Никто из героев, проделавших этот путь до Энея, ничего запредельно жуткого там не обнаружил. Да, Улисса толпа наседающих призраков в конце концов заставила содрогнуться, но ни Тесею, ни Геркулесу, ни Орфею, ни Поллуксу, надо полагать, никаких особенных препятствий и ужасов не встретилось. Даже робкая Психея, посланная Венерой к Прозерпине за ларцом с красотой, сумела пройти этой дорогой в одиночку и ничего страшнее трехглавого Цербера, которого с легкостью удалось задобрить куском лепешки, не увидела. Для троянского же героя спуск в преисподнюю оказался сплошной чередой кошмаров. Перед этим сивилла сочла необходимым совершить обряд, от которого кровь в жилах не заледенела бы только у самого отчаянного храбреца. Глухой полночью перед разверстым зевом темной пещеры на берегу мрачного зловонного озера Аверн кумская провидица велела спутникам Энея зарезать четырех угольно-черных тельцов, чтобы принести жертву Гекате, чудовищной богине ночи. Когда жертвенные туши были возложены на пылающий алтарь, земля под ногами загудела и затряслась, а из кромешной тьмы донесся собачий вой. «Вот теперь-то нужна и отвага, и твердое сердце!» — крикнула сивилла и ринулась в пещеру. Бесстрашный герой без колебаний устремился следом. Вскоре перед Энеем и сивиллой простерлась дорога, окутанная сумраком, в котором тем не менее угадывались подступавшие с обеих сторон отвратительные силуэты разных бед и горестей, несущих людям страдание. Здесь, в преддверии преисподней, обитали «Скорбь… и с ней грызущие сердце Заботы, / Бледные… Болезни… и унылая Старость, / Страх, Нищета, и Позор, и Голод, злобный советчик, / Муки и тягостный Труд — ужасные видом обличья; / <…> Война, приносящая гибель… / …и безумная Распря, — / Волосы-змеи у ней под кровавой вьются повязкой». Благополучно миновав это бесплотное скопище врагов человека, путники вышли на берег быстрой реки, через которую переправлялся в ладье какой-то дряхлый старец. И снова их взору открылось печальное зрелище. Бессчетные, «как листья в лесу, что в холод осенний падают наземь с дерев», к лодочнику тянули руки призрачные души, умоляя перевезти их на тот берег. Но угрюмый старик выбирал по своему разумению — одних он брал в ладью, других отталкивал. Недоумевающему Энею прорицательница объяснила, что они очутились у слияния двух великих подземных рек — Коцита, чье имя означает «река плача», и Ахерона. Перевозчика зовут Харон, а отвергнутые им — это души тех несчастных, чьи тела не были погребены как положено. Теперь эти души обречены неприкаянно, бесцельно скитаться сотню лет, не находя себе покоя.

Энею с его провожатой Харон тоже сперва отказывал в переправе и запрещал даже приближаться к нему, утверждая, что перевозит только мертвых, однако при виде золотой ветви смягчился и взял обоих живых в ладью. На другом берегу им преградил путь Цербер, но его они задобрили тем же способом, что и Психея. Сивилла заранее припасла для него лепешку, и хлопот он им не доставил. Затем они достигли того мрачного места, где непреклонный Минос, сын Европы, вершил суд над душами усопших, определяя их последнее пристанище. Поспешив убраться прочь от этого неумолимого блюстителя справедливости, Эней и сивилла оказались на Полях скорби, по которым бродили души самоубийц, покончивших с собой из-за несчастной любви и сердечных мук. Там, под прекрасной и печальной сенью миртовых рощ, Эней заметил Дидону и не смог сдержать слез. «Я ли причиною был кончины твоей? Но клянусь я / <…> / …не по воле своей покинул твой берег, царица!» — уверял Эней. Как ни взывал он к Дидоне, она не удостоила его взглядом и не проронила ни слова в ответ, холодная и безучастная, словно мраморная глыба. Эней же был потрясен до глубины души и долго еще лил слезы, глядя Дидоне вслед, пока она не скрылась из виду.

Эней с сивиллой продолжили путь и наконец остановились на распутье, где дорога разделялась надвое. Слева доносились жуткие звуки: вой, горестные стоны, удары бича и лязг цепей. Герой застыл в ужасе, но сивилла успокоила его, велела побороть страх и прикрепить золотую ветвь к стене у расходящихся троп. По левую руку, поведала прорицательница, располагаются владения сурового Радаманта, еще одного сына Европы, который наказывает нечестивцев за их злодеяния. Правая же дорога ведет в Элизий, где и обитает нынче отец Энея. Когда они добрались до этого благословенного места, им открылась упоительная картина: мягкие зеленые луга, приветливые дубравы, благоуханный живительный эфир, разливающийся повсюду нежный пурпурный свет собственного солнца. Все здесь дышало умиротворением, покоем и блаженством. В Элизии пребывали избранные, возвысившие себя при жизни великими свершениями, подвигами, добрыми делами, — герои, поэты, служители богов, честные пророки, а также все, кто приходил на помощь другим и на земле «о себе по заслугам память оставил». Среди них Эней довольно скоро отыскал Анхиса. Тот возликовал, увидев сына. Они оба заплакали от счастья, подаренного им этой невероятной встречей, которая состоялась благодаря огромной любви, побудившей живого спуститься в царство мертвых.

Отцу и сыну, несомненно, многое нужно было поведать друг другу. Анхис привел Энея к реке забвения Лете. Из нее, сказал он, должны испить те души, которым необходимо очиститься от прошлого, чтобы потом отправиться обратно на землю и вселиться в новое тело. «С влагой летейской / Пьют забвенье они в уносящем заботы потоке», — объяснил Анхис, а потом показал сыну их, его с Энеем, отдаленных потомков, дожидающихся на берегу своей очереди стереть память о предыдущей жизни, о всех прежних делах и страданиях. Это были доблестные мужи — будущие римляне, властители мира. Указывая на каждого и называя их по именам, Анхис рассказывал о грядущих подвигах римских героев, которые прославятся на века. Потом он дал наставления, как Энею лучше обустроиться в Италии и избежать уготованных ему невзгод или легче перенести их.

После этого они простились, но уже без слез, зная, что расстаются лишь на время. Эней с сивиллой вернулись в мир живых. Он поспешил к своим товарищам на корабли, и на следующий день троянцы двинулись вдоль побережья Италии на север, к обещанной им земле.

ЧАСТЬ ТРEТЬЯ

ВОЙНА В ИТАЛИИ

Ужасные испытания ждали горстку троянских переселенцев — и снова по милости Юноны. Она заставила самые могущественные италийские племена, латинян и рутулов, дать жесткий отпор чужакам, пытавшимся обосноваться на новом месте. Если бы не Юнона, дело бы уладили миром. Престарелый Латин, правнук Сатурна и правитель Лация, получил от вещего духа своего отца Фавна предостережение не выдавать свою единственную дочь Лавинию ни за кого из соотечественников, а выбрать ей в мужья чужеземца, который вскоре явится в их края. От этого союза произойдет народ, которому судьбой предначертано покорить весь мир. Поэтому, когда посланцы Энея пришли к Латину с просьбой разрешить им поселиться на «малом клочке земли безопасной» возле побережья и совместно пользоваться водой, которой наряду с воздухом «равно владеют смертные все», он принял их более чем благосклонно. Проникшись уверенностью, что Эней — его будущий зять, напророченный Фавном, царь не стал скрывать своей радости. Пусть прибывшие знают: до конца своих дней он будет им надежным другом. Энею же царь просил передать, что у него, Латина, имеется дочь, которой небеса велят сочетаться браком лишь с иноземцем, и, мнится ему, предводитель троянцев и есть ее суженый.

Но тут вмешалась Юнона. Она призвала из преисподней одну из фурий, Алекто, и поручила ей развязать на италийской земле жестокую междоусобную войну. Фурия охотно повиновалась. Сперва она зажгла в сердце Аматы, царственной супруги Латина, обиду и гнев, заставившие ее яростно противиться союзу дочери и Энея. После этого Алекто полетела к вождю рутулов Турну, который до этих пор считался главным фаворитом среди многочисленных претендентов на руку Лавинии. Тот ополчился бы на троянцев и без подстрекательств фурии, придя в бешенство от самого известия, что ему предпочли кого-то другого. Услышав о посольстве троянцев к Латину, он повел свое войско на Лаций, чтобы силой помешать латинянам заключить союз с незваными гостями.

Третий ход Алекто был тонким и хитроумным. Одному из латинян, пасшему царские стада, принадлежал прекрасный ручной олень. Днем он свободно бегал по лесам, а вечером всегда возвращался к знакомому порогу. Дочь пастуха, души не чаявшая в питомце, нежно о нем заботилась: чесала шерсть гребнем и украшала рога цветочными гирляндами. Все окрестные пастухи и земледельцы знали этого оленя, оберегали и сурово покарали бы любого, даже из своих, кто вздумал бы причинить животному вред. Сотвори подобное злодеяние чужестранец — он мгновенно стал бы их заклятым врагом, что стараниями фурии и произошло с юным сыном Энея. Асканий вышел на охоту, и Алекто направила его собак прямо к лесному лежбищу любимца латинян. Свора спугнула оленя. Асканий выпустил в него стрелу и попал в цель. Смертельно раненный олень все же сумел доскакать до родимого дома и умер, истекая кровью, на глазах у хозяйки. Весть о его гибели мгновенно разнеслась по всей округе, разумеется не без участия Алекто, и тут же вспыхнула вражда. Разъяренные латиняне готовы были растерзать и Аскания, и всех вступившихся за него троянцев.

В Лации об этом узнали почти сразу же после прибытия Турна. Двух известий, одно другого страшнее, — что народ уже взялся за оружие и что за воротами стоит лагерем войско рутулов — царь Латин не вынес. Ярость супруги тоже, безусловно, подлила масла в огонь, и паникующий царь заперся во дворце, бросив все на произвол судьбы. А значит, на помощь будущего тестя Эней рассчитывать больше не мог.

В городе существовал древний обычай: в случае войны царь под звуки труб и боевые клики воинов должен был отворить двойные двери в храме бога Януса, стоявшие закрытыми в мирное время. Но Латин, отсиживающийся во дворце, эту священную церемонию провести не мог, и, пока горожане пребывали в нерешительности, Юнона сама слетела с небес, собственной рукой сорвала засовы и широко распахнула двери. Город охватило ликование. Строилось войско, сияли доспехи, били копытами скакуны, гордо реяли стяги. Всех переполняло радостное предвкушение битвы не на жизнь, а на смерть.

Теперь жалкой горстке троянцев предстояло сражаться против внушительного объединенного войска латинян и рутулов. Предводитель рутулов Турн был воином храбрым и опытным. В союзниках у него состоял Мезенций, не менее талантливый и блестящий полководец, но чересчур жестокий правитель, бежавший к Турну от восставших против него великих этрусков. Третьей их союзницей была воительница Камилла, которую отец вырастил в лесной глуши, где она еще совсем маленькой научилась метко бить из пращи и лука быстрокрылых журавлей и диких лебедей, резвостью своих ног ненамного уступая их стремительному полету. Она владела всеми видами оружия, никто не мог превзойти ее ни в метании копья, ни в обращении с боевым топором, ни в стрельбе из лука. Замужество она отвергала. Ее прельщали только погоня, битвы и свобода. В приведенном ею отряде было еще несколько дев-воительниц.

В этой отчаянной для троянцев ситуации Энею явился во сне Тиберин, бог полноводного Тибра, на берегу которого расположился их лагерь. Он велел герою немедленно подниматься вверх по реке к Эвандру, царствующему над небогатым наделом, на котором в грядущих веках вознесутся к небу гордые башни столицы столиц, великого Рима. У Эвандра, пообещал речной бог, Эней получит необходимую подмогу. На рассвете вместе с группой отборных воинов он пустился в путь на двух судах. Впервые за все время по водам Тибра заскользили корабли с вооруженными людьми. Эвандр и его юный сын Паллант приняли троянцев тепло. По дороге к грубой постройке, которая служила им чертогами, они показали гостям все, что было у них примечательного: высокую скалу; рядом с ней посвященный Юпитеру холм, заросший колючим терновником и не ведающий еще, что когда-то здесь будет блистать золотом Капитолий; луг с мычащими коровами, на котором много веков спустя раскинется Римский форум, средоточие мировой общественно-политической жизни. «Жили в этих лесах только здешние нимфы и фавны; / Племя первых людей из дубовых стволов тут возникло. / <…> / Первым пришел к ним Сатурн с высот эфирных Олимпа, / Царства лишен своего, устрашен оружием сына. / Он дикарей, что по горным лесам в одиночку скитались, / Слил в единый народ и законы им дал, и Латинской / Землю назвал, в которой он встарь укрылся надежно. / Век, когда правил Сатурн, золотым именуется ныне: / …но на смену / Худший век наступил, и людское испортилось племя, / Яростной жаждой войны одержимо и страстью к наживе. / <…> / Много здесь было царей… / Так же меня, когда я, из родного изгнанный края, / В море бежал, всемогущая власть Фортуны и рока / В эти места привела…» — рассказывал Эвандр.

Старик закончил рассказ у порога своего немудреного жилища, где Энею пришлось ночевать на ложе из листьев, укрываясь медвежьей шкурой. Наутро все встали спозаранку, разбуженные первыми лучами солнца и пением птиц. Эвандр явился в сопровождении двух больших псов, своей единственной стражи и свиты. Разделив с гостем утреннюю трапезу, он дал Энею совет, ради которого стоило плыть в эти края. Его страна, признался Эвандр, слаба и мало чем сможет помочь троянцам. Зато по соседству, дальше вдоль берега, живут богатые и могущественные этруски, чей беглый правитель Мезенций сейчас в соратниках у Турна. Одного упоминания об этом будет достаточно, чтобы этруски встали на сторону Энея, настолько ненавидят они тирана. Его жестокость перешла все мыслимые пределы. Изверг упивался чужими мучениями. Это Мезенций придумал чудовищный способ казни, ужаснее которого человечество еще не знало: он привязывал жертву к трупу, рука к руке, лицо к лицу, чтобы пленника этих смрадных объятий заживо разъедал трупный яд.

В конце концов против Мезенция восстала вся Этрурия, но ему удалось бежать. Однако этруски намеревались схватить его и наказать по заслугам, так что Эней найдет в них верных и сильных союзников. Сам же Эвандр пошлет с Энеем своего единственного сына Палланта, дабы троянский герой стал для юноши наставником «в труде Марса нелегком», а с ним в придачу отряд молодых воинов, цвет аркадской конницы. Кроме того, каждый из гостей получит резвого скакуна, чтобы как можно быстрее добраться до этрусков и заручиться их помощью.

Тем временем троянскому лагерю, укрепленному лишь земляным валом и оставшемуся на неопределенный срок без предводителя и лучших воинов, приходилось очень туго. Турн навалился на чужеземцев всей своей несметной ратью. Первый день троянцы продержались, следуя строгому наказу Энея ни в коем случае не ввязываться в открытый бой, только обороняться. Но силы оказались слишком неравны. Противник намного превосходил троянцев числом, и они понимали, что нужно спешно слать гонца к Энею, иначе их положение безнадежно. Только как это сделать, если лагерь полностью окружен рутулами? Однако в маленьком отряде нашлось двое смельчаков, которые считали ниже своего достоинства выгадывать шансы на успех и поражение, — чрезвычайная опасность задания сама по себе прельщала дерзких храбрецов. Они решили попробовать под покровом ночи перебраться через вражеский стан и отыскать Энея.

Звали их Нис и Эвриал. Первый был доблестным воином, закаленным в боях, а второй еще юнцом, но тоже отважным и одержимым неуемной, горячей жаждой подвига. Они уже привыкли сражаться бок о бок и не разлучались ни в карауле, ни на поле брани — где один, там непременно находился и другой. Изначально рискованная затея родилась у Ниса, когда он оглядывал с крепостного вала неприятельский лагерь и заметил, что тот едва освещен редкими догорающими кострами и погружен в глубокую сонную тишину. Своей задумкой он поделился с другом, вовсе не предполагая брать его с собой. Юноша вскричал, что не собирается отсиживаться и пойдет вместе с Нисом, поскольку и в нем самом есть тот «дух, презирающий жизнь и готовый светом дня заплатить за обоим желанную славу». Ниса это решение повергло в горе и отчаяние. «Нужно, чтоб друга / Ты пережил: тому, кто младше, жить подобает. / Будет тогда, кому унести мое тело из боя, / Выкуп ли дать за него, коль позволит Фортуна, и в землю / Прах опустить, иль хоть жертвы принесть над пустою гробницей», — пытался он образумить Эвриала. Но юноша был непреклонен: «Отговорки напрасно ты множишь: / Твердо решенье мое, и тебе его с места не стронуть. / Так поспешим же!» Увидев, что переубедить друга не получится, Нис скрепя сердце согласился.

Явившись вдвоем на совет троянских вождей, Нис и Эвриал изложили свой замысел. Военачальники приняли его сразу, со слезами благодарности обещая друзьям щедрую награду в случае успеха. «…Превыше всякой награды / Я молю об одном: не покинь моей матери старой! / <…> / Вместе со мной уплывала она, нигде не осталась. / <…> / Немощной ты помоги и покинутой дай утешенье!» — попросил Аскания Эвриал, допуская, что может погибнуть. «Именем лишь для меня от родной моей матери, в Трое погибшей, будет / Впредь отличаться она: благодарность за сына такого / Ей воздастся», — горячо заверил Асканий и отдал Эвриалу собственный меч, пообещав, что тот не подведет в бою.

Друзья перебрались через ров и двинулись к вражескому лагерю. Рутулы спали на голой земле вповалку. Нис шепотом велел Эвриалу внимательно следить, чтобы никто не подкрался сзади и не застиг их врасплох, пока сам он будет расчищать им путь. И герой принялся рубить спящих одного за другим, да так ловко, что никто не успевал издать ни звука. Ни один стон не потревожил гробовую тишину. Вскоре за кровавое дело принялся и Эвриал. Вдвоем они вымостили мертвыми телами широкую дорогу до дальней границы лагеря. Однако пылкий Эвриал слишком увлекся резней. Задержка эта оказалась для друзей роковой. Уже светало. Скачущие из Лация всадники заметили сияющий шлем Эвриала и окликнули двух подозрительных воинов, а когда те, не ответив, кинулись напролом в рощу, латиняне окружили ее со всех сторон. Пытаясь скрыться в сумрачных дебрях, Нис и Эвриал потеряли друг друга — Эвриал, отстав, свернул в противоположную сторону. Когда Нис в панике вернулся за ним, того уже схватили. Как же быть? Как отбить его у врагов в одиночку? Нис понимал, что надежды нет, но лучше погибнуть в неравном бою, чем бросить товарища. Он остался, один против всех, и принялся из укрытия метать копья, сражая врагов поочередно. Не понимая, откуда летит в них смертоносная медь, предводитель латинян ринулся на Эвриала с криком: «Ты мне один за двоих заплатишь кровью горячей!» Увидев занесенный меч, Нис выскочил из засады. «Вот я, виновный во всем! На меня направьте оружье, / Рутулы! Я задумал обман! Без меня б недостало / Сил и отваги ему!» — взывал он к латинянам, уверяя, что юноша просто следовал за ним. Но Эвриал уже поник головой, пронзенный вражеским мечом. Нис успел расправиться с убийцей друга и тут же, израненный, рухнул рядом с тем, с кем доселе был неразлучен.

Дальнейшие столкновения троянцев с противником происходили только на поле боя. Эней с большим войском этрусков подоспел вовремя, и лагерь удалось отстоять. Жестокая война полыхала долго. На этом этапе «Энеида» превращается в хронику непрерывных кровавых расправ. Битвы следуют длинной чередой, мало чем отличаясь друг от друга. Падают замертво бесчисленные герои, разливаются по земле реки крови, грозно гремят трубы, тугие луки шлют тучи стрел, копыта горячих коней, взметая кровавую росу, топчут тела павших. Все это перестает ужасать задолго до конца поэмы. Разумеется, враги троянцев будут разбиты. Камилла, прежде чем сложить голову в бою, успеет показать себя во всем блеске. Злодею Мезенцию в полной мере воздастся по заслугам, но лишь после того, как погибнет его храбрый сын, защищавший отца до последнего вздоха. Троянский стан тоже понесет немало потерь, в числе которых окажется и сын Эвандра, Паллант.

В конце концов Турн с Энеем сошлись в поединке. К этому времени Эней, чей образ в первой половине поэмы был таким же человечным и полнокровным, как образы Гектора или Ахилла, трансформировался в некую символическую судьбоносную фигуру, в которой не осталось ничего жизнеподобного. Когда-то он заботливо выносил своего отца на закорках из горящей Трои и просил семенящего рядом сынишку не отставать. В Карфагене троянский скиталец хорошо понимал и чувствовал, что значит встретить сострадание, найти место, где «слезы в природе вещей». Даже гордо расхаживая в богатых одеждах по дворцу Дидоны, он тоже вел себя совершенно по-человечески. Теперь же, на италийском поле битвы, Эней превратился из земного эмоционального героя в монументального сверхчеловека, несокрушимого исполина, внушающего благоговейный ужас. Он, словно Афон, огромен «иль даже / Словно отец Апеннин, возносящий седую от снега / Голову в небо, где вихрь мохнатые падубы треплет». От него нет спасенья. Он «словно встарь Эгеон, про которого молвят, что сотня / Рук была у него, и полсотни уст, изрыгавших / Пламя, и тел пятьдесят, что от молний Отца заслонялся / Он полусотней щитов, пятьдесят мечей обнажая, — / Так победитель Эней по всей равнине носился». Исход его битвы с Турном предрешен заранее. Сражаться с Энеем для вождя рутулов равносильно попытке сразиться с землетрясением или молнией.

Поэма Вергилия завершается гибелью Турна. Энею, как читателю ясно дает понять автор, предстоит жениться на Лавинии и стать «зачинателем племени римлян», которому, по словам Вергилия, надлежит оставить такие области, как науки и искусство, на откуп другим и всегда помнить о своем высшем предназначении — научиться «народами править державно», «налагать условия мира, милость покорным являть и смирять войною надменных».