Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Среди больших государств Европы с отжившим режимом ни одному не приходилось сильнее страдать под ужасным гнетом наполеоновской деспотии, чем Пруссии. Несчастная война 1806–1867 гг. лишила это государство его положения в ряду великих держав, чего ему удалось добиться лишь вековым тяжелым трудом, подвергла его глубочайшему унижению и всем бедствиям полнейшего разложения. Потеряв половину своей территории и народонаселения, подавленное непосильными военными поборами и вымогательствами, опустошенное и истощенное до последних пределов, совершенно беззащитное и предоставленное милости всемирного деспота – таково было государство Великого курфюрста, Великого Фридриха после Тильзитского мира (июль 1807 г.). Еще больше, чем война, страну угнетали последующие годы французской оккупации. В мирное время должна была завершиться политическая гибель страны. Это была ужаснейшая эпоха. Но никогда во всей истории не оправдалось с такой полнотой глубокомысленное изречение о «великом, гигантском роке, который возвышает человека, сокрушая его».
Государственное обновление и нравственное возрождение прусского и вместе с тем всего немецкого народа неразрывно связаны с именем барона фон Штейна. В энергии и силе воли этого человека как бы справляет свой последний великий триумф непреклонная энергия и упрямая гордость старого имперского рыцарства. Лишь герой, гордое патриотическое сердце которого было проникнуто неискоренимой верой в будущее горячо любимого отечества, мужество которого оставалось несокрушимым при самых жестоких превратностях судьбы, герой, который оставался верным своему долгу, невзирая на беды, отчаяние и неудачи, твердая воля которого никогда не сворачивала на ложный путь из страха перед людьми или малодушия, который с упорной выдержкой преследовал свою цель, безразлично, направлял ли он мощной рукой судьбы народов или скрытно влачил жалкое существование, как бездомный и изгнанный беглец, – лишь этот человек был в состоянии взяться за это гигантское дело и выполнить его вопреки всему.
Штейн начал свою деятельность, основанную на самом близком знакомстве с потребностями и способностями народа, целым рядом облегчений в области ремесленного производства и торговли; затем он создал лично свободное крестьянство, оседлое на собственной земле, а городовым положением 1808 г. передал управление городов в руки самих горожан. Подданный превращался таким образом в благородного горожанина и становился главным носителем национального духа.
Рядом с реформой городской и государственной жизни шло обновление военного устройства. Старая славная армия уничтожена при Йене, но сила народа не была сломлена. Речь шла о том, чтобы на основе дремлющих народных сил восстановить в новом духе и в новых формах способность государства к самообороне. Под заботливым руководством короля над этой великой задачей работала отборная группа смелых, честных, великодушных мужей: Гнейзенау, Грольман, Бойэн, Клаузевиц и т. п. Многочисленные иностранцы в войсках и неспособные отсталые офицеры были удалены, а против забывших свои обязанности и своекорыстных были приняты строгие меры. Под начальством офицера, сведущего в своем деле и воодушевленного высокими понятиями о чести и долге, должна была находиться команда, которая также считала делом чести принимать участие в защите отечества. В широко задуманных проектах «реорганизационной комиссии» уже выступали принципы всеобщей воинской повинности, народного вооружения, ополчения с его скрытой силой, национального военного воспитания, которые немного лет спустя привели к военному возрождению Пруссии.
Но не только государственная жизнь обнаруживала крупные недочеты, и в самом народе многое подлежало изменению. В каких жалких и неутешительных чертах рисуется тогдашнее общество! В нем господствовали тупость и легкомыслие, эгоизм и низость мысли, трусливое смирение, приниженное пресмыкание перед властью, недостаток единодушия и фатализм, подавлявший в зародыше каждое идеальное движение. Тем не менее вскоре из этого болота начал пробиваться здоровый, сильный дух, стало складываться серьезное отношение к жизни. Эстетическая самоудовлетворенность, гетевская радость «спокойного творчества», космополитическое равнодушие к судьбе собственного отечества – это ужасное наследие XVIII в. – потеряли свою цену в глазах образованного общества, где они до того исключительно властвовали над умами.
Строго нравственная философия Канта, национальное воодушевление и идеальный порыв к свободе шиллеровских творений оказали свое возвышающее действие на мысль и чувства народа. Романтическая школа писателей обратила внимание на сокровища древнего германского духа и быта. Яркий блеск немецкого рыцарства сверкнул своей поэзией миннезингеров, своими героическими фигурами и песнями. Древние, давно заглохшие чувства германского народного духа снова ожили. Опять зазвучали песни о лесной тишине и майском воздухе, о саде роз и золотом кладе Рейна, и в то же время Бетховен изливал в захватывающих и потрясающих душу звуках ту «надежду на избавление» и ту силу, которые жили в немецком народе в те дни.
Никто не содействовал с таким рвением, с таким убеждением и энергичным мужеством развитию патриотического духа, как Фихте. В «Речах к немецкой нации», которые он произносил зимой 1807/08 г. в Берлине перед многочисленной и избранной аудиторией, он в резких выражениях указывал на язвы и недочеты своего времени, с увлекающим красноречием проповедовал эгоистичному, ослабевшему поколению необходимость серьезного нравственного развития, национального воспитания, говорил об истинной религии, любви к доброму и благородному, о возвышенном идеализме, доказывал, что «ни человек, ни Бог и никакое из всех возможных событий не может нам помочь», но что только «мы сами можем себе помочь, если нам нужна помощь». Так величаво и прекрасно, глубоко и гордо, так доступно народному пониманию и с таким практическим смыслом со дней Лютера не говорил перед лицом немецкого народа еще ни один человек.
Инициативе идеалистического философа следует приписать также другое дело истинного освобождения. Пруссия решилась преобразовать быт народной школы в духе Песталоцци и при содействии его учеников осуществить великий идеал, витавший перед ним: «Воспитать самостоятельно мыслящее и могучее поколение».
В том же направлении работал Шлейермахер, богослов, лишенный всяких предрассудков. Его свежие и вдохновенные проповеди углубляли нравственно-религиозную жизнь и, со своей стороны, указывали национально-патриотическому духу правильный путь.
Из круга этих патриотических ученых, к которому принадлежали в особенности Вильгельм фон Гумбольдт, друг Шиллера, государственный муж «периклова величия» Нибур и др., вышла инициатива основания Берлинского университета. Идеям Гумбольдта соответствовало требование, чтобы новая высшая школа (1810) ставила научное исследование и знание в связи с деятельной жизнью, чтобы она считала оживление и поддержание немецкого патриотического духа одной из прекраснейших своих задач. Основание ее осталось поэтому духовным памятником национального подъема немецкого народа.
Большое участие в пробуждении патриотической мысли принимал и Эрнест Мориц Арндт, человек здорового немецкого духа, необузданного порыва к свободе, аскетической строгости нравов, который «учил ненавидеть французов настоящим честным гневом». Его «Дух времени», первая часть которого появилась в 1807 г., своей пылкой ненавистью ко всему ненемецкому и своей страстной любовью к отечеству могуче повлиял на национальный подъем и был патриотическим подвигом в лучшем смысле этого слова.
Рука об руку с нравственным воспитанием шла здоровая телесная дисциплина. Реорганизаторы военного устройства настойчиво указывали на ценность сильного физического развития юношества; гимнастика стала приобретать значение важной части в плане воспитания и начала решительно содействовать подъему народа, особенно когда несколько лет спустя «отец гимнастики» Ян довел это средство телесной дрессировки до полного совершенства.
Естественно, что все более благородные течения патриотической ненависти к господству чужеземного деспотизма сливались в чувство самой горькой обиды, вызываемое национальным угнетением. Древнегомеровское изречение «Нужно лишь знамение, чтобы спасти отечество», изречение, которое лучшие умы нации неустанно проповедовали и подготовляли своими речами и писаниями, проникало во все более и более широкие круги населения. «Идеологам» открывались сердца и умы сотен тысяч людей из народа. Ибо «именно идеи двигают массы, облагораживают жизнь и составляют бессмертную сторону исторического существования». Были времена, когда зашевелились все глубины жизни, когда стали раскрываться самые тайные сокровища души. В человеческом сердце покоятся таинственные силы, непонятные, даже внушающие страх мудрствующему уму. Непрестанно проистекают они из неизведанной глубины, «из мистической первоосновы человеческого существа». И чем хаотичнее шум мирской суеты, чем ужаснее разрушение, гибель, отчаяние, тем могущественнее они сказываются. «Когда раскрывается чудесный мир души, безотчетно господствующий без доказательств, несомненный, всемогущий, когда, оскорбленный в своем тихом святилище, он восстает в нравственном возмущении, тогда он располагает силами гнева, которые непреодолимы». В таком настроении прусский народ шел на «священную войну».
В содействии нравственно-научной жизни, патриотическому образу мысли, солидному народному образованию, в распространении великой идеи национального возрождения принимали известное, хотя и не слишком заметное участие тайные общества и союзы, возникавшие в самых различных местах и тесно сплачивавшие единомышленников.
Под свежим впечатлением убийства Пальма марбургские студенты еще до Йенской катастрофы учредили тайный союз «для сохранения немецкого национального духа и свободы», между тем как одновременно Фридрих Пертес серьезно разрабатывал с несколькими друзьями план создания ферейна, который бы объединял всех «друзей отечества» от Альп и до Балтийского моря. В качестве духовного главы этого «союза истинно немецких людей» он наметил Иоганна фон Мюллера, ставшего впоследствии ренегатом.
В мемуарах, которые Гарденберг в 1807 г. прислал из Риги, по вопросу о реорганизации Прусского государства, он наводил короля на мысль, что «в такое время тайные союзы неизбежны», и рекомендовал «для распространения хороших политических принципов» ложи франкмасонов, тем более что и Наполеон стремился использовать этот союз человечества для своих целей и велел избрать своего зятя Мюрата в гроссмейстеры.
Серьезные задачи ставили себе те патриотические ферейны, к которым принадлежали такие лица, как Лео фон Лютцов, граф Шазо, Реймер, Эйхгорн, Шлейермахер и другие лучшие представители военных, ученых и горожан. Покупали оружие, насколько хватало ничтожных средств, старались собрать единомышленников в Германии, подбодрить их, придать им храбрости.
В Померании центром этих стремлений были Блюхер и Бюлов, в Шлезии – граф Гетцен. Доверенные лица, под ложными именами и всячески переряживаясь, ходили по стране, собирали сведения, пользовались во время переписки симпатическими чернилами, пробирались в осажденные неприятелем крепости: Эрфурт, Магдебург, Шпандау, Штеттин и Кюстрин, чтобы в случае восстания этих местностей действовать в интересах пруссаков. Мы узнаем также о тайных союзах в Гессене и Ганновере. Их целью была организация восстания в тылу неприятеля.
Лишь немногие из немецких националистов‑пруссаков воздерживались от этой тайной деятельности. Даже светлые головы стояли близко к ней и старались в мрачном искусстве заговоров проявить всю силу своей ненависти к французам. Даже Штейн нередко в глубокой тайне встречался в Кенигсберге с Шарнгорстом, Гнейзенау и другими друзьями, чтобы обсудить положение отечества, возможность нового подъема его.
Беспокойный чудак с обликом древнего тевтона, Фридрих Людвиг Ян учредил в союзе с Фридрихом Фризеном, Гарнишем и другими товарищами по гимнастике Немецкий союз. И как некогда союзники на Рютли, так и эти заговорщики сходились в ночную пору в лесу близ Берлина, чтобы посвятить себя борьбе за отечество. Об этом шумливом богатыре можно думать как угодно, одно несомненно: «…Сыновья богатого духом народа уважали в нем своего учителя» – и на осуществление той единственной идеи, в которой тогда была нужда, – решения бороться, – «старец с бородой» повлиял очень благотворно.
«Как сильно изменился тихий северогерманский мир». Что стало с прекрасными мечтами о вечном мире, которым любили предаваться образованные друзья человечества! Они давно поняли, что лишь вера в того Бога, который создает железо, спасет человечество. «Какая буря демонической страсти пылала теперь в до тех пор столь мирном сердце! Бурной, ужасающей, какой она никогда не бывала в немецких устах, сорвалась с губ Генриха Клейста дикая поэзия ненависти:
Сбросить с себя ярмо раба,
Выкованное из железа,
Которое рука сына ада
Накладывает на наши шеи.
Самым известным и знаменитым среди этих тайных союзов, именем которого французы имели обыкновение обозначать все остальные, был Тугендбунд (союз добродетели), которому муза Клопштока послала приветствие: «Многое я видела, я знаю, что в жизни есть прекрасного и великого, однако самое высокое, что может видеть око смертного, – это Союз благородных, который создает счастливцев».
Основание союза было именно делом тех патриотических кругов офицеров, чиновников и ученых, которые объединяли в себе «древнепрусскую дисциплину и государственный ум с духовными стремлениями и идеями гуманности XVIII столетия».
16 апреля 1808 г. в Кенигсберге соединилось несколько патриотически настроенных лиц, членов кенигсбергских франкмасонских лож. Эти лица основали «научно-нравственный ферейн» с целью «оживления духовных, как интеллектуальных, так и нравственных сил Прусского государства, восстановления его физических и политических сил в возможно большей степени», и тем самым «подготовить обратное завоевание этой физической и политической силы, если бы когда-либо наступили обстоятельства, благоприятствующие такому обратному завоеванию».
Короче говоря, руководящей точкой зрения являлось убеждение, что прусский народ, достигнув нравственной мощи свободы, должен был во главе со своим королем в тиши подготовить и выполнить освобождение не только одного своего отечества, но и всей Германии от французского владычества. Естественно, эта мысль не должна была получить в уставах видимого выражения. Но каждый сочлен знал, что конечной целью союза было свержение наследственного врага, и эта мысль составляла тайну его души. Рассматриваемый с этой стороны, Тугендбунд должен быть сочтен за тайный союз, за ферейн, который обходился без мистерий, но не был лишен тайных опознавательных знаков.
30 июня 1808 г. новый ферейн и его устав были утверждены королем. Чтобы ускорить возможности распространения союза и в других местностях, подходящие лица из местных читателей снабжались необходимыми полномочиями от кенигсбергского основного ферейна. Нередко для этой цели особые эмиссары снабжались «общим поручением», которое уполномочивало их «содействовать повсюду распространению союза, повсюду в Прусском государстве принимать членов, основывать камеры и учреждать союз повсеместно, где его цель встречала сочувствие». Выбор для такой трудной задачи останавливался лишь на таких лицах, которые в силу своего общественного положения, своих должностных обязанностей, а вместе с тем и своего характера и образа жизни пользовались особым уважением и влиянием.
Таким путем союз прежде всего утвердился в Браунсберге. Патриотическому духу населения пришлись по душе его благородные задачи, и многочисленными толпами все деятельные люди стекались, чтобы бескорыстно отдать свои силы на служение хорошему делу. То же произошло и в Эльбинге. В течение 1808 г. здесь к союзу примкнуло значительное число уважаемых людей из всех слоев населения, и уже несколько месяцев спустя мог возникнуть план учреждения главной камеры. Не менее благоприятную почву союзные стремления встретили в Пиллау, Гогенштейне, Мемеле и Шталлупенене.
Начало было многообещающим, но оно все же не совсем удовлетворило ожидания руководителей, действовавших в Кенигсберге. Уже тогда союз наталкивался на явное или скрытое недоверие. Рассказывают, что особенно франкмасоны боялись встретить в нем опасного конкурента и потому противодействовали ему. Что в основе таких слухов лежали действительные происшествия, этого нельзя отрицать. Кенигсбергские ложи, например, были открытыми противниками нового начинания. Тем не менее его сторонники не падали духом и с энтузиазмом в душе стремились идти к своей цели.
В Шлезии благодаря осмотрительности и старанию Барделебена удалось привлечь в союз многочисленных сторонников. Вскоре была основана камера в Глогау. Этому примеру последовали Лигниц, Бриг, Швейдниц, Нейсе, Вальденбург, Гирпибург, Ландсгут, Рейхенбах, Шмидеберг, Глац и Тарновиц, где в духе патриотов работал граф Гепккель фон Доннерсмарк, и в ту же пору в Бреславле удалось основать главную камеру. А в декабре 1808 г. Барделебен мог, полный радостного упования, доложить основному ферейну, что «вскоре в Шлезии не останется ни одного городка, ни одной деревни, где бы не работали камеры или сочлены».
Из Шлезии Барделебен отправился в Бранденбург. В Франкфурте-на-Одере ему посчастливилось основать при содействии некоторого количества деятельных лиц главную камеру, во главе которой стоял известный знаток права, профессор Эйхгорн. Вскоре после того стала работать подчиненная камера в Кюстрине.
И напротив, берлинские филистеры, которых Барделебен «за пивом и табаком» надеялся привлечь на свою сторону, отнеслись к его стремлениям почти без всякого сочувствия. Лишь три лица присоединились к нему: его зять, тайный секретарь Иохмус, кригсрат Альфред и профессор и тайный советник Шмальц. Они были намечены для учреждения камеры. Шмальц должен был принять на себя руководство камерой в качестве директора, но вследствие целого ряда сомнений не мог прийти ни к какому решению. В конце концов он и Альфред совсем отступились от союза.
Не более удачна оказалась деятельность переведенного из Кенигсберга в Берлин и снабженного полномочием лейтенанта Берша. Слабые симпатии, которыми пользовался союз в столице страны, исчезли окончательно, когда нашлись злые языки, поставившие в связь со стремлениями союза покушение ротмистра Дернберга на короля Жерома Вестфальского и авантюристскую экспедицию Шилля в апреле 1809 г. Окончательной неудаче дела содействовал, пожалуй, также внезапно появившийся слух, что ферейн в скором времени будет, несомненно, распущен.
Совсем иначе шло развитие дела в Померании. Здесь, где особенно высоко вздымались волны патриотизма, где воспоминание о героической защите крепости Кольберга заставляло усиленно биться все сердца, в течение нескольких месяцев возникли камеры в Трептове, Штольне и Кольберге. Оттуда были привлечены на служение великой задачи сочлены, жившие в Наугарде, Штеттине и Драмбурге.
1 августа 1809 г. в представленном королю списке членов заключалось 696 участников. Они были набраны из всех сословий и профессий. Офицеры, ученые, художники, чиновники, представители дворянства и городского общества, лютеране, реформаторы и католики единодушно собрались вокруг знамени Тугендбунда в благородном соревновании, с сердцами исполненными живой любви к отечеству, веры в себя и самоотверженной энергии, объединенные решением смело заявить о своем праве быть немцами.
Тугендбунд достиг апогея своего развития. С этой минуты развитие союза остановилось. Не имело большого значения то, что появилось много бесполезных формальностей, что пафос и фраза стали играть нередко большую роль, чем это было нужно для дела. Едва ли также особенно повредило всему делу то обстоятельство, что двусмысленные и негодные элементы проникли в ряды избранных, как ни неприятно это было. Гораздо больше вредило несочувствие приверженцев Франции, огромной массы трусливых и равнодушных, которые беспокоились, как бы из-за этого союза французы не погубили окончательно бедное государство, филистеров, которые охотно удивляются чужой силе и храбрости, но решительно отвергают предложение самим принять участие в деле. Но самым роковым образом отразилось то недоверие, с которым правительство отнеслось к разрешенному им самим союзу. Времена, когда вотчинное полицейское государство видело смысл своего существования в опеке над гражданами, еще не отошли в область предания. Весной 1809 г. союз получил предостережение, так как высшая администрация заметила, по ее словам, что он приобретает «характер тайного сообщества». Одновременно с этим получилось приказание о представлении списка членов. Вследствие этого знатные члены отвернулись от союза. Затем разыгралась история Шилля, к которому примкнули такие сочлены, как лейтенант Берш и граф фон Крокков. Хотя они вскоре были исключены из общества за заговор, все же усилившееся благодаря этому подозрительное отношение к обществу не уменьшилось. Быстро распространявшиеся ложные сообщения обвиняли союз в противозаконных, изменнических действиях и самым позорным образом клеветали на него. Хотя принц Германн фон Гогенцоллерн-Гехинген, стоявший начиная с 3 августа 1809 г. во главе союза, в качестве главного цензора, старался доказать королю всю безосновательность этих обвинений, судьбу уже нельзя было отвратить, тем более что теперь и корсиканский деспот повелительно требовал закрытия союза. Инстинктом ненависти он почуял в этих «северных якобинцах» опасных врагов для своего могущественного положения в немецких государствах. В конце концов до короля дошли даже предложения и просьбы из среды самого союза, ходатайствовавшие о его уничтожении. Таковое последовало 31 декабря 1809 г. Акты общества были арестованы и сданы опечатанными на хранение, прежним членам их «сочленство не было поставлено ни в заслугу, ни в вину», и был отдан приказ, «чтобы в печать не проникло никаких статей или упоминаний обо всем этом деле».
Первоначальный устав союза состоял из самых простых форм. Его основу составляли набросанные при его учреждении основные законы. Руководящей при этом идеей служила мысль, что сочлены, соответственно различным задачам союза, должны были работать в особых отделениях или камерах. Союз сочленов в месте учреждения, именно в Кенигсберге, должен был образовать «Основной ферейн». Все тамошние камеры должны были составлять «главную камеру» и находиться во главе союза, тогда как исходящие отсюда учреждения должны были носить в других местах название «Zweigvereinoe» (отделение ферейна).
Эти простые формы вскоре перестали отвечать растущим потребностям. Устав был переработан и усовершенствован. Отдельные виды деятельности союза, направленной на общую цель, были сильнее, чем раньше, разграничены между собой.
Новый проект не встретил сочувствия со стороны правительства; он был подвергнут пересмотру, и переделанный таким образом устав был 5 апреля 1809 г. представлен на утверждение королю. Он получил теперь громоздкий и запутанный характер. И тут ясно обнаружилось, что тогдашнее поколение, еще только высвобождавшееся из прежнего связанного положения, еще не приспособилось к свободной, практической и активной союзной деятельности в широком масштабе.
Пересмотренный устав проектировал в качестве высшего руководящего учреждения союза «Высокий совет». До его возникновения высшим управляющим органом должен был служить Кенигсбергский основной ферейн. В нем было 18 сочленов, и он составлялся из «совета» основного ферейна и Кенигсбергских камер, из пяти «помощников» этих учреждений и из представителя учреждения, имевшего целью нравственное развитие солдат.
Организованному таким образом «Основному ферейну» были подчинены провинциальные и боковые камеры, которые были обязаны ему повиновением. Коль скоро в каком‑либо городе вступало в союз известное число сочленов, обыкновенно 10–12, можно было, согласно уставу, приступать к образованию провинциальной камеры. Каждая из них выбирала для ведения подлежащих ее ведомству дел общественное управление.
Если камера состояла из 10 членов, то для указанной цели было достаточно одного советника и одного цензора. Если же число ее сочленов возрастало до 50, то выбиралось 5 советников и один цензор. Это управление, называвшееся в своем целом «советом», оставалось в должности в течение года, после чего одна треть его членов выбывала по жребию. На их место вступали два других, так что в совете заседало всегда четыре старых и два новых члена.
Совет камеры собирался раз в неделю для исполнения своих обязанностей. Председатель ежемесячно менялся. Каждый месяц происходило общее собрание камеры.
Все провинциальные камеры подчинялись выбранному из их среды провинциальному «совету». Такие провинциальные «советы» предстояло учредить в Кенигсберге для Восточной и Западной Пруссии по эту сторону Вислы; в Кольберге – для областей между Вислой и Одером (Западная Пруссия, Померания и Неймарк); в Берлине – для провинций между Одером и Эльбой; в Бреславле – для Силезии и для лежащих на левом берегу Одера частей Неймарка.
Члены «провинциального совета» могли оставаться в должностях в течение трех лет. К его функциям принадлежало учреждение новых камер и надзор за работами существующих, предварительный пересмотр поступающих проектов законов, доставление «Основному ферейну» отчетов о деятельности, объявление об исходящих от него постановлениях. Для этой цели он собирался, по меньшей мере, по два раза в месяц.
Нечто вроде боковых камер образовали так называемые «свободные ферейны» (Freivereine), то есть общества, члены которых набирались из представителей низших народных классов в городах и в деревне, восприимчивых к образованию и более высоким жизненным идеалам, но еще недостаточно подготовленных к самой союзной деятельности. Свободные ферейны собирались в свободные часы или по воскресным и праздничным дням, чтобы занимать своих сочленов чтением общеполезных по содержанию сочинений и интересными беседами и расширять их кругозор. Их члены были обязаны влиять на окружающих словом и примером, «чтобы приучить к разумному пониманию и чистому, нравственному образу мыслей и чтобы внушить им более горячую любовь к отечественной конституции и живое чувство национальной чести».
Такие свободные ферейны можно было встретить в особенно большом числе в Восточной Пруссии, Померании и Силезии, и общепризнанным является то благодетельное воздействие, которое они оказали на воспитание юношества и на нравственное образование и развитие низших слоев народа.
Задачу цензора, помогавшего «совету» каждой камеры, составляло преимущественно заведование шестым отделом работ. Последний исполнял роль внутренней полиции и надзирал за поведением членов союза. О каждом проступке против союзных законов сочлен, знавший о нем, должен был доложить цензору. За незначительные погрешности он выговаривал сам, более же серьезные случаи представлял на разрешение камеры, которому преступник должен был подчиниться во избежание исключения из общества. Жалобы на союзных должностных лиц или членов «совета» должны были заявляться цензору, который вел предварительное следствие, тогда как приговор постановлялся «советом». Цензор имел доступ ко всякому заседанию различных отделений. В отправлении своей должности он был ответственен лишь перед провинциальным цензором. На последнем лежали те же обязанности в отношении провинции, которые цензор камеры должен был исполнять в отношении своего собственного округа. Он был ответственен лишь перед главным цензором.
Последний стоял также во главе союза. Его выбор производился «Основным ферейном». Он был одновременно членом высшей законодательной камеры, состоявшей, кроме него, еще из двух советников «Основного ферейна». Ее деятельность касалась рассмотрения законодательных проектов, внесенных членами «Основного ферейна» или провинциальными советами, а также решения относительно законов, которые должны были вырабатываться на основании таких проектов. Главному цензору принадлежало затем право посылать членов союза в провинции в качестве депутатов с особыми поручениями и карать каждого члена «Основного ферейна», как и вообще всякого члена союза за поведение, не соответствующее союзным законам. Жалобы на него рассматривал «Основной ферейн».
До главного цензора доходили все поступавшие от провинциальных советов доклады относительно состава и деятельности камер. Ему в основном ферейне принадлежал доклад о распространении и внутренней полиции союза. Но прежде всего на нем лежала обязанность блюсти и заступаться за права государства при обсуждениях и решениях союза и при содействии подчиненных ему цензоров следить за тем, чтобы союз ни в чем не нарушал союзных законов и строго придерживался рамок, указанных для его научно – нравственной деятельности. Продолжительность занятия должности главного цензора составляла, впрочем, лишь промежуток в шесть месяцев. После того как эту важную должность занимал первым профессор Круг, в августе 1809 г. она была передана принцу Германну фон Гогенцоллерн – Гехингену. Не обладая государственным умом и широким взглядом на мир и людей, этот умный князь принадлежал все же к тем, которые с живым пониманием следили за духовной работой времени. И, глядя открытым взором в ужасную суматоху тогдашней жизни, он с бодрым духом и живой верой в будущее заботился о выполнении союзных задач, энергично утешая унывающих и слабых и напоминая им, чтобы они ждали, когда наступит время.
Согласно постановлениям союзного устава, можно было предлагать к принятию в члены союза лишь таких лиц, «которые пользуются репутацией верного гражданина».
Предложения о принятии новых членов поступали письменно к цензору, а от него к «совету», и именно в следующей форме: «Я, нижеподписавшийся, предлагаю принять N. N. в ферейн, так как он, по моему мнению, обладает требующимися в уставе качествами». Два других сочлена должны были скрепить это предложение своей подписью и прибавлением формулы: «Мы свидетельствуем то же». Если кандидат не был знаком никому из членов союза, то предлагавший был обязан назвать двух стоявших вне союза и заслуживающих доверия поручителей. У них цензор, с согласия «совета», должен был «подобающим способом» собрать сведения о кандидате и на основании таковых дополнить «недостающее поручительство» своим собственноручным примечанием.
Если против кандидата не поднималось ни одного голоса, то он мог быть предложен к избранию. После того как предложение членов камеры объявлялось в общем собрании, в течение четырнадцати дней мог быть заявлен протест против принятия. Если этого не случалось, то в следующем публичном собрании камеры объявлялось о возможности приема кандидата, после чего происходило голосование. В случае подачи голоса против принятия члены должны были сообщить делопроизводителю свои основания. Если они казались ему существенными, то сообщались цензору и через него предлагавшему. После выяснения правды «совет» камеры определял, подлежит ли кандидат исключению из приема навсегда или только на определенный срок.
Кандидата тотчас уведомляли о его приеме и одновременно ему предлагалось выдать обязательство следующего содержания: «Я, нижеподписавшийся, рукопожатием обязался перед научно-нравственным союзом, на случай, если бы законы и цели его по ознакомлении мне не понравились и я бы не вступил в него, воздержаться от всяких публичных заявлений о нем, особенно от порицаний». После того как он успевал достаточно ознакомиться с содержанием законов, он мог решиться на свое вступление или же заявить о своем отказе. В первом случае его обязывали рукопожатием следовать постановлениям союза и содействовать его целям.
Введение его происходило в следующем общем собрании. После представления его всем сочленам он должен был снова подписать свое обязательство в главной книге камеры и по уставу пожать руку цензору. От этих формальностей выборов и голосования допускалось отступление лишь в том случае, когда шла речь о лице, пользовавшемся всеобщим доверием.
Исключение из союза происходило либо добровольно, либо по решению союза. Исключались те, которые жили противно своим обещаниям, проявляли себя несносными или ленивыми при исполнении своих особых обязанностей, совершали в своей гражданской жизни проступки или позволяли себе противозаконные и произвольные действия против союза. Так, как мы уже упоминали, были, между прочим, исключены граф фон Крокков и лейтенант Берш за то, что они принимали участие в авантюре Шилля.
Исключенный на основании союзного решения не мог никогда больше быть принятым. Кто, напротив того, выступал из союза добровольно, мог впоследствии снова добиваться приема в него.
Союз поставил себе грандиозную широкообъемлющую цель. Его деятельность должна была распространяться на «воспитание, народное образование, науку и искусство, народное благосостояние, внешнюю и внутреннюю полицию». Преследование этих задач лежало на шести различных деловых отделениях.
В области воспитания следовало найти «самый предпочтительный метод воспитания и преподавания», посредством которого «юношество могло бы дойти до возможно более полного и гармоничного употребления всех своих телесных и духовных сил». Далее необходимо было оказать влияние на улучшение домашнего воспитания и «основным истинам общей нравственности, гражданского духа и религии открыть свободный доступ к отцам и матерям семейств». Дальнейшую задачу отдела составляли распространение в народе естественно – научных математических и химических познаний, необходимых для усовершенствования ремесел, с указанием на их практическое применение, поддержка сирот или детей обедневших родителей и забота об их воспитании.
В целях народного образования деятельность членов общества должна была сводиться к утверждению правильного познания и правильных понятий об обязанностях человека в его семейных, общественных, государственных и церковных отношениях для сохранения и развития его физических и духовных сил. Этой цели преимущественно служили свободные ферейны.
Филиальное отделение этого делового отдела («военный институт») должно было воспитывать принадлежащих к союзу членов военного сословия. Его задачей было «отчасти совместное изучение военной науки, отчасти влияние на дальнейшее развитие молодых офицеров в области науки и нравственности». Также и простолюдин должен был стать хорошо осведомленным относительно обязанностей.
Отдел науки и искусства, посредством серьезных бесед, взаимных сообщений и обсуждений письменных рефератов по важным вопросам из этих отраслей, намеревался давать сочленам основательное познание истинного, развивать в них тонкий вкус к прекрасному, пробуждать в них стремление к правде, открывать им настоящую добродетель, любовь к отечеству, свободу мысли и совести, культивировать немецкие нравы и немецкую речь и к тому же побуждать других.
Сочлены, трудившиеся в области народного благосостояния, должны были узнавать и раскрывать свойственные каждой провинции источники благосостояния, вводить, поощрять и расширять «согласные с местными условиями отрасли промышленности, влиять поучением и ободрением на рабочее сословие, помогать безвинно разорившимся доставлением кредита, авансов, нахождением рынков сбыта, обеспечивать неспособных к труду вследствие болезни и старости. Новые изобретения, усовершенствованные способы производства и т. д. должны были получить доступ к отдельным отраслям промышленности, должны были открываться промышленные торговые и художественные школы, тормозящему цеховому духу следовало оказать противодействие; женщинам следовало предоставить возможность приложения своих знаний и сил к жизни.
Отделение для «внешней полиции» ставило своей задачей убедить народ, что «все полицейские законы достигают своей цели лишь тогда, когда каждый в отдельности добровольно ручается за их исполнение». Учебник должен был в общедоступном изложении изобразить благодеяния полицейского порядка в деле сохранения жизни, защиты собственности, охраны здоровья и т. п.
«Внутренняя полиция» должна была исключительно следить за согласным с законом и нравственностью поведением членов общества.
Каждое из этих деловых отделений, руководимое одним председателем, имело еженедельно по заседанию. Члены были обязаны аккуратно посещать эти заседания. Точные определения регламентировали управление делами.
Поле, обработать которое союз взялся во имя просвещения людей и людского блага, было велико и прекрасно, но в то же время необозримо, и можно сказать, что у него не было недостатка в горячей преданности делу и в самоотверженном усердии. Меньше приходится сообщить непосредственно о практических и осязательных результатах его работ.
Так, нельзя доказать, что общество имело сколько-нибудь значительное влияние на улучшение воспитательного дела и образования юношества. Сколько же мало может идти речь о существенном содействии делу народного образования. Лучшее в этой области было сделано свободными ферейнами. Третье отделение, правда, обсуждало многочисленные планы и непрестанно создавало все новые проекты, но, в конце концов, основало лишь периодический орган «Друг народа», который выходит в свет в Кенигсберге, и «Друг отечества» – в Бреславле.
Остается только пожалеть, что эти многообещающие начатки способствующей культуре печати снова исчезли вместе с роспуском союза.
Четвертое отделение проявило свою благотворительную деятельность учреждением в Кенигсберге столовой для бедных, «промышленной конторы» для сбыта женских рукоделий, основанием рисовальных и промышленных школ и т. д. Другие намеченные в широком масштабе благотворительные замыслы не встретили одобрения со стороны правительства и должны были поэтому пасть.
Союз с самого начала страдал от избытка задач и обязанностей. Кроме того, ему мешала постоянная подозрительность со стороны стоящих далеко от дела и со стороны правительства, она лишала воодушевления как раз лучших сочленов и парализовала их силы.
На то, чтобы оставить прочные следы своей работы, у союза в конце концов не хватило времени. В течение немногих месяцев своего существования он сделал все и достиг всего, что только было возможно при тогдашних условиях. И с чувством стыда и изумления мы, неуживчивые, сварливые эпигоны, должны глядеть на этот маленький кружок дельных людей, которые были тесно связаны друг с другом, охвачены одним чувством, руководимы одним принципом и проникнуты одним решением. Что бы ни возражало против Тугендбунда время, которое все знает лучше других, но его стремления остаются «почтенными и трогательными тем чистым воодушевлением, из которого они проистекали, своим горячим желанием поддержать деятельность великих реформаторов, распространить в народ их идеи» и воспитать его для великой минуты освободительной борьбы.
Войти с помощью соц. сетей: