Часть вторая
ЧУМА

Краев провалялся в постели три дня. Его честно предупредили, что после прививки может подниматься температура и человек может чувствовать недомогание. Предложили даже лечь на это время в больницу — на всякий случай. Краев, естественно, категорически отказался. Мало ли чем его там в больнице напичкают? Впрочем, отказ его быстро потерял смысл, так как Краев вырубился и перестал контролировать ситуацию.

Трудно было сказать, чем было вызвано такое болезненное состояние Николая Краева, — может быть, последним и решительным боем, который вели вирусы его организма, обороняясь от наседавших на них антител, а может быть, нервным срывом, вызванным событиями последней недели, и прежде всего коварным выстрелом Давилы в шею. Так или иначе, колошматило Краева по полной программе. Своенравная температура его ползла вертикально вверх, как неутомимый альпинист, — градус за градусом, метр за метром — и, добравшись вместо положенных тридцати восьми градусов аж до сорока одного, остановилась на трехдневный привал. Тело Краева валялось на кровати в совершенно изможденном виде, плавало в собственном поту, и лишь сильная дрожь, периодически пробегавшая по его членам, говорила опытному медицинскому глазу, что пациент еще не прервал свои метаболические процессы, или, выражаясь строго научным термином, не дал жмурика. Душа же Краева летала над его раскаленными останками, металась по комнате, пристегнутая к телу чем-то наподобие светящейся астральной нити. Душа смотрела сверху на тело с брезгливостью — не нравилась ей эта вяленая тушка, начавшая уже пованивать, совершенно не хотелось возвращаться ей в это убогое перегретое пристанище, столь несовершенное по сравнению с прохладными высотами заоблачного мира. Однако вернуться пришлось. Вероятно, в небесной канцелярии решили, что Краев не выполнил меру страданий, достаточную, чтобы попасть в рай; в равной же степени совершил недостаточно грехов, чтобы быть помещенным в ад. В связи с такой неопределенностью статуса Краев оставлен был жить и мучиться дальше.

Удивительно, что Краев не был перевезен в госпиталь. Очевидно, в состоянии его, несмотря на внешнюю тяжесть, не было ничего необычного, и у медиков, которые приходили полюбоваться на него время от времени, не было сомнений, что он выкарабкается. А может быть, его жизнь уже не представляла особой ценности для российских жителей, достигших совершенства? Трудно сказать. Краев не размышлял об этом, поскольку сознание его было расколото на неровные фрагменты отбойным молотком пульсирующей головной боли. Он не способен был думать, и в этом состоял единственный положительный момент ситуации. Может быть, это его и спасло.

Краев очухался утром на четвертый день. Первое, что он констатировал, — то, что он, по-видимому, жив. Во-вторых, отметил для себя Краев, он достаточно неплохо себя чувствует. В третьих, — и тут Краев снова начал соображать, — почему-то у него осталось ощущение, что кто-то пытался атаковать его мозги, чтобы разобрать их на кусочки и переделать по новому образцу. Возможно, ощущение это было навеяно паранойей, но Краев почувствовал себя победителем. Мозги его остались такими же, как прежде, — может быть, только слегка усохли в результате обезвоживания. И, как и прежде, они уже начали вырабатывать хитроумные планы, как побольше напакостить своему хозяину и ввергнуть его хрупкий организм в пучину новых приключений.

Дверь неожиданно открылась, и в комнату бодрым шагом вошел Илья Георгиевич Жуков, известный Краеву как Давила. В отличие от Николая Давила за последние три дня практически не похудел. Он излучал оптимизм и душевное здоровье.

— Что, Коля, друг мой, слышал я от докторов, что раскис ты немножко? — спросил он громогласно.

— Да, — ватным голосом ответил Коля.

— Ну, ничего! Поправишься! Пока вставать-то не можешь?

— Нет, — сказал Краев совсем уже неживым голосом.

— Ну и молодец! Полежи еще пару дней! После прививки такое бывает. Через неделю будешь бегать как жеребец!

— Обязательно… — просипел Краев. От его шепота веяло свежей могилой.

— Вот у тебя все и позади. Сделали тебе прививку, которой ты так боялся. И как видишь, ничего страшного с тобой не случилось.

— Да уж…

— Ну ладно. Пойду я. — Жуков заботливо поправил одеяло Николая. — Свяжемся с тобой завтра. Вот эта рация-часы — это для связи со мной. В любое время дня и ночи. Всегда носи их с собой. Страна у нас, конечно, безопасная, но мало ли что может случиться. Я думаю, завтра ты уже сможешь передвигаться. Тебе надо будет пройти кое-какие тесты. А потом я приглашаю тебя ко мне в гости. У меня завалялась где-то бутылка водочки. Честно говоря, давно не пил. Но для тебя исключение сделаю. Тяпнем по рюмашке…

— Какие еще тесты?

— Завтра все узнаешь. Завтра.

— Завтра… — пробормотал Краев. — Нет уж, не надо мне никаких тестов.

У него были основания полагать, что его уже начали переделывать. Может быть, Краев и был больным человеком, но почему-то он не хотел становиться здоровым и совершенным. Он хотел остаться самим собой.

Давила уже ушел. Краев энергично сдернул одеяло и осмотрел свои тощие ноги. Ноги находились на месте — росли, как и положено, из нижней части туловища. Только теперь Краев почему-то не чувствовал привычной боли в ногах. Николай с подозрением ощупал колено. Согнул ногу. Колено работало как новое.

Ручаюсь, что это еще один бесплатный подарочек государства. Здоровые ножки побегут по дорожке. За счет заведения, сэр. Что будет следующим? Моя душа?

Краев встал, посетил душ, почистил зубы, даже причесался. Подобрал более или менее подходящую одежду — чтобы не выделяться внешним видом на улице. Вместо пиджака надел жилет с множеством карманов, сшитый по военному образцу. Сейчас такие снова входили в моду. Распихал по карманам все, что могло пригодиться в ближайшие дни. Краев не был уверен, что вернется в гостиницу вечером. Скорее он был уверен в обратном. Его уже взяли в оборот. Тесты… Знаем мы эти тесты. Пора сваливать.

Рацию Давилы он спрятал за унитазным бачком — прикрепил там скотчем. Пусть не сразу догадаются, что он путешествует налегке, так сказать инкогнито. И еще он оставил в номере тросточку. В первый раз собрался выйти на улицу без унизительного инструмента опоры. Если уж его вылечили, надо этим пользоваться.

О'кей. Или зер гут. Кому что нравится. Николай Краев продолжает независимое журналистское расследование. Кажется, Давила недавно сказал, что Краев должен увидеть все своими глазами? Самое время начать этот увлекательный процесс.

Почему ноги понесли Краева в заброшенный квартал, тот самый, где на него напал дикий чумник, он и сам не знал. Может быть, потому, что место это в своей примитивности было загадочным — в отличие от усложненного, но определенного общероссийского технологизированного мира. Нельзя сказать, что Краев хорошо подготовился к встрече с возможными опасностями. Точнее сказать, он не подготовился никак. Правда, у него был большой нож с выскакивающим лезвием, но вряд ли Краев сумел бы воспользоваться им как боевым оружием.

Краев был существом мирным и не приспособленным к обороне, и поэтому теперь он испытывал некоторый страх. Страх этот, впрочем, был даже отчасти приятен ему — заставлял сердце биться сильнее, разгонял кровь по жилам, обострял слух и зрение. Давно Краев не чувствовал себя таким живым, молодым и подвижным. Это было разновидностью игры. Краев тихо крался вдоль полуразрушенных домов, нырял в подворотни и затаивался там. Ждал, когда враг выдаст свое присутствие неосторожным шорохом. Чтобы броситься на врага сбоку и героически…

Героически — что? Всадить нож ему в живот? Дурь какая. Не собирался он никого резать ножом. Да и некого было. Квартал был пуст. Абсолютно пуст.

И все же следы пребывания людей здесь имелись. Краев едва не взвизгнул от неожиданности, когда наткнулся на погашенный костер — как когда-то Робинзон Крузо на своем необитаемом острове. Костер жгли недавно. Здесь коротали ночь люди — выпотрошенные консервные банки валялись на асфальте, также присутствовали обглоданные кости, пластиковые стаканчики и две пустые бутылки из-под водки. Кто мог сидеть здесь ночью, жечь старые сучья, есть руками тушенку из банки и даже пить водку? В любом случае не добропорядочные и воспитанные стандартные граждане, коих Краев имел счастье наблюдать до сих пор. Дикие чумники? Что-то подсказывало Краеву, что эти люди не были похожи на того безумного больного, который пытался съесть его здесь. Может быть, эти люди были чумниками, но сумасшедшими они не были.

«Мне нужно увидеть чумников. Я уже могу не бояться заразиться чумой — ведь мне сделали прививку. Я хочу найти чумников и задать им несколько вопросов. Я знаю, о чем хочу спросить их».

Обследование домов, которым занялся Краев, потребовало от него осторожности и физических усилий. Некоторые дома были в очень плохом состоянии — растрескавшиеся бетонные плиты висели на прутьях старой ржавой арматуры, грозя обрушиться в любой момент. Краев быстро убедился, что делать в таких домах нечего, — даже крысы давно покинули кучи перегнившего мусора и сухой трухи. Однако небольшой двухэтажный дом, на который он наткнулся в конце улицы, производил впечатление жилого. Стекла здесь были в основном целы, двери не выломаны. Даже какое-то объявление было приклеено к стене подъезда.

Краев подошел к бумажке, сиротливо желтевшей на выцветшей стене. «Чума стоит за спиной. Она придет за всеми. Ее шаги неслышны, но дыхание ядовито», — было написано там корявыми русскими буквами. А снизу — еще надпись, но непонятная. Это больше напоминало арабскую вязь. Краев не умел читать по-арабски.

Краев неприязненно дернул плечами и взялся за ручку двери. Дверь не открывалась. Похоже, что она была заперта изнутри.

Глупо это было — пытаться вломиться в дом, где, вероятно, кто-то нелегально обитал. В этом доме не могли обитать приличные люди, и ничего хорошего Краеву от них ждать не стоило. Однако он дергал ручку до тех пор, пока не понял, что с этой стороны в дом не попадет.

Краев решил, что нужно попытаться найти вход сзади. Обошел дом сбоку и попал в небольшой дворик, засаженный старыми липами. И сразу же увидел труп.

Человек лежал на спине, раскинув руки, затылком на краю бетонного колодца. Одной ноги у него не было — ее отрубили вместе со штаниной. Отрублена была также и кисть правой руки. Краев, преодолевая тошноту, зажал нос, наклонился над мертвецом, махнул рукой. Туча серых и зеленых мух с жужжанием поднялась в воздух. И тогда Краев увидел буквы.

«Чума» — было вырезано на груди мертвого человека. Горло человека было перерезано. Из раны в горле торчал букетик засохших желтых цветов. Зверобой.

Чума. Чума придет за всеми.

Это походило на какое-то ритуальное убийство. Очередная нестыковка — варварски убитый человек с букетом цветов, воткнутым в перерезанное горло, в центре безопасной и комфортабельной Москвы. Что ты думаешь на этот счет, Давила? Ты все еще уверен, что у вас уже три года нет преступности? Как там у нас дела с агрессией?

Краев наклонился еще ниже, кончиками пальцев вытянул идентификационную карту, торчащую из кармана мертвеца. Странная карта. Красно-сине-белая, российская. Но с фиолетовой полосой наискосок. Как будто кто-то зачеркнул карту, лишив этого человека права называться обычным русским. Кто убил его? За что его убили? Почему ему отрубили ногу и руку?

Краев брезгливо вытер карту о штаны и спрятал, ее в одном из своих многочисленных карманов. Пригодится.

А дальше он совершил поступок и вовсе уж непонятный ему самому. Схватил мертвеца за оставшуюся ногу, приподнял и единым движением спихнул труп в колодец. Глухой всплеск свалившегося тела. Краев заглянул вниз. Колодец был узким и глубоким — метров пять. В тусклой маслянистой воде на дне его плавала спина того, кого Краев только что похоронил таким своеобразным способом.

Далекие голоса за домом. Краев метнулся вперед, в глубь двора, с неожиданной ловкостью вскарабкался на раздвоенный ствол липы, спрятался в ветвях. Он не был уверен, что замаскирован достаточно хорошо. Но действия, которые он сейчас производил, диктовались вовсе не его волей. Может быть, сознание его, как и положено психически больному человеку, раздвоилось? И больной участок мозга имел собственную логику, заставляющую Краева превратиться в героя приключенческого триллера? Краев не знал. Он надеялся только, что не свалится с дерева в самый неподходящий момент.

Двое вышли из-за дома. Краев поправил очки, чтобы видеть их лучше. Эти люди не выглядели как стандартные русские. Один, ростом повыше, был похож на славянина. На нем был камуфляжный жилет — такой же, как на Краеве. Длинные белые волосы человека ниспадали до плеч. В правой руке он держал оружие — не ультрасовременный электрошокер, положенный российскому милиционеру, а обычный анахроничный обрез, сделанный из охотничьего ружья. Второй человек был мелок ростом, кривоног, черная борода его торчала вниз остроконечным конусом. На голове его присутствовала белая повязка — что-то в душманском стиле, — остальная же одежда была вполне цивильной. В руках он тащил большую охапку сухих цветов. Зверобой.

Парочка странных типов промчалась по двору широким шагом и остановилась как вкопанная у колодца.

Краев увидел потрясение и даже ужас на лице у черного. Белый человек оставался невозмутим.

— Слушай, его нэт, да? — заорал бородатый. — Он был, да? Тэпэрь нэт, да?

— Да, — ответил белоголовый.

— А-а! — возопил человек в повязке. — Аль маирра, тахын барак! — Он шваркнул свою вязанку на землю и начал топтать ее в приступе гнева. Руки его были воздеты к небу. Слова, которые вылетали из его рта, Краев идентифицировал как какой-то из тюркских языков. Вероятно, это были ругательства, судя по взвизгиваниям и завываниям.

Славянин наклонился над колодцем и заглянул туда одним глазом.

— Он там, — сказал он. — Плавает.

— Тахын барак! — взвыл черный. Он неожиданно подскочил к своему товарищу, вырвал у него обрез и начал стрелять в колодец. Краев едва не свалился с дерева от грохота. — На! — орал черный, всаживая в колодец пулю за пулей. — На, иблис! На, чума шайтан!

Судя по всему, этот бородатый человек питал к убитому довольно недружественные чувства.

— Хватит. — Белоголовый положил руку на плечо черному. — Хватит. Патроны береги.

Черный бросил обрез на землю, сел на землю, скрестив ноги, закрыл глаза и забормотал что-то, оглаживая руками бороду. Вряд ли он перечислял прижизненные заслуги умершего. Вероятнее всего, молился.

Нога у Краева начала затекать, но он боялся пошевелиться. Ему показалось, что эти двое не были освобождены от агрессии. Более того, агрессия из них так и перла.

Высокий блондин ногами начал двигать охапку зверобоя к колодцу, пока она не свалилась вниз.

— Трава, запечатай чуму, — сказал он. — Запечатай зверя навеки. На эту неделю хватит. Уходим. Ты наделал много шума своими выстрелами. Так нельзя.

Бородатый не отвечал, продолжал раскачиваться и монотонно бормотать.

— Пойдем, я сказал! — Белоголовый схватил черного за воротник и встряхнул так, что с того слетела головная повязка. Бородатый молча наклонился за своим тюрбанчиком. Счистил с него пыль, молча натянул на бритый череп. И вдруг выхватил нож и с яростным пыхтением бросился на блондина.

Блондин сделал шаг в сторону, схватил на лету руку с ножом и точным, отработанным движением выкрутил ее за спину бородачу. Потом вырвал нож из скрюченных пальцев, посмотрел на него брезгливо и кинул в колодец.

— Ты плохо ведешь себя, — тихо сказал он. — Вечером ты будешь наказан. Если ты сегодня еще раз позволишь себе какую-нибудь выходку, ты сильно рассердишь меня. Я же сказал — для этой недели достаточно!

Он толкнул черного так, что тот полетел вперед и растянулся по земле. Потом взял обрез и пошел прочь. Черный вскочил и побежал за ним, как побитый нерадивый слуга, приволакивая ушибленную ногу.

Краев слез с дерева минут через десять.

Николай Краев сидел за столиком в открытом уличном кафе, пил холодный газированный сбитень и разглядывал свой трофей.

Итак, перед нами идентификационная карта с фиолетовой полосой. Владелец (точнее, бывший владелец) — некий Сергей Иванович Перевозов. Это все, что мы о нем знаем. И не узнаем, вероятно, больше ничего. Вся остальная информация закодирована.

На идентификационных картах не было фотографий. На этих прямоугольных кусочках пластика не было вообще ничего, кроме имени, отчества и фамилии. Зато в магнитном носителе на краю карты содержалась бездна всякой информации. Только для того, чтобы прочитать ее, нужен был специальный аппарат.

Краев сделал еще глоток сбитня. Он собирался уже убрать карту в карман, но неожиданно чужая рука протянулась над его плечом и выхватила пластиковый прямоугольник.

Краев резко повернулся назад. Милиционер стоял и задумчиво рассматривал карту. Похоже, он знал о ней больше, чем Краев. Намного больше. И Краев готов был поклясться, что больше всего заинтересовала офицера эта самая фиолетовая полоска.

— Сергей Иванович, — произнес служитель закона. — Вы не против, если я произведу идентификацию?

— Конечно! — Краев улыбнулся настолько законопослушно, насколько позволила его перекошенная физиономия. — Я тут это… Просто водички присел попить.

— Так… — Милиционер вставил карту в щель портативного сканирующего устройства. — Интересно, интересно. Ну конечно. Я так и думал…

Краев не мог видеть экрана, повернутого к офицеру. Но он знал, что сейчас там появился портрет этого самого Перевозова. Хороший портрет. Цветной, и даже, возможно, голографический.

Краев попытался вспомнить лицо убитого. Было ли между ним и Краевым хоть какое-то сходство? Возможно, что и было. Убитый имел такой же возраст и комплекцию, такую же среднестатистическую российскую физиономию, как и Краев. Впрочем, сейчас все выяснится. — Сергей Иванович, что же вы? — Милиционер еще раз перевел взгляд с лица Перевозова на лицо Краева. — Ну как же вы так, а? Совесть у вас есть? Государство вам все дает, а вы? Ну неужели трудно проявить хоть каплю ответственности? Ведь вы же людей подводите!

— Извините… — пробормотал Краев, понятия не имея, в чем провинился этот самый Перевозов. — Так получилось… Но я обещаю…

— У вас уже второй раз подряд нарушение командировочного режима! И в прошлый раз вы, наверное, тоже обещали, что больше такого не будет?

— Обещал, — сознался Краев. Уши его порозовели. Ему было очень стыдно за Перевозова.

— Вы, наверное, специально это делаете, — укоризненно произнес милиционер. — Хотите специально как следует проштрафиться, чтобы вас реже во внезонные командировки посылали! Все вы такие, врекаровцы. Ну скажите, что вас здесь не устраивает?

— Сбитень мне ваш надоел! — с вызовом сказал Краев. — Тошнит меня уже от вашего сбитня!

— Ага, — ядовито улыбнулся милиционер. — Небось водочки захотелось?

— Захотелось! — Краев все больше входил в роль.

— Ладно. Скоро вернетесь в свой врекар, выпьете водки. Небось целый стакан осилите?

— Два стакана, — заявил Краев, поднимаясь с места. — Меньше двух стаканов не пью.

— Вот как? — Брови офицера озабоченно сдвинулись. — Это уже алкоголизм, Сергей Иванович! Мне кажется, вам нужно лечиться. Тем более учитывая вашу работу… И выглядите вы как-то неважно. Сами на себя не похожи.

— Буду лечиться. — Краев серьезно кивнул. — Вернусь и буду… Что теперь-то?

— Поехали. — Офицер махнул рукой в сторону милицейского эмобиля, стоявшего неподалеку. — Подвезу уж вас, ладно. А то еще пару дней без регистрации прогуляете. Знаю я вас, врекаровцев. Никакой ответственности!

Краева привезли в веселенький розовый домик, стоявший на отшибе где-то за одним из железнодорожных вокзалов. На дубовой двери дома даже имелась латунная табличка с квадратными буквами, и Краев задержался на секунду, чтобы прочитать ее. «Станция чрезвычайного эпидемиологического контроля», — значилось там. Нельзя сказать, что Краеву это название очень понравилось.

Он уже приготовился к действиям, которые логически проистекали из названия того места, куда он попал, — анализам крови и кала, помывке под душем с дезинфицирующей жидкостью, тщательнейшему обыску и допросу, в ходе которого неминуемо выяснится, что он вовсе не тот, за кого выдал себя из-за авантюрности характера… Ничего подобного не произошло. Правда, попотеть Краеву пришлось изрядно. Потому что он понятия не имел, кто такие «врекаровцы». Покойный Перевозов был врекаровцем, причем, судя по всему, врекаровцем махровым. Николай Краев вживался в новую роль по ходу пьесы, совершенно не представляя, какого героя он играет. Но, судя по всему, отличительной особенностью врекаровцев было не слишком уважительное отношение к стандартной российской дисциплинированности, некоторое разгильдяйство, склонность к выпивке, а может быть, даже (тут Краев мысленно крякнул от удовольствия) остаточные явления агрессивности.

Короче говоря, Краев уже был подготовлен к роли врекаровца собственными индивидуальными порочными наклонностями. Пожалуй, попытайся он выдать себя за обычного «правильного» русского, его раскусили бы быстро. А так он импровизировал довольно неплохо. Держал удар, подавал реплики и даже порою нес отсебятину, проходившую без особых возражений.

— Перевозов? — процедила дамочка-инспектор, изучавшая его карту при помощи компьютерного устройства. — Сергей Иванович?

— Он самый.

— Почему задержались? Вам нужно было на регистрацию позавчера. Ваш рейс ушел вчера в пятнадцать ноль-ноль. Следующий — только через неделю.

— Напился я, — скромно сказал Краев, глядя в пол. — Извините. Забыл все — и регистрацию, и этот ваш рейс. Извините, ради Бога…

— Специально?

— Что — специально?

— Напились. Чтобы опоздать на регистрацию?

— Сперва нечаянно. А потом уж и не помню — нечаянно или специально. Выпил лишку. Жизнь в Москве вспомнил, взгрустнулось… Я, когда выпью, дурной становлюсь.

— Зачем же пьете?

— А вы что делаете, когда вам тошно становится? — Краев пошел в атаку. — Что? Таблетки пьете? К психиатру бежите? Как вы вообще расслабляетесь?

— Мы не расслабляемся. — Женщина моргнула холодными голубыми глазами. — Я не вижу причины, по которой мне может стать, как вы выразились, тошно. Ведите себя спокойнее, Сергей Иванович. Здесь вам не врекар. Задание вы выполнили?

— Выполнил, — буркнул Краев.

— Очень хорошо. — Тетка перегнулась через стол и протянула Краеву его карту. — Забирайте. Из четвертого врекара поступила информация, что задание вы действительно выполнили. Мой вам совет — когда вернетесь домой, пройдите курс психореабилитации. Я не думаю, что вы действительно страдаете алкоголизмом. Но… Я вас понимаю. — В голосе тетки появилось сочувствие. — Такой работе не позавидуешь. Вы просто устали, Сергей Иванович.

— И чего мне теперь?

— Отдохните. У вас теперь целая неделя.

— Как — неделя?

— Ну я же сказала вам. Следующий спецрейс в ваш четвертый врекар будет только через неделю. Сами виноваты — опоздали.

— И где я жить буду? — с содроганием спросил Краев.

— Здесь. На станции.

— Гулять-то хоть можно?

— Ну что вы как маленький ребенок, Сергей Иванович? — с укоризной произнесла инспекторша. — Вам когда иммунозащиту ставили? Полтора месяца назад?

— Ну да.

— Чего же вы тогда возмущаетесь? Сроки уже выходят. Будете сидеть здесь, в изоляторе. Заразить кого-нибудь хотите, что ли?

— Понятно… — Краев почесал в затылке. — А завтра идет рейс? В какой-нибудь другой врекар?

— Да. Завтра отправляем рейсы в седьмой и шестнадцатый.

— А можно мне туда? В другой врекар? Мне этот четвертый уже вот где сидит… — Краев провел рукой по горлу, показывая меру своего пресыщения четвертым врекаром. На самом деле для него не было никакой разницы между четвертым и шестнадцатым. Он даже не знал, что это за фиговина такая — врекар. Он только жутко не хотел сидеть неделю в изоляторе.

За неделю Давила без труда найдет его в любой точке Москвы. Даже в этом эпидемиологическом изоляторе. Краеву нужно было сматываться — побыстрее и подальше.

— У вас есть там семья, во врекаре? — Тетка внимательно смотрела на Краева.

— Нет, — пошел ва-банк Краев. — Вы что, моей карты не видели? Там отмечено, что я развелся.

— Там стоит отметка, что вы холосты.

— Ну да, развелся. Сейчас холост.

— Сосед по комнате, что ли, надоел?

— Хуже некуда! — облегченно соврал Краев. — Гад, каких мало! Параноик просто! Это из-за него я пить начал! Если не переведете меня, окончательно сопьюсь. Моя моральная деградация падет на ваше учреждение тяжелым грузом…

— Ну ладно… — промямлила инспекторша. — Вы сами знаете, что возможность перевода в другой врекар теоретически существует. Пишите заявление. Может быть, и удовлетворят. Тогда поедете завтра. Вы в какой хотите? В седьмой или в шестнадцатый?

— В шестнадцатый, конечно, — уверенно сказал Краев.

Подальше от Давилы. Подальше.

— В шестнадцатый? — переспросила дамочка едва ли не с ужасом. — Вы уверены? Но ведь шестнадцатый — это же…

— В седьмой! — быстро и громко сказал Краев. — Извините. Оговорился. Конечно в седьмой.

— Пишите. — Инспектор шваркнула перед Краевым чистый лист бумаги. — Вот вам ручка.

— Что писать-то?

— Ну как что? В Управление чрезвычайного эпидемиологического контроля. Я, Перевозов такой-то сякой-то, прошу перевести меня из четвертого Временного эпидемического карантина в седьмой карантин по личным причинам…

Краев выводил буковки и не знал, радоваться ему или ужасаться. Таинственный врекар оказался временным карантином. Эпидемическим.

Краеву предстояло ехать в чумной город.