Глава 11

Всю эту неделю и следующую миссис Мур вместе с миссис Грин проводили беседы с персоналом, предупреждая девушек по поводу Роджера, используя все имеющиеся в их распоряжении доводы, потому что им вовсе не нужно было, чтобы кто-то из их девушек узнал получше «это гадюку в штанах». Миссис Мур была обеспокоена по поводу Эви.

– Я не дурочка и прекрасно знаю, что за лиса забралась в тот курятник! – рявкнула она на Эви. Безмерный гнев поварихи, похоже, подействовал оздоровляюще, и всего за несколько дней опухание и боль сошли на нет. В чай больше не добавлялся джин. Вот и получается, что нет худа без добра, сказала себе Эви.

Атмосфера в зале для прислуги улучшилась с отъездом Роджера, как и погода – уже наступил май.

– Не могу поверить, что я здесь всего чуть больше месяца, – объявила Эви, замешивая тесто, в котором она собиралась запекать телятину. Прошло десять дней после нападения Роджера.

– Это уж точно, время несется галопом, – пробурчала миссис Мур.

Они вместе готовили обед на среду.

– Сейчас станет немного поспокойнее с отъездом лорда Брамптона, и, смею надеяться, какое-то время нам не придется канителиться с чаем для его отпрысков. Помощь им сейчас не нужна, а пока милорда не будет, не будет и рукоприкладства.

Эви перестала месить тесто. Руки у нее по локоть были в муке. Она натерла еще соли. Миссис Мур, глянув через окно в коридор, шепотом сказала:

– Ох, не надо было этого говорить. Мы должны быть осторожнее. Подумай только, кто-то кому-то передал, а дальше уж пошло само собой, что Брамптоны собирались купить дома Фроггетта. Такие, во всяком случае, ходят слухи.

Эви искоса посмотрела на нее и снова принялась старательно раскатывать тесто.

– Не представляю, кто это может быть.

Миссис Мур тихонько рассмеялась.

– Странно, а, мисс Эви Энстон? Ну а теперь, поскольку начинается твой выходной, снимай фартук и отправляйся. Я доделаю мясо.

Она уткнулась в поваренную книгу, водя пальцем по странице и с досадой цокая языком.

– Они хотят мороженое. А это такая возня!

Эви сняла фартук и повесила его на вешалку. Когда она проходила мимо миссис Мур, до нее донеслись тихие слова:

– Я оставлю окно кладовой незапертым, на всякий случай. Передай мои наилучшие пожелания мисс Мэнтон.

Эви торопливо пошла по дорожке к бараку, размышляя одновременно об ограниченном свободном времени, о своем велосипеде и о том, как славно цветут дикие первоцветы и примулы. А скоро уже расцветут мускари, и в воздухе будет стоять их аромат. Кажется, все хорошо, и только мельком к ней возвращалось ощущение жадного рта и языка Роджера и сжимающих ее тело рук.

Когда она подошла к бараку, через дверь она увидела Саймона. Он выстругивал из длинной тонкой ветки палку для ходьбы. Она заколебалась, помня, что больше недели избегала его, с того момента, как Роджер напал на нее. Это заметила даже Милли, и как-то вечером, когда они уже легли спать, она сказала:

– Саймон тебе разонравился? Бедный парень, ты так ему нравишься. Не знаешь ты, Эви, как тебе везет. У тебя все есть, у меня никогда столько не будет.

Голос ее звучал резко и зло. Эви притворилась спящей, в очередной раз пожалев, что Энни решила спать в одной комнате с Сарой, оставив Эви сомнительное удовольствие разделять спальню с Милли.

Саймон поднял глаза и изобразил губами, будто собирается свистнуть.

– Приветствую, Эви Энстон. А я уж было подумал, что у меня вторая голова выросла, или я еще чем стал похож на дракона.

Он улыбался, но под глазами у него она заметила глубокие тени. Он, похоже, совсем не спал. Но она знала, что и сама выглядит не лучше.

Она помедлила, размышляя, не убежать ли ей. Но ее ждала мисс Мэнтон, и вообще, она, слава богу, не Милли. Расправив плечи, она рассмеялась. Но даже ей самой было слышно, как неестественно звучал ее смех.

– Пока что у тебя одна голова, красавчик, и очень даже большая.

Ага, она выбрала верный тон.

Она вошла в барак, но не могла добраться до велосипеда, потому что дорогу ей преграждал Саймон и было ясно, что он не сдвинется с места. Он сложил нож и положил его в карман, потом подул на палку. Стружки дерева взлетели в воздух и, кружась, как семена сикоморы, опустились на пол. Он поднял произведенное им изделие и осмотрел его со всех сторон.

– Я занимался этим, ожидая тебя на складе, но приходила Милли. А я не хочу видеть Милли, – сказал он твердо. – Смотри, как хорошо я поработал, а мог бы вместо этого поболтать с тобой.

Саймон бросил палку, стащил с головы кепку и пригладил рукой рыжие волосы. Он не сделал ни шагу по направлению к ней и только ждал, и Эви знала, что, если придется, он будет ждать весь день. Саймон такой же, как Джек, крепкий, яростный, сильный, добрый, понимающий.

Она подошла поближе. Велосипед был уже в пределах досягаемости. Но как заржавел руль! Придется пройтись по нему шкуркой и надраить металл до блеска. Он скрестил руки на груди.

– Эви, я больше тебе не нравлюсь?

Как невыносимо слышать боль в его голосе!

Она качнула головой, и он выпрямился и поднял палку. Потом резким движением надел кепку и направился к двери. Тогда она крикнула:

– Нет, ты не понял! Подожди, Саймон, пожалуйста.

Он повернулся. Эви не видела его лица на фоне яркого дневного света, где последние оставшиеся на ветках цветы отрывались и слетали на землю. Облака неслись, подгоняемые ветром, в сторону Корявого дерева.

– Что ты хочешь этим сказать, Эви? Если все изменилось, значит, так тому и быть. Но я просто хочу это знать.

И тогда она все рассказала ему: о Роджере и о том, как потом она не могла собраться с духом, чтобы прийти и снова увидеть его, Саймона. Она говорила, потом останавливалась и снова продолжала и, наконец, с горем пополам закончила свой рассказ. За все это время Саймон не сказал ни слова. Когда она замолчала, он резко повернулся и встал лицом к солнцу. Потом нагнулся, подобрал палку и, сломав ее о колено, выбросил обе половины. Он стоял неподвижно. Так вот оно что. Как и любой другой, он считал, что во всем виновата женщина. Зачем она что-то говорила? Для чего?

Она схватила ручки руля и вытащила велосипед из кучи других. Так будет правильно. С ней все будет в порядке. Она будет рисовать плакаты и слушать выступающих с трибуны дам, волноваться, действительно ли право голоса важнее налогов, и все это не будет иметь никакого значения. Она будет готовить для семейства Брамптонов, а в один прекрасный день откроет собственную гостиницу, и ее семья сможет бросить шахту. Вот это важно. Она пошла с велосипедом в сторону выхода, но Саймон по-прежнему стоял в дверях, повернувшись к ней спиной. Она сказала:

– Извини, пожалуйста.

Он тряхнул головой и отступил в сторону, оказавшись одновременно снаружи и внутри барака. Она обошла его, но неожиданно он выставил руку вперед, не давая ей пройти. Голос его звучал хрипло, когда он крикнул:

– Никогда не проси у меня прощения, Эви Энстон, слышишь? И ни у кого не проси. Проси о помощи, вот это тебе нужно делать. Ты могла бы позвать на помощь, и я бы пришел. Как кто-то смеет обижать тебя? Как он посмел поднять на тебя руку?

И вот уже наконец его руки обнимают ее, и он говорит, касаясь губами ее волос:

– Я убью эту скотину, убью, если он только попробует пройти рядом с тобой.

Велосипед завалился на нее, потом сполз на землю, а она подняла руки и крепко-крепко обняла этого чудесного парня, чувствуя себя в безопасности впервые с той встречи с Роджером. И Саймон прикоснулся губами к ее лбу, покрывал поцелуями глаза и щеки, но не целовал ее в губы. Она радовалась этому, потому что, хотя это был Саймон, перед глазами ее по-прежнему стоял Роджер.

Когда Эви и Грейс Мэнтон вошли в зал, собрание было уже в полном разгаре. Сейчас они уже называли друг друга по имени. Они постучали условным стуком, и дверь открылась. Тра-та-та. Тра-та-та. Они вошли, и дверь за ними тут же заперли.

– Чтобы отвадить незваных гостей, – шепнула консьержка, улыбаясь. На цыпочках они прошли на задний ряд. С трибуны какая-то молодая женщина рассуждала о силе женского пола, необходимости получить право голоса, с тем чтобы участвовать в разработке курса развития страны. Она также растолковывала смысл цены, заплаченной женщинами в борьбе за их правое дело. Они услышали, что ораторша была арестована и заключена в тюрьму вместе со многими другими, после того как они публично освистывали политических деятелей и били кирпичами витрины магазинов. Они также услышали, как одна из ее подруг даже подожгла тряпку и засунула ее в почтовый ящик. Выступавшая расхаживала по сцене и рассказывала, что, хотя из-за кампании, проведенной семейством Панкхерст, по нанесению различного ущерба имуществу приговоры были намного более суровыми, благодаря ей Асквит пересмотрел вопрос о праве голоса для женщин.

Грейс пробормотала:

– Как приятно иметь такую модную шляпку. Перья ведь страусиные, а? Я подозреваю, что она стоит намного больше, чем рабочий может заплатить за содержание семьи в течение месяца.

Сидевшая рядом с ней женщина обернулась. На усталом, изборожденном морщинами лице отразилось удивление.

– Не сомневайтесь, гораздо больше. Говорят, в отличие от сестры и матери Сильвия Панкхерст занимает сторону рабочих. Она правильно расставляет приоритеты.

Раздались вежливые аплодисменты, и на трибуну вышла их председательница и объявила, что в Ньюкасле в поддержку Народного бюджета будет выступать член парламента от Либеральной партии.

– Мы должны ехать туда, освистать его и расстроить его планы. Мы должны настаивать на рассмотрении вопроса о праве голоса в первую очередь, до налогов. Я написала на доске время отхода поезда. Нам нужно, чтобы поехали как можно больше женщин, то есть вас. Мне понятны все ваши доводы – вы можете потерять работу, вам надо заботиться о мужьях и детях, но подумайте о нашем деле, о тех женщинах, которые пойдут за вами!

Кое-кто в зале затопал ногами, раздались крики, хлопки.

Те, кто сидел на задних рядах, не хлопали, в том числе Грейс и Эви, а также их новая подруга Бетти Кларк. Грейс негромко проговорила:

– Смею предположить, ей не нужно работать, и она никогда не работала и не будет работать. Что-то здесь не то происходит, мы, похоже, сбились с пути.

Миссис Дейл, недавно назначенная председательница, махнула рукой, призывая к тишине.

– Приглашаю желающих выступить с комментариями.

Одна за другой женщины вставали и выражали согласие с миссис Дейл. Грейс шепотом сказала:

– Кто из нас рискнет быть повешенной и встать и сказать, что мы думаем, ты или я?

Эви улыбнулась:

– Давайте я. Пастору может не понравиться, если я доставлю вас домой с веревкой на шее.

Но тут встал кто-то с первых рядов, и миссис Дейл снова призвала к тишине. И только когда поднявшаяся начала говорить, они увидели, что это была леди Вероника. Эви схватила Грейс за руку.

– Она не должна видеть меня. Я буду уволена.

– Тихо, – прошептала Грейс.

Леди Вероника говорила:

– Занимать такую позицию безответственно. Разве это говорит о том, что мы достойны права голоса? Мы должны отдавать больше бедным и сосредоточиться на этом, поддерживать Ллойд Джорджа, а не мешать ему…

В зале зашикали, кое-кто хлопал, и ее последние слова потонули во всем этом шуме. Эви встала, чтобы лучше видеть, что происходит, но кто-то из сидевших рядом с леди Вероникой заставил ее сесть. Кто они были? Эви и Грейс старались рассмотреть, но им это не удалось.

Грейс тоже потянула Эви вниз.

– Я видела ее здесь однажды, но думала, что для нее это так, забава от нечего делать, чтобы потом похвастаться перед друзьями или посмеяться. Мы вежливо разговаривали, и ни я, ни она «не узнали» друг друга. Сейчас нужно вытащить тебя отсюда, прежде чем она увидит тебя, но согласись, она была великолепна!

Грейс снова захлопала, Эви последовала ее примеру. Оказалось, что весь задний ряд громко выражал свою поддержку леди Веронике. Эви, перекрикивая шум, подала голос:

– Ей нужна провожатая. Что скажет ее семья?

Миссис Дейл и члены комитета, занимавшие места в глубине сцены, призывали к спокойствию и жестами старались унять разошедшийся зал, как будто суфражистки были толпой буйствующих хулиганов. А может, так оно и есть, подумала Эви, и от абсурдности всего происходящего ее начал разбирать смех.

Грейс продолжала хлопать, глаза ее горели, лицо раскраснелось. Она сказала:

– Может быть, у нее есть провожатый, но не того сорта, который одобрила бы леди Би. Какая-нибудь подруга, например? Я так удивляюсь, глядя на нее, а почему, собственно? Ведь мисс Вейнтон была сторонницей права голоса для женщин. Я совсем забыла об этом.

Эви всегда жалела, что ей не довелось познакомиться с мисс Вейнтон. В те времена Истерли Холл был, по всей видимости, намного более приятным местом.

В этот момент первый кирпич влетел в окно. Раздался стук и звон разбиваемого стекла. Женщины замолчали. Кирпич попал в одну из них, сидящую на два места дальше от Эви. И сразу раздался громкий стук в дверь, послышались мужские крики. В первый момент Эви не могла ничего сообразить или как-то отреагировать, и, видимо, все остальные чувствовали то же самое. Затем задвигались стулья. Женщины вставали со своих мест. Снаружи раздалось улюлюканье, потом в зал, разбив стекло, влетел еще один кирпич, на этот раз ближе к первым рядам. Снова зазвенело стекло, кто-то кричал. Теперь женщины беспорядочно метались по залу. Они кидались в разные стороны, началась паника.

Миссис Дейл скомандовала:

– Все к запасному выходу. Уходите через запасной выход.

Собрание прерывалось таким образом далеко не первый раз. Именно поэтому двери всегда запирали, и для аренды выбирали только те помещения, у которых был запасной выход. Но Эви столкнулась с этим впервые, и некоторое время она пребывала в растерянности, глядя, как влетают в окна кирпичи.

– Быстро к запасному выходу! – крикнула Грейс.

Двери затрещали, и в помещение с ревом ввалились краснорожие мужчины. На шеях у них были завязаны шарфы, кепки сбились набок. Все явно подогрели себя выпивкой. Они принялись гоняться за женщинами, которые бросились врассыпную и кричали, но не визжали, и бросали стулья на пути мужчин, после чего те, кто смог, бросились всей толпой к выходу. Отдельные группы были отрезаны и окружены.

Эви и Грейс вместе с Бетти Кларк бросились в образовавшийся проход, но тут Эви увидела сзади слева леди Веронику. Она оказалась на пути машущего кулаками сброда.

– Вонючие мерзавцы! – крикнула Эви, не обращая внимания на шум. – Нужно вытащить ее оттуда, нельзя, чтобы ее кто-нибудь узнал. Представьте, если это дойдет до Ублюдка Брамптона!

Грейс секунду помедлила, чтобы оценить обстановку, в то время как Бетти продолжала пробираться к выходу. Тогда Эви бросилась навстречу толпе. Грейс присоединилась к ней, и обе они полезли через опрокинутые стулья, брошенные пакеты, и все это время их толкали, пихали, на них налетали убегающие женщины и осыпали насмешками улюлюкающие мужчины. Шум, казалось, лишил их всякой способности соображать, и они действовали, руководствуясь инстинктом. По-прежнему влетали в окна кирпичи, и им приходилось уворачиваться от сыпавшихся осколков. Битым стеклом уже был усыпан пол, и оно громко хрустело под ногами.

Леди Вероника теперь продвигалась вперед и тащила за собой ораторшу. Шляпы у обеих съехали набок, перья на них безжизненно болтались. Эви и Грейс в изумлении переглянулись. Дочь Брамптона – и с этой девушкой, которая только что рассказала, что ее посадили в тюрьму за политические взгляды.

– Если бы ее отец узнал об этом, он задушил бы ее голыми руками, – объявила Грейс, стараясь перекричать шум.

– Ну да, но выступала-то она против него.

Эти слова Эви остались не услышанными, потому что один из нападавших схватил ее за пальто, и она потеряла равновесие. Эви почувствовала, как ее тащат вниз. Пивная вонь ударила ей в нос. Мужчина размахивал киркой, но он не был шахтером. Синие шрамы не покрывали его руки, и угольная пыль не оставила следов на его лице. Грейс лупила его по спине, и ему пришлось ослабить хватку. Эви вскочила и попробовала наступить ему на ботинки, но носки у них оказались металлическими. Он пнул ее ногой, попав по голени. От боли у нее перехватило дыхание, но лишь на секунду, потому что в следующий момент она запустила ногти ему в глаза. Он с громкой руганью замахнулся на нее киркой, но Грейс схватила его за руку. Эви вырвала у него кирку. Тяжелый инструмент грохнулся на пол. И тогда она схватила ее за втулку и всадила ему в брюхо. У него перехватило дыхание, и, застонав, он упал на пол.

Грейс засмеялась диким, визгливым смехом.

– Мне следовало бы подставить другую щеку, а вместо этого я сама бы набила его по щекам.

Она махнула рукой вперед, показывая Эви на леди Веронику, разлученную со своей подругой потоком женщин, устремившихся теперь уже к основному входу. Все мужчины уже оказались в зале и теперь двинулись к запасному выходу. Некоторые из женщин хватали стулья и атаковали мужчин, которым ничего не оставалось как отступить к сцене и защищаться руками.

Леди Вероника потеряла шляпу, волосы ее рассыпались по плечам. Эви крепко вцепилась в кирку, держась за втулку и размахивая ручкой, таким образом расчищая себе путь. Грейс схватила стул и тыкала им направо и налево, как укротительница львов. Они схватили за руки леди Веронику, которая размахивала стулом, попадая по мужчинам. Грейс крикнула:

– Бросьте стул. Уходите. Нельзя, чтобы вас узнали.

Леди Вероника бросила на нее дикий взгляд и вырвалась из рук Грейс. Та снова схватила ее за локоть и слегка тряхнула.

– Я Грейс Мэнтон. Пойдемте.

Наконец взгляд леди Вероники принял осмысленное выражение, и молодая женщина кивнула.

– Вы здесь?!

– Ненадолго.

Грейс взвизгнула, потому что на них налетели две женщины, атакуемые мужчинами, вцепившимися ручищами им в юбки. Грейс шла впереди, прокладывая им дорогу к главному выходу. Эви отвернула лицо в сторону. Хотя в любом случае леди Вероника вряд ли узнает ее. Когда они с братом спускались к чаю, сама она скрывалась в кладовой. Какая-то женщина впереди крикнула:

– Здесь журналисты и полиция. Прячьте лица.

Леди Вероника обезумела от волнения и страха. Эви видела, как она подняла руки, и поняла, что на голове нет больше шляпки. Страх восторжествовал, она растерялась. Эви стащила с головы свою шляпку, а вместо нее закутала голову шалью, наполовину скрывшую ее лицо. Шляпку она надела леди Веронике на голову, как можно ниже, так чтобы не видны были глаза. Ее подруга держалась рядом с ними. Она тоже осталась без шляпы, но протиснулась вперед.

– Идите за мной, мне не страшна огласка, это только послужит на пользу делу.

Они вместе протиснулись в дверь и выбрались на воздух. День угасал. Эви и Грейс шли по обе стороны от леди Вероники, толкаемые со всех сторон глумящейся толпой мужчин. Эви крикнула стоявшему неподалеку полицейскому:

– Ты, парень, должен быть там, внутри, и арестовать этих вонючих уродов, а не торчать снаружи, где нет никакой опасности. Там могла быть твоя мать.

Полицейский хохотнул и ударил ее дубинкой.

– Моя мать будет поумнее.

Эви выпрямилась, готовясь дать отпор, но Грейс уже тянула ее за собой:

– Нет-нет, идем, нам нужно убраться отсюда.

Происходило что-то непонятное, какая-то женщина бросилась на полицейского справа от Эви. Это оказалась подруга леди Вероники, которая осталась неприкрытой. Защелкали камеры фотографов. Эви натянула девушке шляпу еще глубже и потащила ее мимо дерущихся. В щеку ей ударилось яйцо, кто-то поставил подножку. Она перепрыгнула через выставленную ногу. Подключилась Грейс, она атаковала мужчин, пробираясь вперед к группе женщин и следуя за ней. Наконец они вырвались из толпы и оказались одни на темной улице. Наступила тишина, как показалось Эви, полнейшая тишина. Она отошла назад, в тень.

Грейс спрашивала леди Веронику о ее экипаже.

– В конюшнях «Красного Льва» меня ждет грум. Он думает, что мы с леди Маргарет поехали с визитами к друзьям леди Эстер.

Голос ее дрожал.

Грейс повела ее в конюшни, но Эви осталась на дороге, чтобы избежать встречи с грумом. Она вытерла яйцо со щеки.

– Я могла бы съесть его на завтрак, – вслух сказала она, но улыбаться уже была не в состоянии.

Возвращение было спокойным. Они только вполголоса говорили о том, как женщин ненавидят, и о том, что даже между собой женщины не способны договориться.

Когда Грейс высадила ее на перекрестке, Эви почувствовала, как разболелась у нее голень. На велосипеде она добралась до барака и поплелась по дорожке. Когда она добралась до стены, окружавшей огород, чья-то рука обвила ее за пояс.

– Трудный день, а, красавица? – это был Саймон.

Она рассказывала ему о том, что произошло, а он целовал ее волосы. Эви не упомянула о том, что на собрании была леди Вероника. Лучше, чтобы никто больше об этом не знал.