Глава 19

Те, кто пожелал записаться в Стрелковый полк Северного Тайна, были приняты, к их удивлению, без малейшего промедления и отбыли вот так просто, едва была объявлена война. Истерли Холл опустел. Эви по своему разумению готовила завтрак для леди Вероники с уменьшенным числом блюд, но тут же получила запрет от мистера Харви, настаивающего на прежних стандартах, во всяком случае, до поступления дальнейших указаний.

Арчи относил еду в столовую. Эви должна была сама варить и относить овсяную кашу в зал для прислуги, потому что Дотти три дня назад уехала в Ньюкасл искать работу на только что открывшихся предприятиях военной промышленности, по-видимому, подготовленных заранее. Кев, коридорный, отправился в призывной центр записываться в солдаты. Эви и Энни убрали стол, сожалея об отсутствии Сары, которая накануне последовала за Дотти.

Мистер Харви появился на кухне в сопровождении миссис Грин. Миссис Мур в большой кладовой проводила учет имеющихся продуктов. Он вызвал ее, чтобы объяснить, что накануне поздно вечером звонил лорд Брамптон и потребовал разбудить леди Веронику, поскольку он желал с ней поговорить. Мистер Харви так и поступил, и утром леди Вероника передала ему пожелание милорда, в соответствии с которым Истерли Холл будет превращен в санаторий для долечивания раненых солдат. Рот мистера Харви был до такой степени сжат, что ему должно было быть больно.

Эви удержалась от улыбки. Телефон всего несколько месяцев как был установлен в доме, и мистер Харви относился к нему как к механизму, способному взорваться в любой момент, с ужасом беря в руки трубку. Но санаторий? Возможно, это была единственная добрая мысль, пришедшая Ублюдку в голову за всю его жизнь.

Мистер Харви попросил миссис Мур и миссис Грин пройти с ним в его гостиную, где они могли бы обсудить осуществимость этой затеи так, как это озвучила леди Вероника. В заключение он сказал:

– Мы должны подумать, бросаться ли нам делать дополнительные закупки продуктов для наших повседневных нужд, как это делают другие, или самим подавать пример и не впадать в панику. Вопрос стоит так: патриотизм против прагматизма, покупать или не покупать?

Слуги разбежались по своим делам. Лил уехала накануне в Лондон. Джеймс и Артур, а с ними еще трое слуг-мужчин записались в солдаты и отбыли в свою часть. Берни, Томас и Саймон тоже уехали, как и часть других младших садовников, а также больше половины конюхов.

Эви резко опустилась за кухонный стол. Саймон.

Она тогда сказала, схватив его за лацканы пиджака:

– Не уезжай!

– Я должен, – ответил он, взяв ее за руки. Она все еще ощущала прикосновение его ладоней, теплых и сильных.

– Нет, Сай, не ты.

Сейчас она повторила одними губами эти слова.

– Здесь ты в безопасности. Кто-то должен остаться жить. Джек уходит. Тимми больше нет. Мне нужен кто-то, чтобы чувствовать себя в безопасности. Как ты не понимаешь?

Она уже почти кричала. Он прижался губами к ее губам со словами:

– Я останусь жить, я знаю. Война продлится недолго. Вся наша команда идет, поэтому иду и я. Будет интересно.

Она взглянула на побелевшие костяшки пальцев. Оказывается, она с такой силой вцепилась в столешницу, что пальцы онемели. Рядом лежала куча прихваток. Она схватила одну и швырнула ее со всей силы через кухню.

– Интересно?! А как насчет нашей команды, глупый, прекрасный мой парень? Будь проклята война! Будь она проклята, и будь проклят Оберон, потому что он взял тебя с собой.

Она сунула руку в карман фартука. Там лежала фотография. Они съездили в Госфорн, он в военной форме, она в своем лучшем платье, нашли фотостудию и сфотографировались. Вот они оба, на фоне фикуса, черно-белые и застывшие. Скоро она вставит фотографию в рамку, но не сейчас. Эви сунула фото в карман. Не сейчас.

Раздался голос Энни из моечной:

– Да что ты психуешь, Эви! Они маршируют по площади в Ньюкасле, Роджер там все им портит – команда «кругом» ему точно не по зубам. Успокойся, все кончится, и эти дурни даже не понадобятся, а если и понадобятся, от них будет столько же пользы, сколько от прихватки на кухне, и их отошлют домой. Они же не солдаты, только под ногами будут путаться.

Открылась дверь, и на пороге появилась миссис Мур.

– Генералы поступят по-другому. Скажут, что они нужны, потреплют по щечкам и отправят по домам.

Все неожиданно расхохотались. А что на самом деле еще остается делать?

Вошла миссис Грин и села за стол. Странно.

– Мы не справимся с тем персоналом, который остался, если здесь устроят санаторий для раненых. Что бы вы предложили, Эви?

Миссис Мур опустилась на табуретку рядом с экономкой.

– Я сказала, что у тебя могут быть идеи, Эви. Ты всегда что-то придумываешь.

Обе женщины смотрели на Эви, как будто ожидали, что у нее есть решения всех мировых проблем, но их у нее не было. Миссис Мур повернулась в сторону моечной и позвала:

– Энни, хватит там прятаться за кастрюлями! Иди сюда и попей с нами чаю. Нам всем вместе нужно напрячь мозги, подумать, что делать, раз лорд Брамптон хочет превратить этот дом в больницу. Какой вздор! Зачем это нужно?

Эви разлила чай по чашкам. На самом деле это, может быть, не такой уж вздор, и если кто-нибудь из стрелков Северного Тайна будет ранен, она бы хотела быть здесь, чтобы помогать. Передавая чашки, она подумала о леди Веронике. Хотелось бы той, чтобы капитан Уильямс оказался здесь, если бедняга унес с собой лишь один поцелуй руки? Так, во всяком случае, сообщил Джеймс. И почему нет никаких признаков, что будет ребенок? Конечно, они поженились только в мае, но все-таки.

Энни присела за стол. Руки у нее были все такие же красные и воспаленные, как и всегда. Эви убежденно сказала:

– Нам нужны опытные люди, потому что кухня – это источник жизни. Еда важна для всех, и для персонала, и для больных. Энни, ты должна работать помощницей на кухне, теперь, когда Дотти ушла от нас.

Энни энергично затрясла головой, и Эви подняла руку.

– Я знаю, там, в судомойне, твоя маленькая империя, и тебе это нравится, а еще ты думаешь, что на кухне будет слишком трудно. Не будет. Ты же видела, как мы работаем. И все отлично получается.

Она старалась тщательно выбирать слова, потому что физические ограничения миссис Мур не должны стать известны миссис Грин. Поэтому она просто очень настойчиво смотрела Энни в глаза, и та в конце концов перестала трясти головой и кивнула. Губы ее расплылись в улыбке. Миссис Мур смотрела куда-то в пространство. Эви продолжала:

– Нам потребуется хотя бы еще один человек, если не два, в кухню и, наверно, двое в моечную. И потом, нам придется завести прачечную. Ох, будет непросто, но это уже ваша забота, миссис Грин.

Экономка вытащила привязанный к поясу блокнот и начала лихорадочно строчить в нем. Миссис Мур обхватила чашку распухшими пальцами и поднесла ее к губам. Эви внимательно посмотрела на нее: никогда еще ей не приходилось видеть повариху такой серьезной. Напряжение росло. Миссис Мур произнесла:

– Да, действительно, нужно продвинуть Энни и найти дополнительных помощниц, потому что, миссис Грин, я вынуждена признаться, что я едва ли справлюсь, и уже давно не справляюсь.

Наступило молчание, только в печи потрескивал огонь и булькала вода в кастрюле. Сердце у Эви упало. Почему именно сейчас, когда миссис Мур нужна была ей как никогда раньше.

Миссис Грин наконец ответила:

– Мы все понимаем это, миссис Мур, отдаем себе отчет и раньше отдавали в сложившейся ситуации.

Какие длинные слова, подумала Эви, только что вы хотите ими сказать? Если вы вынудите миссис Мур уйти, я тоже уйду. Поскольку покупка гостиницы отменяется, я найду работу где-нибудь на военном предприятии. Но вслух она ничего не сказала, потому что в улыбке миссис Грин была какая-то доброта, которую нечасто можно было увидеть на ее лице.

Энни сказала:

– Я не понимаю, что вы говорите, но, если миссис Мур уйдет, я тоже уйду.

Миссис Грин покачала головой.

– Вряд ли кто-то думает об уходе кого-то еще из персонала. У миссис Мур руки, может быть, уже не работают, но ведь ее мудрость осталась. Вы согласны, Эви? Думаю, все должно остаться как есть, и мы с мистером Харви убеждены, что вы уже пришли к какому-то благоприятному для обеих финансовому соглашению?

Эви и миссис Мур переглянулись. Все их хитрости и маневры были давно известны персоналу наверху. Миссис Мур дотронулась до руки Эви.

– Так оно и есть. Несколько месяцев назад я наконец уговорила Эви, чтобы она брала часть моих доходов, и, поскольку леди Вероника была настолько добра, что увеличила тогда же мой заработок, мы смогли организовать всю ситуацию приемлемо для нас обеих.

Вот как. Эви сдержала улыбку. Стало быть, миссис Мур тоже умеет говорить длинными словами. Но дальнейшее обсуждение было прервано криками, доносящимися со двора, ржанием и топотом лошадиных копыт. Причем их было много. Бог ты мой, неужели опять пожар?

Эви и Энни выбежали из кухни и поднялись по лестнице наружу. В конюшенном дворе несколько солдат в хаки старались управиться со стреноженными лошадями. Лошади артачились и шарахались от Изюма и Ягодки, лаявших и кусающих их за ноги. Старший грум с вилами в руках преграждал солдатам вход.

Увидев Эви, он заорал:

– Иди за помощью.

На него наседал сержант с криком:

– Отойди в сторону. Мы действуем в условиях военного времени.

Миссис Грин, отдуваясь, поднялась по лестнице.

– Эви, у вас молодые ноги. Бегите наверх и приведите леди Веронику. Она в столовой.

Эви бросилась обратно, сначала вниз, потом вверх по черной лестнице, сердце у нее бешено колотилось, и, когда она добралась до второго этажа, ей казалось, что оно вот-вот выскочит у нее из груди. Она с силой хлопнула обитой зеленым сукном дверью и ворвалась в столовую.

Леди Вероника читала «Таймс». Мистер Харви резко обернулся, оставив свою позу хранителя кеджери, и поднял руку вверх. На лице его отразился ужас.

– Извините, миледи, но там пришли за лошадями, то есть армия. Собаки тоже внизу. Ужас что творится, прошу прощения. – Эви задыхалась. – Они хотят забрать все, во всяком случае, мне так кажется. Они уже раньше где-то забрали стреноженных лошадей.

Леди Вероника бросила газету.

– Пойдемте со мной, Эви, вы мне понадобитесь.

Она обежала вокруг стола и метнулась к лестнице. Мистер Харви неуверенно произнес:

– Но это невозможно, миледи. Зеленой дверью пользуется персонал.

Леди Вероника не остановилась, только крикнула с лестничной площадки:

– О, успокойтесь, Харви. Пойдемте, Эви. Я не позволю им врываться и делать что им вздумается. Если допустить это, дальше в окна полетят кирпичи. Вы помните шляпу, Эви? Вы мне нужны. Мистер Харви, найдите Стэна, старшего садовника, и всех мужчин, каких сможете найти.

Эви следовала за ней. Они сбежали вниз по главной лестнице и прошли через свято чтимый парадный зал. Эви распахнула огромную тяжелую дверь и придержала ее для леди Вероники. Они выбежали из дома и помчались, хрустя гравием, в конюшенный двор. Эви подвернула лодыжку. Не обращая внимания на жгучую боль, она побежала дальше и догнала леди Веронику. В конюшенном дворе трое солдат удерживали грумов, число которых теперь уменьшилось вдвое, после того как остальные ушли на войну. Другие уже выводили испуганных лошадей во двор. Животные брыкались и вставали на дыбы. У некоторых через поводья были уже продеты веревки.

Лошади зашли и в кухонный двор. Изюм и Ягодка по-прежнему лаяли и кидались во все стороны. Миссис Мур и миссис Грин загнали сержанта за двери конюшни, преграждая ему дорогу. Энни тоже была там. В руках у нее была сковорода, и она старалась ударить его по голове. Сержант уклонился от удара и вырвал сковороду у нее из рук, одновременно отталкивая пожилых женщин, как пушинку.

И тогда Эви атаковала. Она с силой врезалась в него, и он с трудом удержался на ногах. Он сделал шаг назад, и она снова бросилась на него, пользуясь преимуществом неожиданного нападения. Она налетала на него, и теперь ей помогала Энни. Они зажали его у стены конюшни.

– Только попробуй прикоснуться к ним! – орала Эви. – Не смей трогать этих женщин!

Энни пронзительно крикнула:

– Только пошевелись, и я тебя так отделаю, что только мокрое место останется.

Чьи-то грубые руки оттаскивали их назад, но сзади уже встала леди Вероника, так что сержанту пришлось бы оттолкнуть ее, если бы она сделала шаг вперед.

Он поднял стек, собираясь ударить.

– Немедленно опустите это вниз и распорядитесь, чтобы ваши люди убрали руки от мисс Форбс и мисс Фишер, – холодно и жестко сказала леди Вероника. – И, прежде чем вы возьмете хотя бы одну лошадь из этих конюшен, вы будете говорить со мной, вы поняли, или, торопясь скрыться с чужой собственностью, вы забыли, что такое элементарная вежливость?

В голосе ее звучала ярость и годами копившееся отчаяние из-за… чего? Из-за отца, наверно, из-за Ублюдка Брамптона – так подумала Эви. Ягодка теперь прыгала на сержанта и отстала, только когда леди Вероника рявкнула на нее:

– Бога ради, хватит, глупая псина!

Солдаты, державшие Эви и Энни, опустили руки, когда сержант подал им знак. Сам он сунул руку в нагрудный карман и протянул леди Веронике требование о реквизиции.

– Вам предписывается передать всех лошадей, имеющихся в этом домохозяйстве, и я предполагаю, что за домом есть конюшня, где содержатся охотничьи и полевые лошади.

Леди Вероника прочитала документ и вернула его сержанту.

– Действуйте, сержант, но если вы тронете Тинкер, я вас убью. – Она показала на конюшню, где стояла Тинкер. – Ей пятнадцать лет, и она не может быть полезным приобретением для армии.

Сержант выпрямился и сунул стек под мышку.

– Полагаю, это справедливо, миледи, – отчеканил он и повернулся, ввинчивая каблуки в булыжник. Он был разгорячен и обескуражен. Глядя ему вслед, Эви почувствовала, как в ней поднимается смятение. Теперь ей было понятно, почему все мужчины вокруг нее отправились на войну. В конце концов, это все-таки не что иное, как игра, просто игра, будь она проклята.

Ко времени ланча всех лошадей увели, оставшиеся конюхи тоже ушли, потому что без животных какой толк им оставаться? Все вместе они отбыли в пункт призыва в Госфорне. Леди Вероника заявила, что сама будет ухаживать за Тинкер.

После ланча, ко всеобщему удивлению и разочарованию, прибыли лорд и леди Брамптон. Их шофер, Лен, появился в зале для прислуги в форме и, как всегда, в безупречно начищенных сапогах. Когда подошло время чаепития, на кухню неожиданно проскользнула леди Вероника, только Эви собралась насладиться чашкой чая. Она приложила палец к губам, глаза ее были заплаканны. Изюм и Ягодка вились у ее ног, а потом улеглись под столом. Леди Вероника присела за стол и некоторое время смотрела в пустоту, потом подняла голову.

– Эви, помогите мне. Отец говорит, что их надо пристрелить, потому что они немецкие собаки. Он окончательно спятил, негодяй.

Энни, которая было подошла к двери моечной, снова удалилась в свое убежище. Эви уже знала из газет, что в стране, как чума, распространяется смехотворная паника. Она села за стол и налила себе чаю в одну из эмалированных кружек, вторая чашка была приготовлена для Энни. Чай был ей необходим, даже если леди Вероника не хочет. Что за адский день.

– Ну, что касается меня, то я не собираюсь это делать, – сказала она.

Леди Вероника откинула назад голову и засмеялась.

– Господи, жаль, что не вы живете там, наверху, Эви.

– Ну, я-то не возражаю, – пробормотала Эви, поднимаясь, чтобы отнести чай Энни в моечную. Она шепнула, чтобы та вышла через заднюю дверь в зал для прислуги.

Когда Эви вернулась, леди Вероника рассеянно пила чай из ее кружки. Эви взяла из шкафа другую. Леди Вероника, увидев это, вспыхнула и поставила кружку на стол.

– Простите, ради бога, Эви. Я не подумала. Я просто не совсем осознаю, что делаю. Проклятье! Свинство! Эви, вы не сможете найти кого-нибудь, кто мог бы взять моих малышей? Я, конечно, заплачу за их содержание, но ведь война не продлится долго, и когда она кончится, я заберу их обратно. Я не могу допустить, чтобы их пристрелили, и все на этом.

Эви улыбнулась.

– Но нужно несколько часов, чтобы сходить в поселок и поспрашивать у людей.

– Я так надеялась, что вы это предложите, Эви, и спасибо, что вы сегодня были моей правой рукой. Поблагодарите, пожалуйста, и Энни тоже от моего имени.

Эви отозвалась:

– Делаю это без упоминания о шляпе.

Они улыбнулись друг другу.

– С прошлым покончено, – пробормотала леди Вероника.

Мама, конечно, взяла собак.

– Почему бы и нет, солнышко? – сказала она. Милли и Эви помогали ей закончить очередной коврик, а Тим на полу играл с кубиками. Он ползал по комнате, постоянно смеялся и пытался встать. Он уже совсем скоро пойдет. Для своих шестнадцати месяцев он был уже крупный малыш.

– Тим будет им радоваться, война долго не продлится. Говорят, к Рождеству все кончится. Ты знаешь, что приходили за папиными голубями? Кто-то сообщил, что у нас хорошие почтовики. Я считаю, что это денщик мистера Оберона. Папа по-настоящему расстроился, Эви, но у него впереди смена, так что он выбросит все это из головы.

Милли низко склонилась над ковриком, протаскивая голубой лоскут между других лоскутов. Она не поднимала головы. Тим с грохотом швырял кубики.

Как Роджер мог узнать о голубях, размышляла Эви, не сводя глаз с матери малыша. Ей вспомнилось, как во время праздника банковских каникул он вился вокруг Милли. Но ясно же, что она не могла рассказать ему? Какой смысл было спрашивать? Ну, при желании можно считать, что про голубей просто все знают.

Усталость прочертила глубокие морщины на мамином лице, но улыбка ее никуда не делась. Она взглянула на часы.

– Грейс сейчас у пожилых. Почему бы тебе не заскочить к ней, перед тем как ты уедешь? Она по-прежнему не оправилась, ты знаешь.

Эви согласилась и зашагала по дорожке ко входу в пансион. Не успела она постучать, как Грейс уже открыла дверь.

– Я видела, когда ты приехала, и ждала, что ты зайдешь.

И ее лицо тоже выглядело усталым. Она вышла из дома. Эви сказала:

– Мама берет такс Брамптона. Если окажется, что они причиняют слишком много хлопот, не мог бы кто-то из ваших семей приютить собак? Это совсем ненадолго.

Голос ее звучал наигранно веселым.

Грейс взяла Эви под руку, и они принялись осматривать кабачки.

– Я спрошу у них, дорогая моя Эви, но я как раз собиралась сказать тебе, что я записалась в добровольную санитарную дружину. Буду там работать.

Эви эта новость почему-то совершенно не удивила.

– Ну что, наверно, зрелище будет более волнующим, чем кухня.

Она подтолкнула локтем подругу раз, потом другой. Грейс негромко рассмеялась и тоже толкнула ее.

– Нет ничего важнее, чем твоя еда, Эви. Когда ожидаются раненые? Это уже обговорено?

Они остановились у ворот. Наверху, на вершине холма, все так же несгибаемо стояло Корявое дерево. Эви показалось, что в голове у нее что-то замкнулось, мысли остановились, но потом все снова завертелось. Да, с деревом уже веками ничего не происходит. Человек вырыл шахты, долины изменили свой вид, но Корявое дерево как стояло, так и стоит. Оно всегда росло здесь, тихо и спокойно. Но что, если придут немцы, если их выстрелы разрушат дома, уничтожат страну? Если будут уничтожены вот эти дома – их дома?

Она обвела глазами три дома: тот, где живет ее семья, дом для пожилых шахтеров и дом, где людей принимают в случае каких-то чрезвычайных обстоятельств. Потом перевела взгляд на поселок, на платформы у шахты, на гору шлака. Что, если интервенты ворвутся в их дома, как солдаты в конюшенный двор, но с винтовками наперевес?

Эви обернулась к Грейс:

– Она уже здесь, правда? Война уже пришла в нашу жизнь, и теперь все будет по-другому, потому что забирают наших мужчин, а не только солдат, так, значит, это будет долгая история, разве не так?

Грейс обняла ее за плечи.

– Некоторые так и говорят. Но подумай, Эви, если им нужны будут женщины, потому что мужчины уходят, тогда мы сможем заявить о себе. Мы покажем, что мы не хуже можем справляться с делами, а когда все закончится, им придется относиться к нам серьезно. Ты сама знаешь, собраний больше нет, и уже давно. Кристабель объявила о временном прекращении нашей борьбы. Теперь мы должны быть паиньками и поддерживать мужчин.

Она замолчала, покачав головой.

– Но хотя наше дело выиграет в дальнейшем, сейчас страна в состоянии войны, и все остальное, в том числе право голоса, малозначимо и обратилось в прах.

Обе молчали, глядя вокруг. Как это возможно, что день такой чудесный? Что овцы пасутся в лугах, а коровы гуляют в кукурузе? А вот лошадей больше нет, господи, всех их забрали на войну.

Наконец Эви произнесла:

– Вы придете на проводы, когда мужчины поедут на фронт? Если, конечно, вы сами не уедете? Они отбывают из Саутхэмптона.

Эви открыла ворота и поплотнее завернулась в шаль. Холод пробирал ее до костей, хотя погода была мягкая.

Грейс подошла к воротам.

– А зачем? Мне некого провожать.

Эви пристально посмотрела на нее.

– Вы должны прийти. Кто знает, доведется ли вам увидеть его еще раз.

Вероника обедала с родителями и слушала, как кипятился ее отец по поводу потери охотничьих лошадей.

– Почему этот идиот – твой муж – не мог пустить в ход свои связи? Я не понимаю этого.

– Он был занят, собираясь на войну, отец, – ответила Вероника, одновременно удивляясь, как это Эви удалось приготовить такие чудесные кнели, хотя у нее был всего час. И как миссис Мур сумела протереть их через волосяное сито? Но ответ она уже знала. Ей надо научиться готовить. Позор, что она знает только названия блюд, а приготовить их ради спасения собственной жизни она не в состоянии. Она оборвала саму себя. Почему все сейчас стало вопросом жизни и смерти?

– Ну да, собирался, и я говорил с ним насчет зачисления Оберона. Я не могу допустить, чтобы Ричард показывал себя героем, а Оберон уклонялся от военных обязанностей.

– Оберон не уклонялся, отец.

Как омерзительно он чистит яблоко! Держит нож так, будто это оружие, и не режет, а наносит удары. Почему он не пользуется ножом для фруктов и вилкой?

– Не препирайся с отцом, – вмешалась мачеха. – Это его дом, и тебе следует выказывать ему должное уважение, особенно если учесть, что он предоставил здесь жилье тебе и твоему мужу.

– Да, мачеха.

Черта с два она будет называть ее мамой после подобного нравоучения.

Арчи стоял рядом с буфетом. Какие мысли приходят в голову слугам, когда их хозяева до бесконечности разыгрывают перед ними этот убогий и пошлый спектакль? Почему Арчи не зачислили? А, да, Оберон сказал, что кто-то должен остаться. А как насчет шахтеров? Они могли бы остаться в безопасности в шахтах. Хотя что за ерунда, здесь каждый месяц кто-нибудь погибает, а раненых еще больше, и так по всем угольным копям. Вероника положила салфетку на стол. Когда наконец она сможет уйти к себе?

Леди Брамптон смотрела на лорда Брамптона.

– Дорогой, ты собирался обсудить с Вероникой организацию здесь госпиталя вместо санатория. Если я правильно помню, ты предположил, что пребывание в санатории потворствует симулянтам.

Как только Арчи вышел, лорд Брамптон обрисовал свой план, что само по себе было крайне необычно для него. Он перечислил шаги, которые он уже предпринял, предварительный заказ на койки, который будет окончательно уточняться, прием на работу медицинских сестер и волонтеров, зачисление доктора Николса на должность начальника медицинской службы.

– Я уже добился финансирования из различных источников.

– Я в этом не сомневаюсь, отец, – сказала Вероника сухим тоном. – А вы оба будете присутствовать, чтобы оказывать помощь?

В голосе ее прозвучало едва скрываемое презрение.

Он швырнул салфетку на стол и отодвинул стул. Бьющее через край ожесточение, свойственное этому человеку, пугало ее. Так было всегда. Сначала она противостояла ему, потом она в страхе отступала.

– Ты что, считаешь, что у меня есть время заниматься управлением госпиталя? Это будет твоей задачей. Решай, что нужно делать, в какой части дома будет располагаться госпиталь, вникай во все детали. Ты тут ныла своей мачехе, что хочешь работать, а не выходить замуж. Так вот тебе шанс преуспеть в первом, раз уж во втором ты потерпела жалкую неудачу. Внуков по-прежнему не ожидается, я так понимаю?

Вот так, моральный выстрел в лоб. Его бы послать на фронт, от его подлых штучек все немцы бы сразу попа́дали.

Вероника сидела не шевелясь. Наступали сумерки. Сентябрь уже на пороге, а вместе с ним безжалостная суровость осени. Природа неизменна, даже когда вся жизнь летит к черту. Хуже всего то, что отец прав. Ее брак безнадежен, и виновата в этом она сама. Ричард ни при чем, он просто мужчина. Но ей не нужен был мужчина, во всяком случае пока. К тому же для своей карьеры он выбрал ремесло убивать. Кто знает, во что он может превратиться со временем?

Отец сказал:

– Договорись, чтобы продукцию с домашней фермы и с огородов посылали в Лондон. Я буду часто наезжать в Лидс, но в основном буду в Лондоне. Сюда я буду приезжать только в случае крайней необходимости.

– Что ж, придется нам перенести потерю в меру наших возможностей.

Лучше бы она прикусила язык. Последовало ленивое движение, рука его описала в воздухе дугу. Она смотрела, как это происходит, увидела, как мелькнула в ударе ладонь, почувствовала, как удар передался по всему телу, и чуть не застонала от боли. Мачеха мягко коснулась салфеткой краешков губ:

– Вероятно, тебе хотелось бы вернуться к себе и оставаться там весь вечер. Мы уезжаем рано утром после завтрака. Твой отец составит для тебя список дел, которые тебе необходимо будет сделать.

Вероника встала. Ноги у нее подгибались. Она сжала руки в кулаки, повернулась на каблуках и вышла из комнаты. Но она успела заметить, что руки мачехи дрожат, а в глазах отразился тот же страх, который испытывала она сама. И впервые в жизни ей пришло в голову, что цена, которую эта женщина заплатила за богатство, оказалась непомерно высока.

Она поднялась по лестнице. В голове у нее все плыло. В ванной ее вытошнило. Хорошо, что Лил оставила работу. Слава богу, что никто не видит, в каком она состоянии. Вероника добралась до постели и рухнула. За окном угасал последний августовский вечер. Если бы Оберон был здесь, удар получил бы он. Хотя Ричард все-таки перехватил бы руку отца, как тогда сержант перехватил сковородку Энни, а потом убил бы его.

– А действительно он бы сделал это ради меня? – прошептала Вероника. Он так ярко представился ей в этот момент, она ощутила такое мягкое прикосновение его губ к ее руке в тот день, когда он уезжал, и что-то шевельнулось в ее душе.