ламберт не работает так поздно.

– Кто?

Я покачала головой:

– Мой адвокат. Не важно.

– Ты видела бабочек, когда была там? Каких-нибудь очень красивых?

– Их было сотни. Наверное, тысячи. Но мне трудно рассказывать. Прошли годы. Там так дико, и все заросло, и тепло, и пышно, почти тропический лес, а флора и фауна… – Я замолчала и рассмеялась. – Ну, это долгая история.

Себастьян вежливо кивал, но я знала, что он не слушает. Он опустил голову, но при звуке чего-то похожего на фейерверк вдалеке мы оба остановились, вскинув головы. Потому что звуки фейерверков редко оказывались настоящими фейерверками.

– Может быть, сейчас не время выходить из дома, – сказала я, вспоминив истерические сообщения и электронные письма, которые мы получали от соседей, предупреждающих не выходить на улицу ночью, и размышляя, правы ли они. – Послушай, я все равно уже должна идти домой. Я правда очень устала за последние пару дней. Я едва могу не спать после половины девятого. И я думаю, тебе нужно время, чтобы все обдумать. Когда ты скажешь семье… если ты скажешь – все равно.

– Конечно, я скажу им. – Лицо Себастьяна было неподвижно. – Давай не будем сейчас об этом думать. – Он пристально посмотрел на меня. – Сначала я провожу тебя домой.

Я схватила его за руку:

– Нет. Не надо. Правда не надо. Я пойду по улице Святого Петра, все будет хорошо. Все уже сходит на нет, сегодня все закончится. Слушай, мы встретимся завтра или в пятницу? После обеда?

Он медленно покачал головой:

– Нет.

– Нет?

– А если я скажу, что хочу быть с тобой? Начать сначала, Нинс? Что бы ты сказала? Есть ли в этом смысл? – Он замолчал. – Просто скажи мне.

– Я не знаю. – Мы стояли на улице, соприкасаясь тыльными сторонами ладоней, и вся моя прежняя решимость исчезла. Внезапно мне захотелось, чтобы он остался со мной, всегда был рядом, так сильно, что у меня защемило сердце. – Не знаю, – повторила я срывающимся, тихим голосом.

Он убрал прядь моих волос за плечо.

– Я… Я… знаю тебя, Нинс. Просто знаю. Хотя мы такие разные. Если у нас будет ребенок… Ребенок, – прошептал он с улыбкой, – разве мы не должны попытаться?

Его ребенок, мой ребенок, наш ребенок, и мы были женаты, и еще мы были единственными друг для друга, во многих отношениях. Крупные слезы упали с моих глаз на пол.

Он выглядел безумным.

– О Нина, дорогая, Не плачь. Мне так жаль…

– Я все время плачу, – сказала я. – Это как головокружение и тошнота. Я думала, что со мной что-то не так, прежде чем узнала, что именно. Я плакала четыре раза, когда смотрела новости сегодня утром.

– Послушай, – сказал он, – почему бы нам обоим не переспать это? Я приду к тебе завтра, потому что это все меняет. Может, нам не стоит попытаться, но знаешь что? Может, и стоит.

Он поцеловал меня в губы. Я все еще чувствую его поцелуй, когда пишу это сейчас, три года спустя. Я знаю, что имела в виду Тедди, когда писала, что прекрасно все помнит. Я помню этот момент, в точности, во всех деталях. Он пошел, повернулся и радостно улыбнулся мне, как в тот самый день, когда я впервые увидела его у доски объявлений Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, а потом он скрылся из виду.

Жизнь зависит от крошечных вещей, которые заставляют нас делать выбор, – молния на ботинке, гроза в Хите и направление, которое мы выбираем на развилке дороги. Если бы он пошел в другую сторону, вверх по Аппер-стрит, это все равно случилось бы?

Странная вещь – случайность – как совпадения, хотя нет никаких совпадений, не так ли? В тот день я в любом случае должна была встретиться с Лиз в библиотеке. Она должна была найти меня. И почему Себастьян был там в тот день, когда все началось, когда мы увидели друг друга впервые за несколько месяцев? Я знаю – это потому, что он искал меня. Это не совпадение. Вот почему я считаю, что мы так или иначе должны были иметь этого ребенка… и, возможно, Себастьяну все равно пришлось бы уйти вот так, хотя в это я никогда не поверю.

Там, откуда доносились звуки фейерверков, группа мальчишек, ободренных беспорядками и хаосом, разбили витрину и стащили коробку фейерверков из супермаркета. Они запустили их на пустынном, дальнем отрезке Кэнонбери-роуд, ведущем к Хайбери и Ислингтон-Стейшн. Один фейерверк попал в автобус, другой – в бегуна. Себастьян подбежал к ним и велел прекратить. Полиция сказала, что он бежал почти так же быстро, как они ехали в своей машине: Себастьян, который знал, когда надо оставить все как есть, а когда вмешаться.

Еще один фейерверк, и мальчишки в ужасе разбежались. И когда Себастьян добрался до них, еще два фейерверка, оба вместе, ударили по стройплощадке за Юнион Чейпел. Архитектурная вывеска, вся покрытая нецензурными отзывами о строителях, я видела все это на дознании, свалилась, и высоко-высоко над ней какой-то кирпич и металлическая вывеска откололись от стены, быстро полетели вниз, ударив Себастьяна по затылку и сбив его на землю, и он упал назад, тяжело приземлившись на голову. Его череп был сильно поврежден в нескольких местах. Он перенес внутричерепное кровотечение, а затем кровоизлияние в мозг.

Через неделю Цинния – великолепная посреди беды, спокойная, невыносимо задумчивая и добрая – попросила отключить систему жизнеобеспечения. Он умер через пару дней в больнице Университетского колледжа, где через семь месяцев родилась наша дочь, напротив того самого места, где впервые встретились ее родители. Ее зовут Элис Фэрли Парр, и она всегда будет знать, кто ее отец. Я говорю с ней о нем каждый день. У нее в комнате есть наша с ним фотография.

В жизни мы не смогли найти способ быть вместе. Но потом он умер и оставил мне дочь. Так он всегда в моем сердце, со мной, каждый день. Не странно ли?