Глава 15

Лето плавно перешло в осень. Наступил сентябрь, и порей в огороде отца семейства Форбс был готов к деревенской ярмарке. Огороды в благотворительных заведениях Грейс Мэнтон тоже порадовали урожаем. Некоторые овощи были уже проданы на рынке, другие должны отправиться на ярмарку. Решение по этому вопросу предстояло принять мистеру Оберону.

В день открытия ярмарки в зале для собраний было не продохнуть от запаха лука и порея. Когда двери открылись и местных жителей пустили в зал, оказалось, что первое место получил порей, выращенный Грейс. Боб Форбс улыбнулся и пожал ей руку.

– Копка помогла, а? – сказал он.

– И навоз, – ответила Грейс.

Эви внимательно разглядывала и тот и другой порей. Действительно ли тот, который вырастила Грейс, был лучше или мистер Оберон, как всегда, судил предвзято? Непонятно.

На следующей неделе лорд и леди Брамптон вернулись из Лондона вместе с леди Вероникой. Сезон закончился, начиналось время охоты, и на кухне сбились с ног, готовя корзинки с провизией для пикников, мистер Харви опять надел две пары кальсон, а вечерние трапезы были похожи на пиры. Свежий воздух и истребление птиц, должно быть, способствуют аппетиту, бурчала Эви.

В конце сентября они с Саймоном сидели на бочках в бараке. Он крепко прижал ее к себе и покрывал поцелуями ее шею, но она была не в состоянии думать о чем-то другом, кроме отродья Ублюдка Брамптона, как она снова начала называть Оберона.

– По крайней мере мне не приходится сталкиваться с ним и вообще жить под одной крышей теперь, когда он отбыл на свои дурацкие территориальные учения. Он бегает от шахтеров, больше ему ничего не остается, потому что он не может смотреть им в глаза. Как он мог оставить все как есть с жеребьевкой, когда он уже объявил о ее возвращении? Он обещал, Сай.

Он так крепко обнял ее, что она с трудом могла дышать. Саймон сказал:

– Постарайся не волноваться, девочка моя. Это не поможет. Просто думай о своей будущей гостинице и о том, что тебя ждет успех. Тогда всем вам будет хорошо, а это единственное, что имеет значение.

Она покачала головой.

– Тебе тоже должно быть хорошо.

– У меня есть ты, к тому же мне не может быть плохо, пока я в состоянии развлекать гостей пением. И передразнил ее, повторив излюбленную фразу Эви: «Это же самое лучшее в мире».

Она легонько ударила его, отметив, что впервые он упомянул о том, что пение играет важную роль в его жизни. Это удивило ее. Она думала, что он любил свое садоводство. Это нужно запомнить, отметила она про себя.

В октябре они с Грейс продолжали ходить на собрания суфражисток, когда это позволяло расписание охотничьих забав в Истерли Холле. В отсутствие леди Вероники они чувствовали себя гораздо спокойнее. Миссис Мур высказалась так:

– Я так понимаю, леди Брамптон таскает ее с собой по всему графству, когда очередная охота задерживается.

На собраниях они больше не стеснялись вставать и высказывать свое мнение. На последнем из них Эви возражала против очередной кампании насилия, потому что это наносило ущерб репутации женщин. Одна из дам – членов комитета вскочила на ноги:

– Вы просто смешны. Мы должны осуществлять эти акты насилия, чтобы создать невыносимую ситуацию в стране. Это необходимо, так как позволит доказать, что нельзя управлять без согласия управляемых.

Грейс шепотом сказала:

– Она что, словарь проглотила?

На выходе с собраний их по-прежнему ожидал подвыпивший сброд, и снова в них летели яйца и помидоры. То же происходило, когда на выступлениях политиков они прерывали выступавших, забрасывая их вопросами и комментариями.

– Уже хорошо, что это яйца, а не кирпичи, – говорила Грейс, когда они, уезжая с собраний, отчищали платья. Они уже сошлись на том, что будут протестовать, но не разрушать.

К концу октября игры в солдатиков мистера Оберона закончились, и он вернулся на шахту. Что же, вернет он теперь жеребьевку?

– Думаю, мне не стоит ждать, затаив дыхание, – высказалась она, когда зашла к Саймону за пряностями, – чтобы не испустить дух к вечеру.

Жеребьевку не вернули. В четверг мистер Оберон спустился к чаю и, улыбаясь, взял вилку и попробовал кусочек баттенберга.

– Само совершенство, – похвалил он.

Плиту притушили, чтобы создать в ней невысокую температуру, необходимую для выпекания безе, прислуга собралась в зале, Милли обреталась неизвестно где. Какой смысл продолжать просить ее?

– Эви, у вас есть мечта? – задал вопрос мистер Оберон, взяв себе еще кусок кекса и вытирая губы салфеткой. – Вы мечтаете о чем-нибудь?

Эви взбивала в этот момент белки. Дверца плиты была приоткрыта, чтобы температура в духовке еще больше снизилась. Ей хотелось сказать: «Верните жеребьевку, прошу вас, сэр, а потом ешьте безе. Тогда я почувствую, что прохладный ветерок обдувает мои юбки. Спасибо вам за все». Но вместо этого она только призналась, что хотела бы выполнять обязанности старшей поварихи.

Задавать самой вопрос не следовало, она понимала это, но все-таки она его задала, воспользовавшись паузой в разговоре, когда он снова стал смахивать крошки со рта.

– А вы, сэр?

– Ловить рыбу на мушку, – ответил он, отрезая себе еще кусок кекса. Эви положила венчик и подлила ему чая.

Он улыбнулся.

– Присядьте на минутку, Эви, – сказал он, указывая на табуретку рядом с ним. Она заколебалась. Он повторил: – Пожалуйста, Эви, а то у меня шея занемеет, если мне придется все время смотреть снизу вверх. Или сядет голос, оттого что я должен кричать через всю кухню.

Она восприняла его слова как приказ и села, чувствуя себя неловко.

– Мечтаю поехать ловить рыбу на мушку, – повторил он, подливая себе молока. – Пока я был на маневрах, я снова этим занялся.

«Это обнадеживает, – подумала она, – знать, что безопасность страны в руках солдат, в учения которых входит рыбная ловля».

А он рассказывал, как он любит эту обстановку спокойствия, как ему нравится применять свое умение, как прекрасна тишина, когда слышен только скрип руля да пение птиц.

– Когда-нибудь я поеду во Францию, сяду на лошадь и отправлюсь вдоль реки, подальше и буду рыбачить там, где душа подскажет.

Ну да, можно не сомневаться, так оно и будет. Как будет и то, что рано или поздно он перестанет заниматься делами шахты, и его время будет принадлежать только ему самому, и что он захочет, то и будет делать. В то время как… Улыбка осветила его лицо, глаза сощурились. Как жаль, что за такими красивыми глазами и искренней улыбкой скрывается каменное сердце. Она предложила ему печенье, но он отказался и взял кусок шоколадного торта.

– В конце концов, двум смертям не бывать, а одной не миновать. – Он засмеялся, и снова его лицо засветилось. В какой-то момент Эви поняла, что тоже улыбается. Он держался прямо последнее время, плечи расправлены, он больше не сутулился. Единственный раз, когда прежняя поза вернулась, было, когда Ублюдок Прамигон приехал и выразил свое недовольство. Это было после объявлении о возобновлении жеребьевки. Мистер Оберон тогда сидел и двигался с осторожностью. Эви с трудом удерживалась, чтобы не сказать ему:

– Отдубась его, парень. Сделай из него котлету. Ты проучишь его раз и навсегда. И будь мужчиной, верни нам жеребьевку, несмотря ни на что. Джек и Тимми на твоем месте так бы и поступили, а мой отец вообще никогда бы не отобрал ее у шахтеров.

Смогла бы она дать отпор Ублюдку? На самом деле никогда не знаешь, но этот щенок пошел на попятный, нарушил свое обещание, поэтому он сам такой же ублюдок, как и его папаша. И воспоминание о синяках и кровоподтеках сына оставило ее равнодушной.

В середине декабря Эви и миссис Мур решили по требованию леди Брамптон взяться за приготовление пудинга «Нессельроде». Она запланировала этот десерт на предрождественский ужин. Подготавливая все необходимое, они говорили о Милли, которая окончательно перестала что-то делать, и, кроме как первостатейной лентяйкой, ее никак нельзя было назвать. Эви и миссис Мур старались учить ее со всем вниманием и благожелательностью, потом попробовали ругаться, чтобы расшевелить ее. Все без толку.

– Делает из себя дуру с этим Роджером, вот в чем проблема. И больше вообще ни о чем не думает, – заметила миссис Грин, просунув голову в дверь в тот момент, когда они разбирались с продуктами, и тут же исчезла.

Эви взглянула на миссис Мур. Повариха пожала плечами и принялась проверять посуду, выложенную Эви на стол в отсутствие Милли.

– Ну конечно, мы с миссис Грин обсуждали это. Где, в конце концов, эта девчонка? Ей придется уйти. Мы не можем терпеть это дальше. Не люблю выгонять людей, но работы слишком много, и это несправедливо по отношению к вам, милым девушкам.

Миссис Мур устроилась на табуретке перед плитой и начала просматривать продукты, которые Эви принесла из большой кладовой, отмечая их деревянной ложкой. Эви сказала:

– Я отослала ее полежать, после того как она закончила с приготовлением ланча для прислуги. У нее очень сильно болит голова.

Миссис Мур раздраженно хмыкнула.

– Ты слишком мягко с ней обращаешься. Сорок каштанов, Эви?

– В миске. Она плохо выглядит, – упорствовала Эви.

Миссис Мур заметила:

– Ну, в любом случае она скоро попадет в беду, и ее выгонят без рекомендаций. Будет рыдать так, как ей и не снилось. Он не уйдет, потому что мужчин никогда не увольняют. Если мы отправим ее сейчас, мы, возможно, спасем ее, потому что я дам ей рекомендацию какую-никакую, и они разлучатся. Помяни мое слово, он не станет с кем-то связываться, если это потребует от него больших усилий. Ему по вкусу, чтобы глупенькие цыпочки сами слетались на его кукование.

Эви взглянула через плечо миссис Мур на рецепт и прикинула вес цукатов.

– Одна унция, там сказано? Да, наверно, вы правы, похоже на то.

– Да, одна унция. А вы с Саймоном не?..

– Две унции кишмиша? Конечно, нет.

Эви хотелось, конечно, и ему тоже, но у обоих были планы, и это в первую очередь говорили они друг другу, чтобы заглушить тоску.

В моечной Энни гремела посудой. Эви негромко сказала:

– Кто-то может проговориться миссис Грин и мистеру Харви о нас с Саймоном, и тогда нам тоже придется уйти.

Она отмерила две унции изюма.

– Вы ведете себя сдержанно, – отрезала миссис Мур, – в отличие от этой юной леди. К тому же никто не хочет, чтобы вы ушли.

Дверь открылась, и в кухню вошел Роджер. Он прошел в другой коридор. На губах камердинера играла его обычная улыбочка, за которую обеим женщинам немедленно захотелось набить ему физиономию.

– Какие лакомства, дамы! Для хорошего парня самое то, что надо.

Ни одна не взглянула на него. А о каком хорошем парне он тут толкует? Здесь, на кухне, таких нет, это точно. Они опустили каштаны в кипящую воду, обчистили их от шелухи и растерли в ступке до состояния пасты.

– Хватит, как вы думаете? – спросила Эви миссис Мур.

Та кивнула.

Эви пропустила растертые каштаны через тонкое сито и смешала их в тазике с пинтой сиропа, пинтой сливок и двенадцатью желтками. Яйца из курятника пришлось забрать Энни в отсутствие Милли.

– Теперь поставь на маленький огонь, девочка, и постоянно помешивай, – наставляла Эви миссис Мур.

Эви сделала, как ей было сказано, и продолжала мешать до тех пор, пока у нее рука не начала отваливаться.

– Смотри, чтобы не закипело, – предупредила миссис Мур.

Чтобы смесь схватилась, они поставили ее в ящик со льдом. Завтра они переложат ее в мороженицу. Мараскиновую вишню, изюм и кишмиш они оставили стекать. Эви растерла сахар с ванилью.

– Жаль, что Милли так себя повела, – сказала она. – Она могла бы многому здесь научиться. Я старалась ее учить, правда.

Миссис Мур фыркнула:

– Ну да, красавица, ты старалась. А она гнула свое, так я думаю. И ты тут ни при чем, и я тоже, и все остальные.

Эви почти перестала ощущать свою вину. Но именно почти, потому что с самого начала Роджер-то нацелился на эту девушку из-за нее, Эви.

Днем мистер Оберон и леди Вероника спустились к чаю, но сразу же объявили, что не будут причинять Эви неудобство своим присутствием до самого Рождества, и еще раз извинились, что так происходит.

За чаем под аккомпанемент шипящего на вертеле молочного поросенка они перешли на французский, и тогда мистер Оберон объяснил Веронике, что он будет крайне занят в ближайшие несколько месяцев. Такая обстановка наблюдается в шахтах Хоуден и Оулд Мод. Причина состоит в том, что шахты должны снабжать в больших количествах энергией сталелитейные заводы.

– Отец подписал крупный контракт на сталь, вполне возможно, частично благодаря мне. Посредник при подписании – сторонник милитаризации, он проводит оценку учений, так что мое участие могло помочь уладить все с контрактом. Отцу теперь придется сдержать слово и перестать противодействовать возвращению жеребьевки. Это станет новогодним подарком для шахтеров, а я наконец смогу спать спокойно. У меня этот вопрос давно не выходит из головы.

Леди Вероника подняла на него глаза.

– Это замечательно, но уж очень поздно. Выглядит все так, будто это ты не сдержал слово. Отец – настоящий дьявол.

Мистер Оберон покачал головой и сделал глоток из чашки, но леди Вероника поигрывала ложечкой, сильно нахмурив лоб. Эви увидела, что мистер Оберон отставил чашку с блюдцем в сторону и с такой яростью провел пальцами по волосам, что ей захотелось шлепнуть его по руке и сказать, чтобы он бросил эту привычку, иначе останется без волос.

– Он как паук. Отвратительный паук плетет свою паутину. Мне кажется, он собирается заключить контракт и с Германией тоже. Я видел письмо у него на столе, адресованное в Берлин.

В голосе его прозвучало отвращение.

– Но это как-то не очень патриотично, когда все страны соревнуются, кто произведет больше кораблей? В чем дело, Об, почему ты не выскажешься вслух?

– Дело в этой проклятой жеребьевке. Я не могу возражать ему, или он закроет шахту. Он это сказал: «Знай свое место – или увидишь, как твои люди пойдет по миру». Тот факт, что ему нужен уголь, ничего не значит. Он тут же купит другую шахту.

Эви внимательно прислушивалась, одновременно составляя меню на завтра. Она сама не знала, чувствует ли что-нибудь еще, помимо безграничной ненависти к Ублюдку. Так, значит, жеребьевку вернут в начале следующего года. А она работает на чудовище, чей сын не может противостоять отцу. Но, черт, кто бы смог? Молодая свинина источала упоительный аромат. Слугам на завтрашний вечер будет холодное мясо с солеными огурчиками.

Эви, не читая, листала поваренную книгу. На прошлой неделе миссис Мур заморозила рождественский торт. Здоровье поварихи улучшилось последнее время, и она не пила. Пудинги к Рождеству были уже готовы, как и горы пирожков с начинкой. Она начала перечислять в уме другие угощения, например засахаренный миндаль. Его они начнут готовить завтра. Что там еще? Лучше думать об этом, чем о той жизни, которую этот молодой человек был вынужден вести.

Сегодня миссис Грин вместе с горничными и лакеями наряжали елку. Ее установили утром в главном зале Саймон, Томас Элф и Берни, перед тем как прийти на кухню пить чай с печеньем. Они были обсыпаны иголками и смеялись, обсуждая подарки, которые им не принесет Санта-Клаус.

Завтра слуги закончат наряжать елку и начнут готовить комнаты для предполагаемых гостей, включая лорда и леди Уильямс, естественно, с капитаном Ричардом Уильямсом. Младший брат капитана отбыл в свой полк, его замужняя сестра останется у себя дома – к ним съедется многочисленная родня мужа, сообщил мистер Харви. Эви продолжала искать рецепты, хотя сегодня они приготовят для хозяев простой обед – палтус со сливочным соусом, жареного молочного поросенка и фазана, волованы с грушами и компот из нормандских пепинов.

Леди Вероника уже вставала, и мистер Оберон вскочил на ноги, чтобы отодвинуть ее стул.

– Как хорошо, что она вернулась, правда, Эви?

Эви стояла, как положено, зная, что никто не собирается отодвинуть ее табуретку. Она улыбнулась.

– Нам это очень приятно, леди Вероника, нам очень вас не хватало.

К своему удивлению, она поняла, что действительно так думает. Леди Вероника покраснела и направилась к выходу. Мистер Оберон поспешил открыть дверь.

– Спасибо, я согласна, нигде не бывает так приятно, как здесь.

Она перешла на французский.

– Оберон, лучше не стало. Любовь не приходит.

Они ушли. Эви смотрела им вслед. Богатые бедняжки, думала она, радуясь, что у нее есть своя жизнь, и почти уже надеясь, что работа в тяжелых условиях для ее семьи уже закончилась. Но все это уже было, и она не смела больше чему-то верить.

Милли появилась на кухне после очередного отдыха в постели. Или она снова бегала на свидание? Кто ее знает. Как бы там ни было, нос у нее заметно покраснел от холода. Или, может быть, от слез? Эви ликовала. Неужели Роджер прогнал ее от себя? Милли стояла у крайней плиты, плотно завернувшись в шаль, как будто защищалась от всего мира. Да, уж очень скоро ей придется защищаться, если она не будет вовремя готовить чай для хозяйских слуг. Сразу же началась беготня, и в конце концов появилась миссис Мур, отдохнувшая и подкрепившаяся чаем.

– Должна сказать, ты делаешь неплохой чай, юная Милли, – сказала она, устраиваясь на табуретке. – А теперь, ласточка, принеси-ка с холода слоеное тесто. Она явно не сообщила Милли о своих планах уволить девушку.

Милли сходила за тестом, и миссис Мур начала, морщась, раскатывать его на мраморной доске. Они с Эви обсудили, что повариха может делать, не прилагая слишком больших усилий.

– Как там леди Вероника? – спросила миссис Мур, надавливая на скалку. – Поди нагулялась, а теперь не прочь отдохнуть?

Милли, раскатывая тесто для пирога с дичью, излюбленного блюда мистера Харви, сказала:

– Везет людям. А что до нас, то мы тут с ног сбились.

– Некоторые из нас, – крикнула Энни из моечной и тут же появилась в дверях. Рукава у нее были закатаны по локоть, руки красные, как сырое мясо. – Где ты была, Милли? Ты исчезла, когда надо было все убрать после ланча, и нам с Сарой пришлось этим заниматься вместо тебя. Это нечестно. Миссис Мур, сделайте что-нибудь, пожалуйста.

Милли, не поднимая глаз, пискнула:

– Я пошла за овощами на склад.

Энни подошла поближе и встала перед ней, подбоченясь.

– Ты же знала, что Саймон уже их принес. Так что не ври. Какого черта ты смоталась? Хотя чего я спрашиваю? Все мы знаем причину. Куда он, туда и ты.

Эви почувствовала, что у нее начинает болеть голова. Миссис Мур с силой надавливала ножом на раскатанное тесто.

– Ну хватит, Энни. Тебе не положено спрашивать, куда ходят те, кто выше тебя по положению.

Высоко подняв голову, Энни направилась в моечную.

– Выше, говорите? Уж она-то не выше, чем должна бы. И раз уж вы печете булочки, миссис Мур, спросите-ка у нее, что за булочку она принесла в подоле.

В кухне воцарилась гробовая тишина. Миссис Мур замерла, не дорезав полоску, Милли не раскатав круг, Эви не долив бульон в мясо. Только в моечной судомойки громыхали и звенели сковородами, тарелками, дуршлагами и всем прочим, что использовалось на кухне для приготовления обеда.

Слезы из глаз Милли полились прямо на тесто. Миссис Мур взглянула на Эви и кивнула. Она не смотрела на Милли, но гнев ее выразился в яростном крике:

– Нечего сопли распускать, Милли. Прекрати заливать слезами тесто и делай пирог. Делай все, что положено, а потом Эви с тобой поговорит.

Милли продолжала плакать. Она бросила скалку и стала тереть глаза рукой. Из носа у нее текло. О господи, только бы не на тесто, думала Эви. Она сунула девушке свой носовой платок:

– Вытри нос, иди вымой руки и доделай пирог. Потом будем разбираться.

Она говорила очень уверенно, хотя, если Энни сказала правду, поделать тут уже ничего нельзя.

Как-то они довели до конца приготовление еды, и вопрос, который крутился у всех в голове, так и не был задан. Во время обеда в зале для прислуги Эви сочла необходимым сидеть рядом с Милли и щипала ее за ляжку каждый раз, когда та была готова снова залиться слезами. Она не обращала внимания на торжествующий вид Роджера. Причина его была слишком понятна. Да, конечно, Милли дура, что бросилась в его объятия, стоило ему только мизинцем пошевелить, но пошевелил-то он им в первую очередь из-за нее, Эви. Пропади они оба пропадом. Бедная глупая девка. Эви внимательно посмотрела на него, надеясь испепелить его презрением. Но он только удовлетворенно кивнул.

Когда обед закончился, она потащила Милли наверх. Она села на ее постель и посадила ее рядом с собой и, крепко держа девушку, стала ее раскачивать. Ноги их стояли на плетеном коврике, принесенном тайком, чтобы немного смягчить холод, идущий от ледяного пола. Над этим ковриком они с матерью работали весной. По комнате были развешаны бумажные гирлянды, в вазе стояли ветки падуба с ярко-красными ягодами. Как нелепо они теперь выглядят. Если миссис Грин пошла бы с обходом по спальням, было бы большим облегчением убрать все это.

Эви спросила:

– Сколько уже у тебя, подружка?

Голова раскалывалась. Она страшно устала, ума не могла приложить, что делать. Как было бы хорошо, если бы миссис Мур со всем этим разобралась. И тут же сама себя одернула. Нет, наставницей Милли была она сама, ей и разбираться.

– Еще нет трех месяцев. Он не хочет иметь со мной никаких дел. Просто не хочет.

Она рыдала так, как никогда раньше, и это о многом говорило.

– Ты что-нибудь делала? – спросила Эви.

– Я сказала, что сделаю все, что он захочет, что угодно, только бы он женился на мне.

Эви почувствовала, как в ней вскипает раздражение.

– Да нет, я спрашиваю, как ты собираешься решать эту проблему? Ты была у тети? Она примет тебя?

– Она не может. Мама спит в кресле на кухне, потому что больше нет места. Я не могу просить ее.

Что ж, по крайней мере она хоть иногда думает о других. Эви почувствовала, что ее мнение о девушке немного улучшилось.

Милли теперь завывала в голос. Эви погладила ее. Рыдания стали потише, и Эви сказала:

– Ты должна решить, хочешь ты ребенка или нет? Но прежде всего ты понимаешь, что будет с тобой, если ты оставишь его?

Милли резко отстранилась.

– Ты должна мне помочь. Если я избавлюсь от него, Роджер на мне женится. Я точно знаю.

О господи, ну что с этой девчонкой?

– А если не женится, тогда что?

– Тогда я по крайней мере буду свободна, и у меня будет работа. А иначе меня выгонят, и тогда меня ждет работный дом, а младенца отберут, и он окажется в аду с другими такими же. Они ведь умирают там, правда, Эви? Мне не дадут рекомендацию, и даже если я смогу сбежать из работного дома, никто не примет меня на работу, и я буду на панели. Я должна от него избавиться, или мне лучше удавиться.

– Нет, Милли, до этого не дойдет. Ты не пойдешь в работный дом. Я подыщу тебе что-нибудь получше.

Милли схватила Эви за руку и стала трясти ее.

– Просто помоги мне избавиться от него, прошу тебя. Я должна это сделать. Просто должна, и все.

Эви ожидала услышать это от Милли, и все-таки ее потрясла позиция девушки. Она вдруг поняла и так стиснула руки, что пальцы у нее побелели. Но помочь она должна. Ну да, должна. За окном темнело, луна еще не взошла. Она огляделась по сторонам. Верхняя одежда Милли висела на спинке единственного в комнате стула, принесенного из чулана. Что-то такое делают со стулом, прыгают с него, что ли? Она не знала. Ей просто хотелось вытрясти душу из этой дурочки, но только это не поможет. Или поможет?

В коридоре послышались шаги. Эви приложила палец к губам, и обе замерли, как два призрака, в ожидании, когда все стихнет. Но вот дверная ручка повернулась. Только бы не миссис Грин, думала Эви. Дверь открылась, и в комнату вошла миссис Мур. Ей пришлось тащить свое грузное тело наверх, и лицо ее сморщилось от натуги. Она тяжело дышала.

– Энни и Сара поставили кипятить воду. Они принесут кипяток во флягах, чтобы наполнить ванну. Ты пойдешь в ванную этажом ниже, жестяное корыто туда не неси. Предполагается, что ты хочешь решить эту проблему?

Повариха дрожала от холода, и только теперь Эви поняла, что в спальне ледяной холод. Милли кивнула. Миссис Мур протянула ей какие-то пилюли.

– Это болотная мята, слабительное и хинин.

Милли взяла пилюли и села, положив руки на колени. Миссис Мур передала Эви горчичный порошок, а из кармана достала бутылку джина.

– Все, чем я могу помочь, – сказала она. – Беги в ванную. Я поговорила с миссис Грин, так что никто не будет тебе мешать. Я пойду готовить обед для хозяев, Энни мне поможет, пока ты, Эви, не освободишься. И помните, каков бы ни был результат, девочки, вы ни слова никому не скажете. Если все получится, я позову кое-кого помочь в самом конце, если понадобится. Мы не можем вызывать доктора, потому что тебя немедленно уволят, Милли. Эви, если сегодня вечером что-то произойдет, придешь и скажешь мне. Я тогда пошлю тебя за моей подругой на велосипеде.

– Хорошо, я возьму фонарь и прикреплю его к рулю, – сказала Эви. – Знаете, все это так несправедливо. Роджер выйдет сухим из воды, для него все пройдет безнаказанно, даже если мы расскажем обо всем. Всегда виновата женщина.

Миссис Мур уже уходила, но задержалась в дверях и ответила:

– Разве я не говорила об этом этой дурехе с самого начала? Милли, так устроен мир. Но ты, Эви, продолжай бороться. Продолжай вместе с этими твоими дамочками и не забывай держать ножки вместе. Да и ты, Милли, теперь тоже. Не забывай, что тут есть и твоя вина.

Миссис Мур покачала головой, глядя на Эви. Ее мысль была совершенно ясна. Ничего не говори о решении уволить девушку. Всему свое время.

Когда в ванну высыпали горчичный порошок, вода стала ярко-желтой. Сара и Энни молчали, но их лица были красноречивей слов. Они разрывались между жалостью, злостью и облегчением. Как хорошо, что все это происходит не с ними, и вряд ли может когда-нибудь произойти. Когда Эви помогала Милли залезть в ванну, девушка вцепилась ей в фартук.

– Как горячо!

– Так нужно, Милли.

Милли осторожно опустилась в ванну. От воды поднимался пар. Пальцы, сжимавшие фартук, расслабились. Наконец она отпустила Эви и просто сидела в пяти дюймах воды.

– Поплещи водой по животу, – посоветовала Эви, хотя она понятия не имела, правильно это или нет. Милли обдала живот водой. Кожа у нее покраснела – вода была обжигающе горячей.

– Мои пилюли, – выдохнула она.

Эви протянула Милли пилюли и джин и плескала снова и снова ей воду на живот, пока та глотала снадобье и спиртное.

Когда вода остыла, Милли вытерлась и оделась. Эви в это время вымыла ванну с солью.

– Ну вот.

Ванна сияла чистотой. Они вернулись в спальню, и Милли прыгала со стула, снова и снова, раз за разом, а Эви трясла ее так, что у той зубы стучали.

Они вернулись на кухню, как раз чтобы подавать к столу палтуса в сливочном соусе, молочного поросенка и фазана, которого Эви ощипала в игровой. Личинки из него падали на пол, и запах от него исходил омерзительный. Делать это должна была Милли, но ее затошнило, не успели они войти в помещение.

– Я тогда и должна была понять, – прошептала Эви. Миссис Мур покачала головой.

– Если кто-то и должен был понять, так это я. В первый раз тут это происходит, что ли? Пока этот гад тут, по-другому и не будет.

Они разложили на блюде волованы и поставили компот.

Эви и Милли почти не спали этой ночью, но ничего не произошло. И на следующий день тоже. Наконец наступило Рождество, и утром Эви открыла коробочку с подарком от семьи. Там оказался браслет. Она спрятала подарок в ящик, туда же, где уже лежал подарок от Саймона – рамка для фотографии. Позже в этот же день слуг построили в зале, чтобы вручить им подарки от Брамптонов. Пакеты с тканью для формы были представлены так, будто это были королевские регалии. Принимая подарки, каждый из них кланялся, девушки приседали в реверансе, при этом всем им хотелось швырнуть их благодетельнице в физиономию. И почему эта женщина не была способна найти в своем сердце или в своем кошельке возможность сделать людям что-то приятное?

Они всей толпой снова спустились вниз и занимались своими делами до двух часов ночи. С Милли так ничего и не произошло.

В первый день нового, 1913 года после ланча Милли получила уведомление. Леди Брамптон без труда догадалась, что означает округлившийся живот девушки. Миледи потребовала вернуть рождественский подарок. Пока Милли собирала вещи, а слуги, как обычно, спокойно выполняли свою работу, во дворе заметили Роджера с сигаретой. Эви не в состоянии была все это выносить. Она поговорила с миссис Мур о возможности пристроить девушку в один из домов Грейс и получила разрешение сопровождать Милли.

– Я скажу миссис Грин. Возвращайся когда сможешь, – напутствовала ее повариха.

Эви шла домой, держась за руль велосипеда. Рядом брела Милли. На седле был укреплен плетеный ящик с пожитками девушки. Они сошли с асфальтированной дороги Брамптонов, и теперь им приходилось постоянно обходить жидкую грязь, скопившуюся в разбитой колее. Устроив Милли на маминой кухне, Эви отправилась в дом священника. Времени было мало, и они разговаривали на крыльце. В холодном воздухе клубился пар от их дыхания.

– Мне очень жаль, Эви, но разместить беременную ни в доме, где лечатся шахтеры, ни в другом, где живут пожилые, не представляется возможным. Никак. Я попробую найти, где ее можно устроить, но вам придется подождать. У меня самой дом полон больных прихожан. – Грейс закуталась в шаль до самого подбородка.

Ждать они не могут, думала Эви. Или могут, если мама разрешит Милли немного пожить у них?

– Спасибо, Грейс, я постараюсь придумать, как нам поступить.

Когда она вернулась домой, отец сидел в кресле, попыхивая трубкой и листая журнал по голубеводству. За кухонным столом Тимми, закатав рукава, раскрашивал оловянного солдатика, подаренного ему Эви на Рождество. Руки младшего брата были покрыты синими шрамами. Он предавался этому занятию со страстным увлечением, и, когда работа будет закончена, солдатик займет свое место на полке вместе с другими в комнате Тимми. Джек сидел напротив Тимми и читал «Таймс».

– Что-то не нравятся мне эти твои суфражистки, Эви, – сказал он, поднимая на нее взгляд. – Организовали поджог, имуществу людей был нанесен большой ущерб. Уверен, что в результате они потеряли часть своих сторонников.

Он зашуршал страницами и вернулся к чтению, потом сказал:

– На Новый год нам дали выходной, но ты не могла бы точно узнать, когда восстановят жеребьевку?

Эви качнула головой в сторону Милли. Джек мгновенно понял. Не нужно, чтобы кто-то знал, что Эви пересказывает дома то, что узнала в Холле.

Милли сидела на диване рядом с мамой, занятой вязанием шарфа для Тимми. По утрам, когда он отправлялся на шахту, на улице было очень холодно. Эви подошла к плите, чтобы погреть руки. Она задумчиво качала головой, глядя на маму и Милли. На глазах девушки опять стояли слезы. Мужчины продолжали свои занятия.

– Она сказала, что это было бы неуместно, и я понимаю, что она имеет в виду, – объяснила Эви.

Мать кивнула.

– Я так и думала.

Спицы мелькали у нее в руках, шарф становился все длиннее, огонь в печи трещал и шипел – давал себя знать низкокачественный уголь. Все по-прежнему. И все изменилось. Милли в страхе замерла. Эви втиснулась между ней и мамой. Никто не произносил ни слова.

Эви тихо сказала, так, чтобы слышно было только им одним на диване.

– Она попытается найти что-нибудь, но придется подождать. А пока куда она пойдет?

Все по-прежнему молчали, и Эви даже показалось, что сама она больше не дышит.

Отец поднял глаза на часы над камином. Да, ей пора уходить. Он откашлялся, наклонился вперед и вытряхнул пепел из трубки прямо в огонь. Милли не шевелилась, слезы ручьем стекали ей на шаль. Отец сказал:

– Ну что ж… Когда ты заговорила шепотом, дочка, тебе было понятно, что все мы стали прислушиваться. Есть у кого что сказать? Мать, ты как?

Мама хмыкнула.

– Ты глава семьи.

Джек отложил газету в сторону и произнес:

– Грейс помогла бы, если бы это было в ее силах. Так что слушайте вы обе. Милли остается здесь, по крайней мере пока не родится малыш, и ты, Эви, когда привела ее сюда, знала, что так и будет. Скажи девушке, чтобы перестала лить воду и расслабилась. Мы с Тимми будем спать вместе, только пусть не храпит.

– Это не я храплю, а мама.

Все засмеялись. Мать спустила петлю и, погрозив пальцем младшему сыну, сказала:

– Погоди мне, налуплю тебя по заднице, такому желторотому!

Тимми скорчил рожу и ухмыльнулся, глядя на Милли.

– Решай, что делать, когда малыш появится на свет.

Он уверенно водил кисточкой, покрывая зеленым цветом куртку стрелка.

– Ага, парень, все будет хорошо. А теперь собирайся, солнышко. Мы позаботимся о девчушке.

Мать хлопнула Милли по коленке.

– А теперь успокойся, девочка. Все решено.

Милли вытерла лицо краем шали. Когда она заговорила, от облегчения голос ее едва был слышен:

– Я буду делать все, что смогу, честное слово. Спасибо вам от всего сердца!

Садясь на велосипед, Эви обернулась и помахала провожавшим ее маме и Милли. Какое счастье родиться в такой семье! Но дождаться хоть какой-то помощи от Милли… Она рассмеялась. Хотя, может быть, беременность как-то изменит ее, ну и во всяком случае, и она, и ребенок будут в безопасности, и это уже хорошо.

Только она хотела тронуться, Милли крикнула:

– Эви, Эви, мне нужно тебе что-то сказать.

Эви остановилась. Ледяной ветер задувал под пальто и обе шали. Дым из трубы сметало, едва он появлялся над крышей. Милли подбежала к ней. Слезы снова ручьем текли по ее лицу.

– Я кое-что рассказала, потому что думала, что так я заставлю его жениться на мне.

Эви в нетерпении сжимала руль. Ей надо было спешить.

– Что бы ты ни сказала, тебе следовало бы помнить, что он все равно бы смылся. Ты же знаешь, что было со всеми, кто попал в беду, как Шарлотта.

Она уже собралась нажать на педаль, но Милли держала ее, вцепившись в руль с неожиданной силой.

– Нет. Эви, послушай меня. Я сказала Роджеру, что ты – Форбс и это ты передала новость про дома. Я рассказала ему это сегодня, перед тем как уйти. Извини меня.

Оторопев от неожиданности, Эви уставилась на нее. Что?!

– Ты – что?

Милли снова рыдала. Эви уже тошнило от этого звука.

– Я рассказала ему. Это единственный секрет, который мог мне помочь. Прости меня, пожалуйста, прости! Вы потеряете работу, вам нужно будет искать другую работу, придется переехать. А что будет со мной?

Эви больше не слушала, она с силой нажала на педали, опустив голову. Быстрее, быстрее! Она должна как можно скорее вернуться и успеть остановить его, прежде чем он доложит об этом мистеру Оберону. Они еще не готовы открыть гостиницу. Будь она проклята, эта Милли, пропади она пропадом! Но даже теперь, повторяя свои проклятия, Эви задавала себе вопрос, окажись она в таком положении, не сделала ли бы она то же самое.

Когда она добралась до барака, ноги ее тряслись от утомления, пот катился градом со спины. Она втиснула велосипед между другими и обходными дорожками пустилась бежать к дому. В небе пахло снегом, ветер уже закружил первые снежинки. Она миновала овощной склад. Голова ее напряженно работала: она должна найти леди Веронику. Сестра мистера Оберона – сейчас ее единственная надежда. Если придется уйти отсюда, рекомендаций она не получит. С дальнейшим обучением будет покончено. Миссис Мур тоже выгонят, потому что ее некому будет защищать. А отец и братья… Ответ известен.

Леди Вероника иногда выгуливала собак во французском саду, а иногда в парке. Эви пробежала через двор к конюшням и остановилась, прислушиваясь, не раздастся ли собачий лай. Но все было тихо, только время от времени слышалось перестукивание копыт в стойлах и тихонько насвистывали что-то конюхи, помешивающие отруби. Сердце ее колотилось, в голове сумбур. Так, думай-думай, повторяла она себе. Спокойнее. Она пошла обратно. В сторону дальних конюшен к французскому саду, и тогда услышала отдаленный лай. Значит, они в парке. Она бросилась бегом вдоль тисов через главную лужайку мимо кедра. Шляпа уже почти слетела с головы, и она стащила ее, чтобы не потерять. Она уже решила, к чему прибегнуть, чтобы подкрепить свою просьбу, и хотя ей было стыдно, она не отступит.

Эви пробежала ров, перелезла через проволочную изгородь и помчалась под кленами дальше – на лай. «Только бы она была одна, – задыхаясь, думала она, – господи, только бы никого с ней не было». И вот уже стали видны собаки, они носились вокруг леди Вероники и лаяли, когда она протягивала им печенье. Так они быстро потолстеют. Господи, что за пустяки! Почему в голову лезут такие глупости?

Сердце выпрыгивало из груди, в боку адски кололо. Собаки уже почуяли присутствие кого-то чужого: они бросили леди Веронику и рванулись к Эви, потом вернулись к хозяйке и снова к Эви, кусая ее за сапоги. Эви замедлила шаг. Леди Вероника удивленно смотрела на нее.

– Эви, я вам понадобилась? – произнесла она. – Что-то срочное?

Теперь, оказавшись на месте, Эви уже не думала, как начать. Она выпалила:

– Вы должны мне шляпу. Но она мне не нужна, у меня есть другая. – Она помахала своей шляпой. – Я была там, понимаете, была на собрании. Не одна Грейс спасла вас, я тоже участвовала.

Леди Вероника вытянула вперед руку, как будто хотела остановить на бегу лошадь.

– Я знаю, конечно, я знаю. Я же не дурочка. Леди Маргарет тоже узнала вас, когда она услышала ваш голос. Мне часто хотелось поделиться с вами своими соображениями по поводу методов, выбранных Панкхерстами, но все это очень сложно, правда же? Ни вы, ни я не должны туда ходить. Бог знает, что подумает капитан Уильямс. Молчать, Ягодка.

Леди Вероника протянула собаке еще одно печенье. Эви хотела было заговорить, но леди Вероника продолжала свои рассуждения:

– Ваша шляпа у меня, она напоминает мне всякий раз, когда я ее вижу, о самом важном. Мы должны иметь право голоса, просто должны, правда?

К черту право голоса, хотелось крикнуть Эви. Вместо этого она сказала:

– Я просто должна сохранить работу, и только вы можете мне помочь. Дело в том, что я – Форбс, а не Энстон. Это стало известно Роджеру, и я знаю, что он расскажет об этом вашему брату. Тогда меня уволят. Если вы мне не поможете, я расскажу вашему отцу о том, что вы суфражистка, и леди Брамптон, и капитану Уильямсу.

Теперь стыд будет преследовать ее до конца ее дней, она знала это. Деревья клонились под ветром, становилось все холоднее. Эви почувствовала, что дрожит, и взглянула на шляпу, висевшую у нее на руке.

Собаки прыгали поочередно, то на леди Веронику, то на нее. Ну вот, уже потек нос. Эви достала носовой платок и высморкалась. Молчание продолжалось. Эви наконец заставила себя посмотреть в глаза своей хозяйке. Леди Вероника побледнела, стиснув руки перед собой. Затем она произнесла:

– Я помогла бы в любом случае, Эви. Вам не нужно меня шантажировать.

И тогда впервые за долгое-долгое время Эви заплакала. Слишком сильное напряжение скопилось у нее в душе, и слезы текли ручьем и не останавливались, как не останавливались извинения, и она повторяла и повторяла их, и ей хотелось от стыда зарыться в землю и никогда больше не подниматься. Леди Вероника протянула руку в перчатке и вытерла Эви щеки.

– Дорогая, все мы делаем, что должны делать. А теперь я хочу знать, что произошло, раз вы пришли ко мне с этим.

Нет, никогда Эви не забудет прикосновения этой женщины, слов утешения, прозвучавшие в эту минуту, потому что по правилам эти получают письмо на подносе, не из рук. Она должна собраться, просто должна. Время идет.

И Эви рассказала леди Веронике о нападении Роджера, о беременности Милли и о секрете Эви, который был раскрыт.

– Она долго молчала. Могла бы уже давно все рассказать, но не делала этого, – закончила Эви свой рассказ.

Леди Вероника кивнула.

– Что ж, Эви, мы вас знаем как Энстон, и пусть оно так и будет. Я поговорю с Роджером, как только вернусь в дом. Как вы думаете, у нас есть чем пригрозить ему? Может быть, он ворует вино из погреба или еще что-нибудь крадет? Беременность девушки для него не представляет угрозы, он это знает. В этих делах всегда виновата женщина.

Они обменялись взглядом, и в глазах у каждой была горечь.

Эви покачала головой.

– Не знаю.

Безнадежно все это.

Леди Вероника окликнула собак.

– Возвращайтесь и помогите миссис Мур. Мы не можем допустить, чтобы вы ушли, потому что и мистер Оберон, и я знаем, что без вас она не справится. Но лучше, если это останется между нами, как вы думаете?

Леди Вероника надела на собак поводки и быстро пошла в сторону дома.

– Спасибо, – крикнула Эви.

Молодая женщина махнула рукой, не оборачиваясь.

– Мы обо всем забудем, Эви, а шляпа теперь принадлежит мне навечно. Это принимается?

Действительно, как же иначе…

Леди Вероника нашла Роджера в гардеробной Оберона. Камердинер занимался чисткой смокинга. Она тихонько проскользнула в комнату, закрыла за собой дверь, прислонилась к ней спиной. Этот субъект был ей крайне неприятен. Он напоминал ей гадюку. Свое положение в доме он использовал, чтобы принудить глупеньких молодых девушек повиновению, и разрушал их жизнь. Все это знали, но все шло по-прежнему. Пора положить этому конец.

Она начала без всяких предисловий:

– Роджер, до моего сведения довели тот факт, что вы воруете вино из погреба лорда Брамптона.

У нее не было никаких доказательств, вполне возможно, что это неправда, но это не имеет значения, когда хозяйка обвиняет слугу.

Роджер обернулся, узкое лицо окаменело, щетка выпала из его руки.

– Это ложь.

Она стояла выпрямившись. В этом человеке угадывалась жестокость. Она достаточно времени провела с отцом, чтобы распознать ее признаки. И, изобразив на лице самое презрительное выражение, на какое могла быть способна ее мачеха, она произнесла без малейшего колебания или неуверенности:

– Я ничего не буду предпринимать, при условии что вы держите при себе те сведения касательно имени помощницы поварихи, которые вы недавно получили. Я не собираюсь обходиться без нее, и после свадьбы хозяйкой в этом доме буду я, поскольку это будет наш дом. Мы не можем обойтись без ее кулинарного искусства, но мы с легкостью обойдемся без камердинера. Вас легко можно заменить. Не забывайте, что мой отец уже имел повод быть вами недовольным в связи с неудачей с домами Фроггетта. Одно слово, Роджер, только лишь одно слово, и вы никогда не будете работать ни здесь, ни где-нибудь еще.

Эмоции на узком толстогубом лице сменяли друг друга с невероятной быстротой. Страх, злость, ярость и снова страх. Наконец на лице его проступило выражение подчинения. И ненависть. Что ж, взаимно.

Она вышла из гардеробной, не сказав ни слова. К власти легко привыкаешь, и это опасно. Властью нельзя злоупотреблять. Одним словом можно разрушить чужую жизнь. Рассказать ли Оберону? Ему следовало бы знать, но нужно ли?