Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Ребенок Милли появился на свет раньше времени, через четыре месяца после смерти Тимми, второго мая 1913 года. Она назвала его Тим и тем самым принесла семье своего рода утешение. Месяц спустя, когда Эви в свой перерыв шла в парк, ее остановил Роджер.
– Он мой, этот ребенок, которого твоя семья приняла. Не забывай об этом. У меня есть на него права, а кроме того, стоит мне поманить ее пальцем, и она вернется. Так что не слишком там привязывайтесь к нему.
Эви буркнула со злостью:
– Великолепно, вот радость так радость. Значит, у ребенка есть отец, который и будет его обеспечивать.
Он явно ожидал другого ответа, потому что он сразу же ушел. Или он просто выпендривался? Она секунду смотрела, как он удалялся по аллее каштанов. Да какая разница? Все это уже не важно.
Время тянулось в какой-то темной мгле. Кухонные чаепития давно прекратились, и слава богу. Она не могла видеть этого мистера Оберона, не хотела печь кексы и печенья для человека, который убил ее брата. В ее жизни был Саймон, он был здесь, для нее, всегда. Это снова стало для нее важно. Они говорили о браке, но не сейчас, потому что она не могла бросить работу. Ей нужно было заработать на собственную гостиницу, чтобы их семья стала лучше жить, особенно сейчас, когда отец хотя и поправился, но нога все еще не сгибается. Он уже полтора месяца как работает, но подвижность ноги ограничена. Она была уверена, что его уволят, но ему, наоборот, дали легкие участки, так что ему не приходилось протискиваться в забои с низкими потолками. Возможно, мистер Оберон сожалел о случившемся. Должен был бы.
Как-то в январе 1914 года к ним домой зашла Грейс на чай. Была среда – выходной Эви. Они с Грейс помогли матери Эви с очередным плетеным ковриком. Грейс, протаскивая нить над полоской красного цвета, улыбаясь, сказала Эви:
– Я собираюсь на собрание группы суфражисток. Они сняли небольшой зал в бедном районе Госфорна. Эта группа действует на основе политики социалистической Федерации суфражизма Восточного Лондона, разработанной сестрой Кристабель Сильвией Панкхерст. Они не одобряют поджоги и нанесение ущерба имуществу и хотят, чтобы право голоса было предоставлено всем, а не только немногим финансово обеспеченным или замужним женщинам из среднего класса. Пойдем со мной, ты ведь именно за эти идеи выступала. Пора уже, Эви, прошел уже год. Ты должна начать делать что-то более важное, чем просто существовать. Я буду ждать тебя на перекрестке.
Эви отозвалась:
– Звучит как заранее подготовленная речь.
Она разгладила коврик.
– Получится красиво, мам.
Мать кивнула.
– Не переходи на другие темы, Эви. Займись снова этим вашим делом, тебе оно нужно, и ты нужна ему.
Эви посмотрела на Милли, сидевшую на диване. Ноги молодой матери стояли на скамеечке, Тим, еще грудничок, сидел у нее на коленях. Она ела кекс.
– Милли, стала бы ты голосовать, если бы у тебя была возможность?
Милли засунула в рот остатки кекса и погладила Тима по голове. Или это она вытирала руки о его волосы? С этой красавицей никогда нельзя знать. Она вроде бы как собралась снова начать печатать. Если, конечно, вообще когда-то этим занималась.
– А для чего мне это, Эви?
Эви взглянула на Грейс. Она так давно уже ничего не чувствовала, но сейчас раздражение зашевелилось в ней. Как много таких, как Милли, думали так же, хотя именно им это и было нужно. А интересно, она действительно вытирала руки о голову своего ребенка? Уймись, прекрати пороть чушь.
Ей нужно было выйти подышать свежим воздухом, прямо сейчас. Она встала и торопливо вышла из комнаты, открыла входную дверь и оказалась на холоде. Она смотрела на заснеженные поля, на облака, серо-голубые в середине и розовые по краям. Было очень красиво, но это ее совсем не трогало.
– Какой смысл? – пробормотала она. Воздух, который она выдыхала, превращался в белый пар. Ветра почти не было. Дым из печных труб домов Грейс поднимался вертикально вверх, и она смотрела на серые клубы, пока они не рассеялись и исчезли. А Тимми рассеялся и исчез тоже? Нет. Он по-прежнему здесь. Она чувствовала, что он рядом.
Грейс окликнула ее из прихожей и тоже вышла на улицу. Она принесла шаль и накинула ее на плечи Эви. А потом заговорила, тихо и решительно:
– У нас много работы. Мы должны достучаться до таких, как Милли. Если они будут кровно заинтересованы в том, как ими управляют, это подогреет их энтузиазм, они будут мотивированы участвовать, это совершенно точно. Пойдем со мной в субботу на собрание.
Эви было совершенно все равно, что так, что эдак. Почему бы и не пойти?
Грейс забрала ее на перекрестке. Салли, гнедая кобыла, запряженная в коляску, немного вспотела, и Эви дала ей морковку, великодушно пожертвованную миссис Мур. Метели продолжались с самой среды, но в этот день небо было голубое. Эви забралась в коляску, устроилась напротив Грейс, и они поехали. Ни одна не заговаривала, и в полном молчании они проехали Истон и направились дальше по дороге в Госфорн. Эви последнее время мало говорила. Разговоры требовали слишком много сил. Грейс тоже молчала. Эви взглянула на нее: улыбка на губах, но какая-то усталая и грустная. Им, казалось, не нужны были слова. Ушло то время, когда значение имела разница в возрасте и в положении хозяйки и подчиненной. Ушло ощущение расцвета молодости Грейс. Ушла радость жизни, когда-то наполнявшая Эви.
По обе стороны дороги выросли высокие сугробы, но именно на дороге ощущалось преимущество соседства с Брамптонами – они платили за расчистку от снега дорог до самого вокзала.
Грейс сказала:
– Из-за погоды мужской пол не явится на собрание. Вся эта хулиганская публика любит хорошую погоду, и сейчас они все согреваются в баре за пивом.
Поговорили немного о Тиме, которому исполнилось семь месяцев. Малыш уже научился улыбаться и смеяться.
– Уедет когда-нибудь Милли? – задумчиво произнесла Эви. – Или она так и будет сидеть на диване, поставив ножки на скамеечку?
Грейс пожала плечами:
– Тим – утешение для твоих матери и отца, а Милли достаточно много помогает, Эви. Надо быть справедливой.
Она натянула поводья.
– Кроме того, Джек, похоже, просто обожает ребенка.
Эви смотрела прямо перед собой. Ей показалось, что в голосе подруги прозвучала боль.
Коляска наехала на плотный ком снега, скатившийся с сугроба. Что случилось с Джеком, если вообще что-нибудь случилось? Возможно, ей просто показалось. Она крепко держалась за борта коляски. Ей представились они с Саймоном и их ребенок, девочка. Эви уже почти чувствовала ее тяжесть на своих руках. Ее будут звать Сьюзи, в честь мамы. Родители будут рады, если у них появится собственная внучка. Она даже, может быть, будет похожа на Тимми. При мысли о брате ее пронзило болью. Да, эта боль не уйдет никогда, но со временем с ней можно будет справиться.
– Я делаю все, чтобы 1914 год стал хорошим годом, и уже начала присматривать небольшие гостиницы. Нужно просто найти тех, кто предложит подходящую цену. А готовлю я уже хорошо и вести хозяйство тоже умею, – сказала она Грейс.
– Как важно, чтобы у человека была мечта, Эви.
Они уже въезжали в Госфорн. Кое-где тротуары были уже расчищены от снега, хотя далеко не все. Кто-то еще говорил с ней о мечтах. Кто это был? Она не помнила.
– А у вас есть мечты, Грейс?
Секундное молчание.
– Мечта – для молодых.
Эви сжала руку подруги.
– Никогда не поздно иметь мечты. Никогда.
Они оставили Салли с коляской позади зала собраний вместе с несколькими другими. В зале горел свет, председательница уже произносила речь.
Грейс поморщилась:
– Опять опоздали.
– Мы, как всегда, идем на задний ряд, – улыбнулась Эви.
Грейс рассмеялась.
– Знаем свое место.
Они тихонько постучали в дверь, запертую, как и положено. Бетти Кларк, в прежние времена часто сидевшая вместе с ними, впустила их и, приложив палец к губам, вручила им по листку с повесткой дня. Эви и Грейс на цыпочках прошли на задний ряд. Некоторые из присутствующих в зале обернулись и, узнав их, заулыбались. Когда они уселись, Грейс толкнула Эви локтем и показала на передний ряд. Да, она сидела там, но без леди Маргарет. Грейс и Эви обменялись взглядами. Леди Вероника, безусловно, заслуживала уважения.
В феврале неожиданно наступила оттепель, и снег растаял, а март принес настоящее тепло, и вскоре после подснежников в изобилии расцвели крокусы и нарциссы. Мистер Харви в зале для прислуги объявил, что леди Вероника наконец выходит замуж и что бракосочетание состоится в местной церкви. В Истерли Холл по этому случаю приглашены гости, если миссис Мур и Эви не возражают.
Он ждал ответа. Миссис Мур кивнула. А что еще ей оставалось делать? Едва ли она могла сказать:
– Нет, знаете ли, мы против. Это черт знает сколько работы.
Но, как бы там ни было, а это будет еще один полезный урок для Эви, хотя она могла не сомневаться, что вся нагрузка ляжет на ее плечи, хотя употребление джина стало теперь далеким воспоминанием, поскольку ревматизм миссис Мур почти не проявлял себя.
Позже на кухню забежала Лил. Ей страшно хотелось поделиться слухами, к которым она как горничная леди Вероники имела доступ. В кои-то веки на кухне горели желанием услышать новости, потому что все думали, что капитан Уильямс останется в Индии навсегда, а леди Веронике грозит участь помолвленной, но незамужней старой девы.
– Ух, и склока у них была, – заявила Лил, стоя посреди кухни. Как всегда, волосы у ней выбивались во все стороны из-под шапочки. – У леди Брамптон аж дым из ушей шел, а леди Вероника спокойная, как я не знаю что, говорит, что не выйдет замуж за этого беднягу, хоть он и вернулся, если… – Лил остановилась. – Да, она именно так и сказала, беднягу, если бракосочетание не будет устроено здесь, в деревне, где похоронена Вейни. Представляете? Действительно, бедняга, не знаю, как вам, но по мне, так он чистое бревно.
Миссис Мур остановила ее, замахав руками.
– Беги, беги наверх. Мы услышали все, что надо. Это все нервы. Только нервы.
Когда Лил упорхнула, Эви попросила Дотти бросить скорлупу в бульон и обменялась взглядами с миссис Мур.
– Бедняга, надо же, – одними губами сказала миссис Мур. – Бедная девочка, бедный он, что ждет их в будущем?
Свадьба была намечена на веселый месяц май.
– Вот смеху-то будет, – заметила Энни.
По случаю события были задействованы приглашенные официанты и три человека на кухню. В семь утра восьмого мая миссис Мур уже явила свой непререкаемый авторитет, ни разу даже не повысив голос. Но атмосфера стояла неловкая: всем казалось, что невеста не появится вообще. Мистер Харви, однако, не допускал никакой болтовни и настаивал, чтобы подготовка шла по высшему разряду, как если бы это была свадьба века.
Слуги уже за неделю начали ставить шатер и готовить танцевальный зал для бала, садовники расставляли вазы для цветов, колористически подобранных, разумеется белых и розовых, а на кухне уже неделю кипела работа и росли горы разнообразной пищи.
Леди Вероника решила ограничиться холодными закусками, несмотря на страстные протесты леди Брамптон, Эви писала меню, по десять в день, и к 7 мая были готовы восемьдесят. Все приготовления к предсвадебному ужину для невесты, ее родственников и друзей были завершены. В день бракосочетания Эви и Дотти встали в четыре утра, чтобы приготовить чай для лакеев и горничных хозяев. К их большому удивлению, миссис Мур появилась на кухне через пять минут после них. Дотти сварила овсянку для слуг, приступивших к работе уже в полпятого утра.
Прежде чем начать готовить завтрак для хозяев, миссис Мур и Эви бросились проверять закуски: лосось по-генуэзски, холодный суп из спаржи, султанка золотистая, камбала (соус еще предстояло приготовить), нарезка из лосося, бараньи ребрышки, пироги с телятиной и ветчиной, жареное седло барашка со спаржей (по настоянию лорда Брамптона, но уже слава богу, что не кроличий пирог), фаршированная баранья лопатка, пирог с жаворонками, домашняя птица под соусом бешамель, телячья грудинка, пюре из томатов, желе. Все это они должны будут разложить на столе. Были готовы также блюда с пирожками, фруктовыми компотами, бланманже, торты с фруктами, чизкейки и небольшие тарелочки с тепличными фруктами.
В восемь утра Эви гонялась за лобстерами, которые, как всегда, сбежали из ведер в холодной комнате, и, поймав, с отвращением слушала их пронзительные крики, когда опускала их в кипящую воду. К восьми тридцати она завершила приготовление соусов, майонеза и угря. Лобстеры будут разделаны и поданы в чашах из граненого хрусталя. Дотти была под рукой, она все время старалась учиться, учиться всему, и Эви каждый день благодарила свою счастливую звезду, что теперь на кухне Дотти, а не Милли. Работа на кухне стала великолепно отлаженной, и все они высоко ценили происшедшую перемену и наслаждались ею. Приглашенный персонал прибыл вовремя и работал споро и со рвением, и миссис Мур с удовольствием руководила ими.
К одиннадцати с едой было покончено, слуги закончили уборку, и всей толпой они двинулись вверх по лестнице переодеться и сменить фартуки, потому что они тоже были приглашены в церковь, где для них был выделен задний ряд стульев. Поверх общего гвалта послышался голос Лил:
– Она так прелестно выглядит. Надеюсь, она не запрется у себя в спальне и покажется людям.
У себя в комнате Эви причесала Дотти, а Дотти Эви. Дотти пробормотала:
– А что, если она не придет? Мама дорогая! Столько еды.
Эви пожала плечами:
– Можешь представить, что будет с ее родителями?
Дотти засмеялась.
– Лучше не надо.
Эви расправила фартук. Бедная леди Вероника. Как одиноко, должно быть, ей сейчас.
В конюшенном дворе всю прислугу ожидали телеги, чтобы ехать в церковь, ту самую, которую некоторые посещали по воскресеньям. Остальные ходили в часовню или вообще никуда не ходили. Это разрешалось, поскольку Брамптоны были безразличны к духовным вопросам.
Бракосочетание совершал Эдвард, и к тому времени, как они приехали, служба уже началась. Возглавляемые мистером Харви, они проскользнули на задние ряды. Церковь была украшена ветками деревьев и тепличными розами, белыми и розовыми, соответствовавшими цветосочетаниям дома. И там, среди цветов, стояла в длинном белом платье леди Вероника. Эви с облегчением выдохнула. Она обернулась. Ей хотелось найти Саймона, который заранее приехал сюда вместе с Берни и Томасом завершать украшение церкви. Он стоял справа и, как будто почувствовав – уже в который раз, – что она ищет его, улыбнулся ей и одними губами сказал:
– Мы с тобой следующие, Эви, родная.
Она кивнула и тоже улыбнулась. Да, уже недолго осталось ждать. В декабре 1914 года будет выставлена на продажу небольшая гостиница в окрестностях Фордингтона. Они узнали об этом только на прошлой неделе. Отец сразу же заявил об их заинтересованности, взяв полдня, чтобы съездить на телеге в Фордингтон. Теперь ей предстояло сказать об этом миссис Мур. Присоединившись к поющим, Эви посмотрела в ее сторону. Морской воздух непременно оздоровит повариху, и она, скорее всего, захочет помогать на кухне. Душа Эви наполнилась радостью от красоты гимна, звуки органа захватили ее. На органе играла Грейс. Бедная Грейс! Эви хотелось спросить Джека, есть ли что-то между ними, но он так держался, что она поняла, что спрашивать нельзя.
Она вернулась мыслями к Саймону. Леди Вероника попросила его помочь развлекать гостей на балу и петь вместе с профессиональными музыкантами из Ньюкасла. Они уже рассаживались в танцевальном зале и расставляли свои инструменты. Помимо того что леди Вероника платила ему пять гиней, опыт поможет ему, когда он будет искать работу. А может быть, они с Берни и Томасом создадут свой ансамбль. И конечно, он прав, что хочет оставить гинеи себе. Это был такой сюрприз, вот и все.
Леди Вероника проговорила в ответ на заданный священником вопрос:
– Да, хочу.
Миссис Мур посмотрела на нее и вздохнула:
– Столько еды. Я бы не вынесла, если вся она отправилась бы свиньям.
Мистер Харви уже подавал им знаки, что пора на выход. Эви закусила губу, чтобы остановить рвущийся наружу смех.
Джеймс и Арчи повели официантов к шатру, и Эви с миссис Мур воспользовались передышкой и расслабились, сидя у себя на кухне. Дело сделано. Эви заварила чай, наслаждаясь тишиной. Остальные собрались в конюшенном дворе и у тисовой изгороди, где пока наблюдают за происходящим, а скоро уже будут танцевать под пение Саймона и его товарищей, скрытых от взоров семьи.
– Саймон волнуется? – спросила миссис Мур, обмакивая в чай кусок имбирного бисквита. Свои очки повариха водрузила на голову.
– Немного, но вместе с тем ему не терпится начать. Он очень уверен в себе.
Эви потянулась за бисквитом и тоже обмакнула его в чай и пососала, прежде чем отправить кусок в рот.
– Леди Вероника точно останется здесь, Лил говорила, – сказала миссис Мур, устраиваясь поудобнее на табуретке.
– По-моему, это неплохо. Его ведь направили в Фолкстоун, так что ей, во всяком случае, здесь будет удобнее жить. Я подумала, что она могла бы поехать с ним, но…
Миссис Мур кивнула.
– Вот именно. Но. Я не знаю. В самом деле не знаю. И правда, задаешься вопросом, они вообще будут когда-нибудь жить вместе? Но эта публика совсем другая по сравнению с нами.
А не сказать ли ей прямо сейчас о Фордингтоне? Наверно, все-таки нет. А если кто-то другой перекупит гостиницу? Эви протянула руку еще за одним бисквитом.
– Его могли бы назначить в Ирландию из-за всех этих дел с самоуправлением, мне так кажется. Или даже на Континент. Джек говорит, Германия рвется захватить себе колонии и может попытаться отобрать наши. Почему они не могут найти себе собственные колонии? Или мы могли бы поделиться с ними. А может быть, мы вообще не должны иметь колонии?
Миссис Мур легонько похлопала ее по руке.
– Ради всего святого, девочка моя, перестань переживать за весь мир. То у тебя всеобщее право голоса, то мир во всем мире. Мы поварихи на кухне, одна из которых скоро будет управлять собственной гостиницей и выйдет замуж, как только управится с делами, если я правильно понимаю.
Она обхватила чашку обеими руками – распухшие пальцы не сгибались.
– Как же мы теперь должны будем называть нашу застенчивую невесту? – спросила Эви.
– Она хочет, чтобы ее называли, как раньше, леди Вероника, а он будет капитан Уильямс. И вот что я тебе скажу, девочка моя, для нас это благословение, что мы будем меньше видеть лорда и леди Брамптон, которые предпочитают Лондон и Лидс. – Миссис Мур поднялась с табуретки и поставила чашку на стол. – Ну иди, слушай своего друга, а я пойду отдохну, как положено такой праведной душе, как я.
Эви засмеялась, придерживая дверь для поварихи и глядя, как она ковыляет по коридору.
– Я приготовлю чай через пару часов.
– Да-да, а потом, ближе к вечеру, у нас будет шампанское и чуточка лобстера. После гостей останется-то много. Хорошо повеселиться!
Мистер Харви обещал, что по распоряжению леди Вероники на ужин будет шампанское.
– Спасибо. – Эви побежала вверх по лестнице во двор. Погода по-прежнему была хорошая, на синем небе ярко светило солнце. На конюшенном дворе прислуга будет шептаться и смотреть на происходящее, а кто-то уже нашел местечко у тисовой изгороди, чтобы сквозь ветки разглядеть получше. Она остановилась на крыльце, чтобы послушать голос Саймона, сильный и красивый, в сопровождении профессиональных музыкантов.
Она уже двинулась через двор, когда услышала за спиной какой-то звук. Она обернулась. Но было поздно. Чьи-то руки схватили ее за плечи и потащили вниз по ступенькам. Она потеряла равновесие и чуть не упала, но ее рывком подняли на ноги и потащили дальше, к черному входу.
– Что это? – охнула она. – Что такое?
Ногти схватившего впивались ей в плечи. Ее резко развернули. Кто-то нависал над ней. Ее обдало перегаром, и она с трудом удержалась, чтобы не вывернуть содержимое желудка на землю. Ну да, Роджер, кто же еще. Он тряхнул ее, но не отпускал.
– Так что, сучка, мой сын не захочет знать папу? Это мы еще посмотрим, а что до тебя, то ты будешь со мной, нравится тебе это или нет. Ты, значит, Форбс, да? Это ты разнесла слухи про дома.
Он притиснул ее к стене и сдавил ей горло. Она едва могла дышать. Он схватил ее за подбородок. Рот его оказался совсем близко к ее лицу.
Она отталкивала его, старалась ударить, но он уже щупал ей грудь. Тяжелое дыхание ударило ей в нос. Она все еще слышала голос Саймона и хотела позвать на помощь, но, господи, этот ублюдок уже прижался к ее губам. Его рука скользнула вниз, задирая ей юбку. Он просунул колено ей между ног, а она все никак не могла нормально дышать. По-прежнему звенела песня Саймона, и по-прежнему рот Роджера прижимался к ее губам, и, притиснутая к стене, она не могла помочь себе ни ударом, ни пинком, потому что его колено разводило ей ноги в стороны, а юбка была задрана до пояса.
И тогда она ударила головой, как всегда учил ее Джек. Она боднула его в нос со всей силы. Брызнула кровь. Рука на ее горле ослабла. Она толкнула его, и он качнулся назад и потерял равновесие. Неудержимая ярость заклокотала у нее в груди. Вот так, колотить руками в грудь, пинать, царапать, топтать. А теперь кулаком в солнечное сплетение. Он упал на ступеньки, подняв руки. Она продолжала наносить удары, пинать ногами, и ярость ее возрастала, потому что Тимми погиб, а наглецы на собраниях кидались помидорами и кирпичами. Этому будет положен конец. Она продолжала пинать его, а он лежал у ее ног, съежившись и закрывая руками голову.
Наконец Эви остановилась, тяжело дыша. Волосы распустились по плечам, шапочка неизвестно где. Ее била дрожь. Она наклонилась над ним и прошипела:
– Ты запомнишь, наконец? Не смей прикасаться ко мне. И чтобы ты близко не подходил ни ко мне, ни к моей семье. Сына своего оставь в покое. А теперь убирайся.
Она уперлась руками в бока, чтобы он не заметил, что ее трясет. Страх тут ни при чем, она знала, но что это? А, не важно. Она наблюдала, как он поднимается на ноги. На скуле осталась длинная царапина, костюм в грязи. Не глядя на нее, он нетвердыми шагами, спотыкаясь, пошел через двор к гаражу. Шофер сейчас вместе со всеми слугами на празднике, но в спальне Лена он найдет щетку, чтобы привести себя в порядок. Она не сводила глаз с его удаляющейся фигуры, и только когда он вошел в дверь, она бросилась по лестнице наверх. Дрожь била теперь все ее тело, боль в спине и бедрах от скачков по лестнице усиливалась.
В спальне Эви стащила с себя форму, налила в тазик воды из кувшина и умылась, потом переоделась в запасную форму, с трудом соображая, как надо завязывать фартук. Она начала приводить в порядок волосы, но поднимать руки было очень больно.
Она направилась к двери, и тут ноги у нее подкосились. Она споткнулась, но заставила себя стоять, потом добралась до постели. В желудке поднялась тошнота, тряска усилилась. Она уронила голову на руки, стараясь глубже дышать. Вот-вот вырвет. Но нет. Она уперлась руками в колени, сжала пальцы в кулаки. Надо же, болят, улыбнулась она. Джек гордился бы ею.
Эви выпрямилась и стала ждать, пока ее перестанет трясти, потому что должно перестать. Она вспомнила, как Джек рассказывал, как его трясет после боя. На глазах выступили слезы. Она еще крепче сжала кулаки. Она не заплачет. Из-за Роджера? Никогда.
Так Эви сидела, пока тряска не улеглась. Может быть, она вернется, но не такая сильная.
Раздался бой часов. Она поднялась, ощущая глубокое удовлетворение. Никто никогда больше не коснется ее, если она сама того не пожелает. Никто.
Эви без труда спустилась по лестнице, потом поднялась по ступенькам во двор, стараясь не смотреть по сторонам. Она направилась в конюшенный двор, где слуги уже не только слушали, но и танцевали. И только в этот момент она поняла, что Саймон все еще поет. Она подошла к месту, где стояла Дотти.
– Потанцуем? – предложила она.
Дотти сделала реверанс.
– Давайте же, ваше высочество.
Они закружились в вальсе, и она уже не обращала внимания на ноющие конечности, как не обратила внимания на вошедшего Роджера. Он был бледен, по лицу сверху вниз проходила царапина. Он потирал живот. Увидев это, Эви усмехнулась. Но она знала, что это не закончится до тех пор, пока один из них не уйдет.
Чтобы всем хватало места, для танцев использовали террасу. Жених и невеста уже танцевали. Его лицо выражало восторг, а леди Вероника выглядела, как всегда, спокойной и сдержанной. Что чувствуешь, когда выходишь замуж без любви? Эви подпевала в такт музыке, счастливая, что она – Форбс.
Воскресным днем в июне, когда они собирали морской уголь в Фордингтоне, Джек отозвал Эви в сторону и, глядя вдаль на переливающуюся поверхность воды под жарким солнцем и легким ветерком, сказал:
– Я предложил Милли выйти за меня замуж, девочка моя.
Эви выронила лопату.
– Ты – что?! Почему?.. Я думала… Ладно, не важно, что я думала.
А что, собственно, она думала? Эви и сама не знала.
– Почему, Джек?
Он по-прежнему смотрел в сторону моря. Лицо его после смерти Тимми осунулось, из него ушли свет и энергия, когда-то бившая через край. Он ничего не ответил, только засунул руки в карманы и пожал плечами. Она потянула его, чтобы он смотрел на нее, но он вырвался и продолжал смотреть на море. Она перешла и встала перед ним.
– Но ты же не любишь ее.
Он опустился на корточки и стал бросать кусочки угля в воду.
– Я люблю этого малыша, он такое чудо, и ему нужен отец. Я не могу допустить, чтобы он рос как дитя греха. А Милли мне нравится. И этого вполне достаточно, Эви. Не у всех получается, как у вас с Саймоном.
Печаль, исходившая от ее брата, стала почти осязаемой.
– Действительно этого достаточно для всей жизни, Джек?
– По крайней мере, у меня есть жизнь. Послушай, Эви. Мы не можем изменить то, что произошло с Тимми, но малыш не просил, чтобы его родили на свет. С Тимми уже ничего не поделаешь, но в моих силах сделать что-то для ребенка.
Он поднялся, и Эви обняла его.
– Джек, пожалуйста, подумай. У тебя есть право быть счастливым.
Он высвободился из ее рук и ушел. Она смотрела ему вслед и хотела было уже броситься за ним, но вместо этого подняла лопату и увидела Саймона. Верно, он всегда рядом. Молодой садовник подошел к ней и положил ей руку на плечи.
– Милли только что объявила. Знаешь, если он этого хочет, пусть так и будет, Эви.
– Я не понимаю его. Он же не любит ее.
– Это его решение, и он любит мальчика, вот и все, что можно сказать.
Они услышали голос ее отца.
– Эй, нам надо уголь собирать. Или вы объявили забастовку?
Саймон помахал ему.
– Идем-идем, начальник.
Они направились к берегу.
Отец снова позвал их:
– Эй, вы, оба, давайте! Полно еще работы. Саймон, ты слышал, что Джек записался на учения? Он только что мне сказал, что принял предложение щенка Брамптона. Дэвис говорит, что лорд Брамптон решил, что стоит поощрять людей записываться. Бог его знает, зачем ему это надо. Он предложил платить по шиллингу в день сверх заработков. По мне, это похоже на повод отдохнуть, а почему бы и нет?
Отец стоял на телеге и переводил взгляд с них на Джека, который вместе с Мартином собирал уголь на берегу.
– Что? – вскрикнула Эви. – На учения? Он что, спятил?
Они подошли к телеге, и отец бросил им мешок. Хриплым голосом он произнес:
– Нельзя обвинять ребят в том, что они хотят вырваться ненадолго из шахты.
Саймон попросил ее подержать мешок со словами:
– Дай я засыплю сюда.
Эви тряхнула головой.
– О чем Джек думает?
Саймон усмехнулся:
– Я сказал, подержи мешок.
Она сделала, как он просил, и он сказал:
– Щенок Брамптон предложил садовникам после свадьбы записаться на учения. Каждый, кто запишется, получит один оплаченный выходной в месяц, субботу плюс шиллинг в день во время учений и оплаченную неделю в лагере.
Он засыпал уголь в мешок. Позади них переливалось под солнцем море.
– Он сказал, что ему хотелось бы узнать нас получше. Что касается меня, то я вовсе не желаю узнавать его получше, так что я отказался.
Она подняла мешок, чтобы определить, насколько он тяжелый.
– Я бы не сказала, что Джеку хочется узнать его получше. Какой в этом смысл?
Джек уже подходил к ним и протянул ей пустой мешок.
– Давай помогу, Эви.
Он взял полный мешок и забросил его за спину и, обернувшись к телеге, сказал:
– Бывают несчастные случаи, Эви, и они происходят везде, особенно на учениях.
Эви уронила мешок на землю и прошептала:
– Джек, не глупи.
Она хотела пойти за ним, но Саймон вскинул брови:
– Он вовсе не дурак и не будет делать глупости. Не беспокойся, подержи лучше мешок.
Она так и сделала. Ветер усилился.
В субботу шестого июня 1914 года состоялась еще одна свадьба, и на празднование тоже надо было приготовить еду. Она происходила в той же деревенской церкви, и с ней тоже была связана могила. Но та, в которой лежал Тимми, находилась далеко от могилы мисс Вейнтон. Церемонию опять проводил Эдвард. Тимми сидел на руках у матери Эви, он кричал и хихикал во время службы. Когда пара вышла из церкви, ее встречал караул почета учебных войск округа под командованием Мартина, который взял на себя обязанности сержанта, пока Джек был занят другими делами. Отец покачивал головой:
– Мальчишки играют в войну. Даю голову на отсечение, им просто нравится ходить в форме, дуралеи такие.
Свадебный завтрак состоялся в деревенском клубе, еду готовила Эви и ее мать, а Милли помогала. Новобрачная выглядела счастливой. Джек держал Тима на одной руке, а другой обнимал свою жену. Когда разрезали свадебный пирог, они поцеловались. Грейс и Эви хлопали, но в Грейс чувствовалась какая-то омертвелость. Эви сказала:
– Где-то и вас кто-то ждет.
– О, я знаю, я уже встретила его. – Голос Грейс был очень ровным. Джек держал Милли в своих объятиях, и они закружились под куплеты песни «Если ты в этом мире одна». Пел Саймон, а Берни и Томас аккомпанировали. Леди Вероника предоставила им отпуск. За два дня до свадьбы Джека и Милли она вернулась из свадебного путешествия, и, как рассказала им Лил, капитан Уильямс сразу же уехал в Фордингтон в соответствии с приказом о своем назначении.
Во время танца Джек увидел Эви и кивнул ей. Лицо его раскраснелось. Она видела, что он много пил, но почему бы и нет, в конце концов, это же его свадьба. Он увидел Грейс, говорившую с их матерью, и в его лице что-то изменилось. Он продолжал кружиться, и они с Милли промелькнули рядом с Эви. Улыбка его была усталой, а новобрачная все время болтала и смеялась.
Друзья и семья танцевали и пели до полуночи, а потом они с Саймоном уехали обратно в Истерли Холл. Его рука крепко обнимала ее, он притянул ее к себе, поцеловал и совсем близко от ее губ произнес:
– Пожалуйста, давай поженимся, как только у нас будет гостиница? Мы могли бы устроить рождественскую свадьбу.
Она изо всех сил стиснула его в объятиях, и он засмеялся.
– Совершенно точно могли бы, красавец мой.
Ее губы искали его губы, такие же нетерпеливые. Но, когда они пошли дальше, он сказал:
– Ты знаешь, я тут думал… В общем, я бы тоже хотел записаться на учения. Я понял сегодня, мне было жалко, что я не мог быть в почетном карауле. К тому же это вроде бы неплохое развлечение, и должен же кто-то присмотреть за Джеком. Ты только подумай, Эви, нам будут платить за то, что мы каждую субботу будем в поле валять дурака.
Ночь была такая теплая, луна светила так ярко, что можно было бы читать. Где-то рядом блеяли овцы, над их головами пролетела сова. Вдалеке виднелось Корявое дерево.
– Почему бы и нет? Ты снова будешь в команде, тебе не придется теперь пробиваться самому. Ты просто должен будешь играть в войну. Лучше развлечения не придумаешь. Эх вы, дуралеи.
Три недели спустя, двадцать восьмого июня, Эви прочитала в газете, что наследник Австро-Венгерской империи убит сербским террористом и что Эммелин Панкхерст по-прежнему в тюрьме. И в эту же неделю в Истерли Холл прибыла леди Маргарет, после того как ее освободили из тюрьмы в соответствии с «Актом кошек и мышек». Ее нужно будет кормить, после чего ее снова арестуют, а она снова объявит голодовку, и так до бесконечности. Эви и миссис Мур, услышав эту новость, только качали головами, глядя друг на друга. Миссис Мур сказала:
– Я думала, вместо леди Маргарет подругой стала леди Эстер.
Эви попросила Дотти остаться в зале для прислуги, пока дамы на кухне будут пить чай. Выкладывая на тарелки кексы, она заметила:
– Думаю, старые подруги смогут преодолеть расхождения в идеалах.
– Для меня все это слишком сложно, – фыркнула миссис Мур и, сунув газету под мышку, отправилась с чашкой чая к себе в комнату.
Леди Маргарет и леди Вероника появились через пять минут и устроились у кухонного стола пить чай, хотя Эви показалось, что им стоило бы воспользоваться погодой, чтобы побыть на солнце. Леди Маргарет казалась совсем прозрачной, хотя ее сходство с лошадью усилилось еще больше.
– Ну как, вам обеим понятно, – заявила леди Маргарет, имея в виду и Эви тоже, – что мы страдаем ради вас, чтобы завоевать вам право голоса, а вы только и делаете, что жуете кексы, пока мы голодаем?
Понятно, что в ней говорил страх быть снова арестованной, но тем не менее Эви захотелось убрать кексы. Леди Вероника подмигнула ей, и Эви удержалась от улыбки.
Леди Вероника, передавая один из гадких кексов, сказала:
– Дражайшая Маргарет, побалуй себя немного. Почему бы тебе не постоять в сторонке, пока другие устраивают бедлам? Человека так легко ранить или убить. Есть и другие способы борьбы. И мы должны бороться за право голоса для всех классов, не только для высшего общества. Правда, мы давно уже говорим об этом, но ни одна из нас не изменит своего мнения.
Леди Маргарет отодвинула тарелку.
– Вы в своем отделении просто снобы. Вы ничего не понимаете. Если бы вы немножко подумали, то поняли бы, что, если мы получим право голоса для себя, мы, таким образом, просунем ногу в дверь и такие люди, как Эви, получат его в свое время, когда мы будем уверены, что они понимают, как пользоваться своей властью.
Леди Вероника уже вставала, бросив скомканную салфетку на тарелку.
– Большое спасибо за чай, Эви, но нам уже пора освободить вас. Вам еще предстоит много работы.
Она взяла леди Маргарет под руку, чтобы помочь ей подняться. Но та отказалась вставать.
– Я не уйду, пока не услышу, что Эви об этом скажет.
«Много могу сказать», – подумала Эви, но вслух ответила:
– Такие люди, как я, предпочли бы иметь право голоса сейчас, вместе с вами, если вы не против, миледи. У нас есть головы на плечах, и нам бы не помешало иметь кого-то своего в правительстве.
Леди Маргарет вспыхнула:
– Ну, вы так говорите, потому что по-другому не можете сказать. Потому что, если вы не согласитесь с леди Вероникой, вы поставите под угрозу ваше положение в этом доме. Насколько мне известно, ваши хозяева недолюбливают семью Форбс, так что совершенно очевидно, что вы чувствуете себя неуверенно.
Лицо леди Маргарет было истощенным и желтоватым, несмотря на краску, заливавшую и шею тоже. Руки у нее дрожали, глубокие тени лежали под полными страха глазами. Она наносила удар наобум, как ребенок.
Эви мягко сказала:
– Вам нездоровится. Было бы лучше, если бы вы пошли полежать.
Леди Вероника вывела подругу из кухню, крикнув через плечо:
– Спасибо, конечно, за чай, Эви.
Вечером, после ужина, состоявшего из бульона из телячьих ножек и кролика, тушенного в молоке, когда кухня уже приобретала безупречный вид под умелыми крепкими руками Дотти, Сары и Энни, Эви, как обычно, выскользнула наружу подышать воздухом. Они с Саймоном гуляли по дорожкам, вдыхая аромат роз, высаженных справа обнесенного стеной сада и предназначенных для срезки. Он сорвал одну и счистил шипы. Им больше не нужны были слова, только быть вместе. Он чуть сжал ее пальцы, когда они обсуждали, сколько номеров они смогут обустроить, так чтобы гостиница приносила доход, на который все они могли бы жить. Саймон хотел, чтобы они могли проводить свадебные торжества, и она подумала, что, если правильно рассчитать все расходы, проведение свадеб могло бы быть отличной идеей.
– Но нам потребуются сады, где гости могли бы прогуливаться, – сказала она.
Он засмеялся.
– Я так и думал, что ты это скажешь.
Ночь еще не наступила, и, когда они направились к восточному крылу, ей почудилось какое-то движение у дальних конюшен, где стояли запряжные и охотничьи лошади, в том числе Скакун. Но не рядом, а сзади. Саймону тоже что-то показалось, и они пошли вперед, но потом остановились.
– Это Норман, он проверяет Скакуна. Жеребец вроде как споткнулся на булыжнике, – сказал Саймон, притянув ее к себе и целуя.
– Мне скоро надо уходить. Старик вышел на тропу войны, потому что младшие садовники все разбежались после работы. Он решил, что солнце повредило нам мозги.
Она поднялась на цыпочках, притянула его голову к себе и прижалась губами к его губам. Она отпустила его, только когда почувствовала, что он начал смеяться.
– Я так влюблен в тебя, и ты так меня волнуешь. Мы на верном пути, Эви. Уже недолго осталось ждать.
У дальних конюшен лошади как будто участвовали в разговоре, они тихонько заржали и переступали копытами в стойлах. Эви махнула рукой в их сторону и, улыбаясь, сказала:
– Видишь, они согласны.
Саймон шагнул вперед.
– Что это?
Она посмотрела туда, куда он указывал, и сначала ничего не заметила, но потом ей показалось, что оттуда идет дым. Или что это было? Хотя ночь еще не полностью опустилась, рассмотреть что-то с такого расстояния было невозможно. Они ускорили шаг. Теперь они уже почувствовали запах дыма, да, точно, белая струйка просачивалась из сарая с сеном за конюшнями.
– Господи, – выдохнул Саймон.
– Это не в стойлах, – прошептала она. Они бросились бегом к конюшням. Теперь дым уже шел клубами. Они услышали ржание и удары копыт. Лошади брыкались и рвались из стойл.
– Давай. – Саймон схватил ее за руку, и они побежали по дорожке к конюшням. Кусты роз вцепились ей в юбку. Она рывком освободилась и крикнула:
– Беги, ты быстрее успеешь!
Он прибежал первым и сразу же бросился к двойным дверям. Она увидела, как он дернул за ручку и выругался.
– Черт, там висячие замки!
Дым выходил из-под огромных тяжелых дверей, и ржание перешло в пронзительный визг.
Эви метнулась к пожарному колоколу, дернула изо всех сил и закричала:
– Пожар! Пожар!
Саймон искал что-нибудь, стальной прут, кирпич, и наконец у стены нашел лопату. Он начал бить по замку. Громкие удары и звук колокола вызывали еще бо́льшую панику у лошадей. Удары копыт и лошадиный визг усилились, и теперь уже стало слышно потрескиванье огня.
– Господи, Эви, проклятый замок не поддается, я не могу разбить его.
Эви все сильнее била в колокол и уже вопила что есть мочи:
– Пожар!
Во дворе уже появились конюшенные с Норманом во главе, и наконец замок разлетелся. Эви и Саймон вместе с конюшенными бросились внутрь, но ворвавшийся воздух разжег пламя, и сухая солома быстро запылала. Их отбросило наружу, но никто не пострадал. Вокруг трещало в огне сено и солома, и раздавалось пронзительное повизгивание лошадей. К ним присоединились Арчи и Джеймс под руководством мистера Харви, но его оттеснил Норман, отдававший четкие указания. Все бросились открывать стойла и выводить лошадей. Охотничьи жеребцы становились на дыбы и брыкались в дыму на фоне языков пламени.
Прибежали садовники, и старший садовник, Стэн, отправил их качать воду из пруда. Эви вернулась к заднему стойлу, схватила поводья брыкающейся кобылы и без всякого страха вывела ее наружу. Она увидела, что Саймон делает то же самое, обходя пламя и кашляя в дыму и увертываясь от горящей соломы.
В конюшни ворвался Роджер и выхватил поводья охотничьего жеребца у конюшенного.
– Иди за следующим.
Он вывел его наружу, прислоняясь к могучему плечу, заставляя жеребца перейти на шаг. Эви, выйдя за ним, отвела кобылу в сторону и стала поглаживать ее.
– Все хорошо, все хорошо, девочка.
Кобыла дергалась, храпела, а потом встала на дыбы. Эви продолжала держать ее за веревку, оглядываясь в поисках Саймона. Как он?
И тут как раз он появился вместе со Скакуном и передал поводья конюху, который мгновенно успокоил животное. Другой конюх забрал поводья у Эви. Садовники подвели насосы и принялись поливать здание водой из шлангов. Пошел пар. Она увидела, что из дома выбежали мистер Оберон и леди Вероника: она – накинув шаль, он – в рубашке и брюках. Оберон крикнул:
– Вер, только не ты. Не подходи.
Эви смотрела, как он вбежал в конюшни, и тут раздался треск падающей балки.
– Об! – пронзительно закричала леди Вероника.
Конюх вывел еще одного охотничьего жеребца. Тот в панике все время стремился встать на дыбы – у него была подпалена попона. Языки пламени вырвались из окон сарая, и Эви потянула Саймона назад. Наконец показалась последняя брыкающаяся лошадь. Ее вел мистер Оберон. Это был Бигбой, только оправившийся после операции по зашиванию раны, полученной на охоте две недели назад. Мистер Оберон выглядел совершенно закопченным, рубашка стала совсем черной от сажи. Он прошел рядом. Эви сказала негромко:
– Вас можно принять за шахтера.
Он взглянул на нее.
– Я бы гордился этим, Эви Форбс.
На руке у него пузырился ожог.
– Вы бы обработали это, – пробормотала она.
Он ответил:
– Несущественно по сравнению с Тимми.
– Это так, – отозвалась она. – Но все же.
В ее душе больше не осталось ярости. Все ушло после последней атаки Роджера. Во многом мистер Оберон был неплохой человек, он просто делал ошибки. А кто их не делает?
Леди Вероника бросилась к нему и потащила его домой. Бигбоя забрал конюх. Эви вспомнилась та, другая, ночь у ближних конюшен. Казалось, с тех пор прошла вечность. Кто может знать заранее, как поведет себя, если изобьет собственный отец? Впервые за долгое время она почувствовала возрождение сочувствия по отношению к нему.
Во дворе Роджер хвастался своими подвигами, но Саймон оборвал его:
– Эй, ты, придурок, ты взял лошадь у парня и послал его обратно в этот ад.
И все. Этого хватило.
Позади всех показалась фигура леди Маргарет. Леди Вероника потянула мистера Оберона мимо нее. Какие-то слова были сказаны, и к утру леди Маргарет уже не было. Конюшни превратились в залитое водой, дымящееся пепелище. Всем сказали, что это была нелепая случайность. То ли молния ударила, то ли копыто лошади высекло искру из камня.
Имя леди Маргарет никогда не всплывало в разговоре и не должно было, потому что она могла в один прекрасный день выдать участие леди Вероники в движении суфражисток. Однако все знали, что устраивать поджоги частного имущества входило в методы семейства Панкхерст, и Эви задавала себе вопрос, действительно ли эта глупая девица всегда делала то, что ей прикажут.
Через неделю началось строительство новых конюшен, и в Истерли Холл приехал капитан Уильямс, чтобы проверить, что с леди Вероникой все в порядке и она в безопасности.
Войти с помощью соц. сетей: