Глава 15. Зловещие ангелы природы. Гражданская война в Америке

21 ноября 1864 года осунувшийся, несчастный президент Авраам Линкольн, ссутулившись, сидел за своим столом, незряче уставившись в чистый лист бумаги. Ему было всего пятьдесят четыре года, но три с половиной года Гражданской войны состарили его прежде времени. Лицо избороздили морщины, глаза впали от множества бессонных ночей, проведенных в мыслях о погибших. Хотя он стал свидетелем последних, шатких шагов голодающей Конфедерации, понимание того, что конец войны близок, не приносило утешения. Счет потерь достиг ужасающих высот. 15 апреля 1861 года, когда он мобилизовал свою армию для сохранения Союза, никто и представить этого не мог.

Как облечь в слова жертвы, принесенные столь многими, кто заплатил «последней, полной мерой преданности»? Он поднял голову, взялся за перо и вдохнул жизнь в лист бумаги. «Резиденция президента, Вашингтон, 21 ноября 1864», – написал он, а затем обратился к миссис Лидии Биксби, вдове из Бостона:

Искренне Ваш и с уважением, Авраам Линкольн».

Личность Линкольна сформировала и закалила страна, которая, казалось, постоянно находится в состоянии войны. Он родился в 1809 году в бедной семье на ферме Синкинг-Спринг, в рабовладельческом штате Кентукки. Жизнь его проходила в войнах воплощенной судьбы – с войны 1812 года до американо-мексиканской войны. В 1832 году он даже какое-то время служил капитаном ополчения во время войны Черного Ястреба в Иллинойсе. Это была одна из многочисленных этнических чисток, устроенных президентом Эндрю Джексоном для выселения коренных народов. Так президент проводил свою печально известную политику переселения индейцев. Военная служба Линкольна продлилась всего три недели. Сам он говорил об этом так: «Я воевал, я истекал кровью, и я вернулся. Я вел кровопролитную войну с комарами. И хотя я не падал в обморок от потери крови, но честно могу сказать: я частенько голодал».

Ожесточенная, кровавая борьба с комарами, которых солдаты прозвали кровососами, стала повседневной частью военной жизни во время Гражданской войны. Сражения с целеустремленными кровожадными комарами были такими же привычными и рутинными, как ежедневная муштра и бои. «Для Билли Янка и Джонни Реба война была в равной мере историей гнилостных инфекций, жгучих лихорадок, долгих маршей и боев… Проще говоря, если бы на Юге в 60-е годы XIX века не присутствовали болезни, переносимые комарами, история войны была бы иной, – пишет Эндрю Макилвейн Белл в глубоком и весьма содержательном труде «Комары-солдаты: малярия, желтая лихорадка и ход Гражданской войны в Америке». – Солдаты с обеих сторон часто жаловались на назойливых насекомых, которые питались их кровью, зудели над ушами, проникали в палатки и усугубляли тяготы армейской жизни. Они не подозревали, что эти насекомые определяют важные политические и военные события эпохи». Комары сыграли весомую роль не только в исходе войны. Через два года после братоубийства на полях сражений они резко изменили стратегические цели Линкольна. Тем самым комары навсегда реформировали культурное и политическое лицо нации.

В первые годы войны комары, при поддержке опытных командиров армии конфедератов, наносили удары по силам Союза, которыми командовали неуверенные, но воинственные сторонники тотальной войны на уничтожение. Изначально Линкольн стремился сохранить Союз и его единый экономический портфель. Но постепенно цель войны, которая должна была определить характер нации, изменилась. Теперь целью стало уничтожение и полный запрет рабства. Если бы комары не затянули войну и Союз достиг бы быстрой победы, как планировалось, то манифеста об освобождении рабов не случилось бы.

По иронии судьбы комары стали не только причиной африканской работорговли, но и помогли во время Гражданской войны в Америке вбить последний гвоздь в крышку гроба самого института рабства, освободив от оков 42 миллиона афроамериканцев.

Белл пишет: «Невольно став солдатами, комары сделали для формирования нашей истории гораздо больше, чем кажется многим. Важную роль этих насекомых не должен игнорировать ни один ученый, стремящийся понять Гражданскую войну во всей ее прекрасной и головокружительной сложности».

Причины Гражданской войны были очень запутанными. Одними лишь разногласиями в отношении к рабству проблема не исчерпывалась. Да, конечно, рабство было толчком, но не основной причиной, исключающей все остальные факторы. Война была связана со множеством экономических, политических и культурных аспектов.

Споры и раздоры нарастали и ширились. Избрание же в 1860 году президентом Авраама Линкольна стало последним ударом по южным убеждениям. Хотя Линкольн постоянно заверял рабовладельческие штаты в том, что не собирается запрещать институт рабства там, где он уже существует, он твердо противостоял попыткам распространения рабства на Запад, на новые штаты и территории. Бедным белым фермерам, как его собственному отцу, нужны были возможности зарабатывать на жизнь, собирая урожай на свободной земле и не конкурируя с плантаторами, использовавшими бесплатный рабский труд.

Неразрывное слияние рабства и хлопка приносило значительную прибыль и сохранялось, поскольку деньги эти питали промышленное богатство Севера. Но слияния рабства с другими сельскохозяйственными рынками допустить было нельзя. Южные штаты хотели распространить рабство на Запад. Кроме того, они попросту не доверяли новому президенту. Они считали, что, приняв присягу, Линкольн непременно запретит рабство. За время, прошедшее с победы Линкольна в ноябре 1860-го и его вступления в должность в марте 1861 года, наспех сшитый союз тридцати четырех соединенных штатов пополз по всем швам.

До инаугурации Линкольна семь штатов мирно вышли из Союза, приняв собственные декларации о непосредственных причинах выхода. Они сформировали правительство и выбрали столицу, которая поначалу находилась в Монтгомери, штат Алабама, а в мае 1861 года была перенесена в Ричмонд, штат Вирджиния. Они ратифицировали конституцию и избрали Джефферсона Дэвиса президентом Конфедерации Штатов Америки. 4 марта Линкольн принял присягу – а вместе с ней страну, находящуюся на грани Гражданской войны. «В ваших руках, мои недовольные соотечественники, а не моих, – заявил он во время инаугурации, – важнейшая проблема Гражданской войны». Война началась через месяц, когда армия Конфедерации захватила форт Самтер в гавани Чарльстона. К июню за отделение проголосовали еще четыре штата, и Конфедерация стала состоять из одиннадцати штатов. «Обе стороны не хотели войны, но одна из них готова была вести войну, лишь бы не дать государству выжить, – говорил Линкольн, – а другая согласилась на войну, чтобы не дать ему погибнуть. И война началась». Когда 12 апреля 1861 года на стены форта Самтер обрушились первые ядра войск повстанцев, Линкольн ставил своей целью сохранить территориальную и экономическую целостность государства – в том числе и южное рабство.

Как и американским колониям во время революции, Конфедерации ничего не оставалось, кроме как победить в войне. Но, в отличие от колонистов, помощи конфедераты не получили. У них не было гениальных европейских генералов, подобных маркизу де Лафайету, и не было французского флота, способного прорывать удушающую морскую блокаду со стороны Союза. Конфедераты разыгрывали сразу две ставки. Во-первых, они считали, что Линкольн отступит. Он не отступил. Во-вторых, им казалось, что Британия, которой был необходим южный хлопок для развития текстильной промышленности, придет к ним на помощь, прорвет морскую блокаду и пришлет боеприпасы и другие ресурсы. Этого не произошло.

Британия запретила работорговлю в 1807 году, а рабство в 1833-м. Британцы были яростными противниками рабства, и настроения эти еще больше усилились после того, как в 1852 году «Хижина дяди Тома» стала национальным бестселлером. Кроме того, Британия отлично знала опасность желтой лихорадки. И политики, и рядовые граждане выступали против того, чтобы корабли, курсирующие между Британскими островами и Конфедерацией, превращались в плавучие фабрики смерти. «Хотя основные аспекты ведущихся дискуссий были неизвестны широкой публике, – пишет Марк Харрисон, профессор истории медицины из Оксфорда, – две вспышки желтой лихорадки на европейской почве за последние несколько лет вызывали сильную тревогу». Британские газеты твердили, что «климат и ужасная желтая лихорадка» позволят Конфедерации победить «все рычаги, которые Север может использовать против нее». Британия не хотела на себе испытывать желтую лихорадку Конфедерации, которая по иронии судьбы так и не вступила в действие.

До Гражданской войны южные штаты страдали от болезней, переносимых комарами. Поэтому, в отличие от войн прошлого, желтая лихорадка не повлияла на исход этой войны – выжившие уже обладали иммунитетом. Кроме того, в ходе войны флот Союза под командованием Уинфилда Скотта осуществил план «Анаконда» – суда Союза блокировали порты Конфедерации, удушив все возможности внешней торговли. Иностранные корабли, особенно из карибских колоний, не могли входить в порты и разгружаться – и распространять ужасный вирус через зараженных моряков и корабельных комаров.

Новый Орлеан, сердце торговли Дикси, был захвачен через год, в апреле 1862 года. Через месяц пал Мемфис, что перекрыло реку Миссисипи и окончательно закрепило блокаду Конфедерации. Тем самым Союз, сам о том не подозревая, закрыл речной доступ к желтой лихорадке и избавил оккупационные войска от ужасов болезни и смерти, которые исторически защищали Новый Орлеан и дельту Миссисипи. Штабисты Конфедерации со всеми на то основаниями рассчитывали, что Новый Орлеан станет головной болью Союза. Вирджинская газета предсказывала, что важнейший порт Новый Орлеан станет «призом, который окажется очень дорогим в содержании, если его ежегодно будет посещать Его Шафрановое Величество [желтая лихорадка]». Разделяя тот же страх, военный хирург Союза в начале войны предсказывал, что «и Северу, и Югу грозит великая чума тропиков. Желтая лихорадка унесет жизни каждого десятого в северной армии, который осмелится проникнуть в хлопковые штаты в зоне желтой лихорадки». Но в годы войны желтая лихорадка почти не встречалась – даже в Новом Орлеане она унесла жизни всего одиннадцати человек. Оккупационная армия Союза соблюдала строгие меры гигиенической безопасности и установила полный карантин. Во время Гражданской войны в армии Союза были отмечены лишь 1355 случаев заражений и всего 436 смертей. «Анаконда» сжимала свою хватку на горле Юга, и желтая лихорадка становилась все менее вероятной. А вот о малярии сказать такого было нельзя. Хотя сдержать желтую лихорадку удалось, малярия расцвела пышным цветом.

Как и желтая лихорадка, малярия до Гражданской войны была хроническим заболеванием. Но, в отличие от желтой лихорадки, она с удовольствием распространялась на полях сражений, лишая сил миллионы солдат. Больной малярией солдат из Коннектикута писал домой: «Комары – это самые страшные враги, с какими мне доводилось встречаться». Во время войны было мобилизовано 3,2 миллиона человек – отличная почва для распространения малярии. Непривычные к местным условиям солдаты-янки пересекали линию Мейсона – Диксона и вторгались на юг, тем самым нарушая эпидемиологический барьер. Массовые перемещения солдат и гражданских лиц по трем зонам инфекции стимулировали размножение комаров и распространение малярии.

Без британской помощи лишенной необходимых припасов Конфедерации приходилось в одиночку сражаться и с комарами, и с Союзом. Военная машина Линкольна обладала подавляющим преимуществом во всем, что было необходимо для победы – от живой силы, ресурсов, инфраструктуры, промышленности и продуктовых запасов до всех видов вооружения и хинина, столь же жизненно важного, как пули и штыки. У Юга оставался только хлопок и рабы, и все же на полях сражений в первые два года войны Конфедерация побеждала.

До решающих побед Союза при Геттисберге и Виксберге в июле 1863 года слабая Конфедерация главенствовала в войне. Джонни Реб и комары успешно сражались с самоуверенными янки Линкольна и их бестолковыми генералами. Север, имевший военное преимущество, полагал, что война продлится недолго и превратится в войну на уничтожение. После первых не причинивших особого вреда залпов конфедератов по форту Самтер предполагалось, что война быстро сложится в пользу Союза, но уже первое сражение при Булл-Ран показало превосходство южан.

Теплым июльским днем 1861 года Уилмер Маклин сидел на веранде своего дома в Манассасе, штат Вирджиния, прислушиваясь к отдаленному грому артиллерии и мерному топоту марширующих солдат. В его доме разместился штаб генерала Конфедерации П. Г. Т. Борегара. В отдалении он видел сотни хорошо одетых зрителей, которые расселись на окрестных холмах в шезлонгах, под зонтиками, с плетеными корзинами для пикника. Это была настоящая элита Вашингтона, округ Колумбия: сенаторы, конгрессмены и их семьи. Они проделали путь в двадцать пять миль, чтобы полюбоваться кровавым зрелищем и историческим событием, и не желали упустить момент, когда армия Союза одним решительным ударом сметет южных бунтарей. Гром стал громче. Маклин вздрогнул и прикрыл голову руками, когда пушечное ядро Союза снесло печную трубу его кухни. Борегар записал: «Смешно, что артиллерия стремится лишить меня и мой штаб обеда». А комары избрали двор дома Маклина близ реки Булл-Ран для первого значительного сражения Гражданской войны – впрочем, в разрушении кухни они были неповинны.

Уинфилд Скотт, который командовал армией Соединенных Штатов, был ветераном войны 1812 года, семинольских войн и американо-мексиканской войны. За его плечами было уже пятьдесят четыре года службы, и он отлично сознавал, какую опасность болезни, переносимые комарами, представляют для не обладающих иммунитетом солдат. Он перехитрил Санта Анну и мексиканских комаров и теперь не собирался жертвовать своими солдатами в южной кампании против Конфедерации. В начале Гражданской войны Скотт предупредил президента Линкольна и его главного военного советника, генерал-майора Джорджа Макклеллана, что если Союз не атакует Юг немедленно, общественное мнение взбунтуется. Но по его плану «Анаконда» для удушения Юга требовалось время. Скотт также сознавал, что общество, защищенное от эндемичных болезней особенностями климата, не понимает суровых реалий сражений на кишащем комарами юге. «Они потребуют немедленных и решительных действий, но я опасаюсь последствий, – заявил он. – Нам нужно действовать постепенно… и ждать возвращения морозов, которые убьют вирус злокачественной лихорадки ниже Мемфиса».

Военный кабинет собрался в июне 1871 года, за месяц до сражения при Булл-Ран. Членам кабинета предстояло решить, нанести ли решающий удар в Вирджинии или в долине реки Миссисипи. Победила Вирджиния. Было решено, что «сражаться в такой нездоровой местности – это военное самоубийство». Врачи северян твердили Линкольну, что «войска северян, которые не заходили южнее Чесапика, окажутся в климате, совершенно чуждом их конституции, среди болотных миазмов». 21 июля 1861 года на выбранном комарами месте близ дома Маклина в Манассасе, Вирджиния, на берегах реки Булл-Ран две армии наконец-то сошлись.

Яростное сражение продолжалось почти весь день. Бригада конфедератов под командованием генерала Томаса Джей Джексона упрямо сопротивлялась. После этого сражения генерал заслужил уважительное прозвище Каменная Стена. В рядах армии Союза царил хаос. Беспорядочная толпа шокированных зрителей под проливным дождем в панике бросилась назад, в Вашингтон, призывая нацию к тотальной войне. Самоуверенная армия Союза вступила в крупнейшее и самое кровопролитное сражение в истории Америки до этого момента. Впрочем, впереди Америку ожидали новые потрясения и жестокие битвы. Названия Энтитем, Шилох, Ченселлорсвилль, Спотсильвания, Сикамауга и Геттисберг до сих пор отзываются в коллективном сознании страны. На залитом кровью поле сражения при Булл-Ран лежали изуродованные тела тысяч американцев. Планы короткой победоносной войны разбились вдребезги. Стало ясно, что война будет долгой, кровопролитной и мрачной. И комары сделают все, что в их силах, чтобы продлить ее.

После первого сражения при Булл-Ран Макклеллан колебался и бездействовал почти год, что позволило Конфедерации наилучшим способом организовать военную экономику, мобилизовать военные ресурсы и окопаться. Понимая возможность нападения на Ричмонд, Дэвис и Ли приказали перевести войска с Глубокого Юга к столице. Они понимали, что сезон комаров не позволит Союзу вести боевые действия на южном фронте. Кроме того, это решение позволило им уберечь от болезней собственную армию. «В это время года враг не пойдет на вторжение на наши территории, – писал Ли. – Войска, которые вы оставите там, в большей степени пострадают от болезней, чем от врага». Президент Дэвис добавлял, что «решительные действия происходят здесь, в этом регионе, а климатические условия уже остановили любые операции на побережье». Дэвис подчеркивал, что подкрепления должны прийти только «оттуда, где климат не позволяет вести активные боевые действия». Стотысячная армия Конфедерации под командованием Ли расположилась в окрестностях Ричмонда и готовилась к встрече с армиями Макклеллана. Новое поколение творцов истории, комаров, предки которых восемьдесят лет назад кормились британской кровью, жужжали в ожидании солдат Макклеллана.

Макклеллан был буквально одержим планированием, у него отсутствовала военная агрессия, он привычно переоценивал силы противника. Он понимал, что поражение и значительные потери повредят его шансам на президентство. Обозленный Линкольн и разъяренные газеты требовали немедленных действий. Макклеллан уступил нарастающему давлению и в марте 1862 года начал наступление на Ричмонд. Малыш Мак направил на полуостров между реками Йорк и Джеймс, изрезанный ручьями и болотами, 120-тысячную армию. Несмотря на численное превосходство, его армия не перехватила инициативу. Макклеллан предался своему излюбленному военному занятию – выжиданию.

В середине апреля армия Союза взяла Йорктаун. Макклеллан нервничал. Конфедераты упорно уклонялись от решительного сражения, позволяя армиям Союза медленно продвигаться среди все более полноводных рек и болот. Началась оттепель, потом пошли апрельские дожди. Солдат армии Союза писал, что на них накинулась «армия вирджинских комаров… Это самые здоровенные и кровожадные твари, каких я только видел». Другой жаловался, что на них набросились «целые полчища огромных комаров». Военный хирург армии Союза Альфред Каслмен писал: «Все промокли под постоянным дождем, продрогли и упали духом. Мы постепенно превращаемся в земноводных». За следующие два месяца армия Союза продвинулась по комариным болотам Джеймстауна-Йоркстауна всего на тридцать миль. Доктор Каслмен так писал об обстановке в войсках: «Заболеваемость стремительно растет. Перемежающаяся лихорадка, диарея и дизентерия». Малярия и дизентерия давно уже были самыми тяжелыми болезнями войны.

Армия Союза медленно продвигалась к Ричмонду. Малярия в войсках усиливалась, увеличивались и боевые потери. К концу мая армия Макклеллана подошла к Ричмонду. Сам командующий уже находился в бреду и был прикован к постели малярией. К этому времени 26 процентов армии Союза уже не могли сражаться. В отсутствие командующего разрозненные колонны армии Союза продвигались по региону, который конфедераты назвали «смертоносными болотами полуострова». Структура командования была нарушена, а запасы хинина подходили к концу – в первую очередь войскам доставляли боеприпасы, пушки и другие припасы. Малярия и дизентерия свирепствовали весь июнь и июль.

Солдат Конфедерации Джон Билл отлично понимал всю опасность положения армии Союза. «Макклеллан встал лагерем… там, где дуют малярийные и миазматические ветры, – писал он родным. – Силы его армии уже подорваны усталостью, голодом и поражением. Солдаты будут тысячами гибнуть от лихорадки и болезней». Ослабевшая армия Макклеллана не могла пробить оборону Ричмонда, и в конце июня генерал Ли перешел в яростную контратаку, отбросив противника к побережью. К тому времени болезнями было поражено 40 процентов армии Союза. «Простая малярия на землях мятежников, – писал хирург армии Союза Эдвин Бидвелл, – уничтожает и обессиливает больше солдат-северян, чем раны, полученные от ружей противника».

Конфедераты расположились на возвышенностях, вдали от болот и комаров. Малярия подтачивала силы южан тоже, но в значительно меньших масштабах. Заболеваемость в армии Конфедерации колебалась от 10 до 15 процентов.

Подчиненный Макклеллана, бригадный генерал Эразмус Кейс, написал Линкольну с тем, чтобы президент остановил подкрепления и полностью вывел армию из региона: «Перебрасывать недавно набранные на Севере войска в этот регион в июле, августе и сентябре – все равно что бросить их в море. Свежие войска растают и будут погублены навсегда». Хотя Макклеллан умолял прислать подкрепление для новой атаки на Ричмонд, ему приказали эвакуироваться с болотистого полуострова, чтобы «сохранить вашу армию в ее текущем состоянии, пока это еще возможно, иначе противник уничтожит вас в этом климате. Август и сентябрь в этой части реки Джеймс почти смертельны для белых людей».

Теперь же они способствовали продолжению гражданской войны, не позволив Макклеллану взять столицу Конфедерации, Ричмонд, и вынудив его унизительно отступить.

«Высокая заболеваемость малярией во время кампании на полуострове способствовала выводу армии Потомака назад в Вашингтон, – подчеркивает Белл. – Поражение Макклеллана, отчасти связанное с болезнями, изменило отношение северян к войне. Впоследствии это привело к уничтожению рабства и к рождению новой свободы. Цель сохранения прежней республики осталась в прошлом». Комары не позволили Макклеллану добиться победы на востоке. Но и преследуемые комарами командиры на западе тоже этого не добились.

Малярийные комары разбили армию Макклеллана в Вирджинии. Они же затянули войну на западе, помешав первым попыткам северян захватить оплот Конфедерации в Виксберге, Миссисипи, в мае – июле 1862 года. Комары повлияли на решение не двигаться на Виксберг с севера после победы северян при Коринфе на севере Миссисипи в мае 1862 года.

Выбив армию Конфедерации под командованием Борегара из Коринфа, примерно в 90 милях к востоку от Мемфиса, генерал армии Союза Генри Халлек не стал преследовать противника южнее Мемфисской линии, установленной Скоттом. Он понимал всю опасность сезона малярии и желтой лихорадки. Генерал совершенно правильно решил, что продвижение к Виксбергу в такой сезон станет самоубийством. «Если мы последуем за противником в болота Миссисипи, – писал он своим политическим командирам в Вашингтон, – наша армия будет серьезно ослаблена болезнью». Армия северян и без того поредела от малярии и дизентерии. Генерал-майор Уильям Текумзе Шерман тоже слег с малярией. Он сообщал командованию, что из его десяти тысяч солдат службу может нести разве что половина. Перед отступлением на юг Борегар сообщал, что в его армии больны малярией около 15 процентов. Генерал Халлек не стал преследовать отступающего противника из страха перед болезнями, переносимыми комарами.

В малярийную ловушку, подготовленную комарами Виксберга, своих солдат завел адмирал Дэвид Фаррагут. Захватив в апреле 1862 года Новый Орлеан, Фаррагут приказал армии продвигаться на север вдоль Миссисипи. Виксберг был центром коммуникаций, снабжения и транспорта. Он был слишком важен для Союза, чтобы оставить его противнику. «Виксберг, – говорил Джефферсон Дэвис, – это шляпка гвоздя, который соединяет две половины Юга».

Фаррагут предпринял неудачную попытку захватить Виксберг, этот Гибралтар Запада, в мае. Виксберг был последним оплотом Конфедерации на Миссисипи. Линкольн и его военные стратеги были разочарованы неудачей Фаррагута и стремились как можно быстрее обеспечить себе полный контроль над рекой, что позволило бы полностью перерезать главную артерию Конфедерации. Фаррагуту было приказано возобновить наступление на Виксберг в конце июня. Его флот насчитывал 3000 солдат. «Их поджидали десять тысяч конфедератов, – пишет Белл, – и бесчисленное множество комаров Anopheles. И те, и другие оказались смертельно опасными противниками». Крепость Виксберг находилась на высоком утесе на полуострове в подковообразном изгибе на восточном берегу реки. Город окружали сплошные болота, изрезанные небольшими речками. Доступ к городу был возможен только с реки. Географические условия не позволяли Фаррагуту использовать морское превосходство и сухопутные войска. И тогда он попытался прорыть канал через перешеек полуострова, чтобы добраться к крепости. Всем его попыткам помешали комары.

Армия Союза, как сообщал из Виксберга бригадный генерал Томас Уильямс, «была настолько поражена малярией, что ни для чего не годилась». Когда в конце июля Фаррагут отказался от своей затеи, 75 процентов армии под его командованием были либо мертвы, либо отправлены в госпитали с болезнями, переносимыми комарами. «Единственный выход, – говорил он, – это учесть климатические условия и отложить любые действия под Виксбергом, пока не закончится сезон лихорадки». Командующий армией конфедератов, генерал Эдмунд Кирби Смит, писал: «По моему мнению, противник не будет пытаться вторгнуться в Миссисипи или Алабаму этим летом. Характер местности, климат… являются непреодолимыми препятствиями». В это же время Макклеллан, преследуемый комарами, отступил от Ричмонда. Конфедерация победила на этом этапе войны за независимость.

После унижений 1862 года в Вирджинии и Виксберге министр финансов Салмон П. Чейз, давний сторонник призыва афроамериканцев, высказал вслух то, о чем уже давно думали многие политики и военные Союза. «Мы не можем и дальше выставлять непривычные к климату войска, не располагающие достаточным количеством ресурсов, против врага, способного поставить под ружье половину населения, а вторую половину заставить работать совершенно бесплатно, только за еду».

Хотя именно Чейз в 1864 году обеспечил появление фразы «Мы верим в Бога» на американской валюте, во время Гражданской войны бог был на стороне тех, кто был лучше обеспечен хинином. Комары действовали в полном согласии с моралью и общечеловеческими ценностями. Им удалось изменить устоявшиеся культурные, расовые и юридические условности Соединенных Штатов, подготовив почву для принятия закона об освобождении рабов и новой свободы для афроамериканцев, сохраненной и гарантированной генералом Улиссом С. Грантом.

Поражения Союза весной и летом 1862 года привели к изменению стратегии. Линкольн и его советники выработали новый путь – полный разгром армий Конфедерации и политика удушения и вынужденной капитуляции Юга из-за невозможности дальнейшей войны и развития экономики без рабского труда. «Те, кто лишает свободы других, – заметил Линкольн, – не заслуживают ее для себя». Белл пишет, что потери и связанные с комарами военные поражения 1862 года «помогли убедить администрацию Линкольна в том, что только полное подчинение Юга, включая и запрет рабства, смогут восстановить Союз и достичь мира». Чарльз Манн согласен с этой точкой зрения. Он пишет, что малярия «отсрочила победу Союза на месяцы и даже на годы. В долгосрочной перспективе это оказалось во благо. Изначально целью Севера было лишь сохранение государства, а не отмена рабства… Чем дольше длилась война, тем выше становилась готовность Вашингтона рассмотреть радикальные меры». Учитывая роль комаров в затягивании военного конфликта, Манн пишет: «Закон об освобождении рабов, по крайней мере, отчасти был подготовлен малярией». После первой победы Союза (или, скорее, ничьей) в кровопролитном сражении при Энтитеме в сентябре 1872 года Линкольн кардинально поменял цели войны и самого государства, составив свой самый знаменитый и долгосрочный приказ. 1 января 1863 года, согласно закону об освобождении рабов, около 3,5 миллиона порабощенных афроамериканцев в определенных регионах Конфедерации, особенно в отделившихся штатах, были освобождены. Кроме того, афроамериканцев стало возможно призывать в армию для сражений в войне, которая, по словам Линкольна, «была определенным образом связана с рабством». Побудительный мотив освобождения рабов Конфедерации был моральным, но продиктован он был военным прагматизмом. Как и считал Чейз, свободные, обладающие иммунитетом рабы укрепили бы армию Союза, одновременно лишив Конфедерацию рабочей силы.

Хотя этот аспект закона об освобождении рабов часто недооценивают, закон этот являлся военной мерой, направленной на лишение Конфедерации рабочей силы. Конфедератам пришлось перенаправить часть армии на поля и фабрики. «Решение президента освободить рабов и вооружить их, чтобы они убивали своих бывших хозяев, являлось радикальным отходом от прежней политики, – пишет Белл. – Военные события 1872 года убедили Линкольна в том, что освобождение и призыв чернокожих – это жизненная необходимость. Это решение укрепило северную армию и лишило Конфедерацию основной рабочей силы». Линкольн был согласен с врачами и советниками в том, что афроамериканские солдаты обладают генетической защитой от болезней, переносимых комарами, а это качество было бы бесценно при ведении военных действий на Глубоком Юге – удалось бы «удерживать бассейн Миссисипи в нездоровый сезон». Военный врач, генерал Уильям А. Хэммонд, писал: «Хорошо известно, что африканцы подвержены влиянию малярийных болезней в меньшей степени, чем европейцы».

Из примерно 200 000 афроамериканцев, служивших в армии Союза, две трети были бывшими рабами на Юге.

Обретя свободу, они записались в армию, чтобы способствовать освобождению своих братьев. Они были готовы сражаться в войне, которая могла решить судьбу института рабства.

Теперь война должна была не только сохранить экономическую цельность Союза, но еще и истребить рабство с чисто военной решительностью. «Закон об освобождении рабов изменил моральную атмосферу войны, – пишет известный военный историк Джон Киган. – С этого момента основным вопросом стало уничтожение рабства». Но без победы Союза закон оставался всего лишь бумажкой. На кону стояла свобода более четырех миллионов человек. Все они желали победы Союзу и абсолютного поражения Конфедерации. Улисс С. Грант с помощью хинина и генерала Анофелеса вдохнул в слова Линкольна жизнь и сделал их юридической реальностью.

В отличие от Макклеллана, который на президентских выборах 1864 года потерпел поражение от Линкольна, Грант не занимался политическими махинациями и не боялся рисковать на поле боя. Он был настоящим интровертом, человеком тихим, неловким и немного странным. Но в то же время он умел принимать непростые решения и был готов жертвовать жизнями ради достижения победы, отсюда и его прозвище – Мясник. Его кампания при Виксберге в мае – июле 1863 года стала поистине блестящей демонстрацией военного искусства. Позже Грант проанализировал и прокомментировал свои действия в тот момент. С характерной скромностью он писал, что все его кампании в годы Гражданской войны можно было бы провести иначе, лучше. Все, кроме одной: Виксберг. В самый комариный сезон Грант провел флот Союза под пушками Виксберга и высадил своих людей южнее города. Пресса всячески поносила его за это решение. Поскольку стоял сезон малярии, то репортеры, мнящие себя генералами, писали: «Что же из этого выйдет? Армия численностью семьдесят пять тысяч человек погибнет до первого октября, ни разу не вступив в бой с противником». Генерал Ли тоже считал, что армии Союза не будут вести боевых действий в районе Виксберга в опасный летний период.

Но Гранта не интересовало мнение профанов. Не интересовался он и мнением генерала Ли, сколь бы разумным оно ни было. Улисс С. Грант был победителем – в отличие от множества генералов Союза до него. «Я надеюсь обхитрить бунтовщиков и высадиться там, где меня не ждут», – заявил он своим штабистам. И он поступил именно так: перерезал собственные линии снабжения и провел свою армию по болотам, окружающим Виксберг. Корабли снабжения не могли пройти по реке под пушками Виксберга, и солдатам Гранта пришлось перенести серьезные лишения. Но это был блестящий образец военной хитрости. Окружая Виксберг, Грант захватил несколько мелких портов, а также столицу штата, Джексон.

В поддержку главного удара Гранта Союз перебросил в этот регион от 30 до 40 тысяч солдат, включая девять недавно мобилизованных полков американских цветных войск, состоявших преимущественно из освобожденных рабов. Эта армия блокировала порт Хадсон, расположенный в 20 милях к северу от Батон-Руж и в 150 милях к югу от осажденного речного бастиона Виксберг. Главный сторонник призыва афроамериканцев на военную службу, Грант, напомнил Линкольну: «Я всем сердцем поддерживаю идею вооружения негров. Этот шаг наряду с освобождением негров станет тяжелейшим ударом для Конфедерации». После двух бесплодных, но обошедшихся очень дорого попыток штурма крепости Грант 25 мая начал осаду. Линия фронта протянулась на 15 миль. Настало самое опасное на Юге время – разгар комариного сезона.

Но Грант знал, что у него есть преимущество, которого не было у истощенных и осажденных защитников Виксберга. Выступая в этот поход, он был готов урезать пайки и обходиться без припасов. Но, отправляясь в болота Миссисипи, он запасся хинином. Одним из самых ценных боеприпасов в арсенале Союза были огромные запасы противомалярийного лекарства. «Преимущество, которое хинин дал армии Союза, нельзя недооценивать, – подчеркивает Белл. – Можно без всякого преувеличения сказать, что моей книге следовало бы дать другой подзаголовок: «Как хинин спас Север»… Конфедерация в течение всей войны испытывала недостаток хинина, а это означает, что малярийные лихорадки у повстанцев лечить было нечем. От болезней страдали и гражданские лица».

В ходе войны Союз использовал 19 тонн очищенного хинина и 10 тонн неочищенной коры хинного дерева – и для лечения, и для профилактики малярии.

Иначе обстояло дело в Конфедерации. «Эффективная морская блокада привела к тому, что южные врачи… в течение всей войны испытывали недостаток хинина, – пишет Белл. – Учитывая распространенность малярии на Юге, поразительно, что у армии Конфедерации в конце войны еще оставались силы для сражений – ведь запас хинина в Ричмонде практически иссяк». И драгоценный хинин не тек рекой в войска на полях сражений. Политики Конфедерации, включая Джефферсона Дэвиса, хранили значительные запасы хинина для себя и своих семей. По иронии судьбы морская блокада положила конец желтой лихорадке, но способствовала распространению малярии.

Астрономически высокая цена на хинин в Конфедерации во время войны показывает кумулятивный эффект морской блокады. Контрабандисты знали, насколько важно и ценно это лекарство – ведь население Юга все сильнее страдало от эндемичной малярии. В начале войны унция хинина стоила 4 доллара, к 1863 году – 23 доллара. В конце 1864 года цена за унцию хинина, доставленного теми, кому удавалось прорвать блокаду, достигла 400–600 долларов. К концу войны контрабанда хинина из Карибского бассейна приносила 2500 процентов прибыли.

Поскольку контрабанда хинина становилась все более выгодным делом, лекарство доставляли в Конфедерацию всеми возможными способами, включая те, которыми сегодня пользуются наркокурьеры. Хинин зашивали в корсеты и женские юбки. Женщины притворялись странствующими монахинями или сиделками. Хинин прятали в детских куклах, мебели и предметах интерьера. Чтобы обойти таможню Союза и блокпосты на реке, тщательно упакованный порошок хинина прятали в анальных отверстиях и кишках скота. Близ Виксберга часовые Гранта задержали трех женщин, которые прятали хинин в двойном дне своих чемоданов. Драгоценное лекарство было конфисковано и отправлено солдатам армии Союза, хотя, в отличие от своих страдающих малярией противников, хинина у них и без того было предостаточно.

«Преимущества голодных цен»: карикатура из журнала Harper’s Weekly 1863 года связана с недостатком хинина в Конфедерации и астрономическим ростом цены на это лекарство. «Больной мальчик: «Знаю только одно – хотелось бы мне быть в Дикси». Няня: «И почему же ты, шалун, хочешь быть в Дикси?» Больной мальчик: «Потому что я читал, что там хинин стоит сто пятьдесят долларов за унцию. Если бы я был там, то ты не пихала бы мне в рот эту гадость!» (Library of Congress)

Медики армии Гранта близ Виксберга имели достаточное количество хинина не только для лечения заболевших, но и для профилактики. Все солдаты ежедневно получали профилактические дозы. «Организация госпиталей и медицинского обслуживания были настолько идеальны, что потери оказались гораздо меньше, чем ожидалось, – говорил Грант. – Я уверен, что ни одна армия еще не выходила на поле боя подготовленной так хорошо». Хинина было так много, что его даже выдавали страдающим лихорадкой «пожелтевшим, с запавшими глазами» пленным конфедератам и измученным местным жителям. Во время кампании малярия поразила 15 процентов армии Гранта, поскольку лекарство – в зависимости от дозы, качества и концентрации активного компонента – не было идеальным, да и многие солдаты отказывались принимать горький порошок.

Осажденным конфедератам и гражданским в Виксберге приходилось гораздо хуже. Припасы их иссякали, хинина не было. Им пришлось столкнуться с печальной реальностью, порожденной комарами. «Зловонные, влажные болота, – писал британский военный корреспондент, – оказались опаснее сабли или пули. Без хинина никто не может выжить в условиях такого климата». Блестящий стратегический план Гранта отдал солдат и беспомощных жителей Виксберга на растерзание кровожадным комарам. Обитателям крепости остались лишь «малярия, солонина, никаких овощей, палящее солнце и чуть ли не ядовитая вода». Под прикрытием облаков от залпов пушек Союза в Виксберг летели малярийные комары. Врач армии Конфедерации писал жене: «Это самые огромные, голодные и ненасытные твари. Дай Бог, чтобы тебе никогда не довелось с ними столкнуться!» Комары, которые всего год назад были ангелами-хранителями Виксберга и проклятием армии Союза, теперь стали для крепости демонами смерти. «Ядра противника беспокоят нас, но нам приходится сражаться с другим врагом, – писал из Виксберга врач армии Конфедерации, доктор У. Дж. Уоршем. – Более вражеских ядер нас беспокоят комары, кровососы, как называют их парни».

Через полтора месяца после осады ситуация в Виксберге напоминала Джеймстаун времен Великого голода. Молодой солдат писал родителям, умоляя прислать хоть что-нибудь, потому что другие солдаты схватили его за горло и украли «сапоги, шляпу и 5000 долларов». Жители города и солдаты ели собак, крыс, кожаную обувь и ремни. Говорили даже о случаях каннибализма. После осады в городе уцелело 3000 человек. Чтобы не погибнуть от пушечных ядер, солдаты и гражданские прятались в 500 пещерах, вырытых в глинистых холмах. Солдаты армии Союза презрительно называли эти убежища деревней степных собачек.

Теперь их называли армией пугал. Солдаты Союза сочувствовали противникам, находящимся в жалком положении. Современник писал о «горестном зрелище побежденной, деморализованной армии – людях, находящихся на грани гибели. Бледные, с запавшими глазами, оборванные, босые, окровавленные солдаты еле передвигались».

4 июля Америка праздновала День независимости. Армия генерала Ли двигалась к Геттисбергу. А генерал Грант принял безоговорочную капитуляцию Виксберга. Узнав о победе Гранта, Линкольн воскликнул: «Отец Вод вновь спокойно течет к морю». Как и предсказывал Грант, «падение Конфедерации после падения Виксберга стало неизбежно». Важнейший портовый город перешел в руки северян. Конфедерация была расколота пополам, армия Вирджинии под командованием Ли оказалась отрезанной от скота, лошадей, кукурузы и других припасов, оставшихся западнее Миссисипи. Морская блокада еще сильнее душила и без того обессиленный и голодный Юг. Малярия проникала в вены солдат-южан, а из-за блокады они не имели доступа к хинину. До вечного освобождения порабощенных оставалось совсем немного. В коридорах власти гремело имя победителя Виксберга. Хотя многие политики, в том числе и Линкольн, никогда не встречались с Грантом лично, он быстро стал знаменитостью – в светском обществе Вашингтона только о нем и говорили.

Блестящий военный гений Гранта, отсутствие политических амбиций и склонности к бюрократическому интриганству, неприятие рабства и готовность призывать в армию афроамериканцев – все это делало Гранта потенциальным президентом. Линкольну пришлось иметь дело со множеством неспособных, бесталанных, насквозь фальшивых и политически ангажированных генералов. Он отчаянно искал собственного Роберта Э. Ли еще со времени первого сражения при Булл-Ран. «Линкольн услышал, как Грант говорил, что никогда не взял бы Виксберга без закона об освобождении рабов, – пишет известный автор Рон Чернов в потрясающей биографии 2017 года под простым названием «Грант». – Симпатии Гранта к общим политическим целям войны сыграли важную роль в отношении к нему Вашингтона». Чернов пишет, что после блестящей победы при Виксберге скромный, углубленный в себя солдат, которому исполнился 41 год, был «восходящей звездой на небосводе Линкольна. Он стал прекрасным идеалом генерала, какой всегда жил в душе президента: генералом, который постоянно побеждает врагов, понимая и принимая общие цели войны» – освобождение и мобилизацию рабов Юга.

«Вооружив негров, мы получили могучего союзника, – писал он Линкольну вскоре после падения Виксберга. – Они станут хорошими солдатами. Забрав их у противника, мы ослабим его в той же степени, в какой усилим себя. Я решительно выступаю за такую политику». Военные и личные взгляды Гранта вполне гармонировали со взглядами Линкольна. Оба лидера прекрасно понимали друг друга. Их союз, основанный на полном доверии, изменил судьбы войны и всей страны.

В марте 1864 года Линкольн сделал Гранта генерал-лейтенантом – прежде такой ранг был только у Джорджа Вашингтона. «Президент… который был на восемь дюймов выше, – вспоминал официальную церемонию адъютант Гранта, Хорас Портер, – смотрел на своего гостя сверху вниз с сияющей улыбкой». Грант стал главнокомандующим армиями Севера и был подотчетен только президенту, а тот был совершенно очарован своим новым военным лидером. «Этот парень, Грант, нравится мне больше, чем любой другой генерал моей армии, – говорил Линкольн. – Грант – мой человек, а я – его, до самого конца войны». Любитель сигар, алкоголик, неразговорчивый, невысокий и неряшливый Грант являл собой полную противоположность противнику курения, трезвеннику, красноречивому, изысканно воспитанному, высокому, худому Линкольну. Но Грант искренне восхищался своим президентом: «Он великий человек, поистине великий человек. Чем больше я его вижу, тем более глубокое впечатление он на меня производит. Несомненно, он величайший человек из всех, кого я знал». Абсолютное взаимное доверие, преданность и восхищение, военное партнерство единомышленников и личная дружба Гранта и Линкольна, которых недоброжелатели недооценивали и считали деревенщиной из западных прерий, – все это принесло победу в войне и определило будущее нации.

Кампания Гранта при Виксберге была микрокосмом большой войны в последние два года. Большая и здоровая армия Союза сражалась с малой и больной армией Конфедерации. Впервые в истории хинин помог определить исход войны. Поддержка населения и здоровье солдат привели Союз к победе. Как пишет Джон Киган: «Союз одержал победу только благодаря большей численности армии и наличию значительных ресурсов». Живая сила представляла для Конфедерации серьезную проблему, особенно в последние два года войны. Чтобы в полной мере понять влияние малярии и хинина на крах Конфедерации, нужно обратиться к цифрам.

В армии Союза служило около 2,2 миллиона солдат, при этом население Севера составляло 22 миллиона. У конфедератов сражался миллион солдат – но население составляло всего 4,5 миллиона, если исключить 4,2 миллиона рабов. К концу 1864 года в Конфедерации 90 процентов мужчин в возрасте от 18 до 60 лет служили в армии – на Севере этот показатель составлял 44 процента. Но к 1865 году армия Конфедерации столкнулась с серьезной проблемой дезертирства – в каждый конкретный момент насчитывалось не менее 100 тысяч дезертиров. Конец войны приближался, и дезертирство усиливалось. В армию стали призывать четырнадцатилетних мальчишек. И даже такие меры не помогали преодолеть численный дефицит – очень уж выкосили годы войны армию южан. Людей не хватало, количество дезертиров росло с каждым днем. К февралю 1865 года, когда 16 процентов армии находились неизвестно где, отчаявшийся генерал Ли признавался Джефферсону Дэвису, что «каждый день дезертируют сотни солдат». Эти цифры еще более усугублялись свирепствующей малярией и полным отсутствием хинина. Армия Союза хинин имела, и малярийные комары стали ее союзниками, лишая Конфедерацию боевой мощи и подрывая ее дух.

Следует помнить, что больной солдат для войны так же бесполезен, как и раненый, и вдвое вреднее солдата убитого. Американская армия убедилась в этом во время войны в Тихом океане и во Вьетнаме. Больного солдата нужно заменить в строю, но он продолжает потреблять ресурсы. Убитый не потребляет ресурсов, не требует медицинской помощи и ухода. Когда речь идет о болезнях, переносимых комарами, больной солдат к тому же является источником заражения своих товарищей. Подобное звучит сурово, но справедливо. Больные солдаты – это мертвый груз для любой армии. «В годы войны Конфедерация не имела доступа к хинину, – пишет Маргарет Хамфриз, врач, профессор медицинского факультета Университета Дьюка. – И это в значительной степени повлияло на численность мужчин, пригодных к военной службе… Блокада вызвала острый недостаток хинина на Юге, что изменило баланс сил на поле боя». В отличие от Союза, Конфедерации некем было восполнять боевые потери. Малярия лишала сил тех, кто мог сражаться. «Несомненно, – продолжает Хамфриз, – что Конфедерация не имела достаточного количества хинина для лечения малярии».

К 1864 году план «Анаконда» на 95 процентов прекратил южную торговлю. Весной того же года верный и преданный друг и соратник Гранта, генерал Уильям Текумзе Шерман, начал марш к морю из Теннесси через Джорджию и обе Каролины, неся с собой смерть и разрушение. За его армией оставалась 200-мильная полоса выжженной земли. Солдаты Союза сжигали урожаи и фермы, убивали скот, разрушали железные дороги, ирригационные сооружения, дамбы и мосты. Подобная тактика невольно расширяла ареал комаров и способствовала распространению малярии на Юге. Голод, болезни и лишения терзали и солдат Конфедерации, и гражданских лиц. Юг голодал и страдал – с подачи генерала Шермана, комаров и кораблей, блокирующих порты.

«До Петербурга: пайки из виски и хинина, март 1865». Эти рисунки из Harper’s Weekly изображают хининовый парад Союза. Хинин стал победным оружием богатого Союза. Конфедерация, лишенная этого лекарства, испытывала острый недостаток в живой силе из-за беспощадной малярии. (U. S. National Library of Medicine)

А тем временем конфискованные запасы хинина, продуктов, оружия и других припасов, предназначавшихся для армии Конфедерации, попадали в вены, желудки и руки ее врагов-северян. «Если паек солдата армии Союза за время войны увеличился, – пишет Киган, – пайки армии Конфедерации сокращались». Солдаты Севера питались и лечились гораздо лучше. Во время войны президент Линкольн вспоминал слова Наполеона о том, что «армия марширует желудком». Но важнее всего, как мы убедились, было наличие хинина. За исключением спасительного порошка коры хинного дерева, медицинские знания и приемы в годы Гражданской войны были весьма слабыми и малоэффективными.

Хотя эксперименты с анестезией с помощью хлороформа и эфира стали настоящим прорывом, основной хирургической операцией оставалась ампутация. Огромные груды отрезанных конечностей скапливались возле полевых госпиталей. Лечение болезней оставалось архаичным. Использовались те же средства, что и во время революции: ртуть, кровопускание, банки и другие сомнительные методы. Как и раньше, солдаты старались избегать госпиталей, считая их моргами, а не храмами здоровья. Госпитали были рассадником заразы, солдаты цепляли болезни друг от друга. Те, кто заболевали, обычно продолжали сражаться, не ища излечения. Кавалерист Союза Джон Киз попал в госпиталь, когда пуля конфедерата перебила ему руку во время второго сражения при Булл-Ран. Врачу он признался, что уже два месяца болен малярией. От раны Киз не умер. Он пережил даже ампутацию руки. Но выжить в борьбе с малярией ему не удалось.

Война продолжалась, жалкие запасы хинина уменьшались или становились недоступными. И южане лечились бесполезной корой других деревьев и сомнительными заменителями хинина. Врач армии Конфедерации советовал врачам использовать местные средства, «которые могут расти близ любого госпиталя и лагеря». Врачи и командиры армии Конфедерации в 1863 году получили объемистый справочник «Ресурсы южных полей и лесов». Это был обширный каталог бесполезных гомеопатических заменителей хинина и других лекарств. На Юге царили эрзацы – и в мире лекарств, и в мире продуктов. Эрзац-кофе стал нормой жизни.

Артиллерист Союза позже писал: «Кофе был одним из самых драгоценных частей пайка. Если кофе и не помог Билли Янку победить, то, по крайней мере, сделал его участие в этой войне более терпимым».

Бумажный пакет был изобретен в 1862 году – это был легкий, дешевый и компактный способ носить кофе.

Когда солдаты обеих армий общались друг с другом, главным предметом бартера был кофе. Сержант Союза Дэй Элмор писал из Атланты в июле 1864 года, в начале марша генерала Шермана к морю: «Парни много раз выменивали [sic!] табак на кофе». Конфедераты варили кофе из желудей, цикория, семян хлопка и корней одуванчика. Но кофе и его заменители не могли излечить гражданское население и потрепанную армию генерала Ли, вытесняемую из Вирджинии могучими колоннами Гранта. После девяти месяцев стояния близ Ричмонда 2 апреля генерал Ли предоставил город его судьбе.

«Тяжелые времена в Западной Вирджинии – «Хуже кумина!»: Harper’s Weekly, январь 1862. Два солдата Конфедерации ворчат о том, что их замучила лихорадка [малярия], а хинина нет. Хоть каплю виски! Морская блокада полностью перекрыла торговые пути Юга. Эндемичная малярия и отсутствие хинина мучили и солдат Конфедерации, и гражданских. (Library of Congress)

Произошло это в таком месте, которого Уилмер Маклин, чья кухня была разрушена во время первого сражения при Булл-Ран, и представить себе не мог. После сражения он забрал семью и решил бежать от войны, укрывшись в тихом и спокойном уголке Вирджинии под названием Аппоматтокс-Корт-Хаус. Но война нашла его и там. Как это ни невероятно, но именно в его просторном доме генералы Грант и Ли подписывали соглашение о капитуляции.

Линкольн добился всех своих целей. Ему удалось сохранить Союз и положить конец ужасам рабства. Но за это 750 тысяч американцев заплатили своими жизнями. Примерно 50 000 из них были гражданскими (преимущественно южанами). По пропорциональным меркам численности населения сегодня эта цифра превысила бы семь миллионов. В Гражданской войне погибло больше американцев, чем во всех других войнах Америки вместе взятых. Из 360 000 погибших северян 65 процентов умерло от болезней. Госпитали Севера зафиксировали более 1,3 миллиона случаев малярии, от чего умерло 10 000 человек, хотя реальные цифры наверняка были намного больше. В некоторых регионах Юга, особенно в Каролинах, ежегодная заболеваемость малярией составляла 235 процентов.

Увы, документы Конфедерации погибли в огне после падения Ричмонда, однако главный хирург Конфедерации считал, что военные потери составили 290 тысяч человек, причем 75 процентов приходились на болезнь. Можно только предполагать, какой урон малярия нанесла армии Конфедерации. Историки Гражданской войны считают, что заболеваемость малярией и смертность от болезни в армии Конфедерации была на 10–15 процентов выше, чем в армии Союза. Учитывая влияние малярии на численность армий, малярийные комары лишили южан сил и обеспечили победу Севера, сохранили Союз и уничтожили институт рабства. Благодаря поддержанному комарами закону об освобождении рабов, освобожденные рабы Юга вступили в армию Севера и завоевали свободу для себя и своих собратьев.

В армии Союза во время Гражданской войны служило более 200 000 афроамериканцев, и среди них было отмечено 152 000 случаев малярии. «Я полагал, что чернокожие самой природой защищены от болезней малярийного происхождения, – писал врач Союза Джон Фиш, когда двигался вместе с цветным полком вдоль Миссисипи от Батон-Ружа к Виксбергу. – Но я не ожидал, что случаев перемежающейся лихорадки будет значительно больше». Около 40 000 афроамериканцев погибло в боях за свободу, но 75 процентов из них умерло от болезни. Научный стереотип африканского иммунитета к болезням, переносимым комарами, был опровергнут. «Предполагалось, что негры избавлены от климатических болезней Юга, но я постоянно видел, что они болеют теми же лихорадками и диареями [sic!], что и другие солдаты, причем с той же степенью тяжести и частотой, – писал хирург армии Союза из Мемфиса. – Я склонен думать, что их возможности сопротивления южным климатическим влияниям сильно преувеличены, хотя что-то, несомненно, подтверждает общую точку зрения на этот вопрос». Ошибочность представлений о наследственном иммунитете, таком как антиген Даффи или серповидные клетки, была доказана участием афроамериканцев в Гражданской войне.

Высокая заболеваемость малярией афроамериканцев, родившихся в Америке и более не обладавших генетическим иммунитетом, пошатнула довоенный столп расовой науки и подкрепляющие его псевдонаучные гипотезы, которые поколениями оправдывали институт рабства. Врач с Севера на личном опыте убедился, что научные доктрины относительно устойчивости африканцев к болезням, переносимым комарами, «которые так часто повторялись в наших учебниках», оказались абсолютно ложными и безосновательными. 4,2 миллиона афроамериканцев не являлись более собственностью плантаторов, а расовые стереотипы болезней, переносимых комарами, оказались неверными.

Служба афроамериканцев в армии в годы Гражданской войны опровергла и другие расовые теории. После беспрецедентных потерь в сражении при Энтитеме в сентябре 1862 года Линкольн составил предварительный вариант закона об освобождении рабов. В том же месяце в армии Соединенных Штатов (хотя и неофициально) появилось первое афроамериканское подразделение. После официального разрешения принимать афроамериканцев в армию у США появились 175 таких полков. Но в этих полках было менее сотни чернокожих офицеров, и ни один из них не имел ранга выше капитана. До июня 1864 года цветным солдатам платили меньше, чем их белым товарищам по оружию. Реальная десегрегация произошла лишь в 1948 году, после Второй мировой войны, по приказу президента Гарри Трумэна. Союз пошел на прием в армию чернокожих, Конфедерация же не собиралась вооружать своих рабов.

Генерал-майор Хауэлл Кобб, который был президентом Временного конгресса Конфедерации до избрания в феврале 1861 года Джефферсона Дэвиса, так изложил позицию Конфедерации и вопросы расовой иерархии в связи с приемом рабов в солдаты. «Невозможно сделать солдат из рабов и рабов из солдат, – заявил он. – День, когда вы сделаете рабов солдатами, станет началом конца революции. Если рабы станут хорошими солдатами, то вся наша теория рабства рухнет». В конце марта, когда война была почти проиграна, а численность армии достигла критической точки, Конгресс Конфедерации сдался и обратился к рабовладельцам с просьбой отправить в армию 25 процентов их рабов. До капитуляции и полного краха рабства в Ричмонде удалось собрать лишь два подразделения рабов-солдат.

А на другой стороне афроамериканские солдаты сражались за Союз с доблестью и славой. Они так воевали в порту Хадсон близ Виксберга, что Грант воскликнул: «Все, кто были призваны, сражались храбро». Цветные полки сражались с армией Конфедерации в Нэшвилле, в битве при Крейтере во время осады Петербурга. Они были среди первых, кто вошел в брошенную и горящую столицу Конфедерации Ричмонд 3 апреля 1865 года. Знаменитая, но тщетная атака 54-го Массачусетского цветного полка на островные укрепления форта Вагнер в гавани Чарльстона в июле 1863 года вошла в поп-культуру в 1989 году, когда фильм «Слава» (с участием молодого Дензела Вашингтона) получил премию Киноакадемии.

Убежденный аболиционист, писатель и бывший раб Фредерик Дуглас, сыновья которого сражались в цветных полках, после принятия закона об освобождении рабов заявил: «Война, начатая и продолжающаяся ради вечного порабощения цветных, логично и громко призывает цветных помочь прекратить ее». Афроамериканцы вняли призыву Дугласа. Они поняли, что после их вступления в армию «никакая сила на земле не сможет отрицать, что они заслужили гражданские права Соединенных Штатов». И за свою жизнь и свободу они сражались с героизмом и доблестью. Двадцать три афроамериканца были удостоены Медали почета во время Гражданской войны. Но, несмотря на награды и восхваления, их война отличалась от той, что вели другие американские войска и Севера, и Юга.

Афроамериканцы сражались за свободу в сегрегированной и скептически настроенной армии против врага, который не знал пощады и находил удовлетворение в убийстве чернокожих. Но сражались они под пристальным взглядом любопытствующей и негативно настроенной нации. Афроамериканцы не могли сдаться или отступить.

Они очень жестоко обращались с ранеными и пленными. В руках конфедератов афроамериканцев ожидали садистские пытки и казни.

Настоящая резня произошла в апреле 1864 года на Миссисипи близ форта Пиллоу, штат Теннесси. «Резня была ужасной. Описать словами это невозможно. Несчастные, сбитые с толку негры бежали к нашим солдатам, падали на колени, поднимали руки и молили о пощаде, но их вздергивали на ноги и расстреливали. С белыми обращались чуть лучше, – вспоминал свидетель произошедшего, сержант армии Конфедерации Акиллес В. Кларк. – Форт превратился в настоящую бойню. Повсюду были лужи крови, человеческой крови, везде виднелись брызги и куски мозгов. Я и несколько других пытались остановить резню, и нам это даже почти удалось, но генерал Форрест приказал расстреливать противника, как собак, и кошмар продолжился. Наконец, наших солдат стало мутить от крови, и выстрелы прекратились». Армия конфедератов под командованием генерал-майора Натана Бедфорда Форреста, который впоследствии был избран первым Великим магистром Ку-Клукс-Клана в 1867 году, безжалостно пытала и убивала афроамериканских солдат и их белых офицеров. Гарнизон форта Пиллоу был вырезан полностью. «Река на двести ярдов покраснела от крови, – писал Форрест через три дня после бойни. – Надеюсь, эти факты покажут северянам, что солдаты-негры неспособны справиться с южанами». Казнены были около 80 процентов афроамериканских солдат и 40 процентов их белых офицеров. Лишь 58 афроамериканцев были взяты в плен, что оказалось хуже смерти, поскольку заключение само по себе было растянутым во времени и мучительным смертным приговором.

Тюремные лагеря конфедератов были истинным кошмаром, где царили голод, грязь, отчаяние, нищета и болезни. Смерть косила истощенных пленников тысячами. Печально известный лагерь военнопленных в Андерсонвилле, штат Джорджия, был освобожден в мае 1865 года. 13 000 солдат Союза умерло там от цинги, малярии, дизентерии, тифа, гриппа и анкилостомоза меньше чем за год. Рассказы о страданиях и нечеловеческих условиях в Андерсонвилле настолько ужасны, что не поддаются описанию. Но лагеря военнопленных всего лишь повторяли в концентрированной форме то, что происходило повсеместно: резня, комары, болезни, кровопролитие и смерть.

Гражданская война, как многие войны до нее и многие войны после нее, была неразрывно связана с болезнями, переносимыми комарами, и смертельными инфекциями. Но, в отличие от большинства войн, эта беспрецедентная бойня оказала позитивное, гуманизирующее и просвещенное влияние. Подписанный под влиянием комаров закон об освобождении рабов был «посвящен идее, что все люди созданы равными, и все, кого содержали в рабстве, … должны быть немедленно и навечно освобождены». После ратификации Тринадцатой поправки к конституции США 6 декабря 1865 года рабство в Соединенных Штатах было запрещено навечно.

Цена свободы оказалась огромной – 750 000 жизней. Красноречивый литератор и вдохновенный поэт-президент, Линкольн обратился к павшим в Гражданской войне (в том числе и к сыновьям миссис Биксби из Бостона) со словами: «В конечном счете важны не годы нашей жизни. Важна жизнь в наших годах». Потери Гражданской войны были не напрасны. Несмотря на все ужасы войны, генерал Грант сказал: «Мы стали лучше, чем были бы без этой войны». Он, как и Линкольн, считал, что война была «наказанием за национальные грехи [рабство], которое пришло бы раньше или позже – и наверняка с кровью».

После кровавой жатвы Гражданской войны Соединенные Штаты заслужили долгий отдых от смерти. Но у разоренной войной страны не было времени зализывать раны. Комары не чтили траура. Они решительно воспользовались всеми возможностями, которые дала им война. Когда кровопролитие на полях сражений прекратилось, комары не услышали торжественного салюта в честь заключения мирного договора между Ли и Грантом на веранде дома Уилмера Маклина. Миллионы солдат вернулись домой, и образы сражений навсегда запечатлелись в их душе. А болезни, переносимые комарами, жили в их венах. В политически сложные и расово неспокойные десятилетия реконструкции, во время полного скандалами президентства Гранта комары стали причиной тяжелейших эпидемий в истории Америки, обрушившихся на измученное войной население страны.