Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
То была рыцарская «железная» молодежь, которая нередко с почетным знаком храбрости, крестом на груди возвращалась после славных битв в свои опустевшие университеты. Обогащенная жизненным опытом, облагороженная духовным подъемом этих дней, с неискоренимой в сердце любовью к единому немецкому отечеству, она порывалась к светлым высотам чистого человеческого знания. Ее стремлением было дело, вытекающее из свободного самоопределения, как его превозносил Фихте. Проникнутая убеждением, что задачу изучения каждой науки должна составлять подготовка к служению всему обществу, к будущей политической деятельности, молодежь хотела обновить и нравственно поддержать студенческий быт, желала обратить академическую жизнь в настоящий образец будущей общественной жизни и, объединившись в тесный кружок и дружно сплотившись, поддерживать и оживлять в себе патриотический дух и по окончании университета, чтобы таким образом достойно ответить пробудившемуся национальному сознанию немецкого народа.
Так настроенные молодые люди не могли находить вкуса в устарелых формах и традиционных скверных обычаях университетской жизни; задор и бретерство студентов и их, по выражению Иммермана, «проблематическое государство, в котором наряду с некоторой истинной дружбой, преданностью и братством господствовали ребяческий дух, ребяческая храбрость и ребяческая честь», должны были составлять для них скорее предмет отвращения.
Действительными носителями указанных недостатков были издавна землячества, представлявшие своей надменностью, таинственностью, своими раздорами и расколом отталкивающую картину полного разобщения, господствовавшего в немецком народе.
Поэтому гнев возвратившихся борцов за свободу обратился против них. Так называемые обновители сначала лишь дружески объединялись между собой. Хотя число их возрастало благодаря притоку «нейтральных» или новоприбывших студентов, все же они вскоре поняли, что в качестве разрозненных единиц им не удастся на продолжительное время сохранить свою независимость по отношению к замкнутым корпорациям. И так как затем академические законы были недостаточны для урегулирования отношений учащихся между собой, то вскоре стал обдумываться план новой твердой организации. Она представлялась тем более настоятельной, что обновители оставались в высших учебных заведениях лишь в течение короткого времени, и поэтому приходилось опасаться, как бы при постоянной смене студенческих поколений прекрасная мысль снова не исчезла бесследно.
При таком положении вещей основательного улучшения студенческой жизни было возможно достигнуть лишь путем уничтожения землячеств и основания одного-единственного крупного, обнимающего всех студентов союза юношества и путем издания соответствующих духу времени законов. Эти стремления учащейся молодежи встречали одобрение и посильную поддержку со стороны рассудительных и патриотически настроенных людей, как Шлейермахер, Фрис, Стеффене, Ян и Арндт. Тем не менее первые попытки не везде сейчас же увенчивались успехом. Лишь в Гиссене, Берлине, Галле, особенно же в Йене состоялся переход от дружеского обмена мыслей к практическим действиям.
В 1814 г. здесь существовало еще четыре землячества: Франкония, Вандалия, Тюрингия и Саксония, которые по старой привычке старались властвовать над всеми студентами. Против них выступило несколько борцов за свободу, которые и основали летом 1814 г. род студенческого поголовного ополчения под названием Wehrschaft (оборона).
Между тем преобразовательное течение находило все большее и большее число приверженцев. Зимой 1814/15 г. были сделаны первые шаги для твердой его организации. Несколько патриотически настроенных студентов, принимавших участие в походе в качестве лютцовских охотников и проникнутых крайним идеализмом, принялись работать над преобразованием старых сообществ в одну студенческую корпорацию, построенную на либеральных началах. «Односторонность, в которой нуждается каждое новое направление, особенно среди молодых людей, вскоре повысилась до терроризма». Непосредственным следствием были ожесточенные раздоры. Однако умение владеть оружием, сила характера и решимость брали в конце концов верх и заставляли замолчать отклоняющиеся мнения. Вандалия перешла в лагерь обновителей, сюда же вошли частью члены Франконии и Тюрингии. Путь был свободен.
Воззвание приглашало всех честных студентов в публичное собрание на рынке, старом «форуме» студенчества Йены. Сюда 12 июня 1815 г. в 9 часов утра стеклись питомцы муз и направились во главе с отрядом музыки к гостинице Zur Tanne. Впервые на этом месте разнеслись радостные звуки великолепной студенческой песни: «Мы собрались в добрый час», в то время как земляческие знамена медленно склонялись в знак разложения пережитых обществ. После проникнутого патриотическим воодушевлением приветствия со стороны студента Горна был провозглашен студенческий союз, прочтен и принят предложенный устав. 113 студентов тотчас сплотились в новый союз. Затем последовали братские объятия присутствующих под шумные звуки национальной немецкой песни «Где отечество немца?», которая здесь впервые гордо подчеркивала единство отечества. Праздничная пирушка с «отцом страны» заключила торжественный день.
Новые идеи проникали в учащуюся молодежь, оплодотворяя ее ум и душу. «Прекрасное и благородное, жившее издавна в студенческой молодежи, только теперь получило свое полное развитие и признание». После того как летом 1816 г. и последнее существовавшее еще в Йене землячество Саксония распалось, студенческий союз оказался, как он того желал, при 300 приблизительно членах, единственным союзом всего «христианско-немецкого студенчества».
Дух, нравы и законы союза распространились из Йены на север и юг. В высших учебных заведениях Пруссии новое движение лишь медленно пускало корни. Прежде всего к нему примкнули гиссенские студенты. Постоянная война с академическими законами разом прекратилась, и тон академической жизни стал значительно благороднее. Однако при массе положительных качеств, принадлежавших студенческим союзам, не следует забывать и их теневые стороны. Политический идеализм, которому поклонялись их члены, был слишком «бесформенным, чтобы вызвать определенный образ мыслей». Их «словообильная мечтательность, неясное стремление и постоянное смешение кажущегося с действительным мало благоприятствовали развитию политического искусства». К тому же христианская набожность, хотя бы настоящая и искренняя у многих, нередко все же выставляла себя слишком хвастливо напоказ. «Никогда, может быть, – так судит Трейчке, несомненно слишком строго, – никогда в немецком юношестве не жило столько теплого религиозного чувства, столько нравственной серьезности и патриотического воодушевления, но с этим чистым идеализмом с самого начала соединялась удивительная надутость, не юношеская, умная не по летам гордость добродетелью, которая грозила вытеснить из немецкой жизни всю тишину, всю красоту и прелесть. Когда эти спартанцы попадали на неправильный путь, тогда заблуждения, вызванные непомерным сознанием своего нравственного превосходства, могли легко принести больше вреда, чем прелестное безумие необдуманного юношеского легкомыслия».
Основная идея устава, выработанного Каффенбергером и Гейнрихсом при содействии профессоров Кизера Окена и Лудена, коренилась на понятиях свободы, чести и отечества. Они были избраны лозунгом нового союза. Последний должен был в любви и истине объединять всех студентов. Каждый порядочный студент должен был иметь возможность вступить в него, но никто не мог быть к тому принуждаем. Никакой авторитет не должен был приниматься в расчет, кроме авторитета сильнейшего ума. Общей одеждой и опознавательным знаком служил черный сюртук и длинные черные брюки, а братское «ты» между всеми членами было знаком дружеского единения. Не только сочлены студенческого союза, но и каждый студент должен оказаться, благодаря новому обществу, защищенным от дерзкого и беспричинного оскорбления. Дуэль отныне считалась лишь крайним средством для восстановления своей чести.
Управление принадлежало коллегии, состоящей из 9 старшин и 3 кандидатов, надзор осуществлялся комитетом из 21 члена и 7 кандидатов. Все совещания и все собрания происходили публично, также открыты были отношения к государственным учреждениям.
В виде символа были избраны цвета лютцовской формы: черный, красный, золотой. Черный цвет обозначал иго рабства, которое нужно было свергнуть; красный – кровь, которой должна стоить борьба; золото символизировало солнце свободы, которое должно взойти для отечества из его борьбы с рабством. Так возникло то трехцветное знамя, которое оставалось в течение полустолетия объектом национальных стремлений, которое должно было принести Германии столько надежд, столько слез, столько благородных мыслей и столько прегрешений, пока оно наконец, подобно черно-сине-красному знамени итальянских карбонариев, не было обесчещено в буре партийной борьбы и подобно ему не было вытеснено цветами национального государства.
Общие собрания студенческого союза происходили обыкновенно каждые четверть года в гостинице «Ель». Члены коллегии старост занимали в зале собраний особое место. По обе стороны их сидели члены комитета. Неоправдываемое опоздание на заседание каралось денежным штрафом.
Старосты выбирались из рядов «старых буршей», то есть тех студентов, которые находились по меньшей мере на четвертом семестре. Члены комитета должны были пробыть студентами самое малое в течение года. Первые избирались на один семестр. Их переизбрание допускалось. Члены комитетов оставались в своей должности в продолжение своего пребывания в Йене.
Коллегией старшин руководил представитель. Он занимал свою должность в течение месяца и не мог снова быть избран по истечении этого срока. В случаях замешательства его заменял последний ушедший перед тем представитель.
Относительно остальных членов уставная грамота предписывала: «Каждый йенский студент, исключая вечных врагов немецкого имени, иностранцев и французов, может вступить в студенческий союз; на имеющем быть принятым не должно лежать никакого проступка, который унизил бы его в глазах его коллег, и при этом он должен постоянно сохранять свою честь чистой и незапятнанной, или, поскольку она была затронута, он должен был сделать все зависящее для того, чтобы освободить себя от подозрения в бесчестном поступке». Ни один студент, принадлежавший к землячеству, не мог одновременно быть членом студенческого союза. Просьбы о принятии должны были подаваться секретарю. Если не делалось возражений, то просьба вносилась в следующее общее собрание и новичок обязывался через Sprecher честным словом верно исполнять статуты союза. Фуксы становились членами лишь по истечении первой четверти года. В делах студенческого союза каждому члену принадлежали одинаковые права и притязания. Все различия рождения теряли свою силу. Однако внутри союза существовала известная последовательность степеней:
1) фуксы – до начала второго семестра;
2) брандеры – до окончания лекций второго семестра;
3) молодые бурши – до конца лекций третьего семестра;
4) старые бурши – до конца четвертого семестра;
5) молодые господа – до конца лекций пятого семестра;
6) старые господа – до конца лекций шестого семестра;
7) господа, обросшие мхом, – к ним принадлежали все пробывшие в университете три года.
Степени, обозначенные от 5 до 7, назывались кандидатами. Для лучшего наблюдения и порядка все члены разделялись на четыре класса: кандидатов, старых буршей, молодых буршей, фуксов и брандеров. Каждым из них руководил старшина, назначенный коллегией старшин. В собраниях эти отделения имели свои особые места и отдельно подавали свой голос.
На собраниях бурши присутствовали с покрытой головой. Во время заседаний курение и питье были запрещены. Запрещено было приводить с собой собак, а также устраивать азартные игры.
В заседании председательствовал представитель, около него лежала уставная грамота студенческого союза, украшенная его цветами и знаком. Она состояла из введения, общей и особенной части. Первое подчеркивало в метких словах, что немецкий университет «должен заключать в себе единство всех стремлений народного духа к просвещению и науке и должен ради отечества и истины превращать их в жизнь и дело». Но цель эта может быть «достигнута лишь в свободе и самостоятельности духа, в спокойном движении и возбуждении сил, в свободном саморазвитии и самодеятельности своеобразных характеров». Издавна, говорится там, студенческая жизнь развивалась как чистое и полное выражение свободомыслия и сознания силы, в которых бесчисленное количество людей в цвете лет и избытке юношеских сил живет и стремится к единой великой цели.
Общая часть упоминала о факте, что прежние студенческие союзы забывали об общем отечестве и рассматривали себя лишь как часть известной народности. Таких сообществ нельзя больше терпеть в высших учебных заведениях Германии. Все учащиеся должны принадлежать к одному сообществу, все должны быть членами одного студенческого союза. «Лишь в благородной любви и в великой мысли об общем, всеобъемлющем отечестве, об общем немецком родительском очаге немец может чувствовать себя великим и готовым на любое геройство».
Особенная часть рассматривала прежде всего внутренние отношения студенческого союза: старшин, комитет, их избрание, обязанности и права, сочленство, собрания, наказания – денежные и наказания чести, оскорбления и их улаживание, празднества, залы для фехтования и обязанность фехтовать, устанавливала затем отношение членов студенческого союза к не принадлежащим к ним университетским товарищам, к землячествам, орденам и т. д., содержала определения о членских взносах, составлявших 1 процент годового, указываемого под честное слово оборота и т. п.
В роковой голодный 1817 г. в протестантской Германии, соответственно глубоко религиозному характеру времени, с большим усердием праздновался трехсотлетний юбилей Реформации. Великое событие вызвало всеобщее одушевление и «радостное чувство благодарной гордости». Гете также пел в те дни: «Я в искусстве и науке буду, как всегда, протестовать». Этим настроением был охвачен и студенческий союз. Мысль превратить празднование Реформации и годовщину Лейпцигской битвы в одно великое торжество братания немецких буршей в Вартбурге, использовать прекрасное двойное празднество для распространения и укрепления представленных студенческим союзом идей отечества, свободы и чести, мысль эта впервые появилась в гимнастических кружках Яна, но затем тотчас была подхвачена и осуществлена Йенским студенческим союзом.
11 августа 1817 г. он обратился к учащимся протестантских немецких университетов с приглашением принять участие в разнообразном праздновании памяти Лютера 18‑го числа «месяца победы».
Призыв встретил в немецком студенчестве всеобщее сочувствие. И кто бы, действительно, не пожелал принять участие «в таком празднестве, которое имело прекрасный повод, такую чудную цель и такое священное место, в празднестве, какое еще никогда не справлялось и какое, пожалуй, скоро не пришлось бы снова справлять!». Из большинства высших учебных заведений в Йену поступили восторженные заявления.
Уже 16 октября со всех концов страны в Эйзенах стали стекаться с дружными, веселыми песнями бодрые студенты, передвигавшиеся по обычаю гимнастов в большинстве случаев пешком, с маленьким ранцем на спине. «Каждая новоприбывшая группа приветствовалась уже у ворот с бурной радостью, после чего ее проводили в Rautenkranz, где она должна была перед юбилейным комитетом поклясться в течение трех дней не нарушать городского спокойствия».
Наступило утро 18 октября, ясное утро солнечного осеннего дня. При звоне церковных колоколов на базарную площадь собралось около 500 студентов, большей частью в черных сюртуках; они разукрасили свои шапки дубовыми листьями и построились в шеренги для «священного шествия». Под звон колоколов и праздничную музыку они двинулись в половине девятого в путь. Впереди шел бургфогт Шейдлер со студенческим мечом и четыре бургмана, которые должны были смотреть за порядком и спокойствием. Затем шло союзное знамя, которое нес граф Келлер и которое было окружено стрелками-знаменосцами. За ними следовал комитет и, наконец, бурши – «пара за парой, много красивых германских богатырских фигур, некоторые с окладистой бородой, что у трусливых душ считалось уже знаком преступного образа мыслей. У всех лица сияли радостью; это было счастливое самозабвение молодости, которая еще может совершенно уйти в наслаждение моментом, они чувствовали себя так, как будто впервые поняли всю прелесть родины». Тихо и серьезно шествие поднялось в Вартбург и вступило в рыцарский зал, украшенный дубовыми листьями и еловыми ветвями, в то помещение, с которым со времени веселых дней миннезингеров связано огромное множество возвышающих душу воспоминаний. Когда замолкла песнь Лютера, люцовец Риманн из Ратцебурга, с железным крестом на груди, произнес торжественное слово. Оно в «патетических, высокопарных фразах» превозносило деяния Лютера и Блюхера и оканчивалось напоминанием об обязанности союза «стремиться ко всякой человеческой и отечественной добродетели». После пения песни «Теперь благодарите все Господа!» и приветственной речи профессора Фриса из Йены собрание отправилось во двор бурга и разбилось здесь на кучки, пока в 12 часов не начался обед. Он состоялся в зале миннезингеров и прилегающих к нему комнатах, продолжался до 2 часов и объединил в общем веселье около 700 участников празднества. Затем собрание вместе с Эйзенахским народным ополчением направилось в городскую церковь. По окончании торжественного богослужения бурши и ополчение прошли на базарную площадь, пели песни и заполнили время до вечера гимнастическими играми и интимными разговорами.
Когда смерклось, все снова собрались на базарной площади и прошли оттуда длинным факельным шествием с музыкой к Вартбургу, на вершине которого народное ополчение зажгло 18 громадных костров. Бурши сомкнулись вокруг высоко пылающих огней в кружок и стали веселить свои сердца, переполненные самым возвышенным идеализмом, пылкими ариями студенческих песен и воодушевленными словами праздничных ораторов.
В то время как огни еще горели и большинство буршей собиралось уже возвращаться в город, в праздник внезапно вмешалась маленькая крайняя партия. Их предводителем был студент Массман из Берлина, «очень скромно одаренный молодой мечтатель, самая спутанная голова из всех неистовых (Berserker) в тесном кружке Яна». Он внезапно выступил вперед, весьма вероятно, вследствие полученного от турмейстера поручения, который не мог пропустить прекрасного случая для какой-либо шутовской проделки, и предложил присутствующим поглядеть, как, по примеру Лютера, победное пламя обращается в адское пламя для известных ненавистных писателей. Между тем его единомышленники притащили несколько тюков макулатуры, старые проповеди, рыцарские романы и т. п., купленные ими у одного эйзенахского книгопродавца. Эти пакеты, снабженные крупными черными ярлыками, на которых можно было прочесть названия проклятых писаний и имена их авторов, должны были изображать подлинные сочинения. «Насаженные на навозные вилы, сочинения изменников отечества полетели при бушующих криках в адский огонь». В заключение пылающему пламени были преданы корсет, «роскошная патентованная коса» и «полномочная капральская палка», чтобы огонь уничтожил и пожрал «фланговых солдат строгого исполнения формальностей, позор серьезного, святого военного звания». Эта любопытная сцена закончилась песней. С криками «Да погибнут», адресованными против «позорных сторонников Шмальца», члены судилища разошлись. Народное ополчение пришло звать буршей в город, где во имя гроссгерцога была произнесена здравица. Большинству участников эта неопасная сцена сожжения представилась лишь пустячной сатирической игрой.
На 19 октября было назначено общее собрание буршей для обсуждения и примирительного разрешения возникших за последнее время спорных вопросов. После этого празднество должно было закончиться общей торжественной трапезой. Поэтому 19 октября все студенты, принадлежавшие к студенческому союзу, вторично отправились в Вартбург наверх в рыцарскую залу. При господствующем воодушевлении примирение скоро состоялось. Среди многочисленных решений, которые еще были приняты здесь, самым замечательным было: подготовить для вербовки новых участников издание в Йене студенческой газеты.
Вечером бурши распростились друг с другом в грустном и вместе с тем радостном настроении. Для многих в позднейшие годы воспоминание о весело проведенных днях сияло, как «майский день юношеских лет».
В общем, Вартбургское празднество было невинным и веселым торжеством. И как, действительно, было важно, что в это время необузданных, бурлящих порывов, юношески возбужденных страстей хоть раз была нарушена граница спокойной рассудительности! Во всяком случае «огненный суд» не стоил того, чтобы придать ему трагическую окраску. Тем не менее вскоре поднялся страшный шум по поводу вартбургского бесчинства. Особенно пылко заговорили голоса в Берлине. К ним присоединились глубоко оскорбленные писатели, произведения которых постигла смерть на костре. В качестве вожака и представителя этого легиона выступил в Берлине известный и пользующийся печальной славой тайный регирунсрат фон Камптц. Он установил состав «преступления оскорбления Величества» и в бурных словах требовал от великого герцога Карла-Августа удовлетворения, утверждая, что кучка «одичавших профессоров и развращенных студентов опозорила классический бург настоящим вандализмом демагогической нетерпимости».
К этому сумасбродству вскоре присоединилась горячая литературная полемика, Фрис и Окен не молчали на выдвинутые против них и их учеников обвинения; наконец подозрение боязливых правительств было возбуждено до такой степени, что они стали везде чуять заговоры, революцию, демагогию, ниспровергающие и опасные для государства идеи. Так началась та полувековая борьба, которая должна была оказаться столь губительной для политического развития Германии, и та вражда между призванными руководителями государств и лучшими элементами городского общества, которая отнюдь не содействует славе нашей национальной истории. Два могущественных лица, прусский государственный канцлер князь Гардерберг и австрийский посол при берлинском дворе, граф Зичи, появились в Веймаре, чтобы уговорить Карла-Августа принять серьезные меры против распространяющегося якобинского духа. Но великому герцогу на первое время удалось успокоить встревоженные умы и рассеять их опасения.
Вскоре после вартбургского празднества были, по инициативе Йенского студенческого союза, сделаны приготовления для устройства Общего студенческого съезда. Такие съезды, на которых было представлено посредством депутатов большинство немецких студенческих союзов, заседали в Йене в промежуток времени от 29 марта до 3 апреля и от 10 до 19 октября 1818 г. Результатом совещания явилось основание Всеобщего немецкого студенческого союза. Результатом совещаний явилось основание «Всеобщего немецкого студенческого союза». Он должен был служить «обществом юношей, носящих в своей душе всю народную жизнь во всех ее различных направлениях». Цель этого общества, так говорилось дальше, не может быть иной, чем поддержание той же жизни и споспешествование ей. Нехристиане и ненемцы были исключены из союза. Этим достигалось в жизни студенчества развитие единства и духа общественности.
Между тем могущество и влияние реакционного течения возросли. Давно распущенный Тугендбунд подвергся публичному поруганию, а воодушевление времени освободительной войны выставлялось как явление, причинившее больше вреда, чем пользы. Если такие клеветнические мнения были способны оскорбить благороднейшие чувства учащейся молодежи, то их негодование превратилось в озлобление, когда в ноябре 1818 г. появилось сочинение Mеmoire sur l’еtat actuel de l’Allemagne. Его автор, русский статский советник Александр Струдза, валашский дворянин, вручил его собравшемуся в Ахене конгрессу правителей. В этом жалком пасквиле на немецкие университеты, особенно на Йенский, указывалось как на убежища всякой подлости и гадости и в то же время давался совет: для исцеления этих недостатков передать школы и университеты в руки духовенства (очевидно, дошло уже до того, что немецкие правители стали принимать от русского шпиона поучения относительно положения своей собственной страны). Отныне студенчество было охвачено неожиданным дотоле возбуждением. Особенно сильное брожение происходило в Йене.
Уже издавна, и не без основания, во всех патриотических кругах Россия считалась главным врагом свободы, который увлек европейские великие державы на реакционный путь. Поэтому русских агентов, докладывавших петербургскому двору о научных и политических событиях в Германии и превозносивших с униженной льстивостью славу всемогущего царя, всюду встречали с озлоблением и ненавистью.
К таким плутам принадлежал и статский советник Август фон Коцебу, приобретший известность как автор плоских комедий и сентиментальных пьес. В течение значительного времени именно эта низменная натура была для студентов предметом отвращения. Они проклинали изнеженное сладострастие его драм и в то же время боялись его, как остроумного и ловкого противника; они ненавидели его за то, что он в своей «Истории немецкого государства» извратил и предубежденно унизил великое прошлое народа, и называли его доносчиком, состоящим на жалованье у России. Ненависть и озлобление возросли, когда эта старая лиса жестоко отомстила за уготовленную ее книгам судьбу в Вартбурге посредством насмешливых вылазок против немецкого характера и немецкой молодежи. В своем «Литературном еженедельнике», который пользовался особым благоволением Меттерниха, он выставлял стремления студенчества прямо-таки демагогическими и изменническими происками и объявлял себя защитником записки Струдзы. Когда он затем еще направил свои ожесточенные нападки на свободу печати и на конституцию великого герцогства Веймарского, которую он изображал как настоящее пугало для Германии, то Луден и Окен рядом страстных произведений выступили на борьбу со злым духом.
В то время как бой велся самым ожесточенным образом, озлобляя все сердца, внезапно, как молния с безоблачного неба, грянула весть о происшедшем 23 марта 1819 г. в Маннгейме убийстве злословного писателя. Этот поступок студента Занда произвел в немецких государствах страшную сенсацию и получил самую разнообразную оценку. Набожной души и патриотически настроенный, но живший также в мире спутанных, мрачных идей и одолеваемый бесом тщеславия, Занд отдался преступному заблуждению, «что дерево свободы должно быть полито кровью». Как особенно подходящую жертву он со времени Вартбургского празднества избрал себе Коцебу, близкие отношения которого к России внушили мечтателю ненависть к нему.
Бессмысленность этого преступления, которому, как всем политическим преступлениям, была присуща известная заразительность, повлекла за собой самые печальные последствия. Так, группа молодых людей, считавших необходимым избавить отечество от некоторых людей, избрала ближайшей своей жертвой президента Ибелля в Висбадене. Аптекарь Ленинг из Нассау взял на себя выполнение убийства и напал на несчастного И. К счастью, он промахнулся и И. спасся. Преступник лишил себя жизни в тюрьме.
Фантастические представления о демагогической крамоле – новый термин, установившийся в бюрократическом языке, – главная цель которой состояла будто бы в убийстве тиранов и низвержении всех божеских и человеческих установлений; все эти нелепые выдумки нашли широкое распространение в обществе и преисполнили немецкие правительства сначала паническим страхом, а затем манией преследования, которая переносит нас в самые скверные времена сожжения еретиков и ведьм.
Боязнь какого-либо нарушения монархического принципа в конце концов привела к тому, что по решению сейма (20 сентября 1819 г.) в Майнце было создано центральное учреждение, на которое было возложено верховное руководство всем следствием против Йенской фемы, против предполагаемых пособников и соучастников преступления Занда, против революционных союзов и демагогической крамолы.
Хотя и нельзя было доказать участия студенчества в маннгеймском преступлении, однако противники более свободного устройства немецкой жизни обвиняли его в опасных заговорах и революционном образе мыслей. от простых подозрений до преследований в те времена был лишь один шаг.
Уже через несколько дней после смерти Коцебу прусские уроженцы, учившиеся в Йене, должны были по приказу берлинского правительства покинуть город муз на Саале, тогда как остальные «иностранцы» должны были представить разрешительные удостоверения от своих местных властей. В июне 1819 г. честный крикун Окен был лишен своей профессуры. В Пруссии были закрыты помещения для гимнастики, запрещены старинные немецкие сюртуки и черно-красно-золотые цвета и знамена. Такие люди, как Ян, Арндт, Геррес, братья Велькер и многие другие предполагаемые коноводы великого тайного союза, были обвинены в подрыве государственных основ, арестованы или принуждены к бегству из отечества. Над проповедями Шлейермахера был установлен полицейский надзор. Новое издание «Речей к немецкой нации» Фихте подвергли запрету. Мрачное инквизиционное усердие дерзнуло коснуться даже героев великой эпохи Штейна и Гнейзенау.
В ноябре 1819 г. повсюду на основании Карлсбадских постановлений был дан приказ распустить студенческие союзы. Йенский союз, собравшись в большом числе вечером 26 ноября, решил последовать предписанию властей; когда отзвучала последняя строфа союзной песни, все дали клятву крепко держаться духа союза и затем тихо и спокойно разошлись. Настроение, которое охватило все сердца перед «разрушенной твердыней», получило красноречивое выражение в часто напеваемой унылой песне голштинца Бинцера, исполненной упования на Бога: «Мы построили великолепный дом».
Студенческого союза больше не существовало. Однако это положение вещей продолжалось лишь короткое время. В продолжение весны 1820 г. в Йене возобновились корпорации «Тюрингия» и «Саксония». Крепко придерживаясь старых земляческих традиций и форм, они преклонялись исключительно перед веселым наслаждением жизнью. О свободе, родине и всех стремлениях, которые до того культивировались студенчеством и были направлены на объединение студентов, теперь уже не было и речи.
При таких условиях партия студенческого союза, которая беспрепятственно собиралась в известные вечера, решила принять новую организацию. Так как публично она никогда не могла решиться на такой шаг, то совершила его втайне: приобрела характер тайной организации. Так, летом 1820 г. в Йене возникла корпорация «Германия». Пример тотчас повлек за собой подражание. В Берлине, Галле, Лейпциге, Гейдельберге, Эрлангене и других местах также снова ожило втайне старое студенчество, под прежним названием как всеобщий союз или в форме объединенных кружков. Запретность плода, как всегда, оказала свое магическое действие.
Однако на этом дело не остановилось. Вскоре восстановление всеобщего студенческого союза сделалось лозунгом юных мечтателей. Для этой цели они собирались в 1820–1822 гг. в Дрездене, в Штрейтберге, в баварском округе Верхнего Майна и в Оденвальде. Участники этих студенческих собраний воображали, что им удастся сохранить возобновление союза в тайне. Но в искусстве устраивать заговоры немцы всегда были профанами. Поэтому и тут полиция слишком рано получила сведения о тайных сходках, после чего Майнцский инквизиционный суд предписал произвести особое расследование. «Германия» тотчас распалась. Но ее члены, тогда в большинстве своем еще простодушные сердца, «которые неустанно превозносили свою старую династию и императора в Киффгейзере», кроме того, неспособные по большей части отличать мечты от действительности, были подвергнуты большей частью тяжелым наказаниям, и у них была отнята всякая надежда на занятие в будущем должностей по государственной, церковной или школьной службе.
Однако ореол политического мученичества, которым были окружены головы молодых заговорщиков, содействовал тому, что сторонники идеи студенческого союза никогда не вымирали.
Но на распространение этой идеи в ближайшие годы оказал, без сомнения, роковое влияние так называемый Союз юношей.
Весной 1821 г. йенский студент Адольф фон Шпревиц из Ростока, честный молодой человек, но сумасбродная голова, явился в Швейцарию. Тут он познакомился с братьями Селль, Карлом Фолленом и другими красными республиканцами. Они посвятили простодушного юношу в свои тайные планы, указали ему, что предполагается основание Союза мужей или что таковой уже существует и что, будучи организованным по образцу итальянских тайных союзов, он имеет целью переворот существующих в отечестве форм правления и стремится добиться давно желанного немецкого единства под началом избранного народного представительства; затем они побудили его основать по их указаниям для той же цели в немецких высших учебных заведениях тайный Союз юношей.
Шпревиц нашел в отечественных университетах хорошо подготовленную для таких стремлений почву. Венские постановления от 15 мая 1820 г. и непосредственно примыкающая к ним острая реакция повысили в опасных размерах политическое недовольство как раз в образованных кругах. Особенно были исполнены злобы все прежние члены студенческого союза, и можно было ожидать, что эта злоба не всегда сумеет благоразумно удержаться в должных пределах.
В промежуток времени от августа 1821 по октябрь 1823 г. в десяти немецких высших учебных заведениях 150 студентов, среди них многочисленные члены союза, были торжественно, по произнесении клятвенного обещания, приняты в Союз юношей. Среди них мы встречаем немало дельных голов: даровитых сыновей Ансельма Фейербаха и теолога Карла Газе, Арнольда Руге, неустанного вербовщика в союз, несчастного Франца Либера, выдающегося ученика и товарища Яна и многих других.
Определение средств, которые должны были служить для содействия туманной цели союза, спокойно предоставлялось руководящим органам Союза мужей как неведомым главарям, от которых в совсем непродолжительном времени должен был раздаться призыв к революции для улучшения и преобразования Германии, а может быть, даже всей старой Европы. Когда впоследствии оказалось, что этот пресловутый Союз мужей представляет собой плод фантазии, то «юноши» доверчиво стали ожидать толчка извне.
Вся деятельность союза ограничивалась привлечением к нему возможно большего числа членов, распространением взгляда о необходимости политического единства Германии и ни разу не осуществившимися попытками обсудить на общих собраниях организацию союза. Постепенно члены осознали всю странность своего союза. Безучастность росла, и когда наступила зима 1823 г., то союз уже настолько распался, что он мог считаться распущенным.
Хотя Союз юношей, как таковой, не стоял ни в каком отношении к студенчеству, все же его раскрытие дало новый толчок травле юных демагогов. И неустанно герои полиции измышляли новые цепи, которые могли бы быть еще наложены на образование юношества.
12 августа 1824 г. по решению немецкого союзного собрания Всеобщий студенческий союз был снова объявлен распущенным. С тех пор он существовал без твердой формы, большей частью в качестве «общества для кутежа», пока он снова не объединился в конце 1826 г. в Йене в тайный союз. Он делился на две степени: «более тесный союз» и Renoncenschaft. Первый причислял к своим членам всех тех студентов, которые решительно желали быть принятыми; ко второй принадлежали студенты, преданные, правда, студенческой идее, но колебавшиеся открыто примкнуть к новому направлению.
Управление всем студенческим союзом составляло задачу первой степени, в которую ренонсы (отрекшиеся) принимались лишь после четырехмесячного срока испытания. Каждый месяц устраивалось одно собрание, где избирали старшин и суд чести – органы управления, которые состояли каждый из пяти членов. Без одобрения суда чести ни один студент не мог драться на дуэли. Члены второй степени носили старые цвета, но в студенческих собраниях не имели ни совещательного, ни решающего голоса.
Вскоре подобным образом организованные студенческие союзы открылись в Лейпциге, Эрлангене, Вюрцбурге, Гейдельберге, Марбурге и Гиссене. Тотчас Йена стала стремиться к объединению всех этих корпораций в одно большое сообщество – и возник новый Всеобщий студенческий союз. В виде политической цели перед ним вставало установление немецкого единства. Деятельность союза проявилась в студенческих съездах, состоявшихся в Бамберге (сентябрь 1827 г.), Вюрцбурге (Пасха 1829 г.) и Нюрнберге (Пасха 1830 г.). Управление лежало на «правящем» студенческом союзе.
Неясное настроение и полная путаница умов, проникавшие и наполнявшие в те годы всю общественную жизнь, нашли естественным образом доступ и в круг студенческого союза и привели к его разделению на два лагеря.
Этот раскол обнаружился впервые в Эрлангене. Начиная с 1827 г. в возродившемся здесь к новой жизни студенчестве христианско-германские идеи, соединенные с темными, мистическими тенденциями, стремились к внешнему выражению. Против них вскоре выступило направление, которое, опираясь на жившее еще в воспоминании южнонемецких высших учебных заведений иллюминатство, желало преобразовать студенческий союз в тайный орден со степенями и мистериями. Его приверженцы заключили союз «на жизнь и на смерть». Высшие ступени «посвященных» и «избранников» откинули студенческий принцип нравственности, который должен был сохранить обязательное значение лишь для низших ступеней.
Естественно, что такие противоположности вскоре привели к совершенному разрыву. Сторонники христианского направления основали студенческий союз «Арминия», тогда как их противники соединились в «Германию». Обе организации объявили друг друга лишенными чести. «Германия» по всему своему характеру уже не стояла на студенческой почве. Тем не менее она сделала попытку получить от правившего тогда Йенского студенческого союза признание ее единственным истинным Эрлангенским студенческим союзом. Но и «арминцы» обратились туда с той же целью. Следствием этого явилось то, что обе партии приобрели друзей и приверженцев не только в Йене, но и во всех остальных немецких высших учебных заведениях. Хотя там дело не доходило до раскола на два союза, как в Эрлангене, но все же раздоры между сторонниками обоих направлений нельзя было уже устранить. Они повели к распре и на Вюрцбургском и Нюрнбергском студенческих съездах. И когда затем Июльская революция (1830) направила мысль студенчества еще сильнее в область политических вопросов и оно с возрастающим интересом стало следить за политическим движением в Германии, Франции, Голландии, Польше и т. д., то напряжение между обеими партиями достигло столь значительной силы, что разделения студенческого союза уже нельзя было миновать.
В этом смысле состоялось, действительно, решение созванного в ноябре 1830 г. общего собрания. Правда, «германцы» и «арминцы» в отдельных университетах вступили во взаимные соглашения. Но первым постепенно удалось оттеснить арминский элемент на задний план и в конце концов произнести над его представителями формальный приговор о бесчестье.
Теперь дело быстро двинулось по революционному пути. Германски настроенный студенческий съезд во Франкфурте-на-Майне принял решение, что студенчество не должно само возбуждать революцию, но что ему рекомендуется энергичнейшим образом принимать участие во всяких стремлениях, способных содействовать введению свободного, правового государства. При случае члены студенческого союза не должны были отказывать в своем деятельном сотрудничестве возможному народному восстанию.
Эти постановления все еще не удовлетворяли радикальных элементов среди германцев, так называемых «безусловных».
Их стремления сводились к тому, чтобы осуществить на немецкой земле основной закон Французской республики. При помощи слишком быстрых умозаключений они развили систему самого резкого субъективизма и собирались рискнуть всем за народную свободу, как они ее понимали. Правда, сначала они думали составить только план, как поддержать восставших поляков путем образования академического легиона, но в случае надобности готовы были с оружием в руках биться за лучшие условия политического существования в Германии, к которым они все стремились.
Однако в январе 1831 г. между «германцами» и «арминцами» состоялось примирение, после чего обе партии слились в Большой студенческий союз. Но, уже несколько месяцев спустя, различие политических воззрений снова разъединило едва успевшие объединиться партии. И тотчас же «арминцы» и «германцы» снова стали во враждебные отношения друг к другу. Их посланные торопливо обходили одну высшую школу за другой, собирали друзей и единомышленников и разносили повсюду таинственные вести.
В это время союз «Германия» все глубже уходил в революционное русло. В конце концов дело дошло до того, что огульное осуждение всех противников стали считать верным знаком честного образа мыслей, тогда как Штутгартский студенческий съезд (25–26 декабря 1831 г.) постановил, что немецкие студенты должны добиваться своей задачи – единства и свободы Германии – путем переворота всего исторически возникшего. Этим решением студенческий союз перестал быть студенческим обществом – он превратился в политический союз. «Так впервые в Германии была провозглашена проповедь переворота всего нравственного и политического порядка вещей, то учение, которое, возрождаясь в различных формах, тревожит людей в продолжение всего этого столетия и получило наконец свое высшее развитие в доктрине русских нигилистов».
Роковой посев, который так расточительно был разбросан в Штутгарте, дал всходы и принес обильный урожай. Многочисленные германцы из разных университетов принимали участие в огромном народном празднестве на развалинах замка в Гамбахе у Нейштадта на Гаардте (26–28 мая 1832 г.), в той могучей политической демонстрации, на которой от 30 до 40 тысяч человек до беспамятства опьяняло себя звучными и исполненными неудержимого стремления к свободе речами и пламенными фразами экзальтированных демагогов и бесчисленных газетных писателей, неведомо откуда пришедших французов и поляков, этих буревестников революции. Затем произошло франкфуртское покушение (3 апреля 1833 г.). Исходя из воззрения, что мирным путем объяснений и духовной борьбы нельзя добиться коренного государственного преобразования, молодые пламенные головы, неизвестные и недовольные литераторы, члены студенческого союза, мечтательные друзья свободы и огромная армия польских беглецов, которых можно было найти везде, где гремела политическая фраза, попытались произвести насильственный переворот. Они начали со старого Франкфурта, места заседаний сейма, для чего напали на стражу, убили в неукротимой жажде подвигов несколько беззащитных солдат и обратились к народу с призывом к свободе и республике. Однако франкфуртские филистеры и мещане обнаружили лишь весьма слабое понимание этого заманчивого лозунга и хваленых благодеяний республиканского государственного устройства, и вскоре безумные смельчаки пали перед подошедшими полками. Кто не мог спастись в спешном бегстве, был арестован, хотя из-под этого ареста большинство понемногу бежало.
Все эти рискованные предприятия и их печальный исход побудили рассудительные элементы удалиться из студенческого союза, тогда как упорствующим членам тяжелая рука преследований причинила много глубоких ран. По поводу пропаганды, ведущейся в университетах, было теперь уже во Франкфурте учреждено следственное присутствие. Оно ничем не уступало майнцскому расследованию и почти 10 лет неутомимо старалось напасть на след мятежных заговоров. По всей Германии происходили массовые аресты предполагаемых демагогов. Многочисленные молодые люди, подававшие большие надежды, цвет немецкого юношества, были отправлены в крепости и тюрьмы. Многие потеряли право поступать на государственную службу, некоторых, даже приговорили к смертной казни, которая, однако, путем помилования, была заменена лишением свободы. В Пруссии лишь перемена правителя в 1840 г. вернула свободу большинству из осужденных.
В течение ближайших лет студенческая жизнь старалась проявиться в совместных попойках, тут и там в общественных кружках, в которых, однако, всякие политические разговоры были строго запрещены. Кружками руководило тайное общество, к которому принадлежало 8–10 человек, большей частью старых членов прежних «Арминии» и «Германии». Из этих отношений начиная с 1836 г. снова развился крепко и едино организованный студенческий союз. Он также вел свое дело тайно и состоял из более тесного и более широкого отделения. Члены обоих классов разделялись в начале семестра на кружки по 8–10 участников и поручались руководству опытного студента. Совокупность руководителей составляла комитет, который избирал старшин на четыре должностные недели.
С таким устройством студенческий союз снова начал расцветать, пока в 1840 г. от него не отказалось 60 членов, которые учредили новое студенческое сообщество. Из сторонников обеих партий затем образовались третий, четвертый и пятый студенческие союзы. Новообразования и распады шли большей частью рука об руку. Длительного существования не имело ни одно из этих сообществ. Тут начался безумный 1848 г.
По инициативе Йенского студенческого союза на дни Троицы было тайно условлено собрание всех немецких буршей в Вартбурге. Между тем, однако, направленные против университетов исключительные законы были взяты назад, и тем самым отпало всякое основание для таинственности.
К условленному времени из всех немецких высших учебных заведений стеклись сыновья муз. Их собралось в Эйзенахе 1500 человек. В третий день праздника внушительное шествие, с распущенными знаменами и оркестром во главе, направилось в почтенный Вартбург, в то место, которое 31 год перед тем видело в своих стенах торжество первого празднества. Как и в 1817 г., это был праздник одушевления свободой и единением. Но тогда как прежде молодые люди заключали союз, который должен был распространяться и расходиться из одного округа в другой, от одного поколения к другому и передавать всем жилам немецкой страны постоянно свежую кровь действительно счастливой, справедливой и честной жизни, исполненной силы и юношеской красоты, теперь юноши стояли среди бушующих волн революции и требовали, с одной стороны, возвышения университетов до значения национальных учреждений и иных коренных реформ, с другой стороны – в пенящемся через край радикализме они желали устранения рамок, отделяющих студентов от народа, и растворения студенчества в немецком гражданстве.
Лучшим результатом вартбургских дней было последовавшее 18 августа 1850 г. в Эйзенахе основание Всеобщего немецкого студенческого союза без политической тенденции и практической политической деятельности. Руководство союзом приняло на себя избранное для того общество в качестве центра. Когда же во главе его в 1851 г. стало лейпцигское студенчество, которое пожелало превратить союз в орган политической борьбы, то многообещавшее предприятие распалось. Так основательно уже переменился дух времени.
С течением времени, наряду с «германским» и «арминским» направлениями, образовалось еще третье – «тевтонское» – с сильной склонностью к земляческому духу. После многочисленных бесполезных попыток объединить немецкие студенческие союзы 20 января 1870 г. состоялась Эйзенахская конвенция, после роспуска которой (1872) 10 ноября 1874 г. в Эйзенахе был основан существующий еще поныне Всеобщий депутатский конвент. Так как им, однако, принят принцип безусловной сатисфакции, гимнастика не обязательна и научные вечера уступили место попойкам и, наконец, восстановление Германской империи исполнило политические мечты студентов, то у большинства существующих теперь студенческих союзов нет ничего общего со старыми, кроме названия.
С 23 августа 1883 г., дня, когда в Йене был открыт памятник студенческим союзам, появилось новое движение, которое в качестве реформированного студенческого союза борется против дуэлей и роскоши в студенчестве. Это движение до сих пор, однако, встретило лишь небольшое сочувствие, тем более что оно не признается студенческими союзами Всеобщего депутатского конвента.
Войти с помощью соц. сетей: