Глава 13

Прошло два года, а мужчины из семьи Эви Форбс по-прежнему работали в тяжелых условиях на самых трудных участках. Жеребьевку так и не вернули, а сама она все так же подавала чай на кухне младшим Брамптонам. Шел март 1912 года, и забастовочное движение, охватившее с 1911 года, казалось, все категории рабочих в Великобритании, распространилось и на шахтеров. Была объявлена национальная забастовка, призванная вынудить владельцев шахт и правительство пойти на минимально разумную оплату, установленную Биллем о шахтерах.

Эви расслабила поясницу, ожидая, когда мистер Оберон и леди Вероника покончат с чаем и уйдут из кухни.

Они не приходили сюда во время невиданной прошлогодней жары, продержавшейся очень долго. Мистер Харви рассказал, что, согласно «Дейли Скетч», это лето побьет все рекорды как самое жаркое за всю историю наблюдений. Ха, принесли бы эти книги рекордов на кухню, она показала бы им, что такое настоящая жара.

Эви сидела у дальнего конца кухонного стола и резала овощи для хозяйского обеда, в который раз сверяясь с меню, пока Брамптоны за чаем щебетали по-французски. Мистер Оберон сказал леди Веронике:

– Мы победим, если хватит запасов, но «если» тут играет самую важную роль. Национальная забастовка – это тебе не фунт изюма. Я беспокоюсь, отец тоже, да и все владельцы шахт нервничают. Корабли стоят на приколе в портах из-за отсутствия топлива, и даже «Титаник», когда выйдет в свое первое плавание, пойдет очень медленно. Если вообще выйдет. Все зависит от того, скоро ли все закончится.

– Я все знаю, Об, – вздохнула леди Вероника, но он явно не слушал и только постукивал пальцами по столу, а потом провел рукой по волосам. Леди Вероника гоняла по тарелке печенье, покрытое розовой глазурью.

Мистер Оберон тряхнул головой.

– Когда все это закончится, мне придется на уши встать, чтобы все эти комитетчики сохранили работу. Надо было вернуть им их жеребьевку еще год назад, но у меня было столько дел! Тем более что я всегда смог бы снова их лишить этого удовольствия. Чего, черт возьми, хотят эти шахтеры? Крови?

Эви пришлось до боли закусить губу, чтобы не крикнуть, что они хотят, чтобы минимальная ставка была пять шиллингов в день для мужчин и два шиллинга для мальчиков, но в этот момент леди Вероника отодвинула от себя тарелку и шепотом, четко выговаривая слова, озвучила именно эти требования.

Мистер Оберон ответил:

– Ну конечно, я это знаю, меня не факты интересуют. Но они не получат эти ставки. Так сказал Асквит. Что-то они получат, конечно, и к тому же продемонстрируют нам силу единого кулака. Я думаю, что они хотят, чтобы правительство приняло решение по гарантированной ставке. Но им придется смириться с тем, что размер ставки будет определять соглашение между владельцами и исполнительным комитетом профсоюза, округ за округом. Я-то, черт возьми, очень хотел бы, чтобы это было решение правительства, потому что ты можешь себе представить, что тут будет твориться, если дело дойдет до третейского суда?

Он снова провел рукой по шевелюре.

Эви хотелось подбросить угля в печь, но как это сделать, если они все никак не закончат трепаться?

– Вер, теперь, когда немцы и французы вторглись в Агадир, нам потребуются корабли, чтобы не отстать в гонке вооружений на морях, так что, я надеюсь, отец будет всем этим занят и не станет соваться в мои дела. В этом случае у шахтеров останется какая-то надежда.

Смех его звучал пронзительно.

– Сейчас-то он думает только о том, что мы кормим наших галловеев, которых уже второй раз за два года выводят из шахт и пускают пастись в поля. Насосы работают впустую – мы не добываем уголь. Это потерянные деньги.

Леди Вероника подняла руку.

– Об, я тебя умоляю, его сталелитейное производство процветает, цены на уголь остаются высокими, и он продает запасы. С кирпичных заводов Брамптона постоянно отгружаются кирпичи. Так что все это чушь, что у него денег нет. Он может дать шахтерам приличные ставки. И должен.

Мистер Оберон внезапно сник.

– Конечно, должен, только он на это не пойдет. И ни один владелец не пойдет. Единственный способ добиться этого – это передать шахты в государственную собственность. Тогда у людей будет шанс на достойные заработки. Извини, я знаю, что это ересь, но я просто выпускаю пары. Мне надо расслабиться. Когда отец нависает надо мной, я чувствую себя как побитая собака.

Леди Вероника забеспокоилась:

– Что, он опять…

Мистер Оберон покачал головой:

– Нет, это я просто так выразился. Как бы там ни было, мне нужно, чтобы комитет продолжал работать, иначе люди потеряют смысл жизни и его уже не вернешь.

Он предупредительно поднял руку.

– Да, я знаю, что повторяюсь.

Он говорил быстро и возбужденно, но Эви понимала каждое его слово. За это она была благодарна Брамптонам. Но только за это.

Вероника снова заговорила:

– Плохо это, Об. Нельзя было забывать о жеребьевке, как бы ты ни был занят. Это пустой предлог. Что касается семейства Форбсов… Ты уже перевел хотя бы мальчика?

Оберон покачал головой:

– Еще нет. Ну, знаю я, что это глупо – позволять личным обидам… Ладно, не важно.

Эви продолжала чистить морковь, Саймон вытащил ее из бочки с опилками, где она хранилась, и требовал поцелуй за каждую морковку, а она с удовольствием отвечала на его требования. Она надеялась… На что? Одновременно на замужество и на независимость. Надеялась, что забастовка кончится, что шахтеры получат то, чего хотят. Но больше всего она надеялась на безопасные участки работы для отца и братьев. Она надеялась, что будет продолжать ненавидеть Оберона и Веронику, но ведь он не хотел разгонять комитет, а на собраниях суфражисток дочь Брамптона выступала за право голоса для всех, а именно из-за этого и происходили все препирательства. Ну да, она должна презирать их, но в то же время…

Она бросила морковку в сковороду и взяла следующую, стараясь избавиться от чувства неловкости. Часть своей цели она видела в том, чтобы сообщать Джеку о намерениях Брамптонов, и в среду она рассказала ему, что Ублюдок Брамптон помчался в Лондон, где ему назначен прием у Аксвита, а завтра она расскажет, что Оберон не хочет распускать комитет. Правда, Джек скажет, что слова ничего не стоят. Потом она повторит в очередной раз, что это из-за него семья остается на опасных участках в шахте, и опять начнет вспоминать про этого «балбеса». Джек по-прежнему не понимал, в чем дело. Под конец он пошлет Брамптонов к черту, как в среду, когда они проверяли силки, поставленные на кроликов у Корявого дерева.

Еще одна морковка отправилась в сковороду – сколько еды всего лишь для мистера Оберона, леди Вероники и ее компаньонки, миссис Бенсон. На ланч и на обед заказано пять блюд – и так каждый день, с того времени, как началась забастовка.

– Пустая трата продуктов, – сказала миссис Мур в самый первый день.

На второй день они кивнули друг другу.

– Да нет, вовсе не пустая трата, – отметила миссис Мур.

Блюда возвращались на кухню почти нетронутыми, и остатков было столько, что даже прислуга не могла все съесть, зато их отправляли в барак, а оттуда кто-то из забастовочного комитета забирал их для раздачи.

– В конце концов, мисс Вейнтон не зря учила леди Веронику, – сказала миссис Мур. Эви предполагала, что мистер Оберон тоже должен был об этом знать.

Да, ей хотелось их ненавидеть, но…

Плита за ее спиной заурчала, снова напоминая, что ей не хватает топлива. Тикали часы на стене, отмечая время.

Мистер Оберон перешел на английский, и теперь они обсуждали непрекращающуюся гонку вооружений на морях между Англией и Германией и вопрос о самоуправлении в Ирландии. Руки его, уже совсем мужские, выглядели сильными, а кожа на фоне белых манжет выглядела особенно загорелой. Она бросила на него взгляд, когда он в очередной раз с силой проводил пальцами по прическе. Если так будет продолжаться, у него совсем волос не останется. Он поймал ее взгляд и улыбнулся. Она кивнула, опустив глаза, как положено хорошей служанке. Он заговорил:

– Может быть, мы вас задерживаем, Эви?

Она покачала головой.

– Что вы, у нас есть еще время.

Оберон больше не смотрел на нее как на пустое место. Иногда он спрашивал, как у нее дела, затевал разговоры о поздней весне или суровой зиме. Он мог поговорить и о ее страсти к кулинарии, но только когда рядом не было леди Вероники. А когда Эви поправлялась после перенесенной простуды, он принес ей местного меда.

– Он целебный, – объяснил тогда Оберон. – Там есть что-то полезное, связанное с пыльцой.

И протянул ей банку. Их пальцы тогда коснулись, и он не отдернул руку, из-за того что дотронулся до прислуги.

Сейчас с ними были таксы, поскуливавшие во сне. Собаки нередко забегали на кухню со двора, и миссис Мур неодобрительно фыркала, а потом кормила их всякими вкусностями, после чего они сворачивались клубком перед плитой на коврике, принесенном Эви из дома. Многое изменилось за прошедшие два года, и в то же время все осталось по-прежнему. Это сбивало с толку. Эви смотрела на морковки в сковороде и думала об участках шахты, на которых по-прежнему работают ее близкие.

Она отодвинула от себя сковороду вместе с одолевавшими ее мыслями.

Может быть, и вся страна жила так же, не зная, что толком чувствует. У рабочих теперь была их собственная лейбористская партия, либералы по-прежнему находились у власти, несмотря на очередные выборы. Народный бюджет прошел палату лордов, и уже был принят закон, запрещающий им снова блокировать финансовый законопроект. Женщины бунтовали. Жаркое лето прошлого года прошло под знаком близкой революции, одна забастовка следовала за другой. И вот снова шахтеры, бастуя, приближают ее? Джек часто об этом говорил. В жизни так много насилия. Роджер тогда на складе, те пьяные субъекты из Ли Энд, мужчины, нападавшие на женщин на собраниях, полиция и бастующие в Уэльсе…

Эви снова взялась за нож и принялась чистить последнюю морковку. Наконец морковка полетела в сковороду, и она вытерла руки сырым кухонным полотенцем и приступила к картошке. Ломтики надо было резать очень тонко, так чтобы они получались прозрачными, после чего их нужно было бросить в слегка подсоленную воду. Хрустящий жареный картофель хорош с цесаркой. До чего это прекрасно – заниматься едой, это успокаивает. Когда готовишь, чувствуешь себя счастливой.

Голос леди Вероники прервал ее сосредоточенные размышления.

– Кексы такие вкусные, Эви. Передайте, пожалуйста, нашу благодарность миссис Грин. Каждый день она готовит какое-нибудь очередное чудо.

Эви улыбнулась.

– Обязательно передам, миледи.

Мистер Оберон поинтересовался:

– А как чувствует себя миссис Мур? Я скучаю по ней, пожалуйста, передайте ей.

Эви насторожилась.

– Да, конечно, мистер Оберон, но она нуждается в отдыхе, как и миссис Грин и мистер Харви, и другие ваши слуги, конечно, тоже.

Она увидела, что они посмотрели друг на друга, и в их взглядах мелькнула неуверенность. Он покраснел и сказал:

– Да, конечно, я очень рад, что она так разумно поступает, но, может быть, мы создаем вам слишком большое неудобство, спускаясь сюда? Я прошу прощения, мы просто получаем такое удовольствие, когда приходим сюда, но это, очевидно, значит, что вы лишаетесь из-за нас положенного вам отдыха?

Вопреки самой себе Эви жалела, что произнесла эти слова, хотя ей так давно хотелось высказаться по этому поводу. Но она только покачала головой.

– Мне не нужен отдых. Это ваш дом. Каждому человеку нужно место, где он может хорошо себя чувствовать.

А ведь она собиралась сказать: да-да, именно так, мне нужен отдых, как и всем нам, настоящий отдых, вы, тупицы. Но по какой-то причине ей хотелось, чтобы эта неуверенность исчезла с их лиц. Напротив кухни в зале для прислуги, на скамейках вокруг стола сидели слуги. Нескольким счастливцам повезло расположиться на старой кушетке. Из ее нутра вылезал конский волос. Разумеется, никто из них не смотрел в сторону кухни.

– Они никогда не приходили, не оставались, никогда здесь не бывали, – предупреждал мистер Харви слуг в начале каждого года.

Как, должно быть, неуютно они чувствовали себя в собственном доме, если предпочитали спускаться сюда, на кухню, к слугам, за уединением, покоем, уютом? За уединением… В душе Эви шевельнулось чувство вины. Она продолжала резать картофель, а когда взглянула снова в зал прислуги, то ей показалось, что кого-то не хватает. Точно не хватает? Она обвела взглядом девушек. Ну да, Милли нет. Теперь она стала искать взглядом Роджера. Еще в январе камердинера вернули к мистеру Оберону в Истерли Холл. А, вот он, читает «Скетч». Эви вздохнула с облегчением. За последние два года Лил и Милли спелись так, что водой не разольешь, но совсем недавно Лил забросила подружку, после того как ее назначили горничной леди Вероники. И конечно, Роджер был тут как тут, выступив для Милли в роли утешителя, но в действительности бросая вызов ей, Эви.

И теперь он таскался за девушкой, как тень, и миссис Мур снова и снова сажала Дурочку Милли, как некоторые называли ее, вместе с Сарой и Энни, чтобы в очередной раз рассказывать им все те же старые сказки. Все они соглашались, что допускать глупости – это очень большая ошибка, но Эви сомневалась, что Милли говорит то, что думает. Девушка с каждым днем становилась все более ленивой, наглой и обидчивой. Было бы хорошо, если бы ее уволили, но с приличными рекомендациями, чтобы она могла найти себе место где-нибудь подальше от Роджера. Но миссис Мур не любила ставить на ком-то крест.

– К тому же она будет каждый день заливать нас слезами, пока не уйдет.

Эви услышала скрежет стула по каменным плитам. Мистер Оберон и леди Вероника собрались уходить. Эви почтительно встала, как положено хорошей служанке. Мистер Оберон придержал дверь для сестры, которая, помедлив, обернулась, как будто хотела что-то сказать, но ограничилась наклоном головы.

– Спасибо, Эви.

Мистер Оберон задержался, потом улыбнулся и негромко сказал:

– Да, спасибо. Кексы все так же великолепны, Эви. Вы добились больших успехов в кулинарии. Завтра мы не придем к чаю, у нас будут гости, так что вы сможете отдохнуть от нашего общества.

Они ушли, а Эви стало так душно, как будто они забрали с собой весь воздух. Значит, он знал про выпечку. А вдруг миссис Грин услышала? Откуда же он узнал? Послышался бой кухонных часов – наступило время готовить чай для прислуги наверху. Она позвала Милли, но ответа не было. Эви подошла к черной лестнице.

– Милли, нужно отнести подносы с чаем наверх.

Опять нет ответа. Где эта девчонка? Эви поднялась по ступенькам наверх и там, во дворе, увидела ее с сигаретой в тени гаража. Эви махнула ей:

– Давай, время идет. К тому же Лен не разрешает курить около автомобилей. Ты же знаешь.

Милли глубоко затянулась. Кончик сигареты ярко вспыхнул. Она затоптала ее носком ботинка и повернулась, чтобы уйти. Эви крикнула:

– Не оставляй окурков на земле, бога ради, сколько раз тебе говорить?

Милли пожала плечами, плотнее завернулась в шаль и только тогда подобрала окурок.

– Не забудь помыть руки, прежде чем браться за подносы, – напомнила ей Эви. Стремительно сбежав по ступенькам вниз, она взяла чай миссис Мур и направилась в комнату поварихи. Когда она постучала, в ответ раздалось:

– Заходи, красавица.

Щеки миссис Мур раскраснелись, под креслом валялась бутылка из-под джина. Ступни, щиколотки и колени поварихи настолько распухли, что бывали дни, когда она с трудом могла ходить. По всей видимости, она испытывала сильнейшую боль. Эви поставила чай на столик. Глаза у миссис Мур слезились, и она проговорила:

– Садись, Эви. У нас есть еще несколько секунд, перед тем как погрузиться в суету.

Эви села напротив. В камине горел огонь. Почему бы и нет, если хозяин дома – владелец двух угольных шахт. Она уставилась на огонь. Скоро Пасха. Вернутся ли шахтеры на работу? Как ее вымотало все, что происходило теперь вокруг.

Миссис Мур отхлебнула чай.

– Не могу я дальше работать, Эви. Видишь, что у меня с руками и ногами? Как я буду дальше работать?

Она несильно потирала одну руку о другую, как будто мыла их.

Эви резко выпрямилась и мягко взяла повариху за руки.

– Вы сможете продолжать. Я много раз говорила. Я так рада, что могу готовить еду, когда вы рядом, и помогаете, когда можете. Не можете вы оставить меня одну с Милли.

Обе засмеялись. Эви продолжала:

– Все отлично шло, и дальше так будет. Вы моя учительница, вы нужны мне и всем нам.

Миссис Мур покачала головой.

– Однажды миссис Грин заметит. Или мистер Харви. Они обязаны будут доложить миледи, а та спит и видит, чтобы заменить меня тобой. Это же намного дешевле. И что тогда будет со мной?

Голос ее срывался.

Эви опустилась на колени и гладила ей руки.

– Ничего они не заметят. С какой стати? А вы сами знаете, ревматизм то усиливается, то ослабевает. Скоро снова наступит улучшение. Мы не успеем оглянуться, как наступит лето.

Миссис Мур перебила ее:

– Это несправедливо. Ты работаешь, а я получаю деньги, и ты не позволяешь мне делиться с тобой. К мисс Мэнтон я не могу вернуться, у нее теперь есть Салли. Меня ждет работный дом.

Голос окончательно изменил ей.

Эви встала и подошла к ней. В дверь постучала Милли.

– Эви, пора начинать.

– Милли, начни готовить суп, пожалуйста. Белый суп. Рецепт в моей поваренной книге.

– Но я не уверена, что у меня получится.

Эви шепотом сказала:

– Однажды я кину ее в кастрюлю и отделаюсь от нее раз и навсегда.

Миссис Мур засмеялась, но смех ее был больше похож на рыдания. Эви громко произнесла:

– Мы сейчас обсуждаем прием по случаю помолвки леди Вероники. Прочитай пока рецепт, мы скоро придем.

А миссис Мур она сказала:

– Ну как вы можете оставить меня с ней? Это слишком жестоко, вы сами видите. И вы продолжаете учить меня. Вы очень мне нужны. А скоро у нас будет своя гостиница. Мы продолжаем откладывать деньги, и я, и моя семья, и хотя из-за забастовки придется немного потратить, все равно мы уже совсем скоро накопим достаточно. Я рассчитываю, что уже в 1914 году мы начнем свое дело, но, если это произойдет в 1915-м, конец света не наступит. К тому времени все уляжется. Сейчас-то вокруг сплошные волнения и неразбериха. В любом случае вы будете с нами, так что, пожалуйста, больше я не хочу слышать всякую чепуху.

Она слегка встряхнула повариху.

– Пойдемте, у нас еще много работы.

Миссис Мур подняла взгляд на Эви, и в глазах ее зажглось любопытство.

– А леди Вероника упоминала за чаем досточтимого капитана Уильямса или говорила о предстоящем бракосочетании? Смущенной невестой-то ее не назовешь, правда?

Повариха попыталась подняться с кресла, и Эви бросилась ей помогать, одновременно качая головой.

– Нет, ничего такого не говорилось. Я думаю, они поженятся в Лондоне, но мне интересно, мы будем печь торт? Если да, то придется сделать вам на руки холодный компресс, потому что только вы умеете украшать его. А я буду внимательно смотреть, как вы это делаете. Свадебный торт мне обязательно надо научиться делать.

Они пошли вместе к двери.

– Я только вернусь за чашкой. И куда мне спрятать джин? Что, если Милли явится?

Миссис Мур добралась до двери, ничего не отвечая, и только уже в коридоре она пробормотала:

– Лучше бы бросить эту привычку, как ты думаешь, дружочек?

Они вместе добрели до кухни и с удовольствием окунулись в тепло и свет. Когда Эви увидела, что Милли абсолютно ничего не сделала, чтобы начать готовить суп, она тихо сказала:

– Ну да, возможно, вам точно лучше бросить. И уж точно кому-то лучше начать.

Обе негромко засмеялись и, разложив все необходимое на столе, принялись тем не менее в очередной раз показывать Милли, как готовить белый суп, только будет ли она, наконец, слушать?

После обеда Эви выскользнула во двор, чтобы встретиться с Саймоном, который ждал ее за углом склада. Увидев ее, он крепко прижал ее к себе, целуя в шею, волосы, губы. Какое счастье чувствовать, как сливаются их тела, и ей хотелось большего. Только она не знала чего. Никто, даже мама, не рассказывала ей, что происходит потом. Огромная луна заливала светом дорожку, и они шли по ней, его рука лежала на ее талии. Они не говорили, в этом не было надобности. Они были как одно существо, и она любила его. Как жаль, что это не они женятся, а леди Вероника. И если бы это произошло, она не только всем рассказывала об этом, но взмыла бы в воздух от радости и долетела до самой Луны.

Она долго смотрела на огромный белый диск.

– Он и вправду похож на лицо, как, по-твоему, Сай? Интересно, что там.

Он тоже посмотрел вверх.

– Мы никогда не узнаем, милая. Никто этого не знает, так что мы можем продолжать гадать, петь песни или писать стихи про Луну. Но когда мы поженимся, это не будет иметь значения. Нам будет казаться, что мы уже там, так мы будем счастливы.

Эви обняла его. Однажды, да. Они так часто говорили об этом, но пожениться они смогут только тогда, когда уйдут отсюда, с этой работы, а пока они к этому не готовы. Она сказала:

– И тогда миссис Мур будет жить с нами, ты будешь продолжать свое садоводство, Джек будет делать что-нибудь, не знаю что, Тимми тоже, мама и папа и твои родители тоже будут что-нибудь делать. У нас будет гостиница рядом с морем и много постояльцев. Ты сможешь петь, Берни играть на скрипке, а я буду готовить для всех еду.

Он уже снова целовал ее, не давая говорить, и она совсем забыла, что хотела еще сказать, потому что сердце трепетало у нее в груди.

На следующий день леди Вероника спустилась в кухню к чаю в сопровождении молодой женщины. Это была леди Маргарет Мунси, та самая, которая после собрания в Госфорне кинулась в драку на улице, когда они с Грейс старались защитить леди Веронику. Эви присела в реверансе, низко наклонив голову. Узнают ли ее? Вряд ли, ведь это было так давно. Лицо леди Маргарет выглядело изможденным, и, садясь за стол, она вздрогнула.

Леди Вероника принялась оправдываться.

– Мы не причиним вам слишком много хлопот, если к чаю будем спускаться на кухню? Леди Маргарет погостит у нас несколько дней, возможно, до моей помолвки. Она выразила желание приходить сюда со мной. Она нездорова, и я хотела бы обсудить диетический стол для нее, если вы и миссис Мур будете так любезны. И пожалуйста, продолжайте все так же готовить пять блюд для нас. Леди Брамптон, без сомнения, окажет честь присоединиться к нам на каком-то этапе, вероятно, на Пасху, и тогда мы, возможно, пересмотрим количество блюд.

Эви уже заварила чай и испекла печенье, чтобы Арчи отнес все это наверх, и поспешно отправила Милли вслед за ним сообщить прислуге в зале, что на кухне неожиданные посетители и что Арчи должен отнести чай только для компаньонки, миссис Бенсон. Милли отнесла поднос для Арчи в буфетную, после чего ушла с чаем в зал для прислуги и сообразила, что ей надо оставаться там до тех пор, пока леди Вероника не ушла. Эви постелила скатерть на одном конце стола и поспешно накрыла для двух персон. Тусклые темные волосы леди Маргарет были туго стянуты в пучок, тон кожи казался болезненно бледным, подбородок резко выдавался вперед, нос был длинным и тонким. Ну, надо же, вылитая лошадь, подумалось Эви.

– Я могу приготовить заварной крем, леди Вероника, – предложила Эви.

Леди Вероника покачала головой.

– Я не имею в виду прямо сейчас, Эви. Мне известно, как вы заняты. Может быть, на обед можно будет приготовить что-то легкое, например рыбу? А потом заварной крем.

Леди Маргарет оглядывалась по сторонам. Медная кухонная утварь ярко блестела, но молодая женщина, казалось, поглощала свет и ничего не отдавала обратно. Глаза ее были потухшими, и у Эви появилось впечатление, что эта дама вообще не присутствует здесь и находится где-то далеко. Где? В камере? Устраивает голодную забастовку и подвергается насильственному кормлению? Леди Маргарет поднесла к волосам исхудавшую руку, и это движение далось ей с таким усилием, что могло показаться, будто она поднимала вагонетку с углем. Еще на январском собрании Эви узнала, что суфражистка была снова арестована за причинение ущерба общественному имуществу – почтовому ящику, иными словами, сожгла письма. Потом она бросила кирпич в окно советника муниципалитета, напугав его семью. Интересно, леди Брамптон знала об этом? Очевидно, нет. Суфражисткам не дозволено осквернять ее дом, и одному богу известно, что произойдет, если миледи обнаружит, что подобная особь нашла приют в ее собственном гнезде.

Эви настаивала:

– Я сделаю заварной крем прямо сейчас, если вы разольете чай.

Леди Вероника, не раздумывая, занялась чаем. Приготовление крема занимает мало времени, но его следует есть сразу, пока он не загустел, объяснила Эви. Она взяла ложку, вложила ее в руку леди Маргарет, как ребенку, и поднесла ко рту суфражистки, медленно и уверенно, потом еще и еще.

Никто не проронил ни слова, пока тарелка не опустела. Эви отнесла ее в моечную и по возвращении с удовлетворением увидела, что леди Маргарет пьет чай, а на ее щеках появился слабый румянец. Эви улыбнулась леди Веронике:

– Я предлагаю начать с чего-то простого и постепенно разнообразить еду. Кроме того, мне кажется, что небольшие порции будут внушать ей меньше отвращения. Крепкий мясной бульон, потом несколько ложек желе, а еще можно испечь овсяные бисквиты. Миледи сможет отщипывать их по кусочку в течение дня.

Эви остановилась. Не слишком ли похоже на сравнение леди Маргарет с лошадью? Ну и ладно, очевидное не спрячешь.

Она торопливо продолжала:

– В какие-то дни аппетит будет падать, но потом восстановится. Часто для больных овощи варят слишком долго, а тогда вся их польза исчезает, поэтому я предлагаю готовить их чуть недоваренными. Имеет смысл не чистить картошку, потому что в ее кожице самая польза. Я посоветуюсь с миссис Мур, и с ее помощью леди Маргарет быстро пойдет на поправку.

Леди Вероника улыбнулась.

– Я знала, что могу полагаться на вас, Эви, и на миссис Мур. Вейни вы бы понравились так же, как мне и моему брату.

Эви не знала, что ответить. Слуги не должны нравиться, они просто есть, и все. Она присела в реверансе.

И тогда заговорила леди Маргарет:

– Вы мне кого-то напоминаете, Эви. Но я не могу вспомнить кого.

Никакой благодарности за заварной крем, только это. Эви почувствовала себя разоблаченной. Вмешалась леди Вероника:

– Мне не терпится познакомить тебя с капитаном Уильямсом, Маргарет. Я уверена, он тебе понравится, как и всем вокруг.

Голос ее прозвучал резко.

Разговор перешел на предстоящее замужество и восторги леди Брамптон по этому поводу, но леди Маргарет явно устала, плохо себя чувствовала и отвечала односложно. Когда они уже уходили, она снова посмотрела на Эви.

– Это странно, но я уверена, что где-то в моей бестолковой голове хранится воспоминание о том, где мы встречались.

Они не вернулись на кухню и вместо этого пили чай в гостиной. Эви почувствовала себя немного спокойней. На завтрак для хозяев они вместе с миссис Мур сварили яйца всмятку, на ланч приготовили зажаренную на вертеле курицу и обычный пудинг. На обед можно будет сделать нежную треску, а дальше заварной крем.

И каждый день в любой час у них был наготове мясной бульон, поскольку аппетит – непонятная штука, он появляется и исчезает по собственному расписанию, как постоянно напоминала миссис Мур. Она показала Эви, как с помощью нескольких полосок вощеной бумаги приготовить его так, чтобы на поверхности не оставалось ни единой капли жира. Эви не возражала против дополнительной работы. Она ведь училась, всегда училась. В их гостинице могут останавливаться и больные люди.

* * *

Торжественный прием по случаю помолвки леди Вероники состоялся двумя неделями позже, в начале апреля, в те дни, когда все шахтеры Дурхэма вернулись на работу. Забастовка провалилась. Им придется согласиться с решением владельцев шахт: платить им будут по минимальной ставке. Родители досточтимого капитана Уильямса проживали недалеко от Камбрии, в доме, похожем на замок, так миссис Грин сказала миссис Мур, и, по ее мнению, они ничего не понимают в шахтах.

– Лорд Уильямс – виконт, это старинный род, не как лорд Брамптон. Они не такие богатые, как Брамптоны, но таковых сейчас вообще мало найдется. Старые деньги – маленькие деньги в наши дни. Новые деньги крупные да грязные. Капитан – старший среди детей, так что он унаследует все, что есть, и леди Вероника войдет в семью с длинной родословной. Леди Брамптон ликует.

На кухне, однако, было не до ликования. Все они были слишком заняты, и так продолжалось всю неделю, да еще этот диетический стол. Миссис Мур сосредоточилась на изготовлении праздничного торта, старательно украшая его распухшими пальцами. Накануне приема торт был готов и красовался в кладовой во всем своем великолепии. В субботу миссис Мур, восседая на табуретке, раздавала направо и налево инструкции, а весь кухонный персонал хватался то за одно, то за другое. Кухня гудела: громыхали сковороды, один за другим прибывали поставщики продуктов из кооперативной лавки и с домашней фермы, не говоря о море цветов, доставляемых из сада.

Они вкалывали с пяти утра до ланча, причем миссис Мур подгоняла всех нещадно, хотя, когда речь шла о Милли, это было впустую. Девушка исчезала с неизменной регулярностью, и ее постоянно находили во дворе с сигаретой.

– Мне нужен время от времени перерыв, – пожаловалась она, после того как Эви позвала ее в очередной раз.

Миссис Мур заявила:

– Пинок в задницу тебе нужен, это точно, дуреха. Ты должна выполнять свою долю работы. Все должно быть справедливо. Иногда кажется, что ты работаешь хорошо, но это длится недолго. И что мне с тобой делать?

Ответа не последовало, губки надулись, но, когда миссис Мур, вздохнув, вернулась к работе, Милли произнесла:

– У меня была тяжелая жизнь, а вам все равно.

Мгновенно в кухне воцарилась тишина. Все изумленно смотрели на нее. Миссис Мур подняла скалку и медленно опустила ее на стол.

– Однажды этой скалкой я разукрашу тебе задницу, не сомневайся, ты, глупая бабенка. Здесь полно тех, у кого жизнь была намного труднее твоей, и они великолепно работают. А теперь займись своими обязанностями.

После ланча им позволили часок передохнуть. В кухне было слишком жарко, и Эви выскользнула наружу, обмахиваясь. По небу плыли облака, воздух был почти неподвижен, и это беспокоило ее, потому что для печи, чтобы она работала на полную мощность, необходим сильный ветер. В надежде увидеть Саймона она пошла по дорожке в огород, но никого не увидела. Она прошла дальше, в сторону барака, предполагая, что он может быть там. Повсюду росли первоцветы, и вот-вот покажутся мускари. Она заглянула внутрь, но Саймона не было, и она задержалась на минуту, присев на перевернутую бочку. После сырой зимы бочка заросла мхом, и только в прошлый раз, когда Эви приходила сюда, она счистила всю зеленую массу.

И почти немедленно она услышала шаги, но это не был Саймон. Шаги у него, как у тяжеловоза, пробирающегося сквозь заросли папоротника, их ни с кем не перепутаешь. Вместо Саймона в дверях показались Милли и Роджер. Милли вспыхнула, но Роджер, глянув, засмеялся.

– Какой уютный уголок для всех нас. Мечтаешь покурить тайком, а? Ну, мы с Милли прогуляемся куда-нибудь в другое место, правда?

Он повернул девушку вокруг оси, и она захихикала. Эви пыталась найти какие-нибудь слова, но единственное, что ей пришло в голову, – это предупреждение:

– Милли, не опаздывай. Мы скоро должны вернуться на кухню.

Что еще она могла сказать? Она не сторож этой девице.

Однако теперь она уже шагу не сделает из барака, потому что, если Роджер увидит, что она ушла, он мигом притащит Милли обратно и бог знает чем будет с ней заниматься в темноте и уединении. Она подождала пятнадцать минут и только тогда поднялась, чтобы уйти. Возвращаясь, она всматривалась в кусты и деревья, не зная толком, что будет делать, если увидит их там, замышляющих что-то плохое. Скорее всего убьет обоих.

Когда Эви вернулась, Милли была уже на кухне. Эви потащила ее в кладовую.

– Послушай, ты же знаешь, что он такое. Я предупредила тебя, что он обещал, что нацелится на тебя, чтобы отомстить мне. Прошу тебя, пожалуйста, не играй в его игры.

Милли вырвалась.

– Не лезь в мои дела, Эви. Если он приглашает меня погулять, это потому, что я ему нравлюсь, и ты тут ни при чем. Не все происходит только из-за тебя, знаешь. Только потому, что миссис Мур учит тебя все время, ты думаешь, что ты какая-то особая, только никакая ты не особая. Ты такая же служанка, как я.

Лицо ее перекосилось, и она закричала:

– Он мне нравится, не понимаешь, что ли? Тебе хорошо, у тебя семья, дом и друг. А что у меня?

Эви затащила ее в глубь кладовой и захлопнула дверь, чтобы никто не мог услышать.

– Да, я знаю, что мне повезло, но выбери кого-нибудь другого. Чем плох Берни, ты ему нравишься, и он отличный парень.

Милли, тряхнув головой, сложила руки на груди.

– Он всего лишь младший садовник, а Роджер – камердинер. Тебе, может быть, нравятся те, кто копается в земле, а я предпочитаю чистые ногти и виды на будущее. Я вырвусь отсюда, вот увидишь.

– Но Роджер не…

Дверь открылась, и на пороге показалась миссис Мур.

– Ну-ка, девушки, выходите отсюда. Мне не нужны ваши крики. Давайте быстро.

Она слегка наклонила голову в сторону Эви.

– Оставь, – беззвучно сказала она. – Мы ничего тут не можем сделать.

Когда она в полночь поднялась в спальню, Милли тихо лежала, не шевелясь. Эви сказала:

– Извини, Милли, что я тебя расстроила. Я просто беспокоюсь о тебе.

Ответа не последовало. Наверно, Милли уже спала.

Вероника и Оберон стояли на террасе, облокотившись на балюстраду. Вечер заканчивался. В воздухе повеяло прохладой. Они снова стали приходить сюда. По мере того как проходило время, их потеря уже не ощущалась так остро. Оберон провел руками по камню, покрытому лишайником. А Вейни чувствовала… Нет, хватит. Ну почему он думает о смерти в день помолвки Вер? Может быть, потому, что его сестра кажется ему такой несчастной?

Леди Вероника неподвижно стояла рядом, глядя вниз на регулярный сад. Освещенные ярким светом луны, отсюда, с террасы, хорошо видны были идеально подстриженные зеленые изгороди, нарциссы и тюльпаны. Она проговорила:

– Скоро распустится турецкая гвоздика, раскроются бутоны роз и мириады других цветов. Аромат цветов будет повсюду.

Он произнес:

– Мне нравится твой Ричард Уильямс. Он хороший человек. Он учился в нашей школе в кадетском корпусе, но в старших классах. Мы восхищались им, правда, Вер.

Вероника отошла назад и окинула дом долгим взглядом.

– Я знаю. Он симпатичный, и я тоже им восхищаюсь. Просто я не люблю его, но, как говорит наша мачеха, при чем тут любовь? Но ведь любовь как-то должна быть при чем, правда, Об? Иногда я жалею, что связалась со всеми этими движениями за право голоса для женщин. Я теперь стала думать о своей жизни. Я пока не хочу выходить замуж, правда не хочу. И не знаю, захочу ли когда-нибудь. Посмотри на отца. Что он такое? Мама не вышла бы за него замуж, зная его таким. Значит, он, наверно, изменился. И возможно, что все мужчины меняются…

Оберон обнял сестру за плечи. Она дрожала под меховой накидкой.

– Знаешь, Вер, я не могу подсказать тебе что-то по поводу любви. Да, по-видимому, в нас должно что-то меняться, когда мы женимся, потому что сама жизнь полностью меняется. Но не все мужчины такие, как отец.

– Откуда ты знаешь? Из-за чего мужчины становятся жестокими?

– С тобой отец не жесток, Вер.

Вероника положила голову ему на плечо. Слава богу, отец за весь последний год не поднимал на нее руку. Забастовка была общенациональной, а не только в Истоне, и к тому же давно уже бастовали кирпичные заводы Брамптона, так что отцу хватало проблем.

– Он не жесток со мной, потому что у него есть ты, мой бедный брат.

Оба замолчали. Справа от лужайки в темноте смутно вырисовывались дальние конюшни, однако Оберон слышал доносящиеся оттуда фырканье охотничьих лошадей, перестукиванье копыт в стойлах. В деревьях ухала сова.

– Как ты думаешь, он напал на Вейни?

Вероника резко повернулась.

– Ради бога, Об, нет и еще раз нет! Ты выдумываешь сцены, как в романах. Перестань думать об этом.

Он старался стряхнуть воспоминание.

– Вер, будь счастлива. Ричард – хороший человек. Ты можешь доверять ему. Он, может быть, даже не будет возражать против твоих собраний, никогда не знаешь.

– Он выбрал путь солдата. Это значит сражаться и убивать.

Оберон почувствовал, что она снова дрожит. Поднимался ветер. Она продолжала:

– Ладно, не важно, он будет подолгу отсутствовать, и в любом случае дело еще не сделано и у меня есть пока время оставаться самой собой.

Он смотрел, как она, отвернувшись, вычерчивала фигуры в лишайнике, а потом кулачком счищала их. Потом вдруг прекратила это занятие. Позади них, в доме, луги уже начали уборку в танцевальном зале. Скоро они доберутся до террасы. Она снова заговорила:

– Об, извини, а как же ты?

Он тихонько засмеялся.

– Я почти наслаждаюсь жизнью. Теперь, когда я освоился с управлением шахтой, я понимаю, для чего мне надо вставать по утрам. А отец больше не стоит у меня над душой, он слишком занят сейчас. Кроме того, у меня было время поразмышлять о том, что произошло тогда у Фроггетта. Я вспомнил, что там во дворе бегал пес, и я вот думаю, может быть, Форбс именно его назвал балбесом? Мне пришло это в голову, когда я разговаривал с Маргарет. Не пойму чем, но она здорово похожа на собаку или, может быть, на лошадь.

Вероника громко засмеялась, первый раз за весь вечер, и шлепнула его по руке. Он продолжал:

– Боюсь, я выставил себя дураком, черт бы меня побрал. Но видит бог, я по-прежнему ненавижу Форбса. Терпеть не могу, когда надо мной берут верх. Вер, но я ведь должен вернуть жеребьевку. Отец по-прежнему не дает мне это сделать, но я добьюсь своего.

Вер взяла его под руку. Слуги уже убирали террасу. Было бы неплохо сейчас прогуляться под луной с какой-нибудь из девиц, с которыми он танцевал на балу, но они все, похоже, потеряли к нему интерес, когда им стало понятно, что он работает. Они не способны были это понять. Люди их слоя общества должны посещать клуб, охотиться, стрелять, ездить ловить рыбу. После каждого танца его партнерши не улыбались ему, но принимались изучать свои бальные карточки и немедленно снова бросались танцевать с кем-то более социально приемлемым.

Вер танцевала в основном с Ричардом, но так и должно быть. Они составили прекрасную пару.

– Может быть, любовь придет позже? – предположил он.

Накидка соскользнула на пол, и Оберон поднял ее. Вероника по-прежнему дрожала. Он снял пиджак и накинул ей на плечи.

– Может быть, Об. Но ты знаешь, я столько всего хочу сама сделать! А если буду делать то, что хочу, и откажусь выходить замуж, что тогда? На улицу, и великосветское общество отвернется от меня? Стать предметом издевательств со стороны отца? У нас с тобой нет средств. Он забрал себе деньги мамы, а меня никогда ничему не учили. Лучше бы я была, как миссис Мур или Эви.

Оберон вытащил сигарету из портсигара, щелкнув по ней, закурил и глубоко затянулся. Эви? Последнее время мысли о ней часто появлялись у него в голове. Ему представился ее силуэт у стола, и он вспомнил взмах длинных ресниц, ее искусные руки и тонкие пальцы. Интересно, она действительно думает, что они верят, будто миссис Грин печет кексы? Не знает, что Вейни рассказала про болезнь миссис Мур и потребовала, чтобы они защищали повариху? Но сейчас уже нужды в этом не было, поскольку появилась Эви.

Вероника сказала:

– Какая бессмысленная суета вокруг, правда, Об?

– Именно, суета, – согласился он и снова затянулся.

Опять раздалось уханье совы, где-то залаяла лиса.

Неужели Эви не понимает, что он узнал бы ее голос – голос девушки, отчитавшей предполагаемого конюха, потому что она заботилась о лошадях и о том, чтобы этот парень, конюх, не потерял работу? Девушки, взгляд которой выражал такое сочувствие, когда она увидела его лицо?

Как-нибудь он попытается выяснить, где живет семья Энстон, потому что он хочет знать о ней все. На какое-то мгновение он тешил себя мыслью, что можно было бы… Но нет, отец скажет, что он тем самым за одно поколение затягивает их обратно в низы общества, и будет прав. Думать об этом бессмысленно. Глупо и бессмысленно. Он должен вытряхнуть всю эту чушь из головы.

– Нам обоим надо разобраться в самих себе, Вер.

Слуги заносили стулья с террасы обратно в зал.

– Я думаю вернуть жеребьевку и объявлю об этом во всеуслышание. Таким образом, у отца не останется возможности запретить это, не выставляя себя полным идиотом. Я долго не мог прийти к решению и корю себя за это.

– Он накажет тебя, – отозвалась она.

Оберон вглядывался через балюстраду в темноту, пытаясь разобрать, что шуршит под плетистой розой. Он так ничего и не понял, но успел подумать над ответом.

– Не беспокойся об этом, – сказал он. – Он скорее всего будет слишком занят, чтобы в это вникать.

Оберон бросил сигарету и затоптал ее.

– Сделай одну вещь для меня. Теперь, когда забастовка кончилась, скажи им там, на кухне, что нам вполне достаточно будет трех блюд. Я, дражайшая моя Вер, уже видеть не могу эти празднества, а мачеха жалуется на расходы. Твоя уловка насчет того, что тебе надо подготовиться к устройству замужней жизни, себя исчерпала.

Оба не спали этой ночью. Вероника металась и вертелась в кровати, размышляя о жизни, которую она не хотела вести, с человеком, которого она не любила. А Оберон лежал без сна, потому что думал о жеребьевке, которую ему предстояло вернуть, и помощнице поварихи, которая слишком часто вторгалась в его мысли.