Глава 28. Англия

Наиболее поживилось Наполеоновской империей Британское островное государство. Из двадцатилетней борьбы Англия вышла могущественной победительницей. В славных морских боях она уничтожила флоты старых морских держав и отныне одна сохраняла господство над морями. Огромнейшие колониальные государства, рассеянные по всему земному шару, целые миры удивительных островов в таких странах света, до которых не достигала никакая другая рука, склонились под скипетр могущественной на море Британии и открыли британской промышленности обширный рынок.

Но при всем своем процветании и могуществе во внешней политике государство страдало в своей внутренней жизни от глубоких язв. Дорогостоящие войны подняли национальный долг до неслыханной для тогдашнего времени высоты. К этому присоединился ужаснейший торговый кризис. Паровая машина и связанное с ее развитием грандиозное фабричное производство удивительно усовершенствовали английскую промышленность. Теперь при их содействии, немедленно после устранения континентальной системы, наступила ожесточенная спекуляция, засыпавшая рынки всей земли страшной массой английских фабрикатов, не понимая, что, с одной стороны, покупательная способность стран, которых постигли многолетние войны, была очень скромна, с другой стороны – и промышленность континента постепенно все продуктивнее выступала против чужой конкуренции. Реакция не замедлила наступить. Сбыт остановился, цены упали, начались безработица, голод и нужда – и это положение вещей оказалось тем более роковым, что сословие ремесленников должно было уступить место крупной промышленности. Городской средний класс – ядро каждого государственного целого – исчез. Его место занял огромный фабричный пролетариат, перебивавшийся со дня на день. В свите голода шло преступление. Снова, как в старые годы, появились таинственные шайки луддитов, сброд всяких мошенников, поклявшийся на верность неизвестному «генералу Лудду»; они грабили по ночам машины и фабрики. Ни один человек не знал чего-либо определенного об этом страшном обществе. Лишь дымящиеся развалины напоминали о его существовании.

Положению вещей в городах по мрачному ужасу нисколько не уступал деревенский быт. Непосильная тяжесть налогов, лежавшая на доходах и земельной собственности, довела крестьянина и мелкого землевладельца до нищеты. Земельная собственность стекалась в руки зажиточных дворян, которые старались повысить свои доходы путем непосильной арендной платы, взыскиваемой с беспощадной суровостью, тогда как громадный ввоз зерна из неистощимых житниц России понижал хлебные цены и к тому же страну посещали тяжелые неурожаи.

Самым уязвимым местом в британском государственном организме, которое нередко бросало его в тяжелый лихорадочный озноб, осталась до сегодняшнего дня Ирландия. В течение веков между господствующим англосаксонским и покоренным кельтским населением Ирландии существовали несогласия, которые еще более разжигались различием в исповедании этих народов, разделенных природой и строем.

Во все времена жертва насилия может рассчитывать на горячих защитников, тогда как на могущественного притеснителя падает проклятие современников и потомства. И несчастные ирландцы возбудили к себе горячее чувство сострадания, которое лишь в известной степени может быть оправдано историей.

Стране и народу Ирландии недостает тех свойств, которые на продолжительное время гарантируют существование самостоятельной государственности. Природа рассыпала свои дары по острову не с особенной расточительностью. Кольцо каменистых скал, которое его окружает, делает возможным соседство богатой растительности с вечной пустыней. «Некоторые великолепные места с самой пышной растительностью, состоящей из деревьев и трав, которую, как по волшебству, создают теплые осадки Атлантического океана, оправдывают поэтическое название Грин-Эйре. Но оно относится большей частью лишь к романтическим округам вблизи побережья; и взор с ужасом отвертывается от широкой горной равнины внутри страны; кажется, будто кольцо бриллиантов окружает какую-то уродливую картину».

Может быть, половину всей Ирландии покрывает огромная торфяная кора. Поэтому с давних пор она является скорее страной скотоводства, чем земледелия, и неисчислимые толпы ее жителей влачат свое жалкое существование при помощи нищенства и разбоя.

По своему характеру ирландец остался кельтом. Самые ужасные притеснения он встречал с поразительной живучестью и сохранил до настоящих дней значительную часть ирийской национальности. Как у француза, его соплеменника, так и у него сверкают искры остроумия. Его очень легко воодушевить. Ему присуще живое чувство красоты. Но необузданная фантазия лишает его понимания действительности. Мысли этого человека, как и звуки его песни, беззаботны и бесцельны, и сердце его обманчиво, подобно черной торфяной почве, обрамляющей его грязную хижину. Под маской простодушной доверчивости скрывается коварная мстительность, и в душе народа рядом с самыми нежными и чистыми струнами человеческих чувств уживаются самые уродливые диссонансы.

С тех пор как Кромвель и Вильгельм Оранский подавили повстанческое население островитян, отняли у него его собственность и все политические права, его потомки вели в виде оброчников, поденщиков и слуг жизнь, в которой человеческое достоинство подвергалось всяческому осмеянию. Все общественные должности были доступны исключительно членам англиканской церкви. Их епископы, владевшие ирландскими церковными имуществами, взимали также десятину с терзаемого католического народа, который сверх того должен был из своего нищенского достатка содержать свое собственное духовенство; школы и учебные заведения были прикреплены к государственной церкви, а публичное совершение католического богослужения было запрещено. Продукты ирландской хлопчатобумажной промышленности, до того времени главный источник известного благосостояния, удерживались вдалеке от английского рынка при помощи высоких таможенных пошлин. Гнет протестантских помещиков тяжело давил бедное сельское население. В 1761 г. они отняли у угнетенного крестьянина даже право свободного пастбища, окружив свои пустующие земли заборами. Напрасно ирландцы требовали реформ, взывали к справедливости и гуманности. Гнет, нужда, отчаяние уже в середине XVIII в. выгнали нищету и нужду на путь тайно организованных разбоев и убийств.