В конце концов у Чарли с Дэнни кончается запас компрометирующих историй, которые они рассказывают Саймону, и мы идем обедать.
– Извини за все, – говорю я Саймону, когда мы вместе со всеми направляемся в бальный зал. – Я понятия не имела, что эта парочка так спелась и будет целых пятнадцать минут изощряться в анекдотах обо мне!
– Все в порядке, это вышло забавно. Я достаточно старый и мудрый, чтобы понять, что они почти всё выдумали.
На самом деле они говорили чистую правду. Чарли и Дэнни излагали все так, как происходило в действительности. Но Саймону ни к чему это знать!
Мы усаживаемся за стол, и нам подают вкусный обед из пяти блюд. Надо сказать, мальчики вели себя прилично, и в этом немалая заслуга Ребекки, которая держит Дэнни под контролем. Перед десертом Дэнни отъезжает от столика и по специальному пандусу поднимается на маленькую сцену.
Тот, кто ставил микрофон, не учел, что Дэнни в инвалидном кресле.
Но Дэнни есть Дэнни: как только микрофон немного опускают, он острит по этому поводу. После этого все начинают чувствовать себя непринужденно.
– Приветствую всех! – произносит он в микрофон. – Как вам известно, мы собрались здесь сегодня по трем причинам. Во-первых, потому что ваша жена заставила вас прийти… – В зале раздаются смешки. – Во-вторых, я заставил вас прийти… – Снова смешки. – В-третьих, ваша совесть заставила вас прийти! – Несколько человек аплодируют.
– Почти все вы знаете, – продолжает он, – что семь лет назад, в тысяча девятьсот девяносто четвертом году, я учредил Фонд Лукаса. Это было после того, как в результате несчастного случая мне парализовало ноги.
Я обвожу взглядом сидящих за нашим столом. Ребекка с любовью смотрит на Дэнни, переживая за него.
– Этот несчастный случай произошел именно здесь, в этом самом зале. Мне было тогда всего двадцать два года. Да, двадцать два. Я был во цвете лет и собирался завоевать весь мир. Но у мира оказались другие идеи, и он нанес мне удар.
Я бросаю взгляд на Чарли – оказывается, он наблюдает за мной.
– Однако я не собирался поднимать лапки кверху и сдаваться. – Дэнни делает паузу и обводит взглядом аудиторию, внимание которой он уже полностью завоевал. – Сделаться инвалидом, когда ты молод и здоров, – это еще не конец. На самом деле для многих это лишь начало – начало нового образа жизни. Совершенно другой жизни, которая требует гораздо больше усилий. Но в то же время она намного достойнее, чем прежде. Леди и джентльмены, Фонд Лукаса пытается оказать помощь, дать надежду и, что самое главное, вернуть к жизни тех, кому мы нужны.
Аплодисменты.
– Я больше не буду отрывать вас от вкусного десерта. Скажу только, что одним вашим появлением здесь вы уже сделали великую вещь: пожертвовали на чудесное дело. Вы помогли немного улучшить чью-то жизнь. Но если вы действительно хотите помочь нам вернуть кого-то к жизни, тогда наш аукцион для вас, леди и джентльмены! Вы все видели замечательные лоты, которые мы перечислили в каталогах, лежащих у вас на столах. А если еще не видели, то посмотрите сейчас, пока не началось самое интересное. Предлагайте свою цену – и пусть она будет очень, очень высокой! Хорошего вам вечера!
Поклонившись, Дэнни быстро спускается со сцены и возвращается к нашему столу.
– Ты изумительно говорил, дорогой! – восклицает Ребекка, с трудом поднимаясь из-за стола. Ей мешает огромный живот.
– Не вставай, глупышка! – просит Дэнни, подкатываясь к своему месту. – Ты же так долго усаживалась! – Он целует Ребекку в губы. – Я был о’кей? – шепчет он жене, и она в ответ кивает и целует его в щеку.
– Это была превосходная речь, – обращается Саймон к Дэнни через стол. – Великолепная!
– Спасибо за добрые слова, – отвечает Дэнни.
– Ты молодец, Дэнни, – говорит Чарли. Поднявшись, он подходит к Дэнни и хлопает его по плечу. – Я скоро вернусь, – обращается он к остальным. – Только что заметил человека, с которым мне нужно поговорить.
Я улыбаюсь Чарли, и он отвечает на мою улыбку. Но, кажется, его лицо слегка затуманилось, когда мне на плечо легла рука Саймона. Нет, наверно, показалось.
– Как ты думаешь, я нравлюсь твоему другу Чарли? – шепчет мне Саймон, как только тот отходит от нашего стола.
– Да, конечно. А что ему могло не понравиться?
– Ну, просто у меня такое чувство, что он не пылает ко мне любовью.
– Видишь ли… Как я уже говорила, Чарли… он сложный. Думаю, ему нелегко видеть нас с тобой вместе, когда его брак рухнул.
– Но он же постоянно общается с супружескими парами.
– А, ты имеешь в виду Дэнни с Ребеккой! Но мы же выросли вместе.
– Понятно… Ты уверена, что тут нет чего-то большего?
– Честное слово, уверена. С Чарли все наладится, просто дай время.
Аукцион проходит очень успешно. Очевидно, Дэнни пригласил на бал тех, кого следовало. Некоторые лоты уходят за баснословные суммы.
Мой лот – экскурсия вдвоем с гидом по музею Виктории и Альберта. Он уходит за тысячу фунтов. Лот Чарли – право назвать своим именем новое печенье пекарни «Маяк». За него выложили внушительную сумму: три тысячи семьсот фунтов.
– Следующий лот, – объявляет аукционист, – прекрасная картина маслом конца девятнадцатого века. На ней изображены собаки в большой кухне. Она называется «В ожидании обеда». Начнем со ста фунтов?
– О, как мне нравится эта картина! – шепчу я, и в ту же секунду Саймон говорит:
– У меня есть клиентка, которая заплатит за нее большие деньги. Она любит собак.
Я тоже люблю – особенно тех, которые похожи на Вильсона. На картине изображены разные породы: кроме лабрадора, есть еще той-спаниель и Джек Рассел терьер. Все они ждут обеда в кухне викторианских времен. Мое внимание сразу же привлекает та, которая явно доберется до еды в миске первой, потому что она выше всех остальных собак. Это ирландский волкодав, очень похожий на Вильсона.
Этот лот популярен, и скоро цены взлетают так высоко, что картина становится мне не по карману. Мне бы хотелось попросить Саймона, чтобы он купил картину для меня, но я не могу. Очевидно, у него есть клиентка, которая заплатит вдвое больше цены на аукционе, и он на этом хорошо заработает.
Картина соберет много денег на благотворительность Дэнни, и это чудесно. Но мне грустно при мысли, что она куда-то уедет и я никогда больше ее не увижу. Многие клиенты Саймона – американцы. Вероятно, кончится тем, что эти собаки будут висеть в каком-нибудь баре в Техасе.
– Две тысячи триста фунтов раз, две тысячи триста фунтов два… О, у нас есть новое предложение! Две тысячи четыреста, сэр?
Я окидываю взглядом зал. Кто же это в последний момент вступил в состязание с Саймоном?
– Нет, три тысячи, – слышу я уверенный голос рядом с собой.
Саймон тоже поворачивается к Чарли.
– Три двести! – произносит Саймон, на этот раз не глядя на Чарли.
– Я правильно расслышал – три пятьсот? – обращается аукционист к Чарли.
Чарли кивает.
– Итак, три пятьсот… Снова вы, сэр? – Аукционист с надеждой смотрит на Саймона.
– Четыре тысячи фунтов, – произносит Саймон и в упор смотрит на Чарли. – Я могу играть в это хоть всю ночь, если пожелаете.
Не отвечая ему, Чарли бросает взгляд на меня.
– Это мне не по карману, – говорит он. – Она твоя, приятель.
Затем он встает и, не произнеся ни слова, удаляется.
– Четыре тысячи фунтов раз, четыре тысячи фунтов два – продано джентльмену за столиком номер три.
– Должно быть, я хорошо заработаю на этой покупке. – Саймон наблюдает, как картину уносят со сцены.
Но я смотрю в другую сторону: мой взгляд следует за Чарли, выходящим из зала.
Саймон все еще поздравляет себя с победой, когда я, извинившись, встаю из-за стола. Я направляюсь к двери, через которую ушел Чарли.
– Вы не видели мужчину, который только что вышел отсюда? Рыжеватые волосы, примерно шесть футов росту? – спрашиваю я одного из официантов.
– О, совершенно верно! – восклицает он в восторге. – Как же я мог его не заметить! Он проскочил мимо меня и перешел через мост к маленькой веранде на лужайке. Красивый парень, – добавляет он, игриво поднимая брови. – Он случайно не ваш?
– Нет, – отвечаю я, прекрасно понимая, что именно на такой ответ он и надеется. – Но, боюсь, вашим он тоже не будет, – добавляю я, когда у моего собеседника загораются глаза. – Он ничуть не более голубой, чем это красное вино у вас на подносе.
– Ну, бывает, что цвет меняется, – подмигивает официант. – Ваш парень вышел в эту дверь.
– Благодарю за помощь! – бросаю я официанту на прощанье.
Быстро перейдя мост, я вижу Чарли. Он прислонился к одной из каменных колонн, поддерживающих крышу элегантной кремового цвета веранды. Ее не было раньше – вероятно, построили недавно. Глубоко задумавшись, Чарли смотрит на сад.
– Привет, – говорю я шепотом, приближаясь к нему. – На что это ты глядишь?
– Привет, – отвечает Чарли, поворачиваясь ко мне. – А ты что здесь делаешь?
– Пошла тебя искать. У тебя был расстроенный вид после аукциона.
– Ты хочешь сказать: после того как мне не досталась картина?
– Саймон ни в коем случае не упустил бы эту картину. У него есть на нее покупатель.
– А может быть, дело в том, что его конкурентом был я? – Чарли вопросительно поднимает брови.
– На самом деле Саймон нервничал из-за встречи с тобой. Вероятно, ему просто хотелось произвести на тебя впечатление.
– Грейси Харпер, ты веришь в это не больше, чем я! Скорее он хотел произвести впечатление на тебя и унизить меня!
– Нет, Саймон не такой, честное слово. Но он очень серьезно относится к своей работе. Уж если он решил купить эту картину, ничто не могло его остановить.
– Жаль, – вздыхает Чарли. – Мне действительно понравилась эта картина. Ирландский волкодав похож на твоего Вильсона, а шоколадный лабрадор – на моего Уинстона.
– Я тоже это заметила. Если бы она не была такой дорогой, то это я сражалась бы с тобой за нее!
– Этого никогда бы не случилось, – возражает Чарли. – Я бы этого не допустил. Почему же ты не попросишь у Саймона картину, раз она так тебе нравится?
– О, я не могу этого сделать. Вероятно, он уже позвонил своей клиентке, чтобы рассказать о картине.
Немного помолчав, Чарли произносит ровным голосом:
– Если бы это была моя картина, я бы отдал ее тебе не раздумывая. Теперь я жалею, что не предложил более высокую цену. Знаешь, я мог бы это себе позволить. Я вышел из игры только потому, что не хотел ссориться с твоим женихом.
– Я знаю. – Я кладу голову ему на плечо. – Именно так я и поняла. Спасибо тебе, Чарли!
– Для тебя – все что угодно, Грейси. – Он обнимает меня за плечи, и мы стоим рядом, любуясь садом. – Ты это знаешь. Все что угодно.