Глава восемнадцатая

До Кириллова мы добрались уже почти в сумерках. Въезжая в город, мы не знали, что именно он для нас приготовил – баррикады и кордоны, возведенные жителями в безнадежной попытке защититься от заболевших соседей, мародеров или авторов чудовищной зачистки, случившейся в каких-то шестидесяти километрах отсюда, или беспомощное и безразличное умирание, которым встретила нас Устюжна. Мы готовились к чему угодно и не могли предвидеть только одного: что маленький этот город с деревянными домами и каменными церквями, школами, светофорами и автобусными остановками окажется пуст, брошен, словно все его жители, все до единого, напуганные судьбой, постигшей соседние деревни, собрались и ушли куда-то дальше, на север.

То, что в городе никого нет, почему-то было ясно с первого взгляда. Дорога перед нами была нетронута, снег запекся твердой хрустящей коркой, в быстро густеющих сумерках топорщились двускатные крыши, и, насколько хватало глаз, не светилось ни одного окна. То, что не горели уличные фонари, можно было объяснить отсутствием электричества, но если бы за этими окнами прятался хоть кто-нибудь, мы непременно заметили бы мерцание свечи или керосиновой лампы, какое-нибудь движение; но ничего этого не было, совсем ничего, только безмолвные, покинутые жителями невысокие дома и темные, давно нехоженые улицы.

– Посмотрите налево, дети, – раздался в динамике папин голос, и я вздрогнула, настолько неуместным он показался в этой звенящей тишине. – Вон там, видите? Длинная каменная стена? Это монастырь. Огромный, старинный, тут еще Иван Грозный останавливался. Отсюда мы толком ничего не разглядим, но ничего похожего вы в жизни своей не видели. Там, за этими стенами, целый город – башни, церкви, каменные палаты, настоящая крепость.

– Откуда ты все знаешь, Андреич? – отозвался Андрей.

– Я бывал здесь студентом.

– Так, может, остановимся и пойдем, посмотрим?

– Нет времени, – строго сказал папа. – Да сейчас туда и не попасть, наверное. Все-таки крепость. Они наверняка закрыли ворота.

С дороги видны были только массивная белокаменная стена, нависшая над замерзшим озером и повторяющая плавные изломы его береговой линии, и островерхие толстые башни с узкими окошками-бойницами по углам этой стены, похожие на гигантские шахматные ладьи. Вдалеке, за стеной, на фоне темного неба скорее угадывались, чем были видны на самом деле, луковицы куполов. Это и правда была настоящая средневековая крепость, величественная и огромная, и я вдруг остро пожалела о том, что нельзя сейчас остановиться и пешком, проваливаясь в снег, пройти каких-нибудь четыреста метров, чтобы потрогать старую каменную кладку, подойти к спрятанным в какой-нибудь из башен воротам и хотя бы заглянуть внутрь, робко, снаружи, не нарушая покоя этого уснувшего гиганта, просто на случай, если мы, горстка испуганных людей, пытающихся спасти свою жизнь, – последние, кто видит его. Рано или поздно мы исчезнем; если задуматься, мы уже почти исчезли, а эта неподвижная громада так и останется стоять на берегу озера, спокойная и невозмутимая, и простоит еще не одно столетие, даже если вокруг не останется никого, чтобы любоваться ею.

Мы ехали медленно, очень медленно и молчали; и только когда стена почти уже скрылась из вида, уступив место маленьким деревянным домикам, казавшимся такими ничтожными и недолговечными на фоне этого каменного величия, я оглянулась последний раз, чтобы увидеть ее, и сказала:

– А может, они никуда и не уходили? Может, они все сейчас там, внутри. Это же крепость, она гораздо надежней этих домишек, посмотри, какая огромная. Туда поместился бы весь этот город целиком, и там же наверняка есть все, что им нужно, – вода, земля, палаты какие-нибудь каменные. А эта стена, она бы их защитила, разве нет?

– Не знаю, Анька, – ответил Сережа и тоже посмотрел назад. – Правда, не знаю. Но было бы здорово.

Через два квартала на одной из боковых улиц мы заметили легковушку, засевшую в снегу по самые колесные арки. Сережа сказал в микрофон:

– Давайте-ка глянем, – сказал Сережа. – Вдруг там остался еще бензин, – и остановился.

В этот раз на улицу никто не вышел, даже папа со своим карабином остался внутри, в теплой машине, настолько заброшенным и безлюдным казалось это место. Зажав фонарик в левой руке, Сережа правой стряхнул примерзший снег, запечатавший лючок бензобака, и какое-то время возился с ним, запихивая шланг, но вскоре выпрямился и пошел назад, качая головой.

– Пусто, – сказал он коротко, садясь обратно в машину, и мы поехали дальше.

По дороге нам попалось еще несколько машин, таких же забытых и засыпанных снегом, но все они оказались бесполезны; наверное, потому их и оставили здесь, на улицах, вместо того чтобы загрузить вещами и уехать. Мне пришло в голову, что, если весь транспорт, который нам удалось отыскать в городе, состоит из этих нескольких машин, одна из которых к тому же оказалась жестоко раскурочена, с выбитыми стеклами, снятыми колесами и таким же пустым баком, наши шансы на то, чтобы найти где-то еще дальше к северу запасы топлива, совсем невелики. Судя по всему, те, кто здесь жил, уходя, забрали все топливо с собой, не оставив нам ни капли.

– У них тут где-то должен быть автовокзал, – сказал Сережа убежденно, – и лодочная станция наверняка есть, нам солярки еще хотя бы литров двести…

– Да где его искать, этот автовокзал, – тут же отозвался папа. – Темень какая, хоть глаз выколи, и города мы не знаем. Что там у тебя в навигаторе, Андрюха?

– Ничего у меня в навигаторе, – мрачно сказал Андрей. – Карта неполная, у меня тут просто точка на трассе, никаких улиц, ничего. Не найдем мы.

– Хорошо, – сказал Сережа настойчиво. – Давайте заночуем, а утром, засветло, поищем и автовокзал, и станцию. Ну должно же было остаться хоть что-нибудь!

– Времени сколько потеряем, – с сомнением сказал папа. – Еще четырех нет. Мы сегодня за день, между прочим, всего километров девяносто проехали, а с ночевкой и поисками потеряем еще целые сутки. Мы и так еле ползем. Достаточно одного приличного снегопада, и завязнем безнадежно.

Сказав это, он умолк, ожидая возражений, но даже Сережа не торопился спорить с ним; наверное, мысль о том, что придется заночевать в этом пустом городе-призраке, и ему казалась неприятной. После длинной вынужденной задержки под Череповцом останавливаться на ночлег где-нибудь еще было страшно, словно стоило нам задержаться, и мы немедленно навлекли бы на себя какие-то новые, неизвестные еще опасности, и единственным способом избежать их было постоянное, непрерывное движение вперед.

– Погодите! – сказал вдруг Андрей. – У меня тут на выезде отмечена заправка. Если где-то еще и осталось топливо, это там.

Теперь мы пересекали город в узкой его части, зажатой с двух сторон между двумя озерами, и буквально через несколько минут он кончился. Уже совсем стемнело, и мы наверняка бы проехали мимо залепленного снегом красного навеса, если бы не искали его. Остановившись, мы вышли на мороз; когда Мишка распахнул заднюю дверь, Пёс выскользнул и желтой молнией унесся куда-то в сторону деревьев, за пределы света наших фар, и растворился в темноте.

– Ну зачем, зачем ты его выпустил, – сказала я беспомощно, – он же не вернется!

– Да куда он денется, – Сережа махнул рукой. – Не дурак он здесь теряться. Пойдем лучше, посмотрим, что тут осталось.

– Так электричества же нет, – неуверенно сказал Мишка. – Пистолеты, наверное, не работают?

– Тут где-то должен быть резервуар, – сказал папа, приближаясь. – Ищите люки на земле, они обычно подальше, у самой дороги. Их могло снегом завалить, так что смотрите внимательнее.

Вначале казалось, что под всем этим снегом, в темноте мы ничего не найдем, но не прошло и минуты, как Мишка торжествующе крикнул:

– Нашел!

Резервуаров было три, с одинаковыми серыми крышками. Две оказались откинуты, и, заглянув, я увидела два круглых металлических колодца – маленький, густо ощетинившийся трубками, и второй, пошире, едва прихлопнутый круглым стальным люком.

– Отойди-ка, – быстро подходя, сказал папа Мишке и, с трудом опустившись на колени, поднял люк и принялся светить в него фонариком. – Не вижу ничего. Темно, как у слона в заднице. Придется спускаться.

– То есть как – спускаться? – переспросила я. – Внутрь?

– Тут есть лестница, – папин голос гулко отражался от металлических стенок. – Это обычная цистерна, Аня, просто вкопанная в землю, туда можно спуститься.

– Давайте я! – начал Мишка умоляюще. – Я быстро, я пролезу!

– Нет, – сказала я с ужасом, – даже не вздумай, я тебе не разрешаю, ты слышишь меня?

Не обращая на меня внимания, папа выпрямился (в спине у него тут же что-то оглушительно хрустнуло) и, сморщившись от боли, протянул Мишке фонарик:

– Давай, Михаил.

Беспомощно я наблюдала, как Мишка, скинув куртку и зажав фонарик в зубах, запихивается в люк, и думала – никто не слушает меня, даже он, мой маленький сын, больше меня не слушает. Папа наставлял его:

– Спускайся медленно. Внимательно смотри вниз. Если там осталось топливо, ты должен его увидеть, а не наступить в него, понял? – и когда Мишкина голова скрылась в недрах ужасной цистерны, прокричал туда, прямо в люк:

– И не вздумай даже легонько задеть фонариком стенку! Одна искра, и все взлетит на воздух! – а потом, обернувшись ко мне, окаменевшей от страха, сказал успокаивающе:

– Да не волнуйся ты, Аня. Мальчишка тонкий, гибкий, все будет хорошо. Он же не курит у тебя, нет? – и засмеялся.

Если кто-нибудь еще раз, еще хоть раз кто-нибудь скажет мне, что все будет хорошо, подумала я, и шагнула к нему, и сжала кулаки, и смех захлебнулся у него в горле, сменившись кашлем; замолчи, да замолчи наконец, я хочу слышать, что там происходит, в этой цистерне, хочу слышать каждый его шаг по ненадежной отвесной лестнице.

– Ну что там? – подошел Сережа, в каждой руке у него было по пустой канистре.

– Вряд ли там что-то осталось, – сказал папа, перестав кашлять; лицо у него теперь было совершенно серьезное. – Тут все было открыто. Похоже, кто-то побывал здесь до нас.

– Так зачем же вы его туда послали, черт бы вас побрал? – сказала я и бросилась к люку, чтобы крикнуть Мишке – возвращайся, вылезай немедленно, но тут из люка послышался его искаженный эхом голос:

– Нет ничего! Просто дно мокрое! – и через пару секунд на поверхности появилась его взлохмаченная голова.

Под второй крышкой тоже было пусто, это выяснилось через несколько минут; оставалась третья, закрытая на замок, сбивать который обычным образом было слишком опасно. Немного повозившись, мужчины все-таки нашли способ открыть и ее – туго обернув тряпкой длинный пожарный багор, найденный тут же, на заправке, замок после длительной возни удалось сломать, но и эти усилия оказались напрасны: вероятно, последнюю цистерну не стали вскрывать только потому, что она опустела еще до того, как умерли обесточенные насосы, качавшие топливо наверх. Разочарованные, мы столпились вокруг раскуроченных люков. Мишка, от которого резко и неприятно разило теперь бензином, расстроенно протянул:

– Выходит, все зря? – и никто ему не ответил; даже Сережа, который до сих пор был так уверен в том, что топлива вокруг все еще достаточно, не нашел ни одного слова. Постояв еще немного, мы побрели к остальным. Дико хотелось курить.

Остальные толпились на светлом пятачке между припаркованными возле обочины машинами; на улицу не вышел только Лёня, который после дня пути даже на широких Лендкрузеровых сиденьях чувствовал себя плохо. Подняв глаза, Ира спросила:

– Ну, как? – и Сережа молча покачал головой.

Замирая от восторга, мальчик кормил пса картофельными чипсами из пакетика, который неловко прижимал к груди. Неуверенно, готовый в любой момент отдернуть, он тянул вперед маленькую без варежки руку, и Пёс всякий раз задумчиво, не спеша обнюхивал ее и только после распахивал огромную пасть и брал угощение осторожно, передними зубами.

– Вот, это вам, – сказала Ира, протягивая Сереже несколько хрустящих упаковок. – Мы нашли в магазине. Там еще шоколадок было несколько, но я детям отдала. Поесть нормально мы уже не успеем, но на ночь хватит. Антон! Хватит кормить собаку!

Мальчик поднял голову и посмотрел на меня.

– Он ест, – прошептал он и улыбнулся.

Перед тем как вернуться за руль, Андрей сказал:

– Нет смысла тут ночевать, Серёга. Если они так заправку выкачали, не найдем мы ничего ни на автовокзале, ни на лодочной этой станции.

Сережа молча кивнул и полез в машину.

Вторая заправка попалась нам километров через пятнадцать, возле развилки; в том месте, где дорога раздваивалась, расходясь в противоположные стороны – один ее рукав уходил направо, к мертвой Вологде, а второй – налево и вверх, на север.

На указателе белели надписи: Вытегра – 232, Медвежьегорск – 540. Я ни разу в жизни даже не слышала этих названий и спросила у Сережи – а нам куда? Еще дальше? И он кивнул так неуверенно, что мне впервые с момента, как мы покинули дом, захотелось самой наконец взглянуть на карту, чтобы убедиться, существует ли на самом деле место, куда мы направляемся. Люки топливных резервуаров и здесь, на развилке, были вскрыты, на этот раз все, без исключения; мы не стали даже спускаться вниз, потому что и так было ясно – они безнадежно пусты.

Именно в этом месте папа пересел в Лендкрузер, предоставив Ире рулить Витарой. К моему удивлению, Мишка неожиданно вызвался ехать с ней и с мальчиком, пробурчал что-то вроде «ну как они там одни, я ружье возьму и к ним сяду, мам» и выскользнул из машины. Я не стала с ним спорить, у меня не было больше сил. Для очистки совести я предложила Сереже немного отдохнуть: хотя бы пару часов, я справлюсь, а ты поспи; но он не согласился: ерунда, Анька, я не устал, давай-ка ты лучше сменишь меня, когда это действительно понадобится. Несмотря на длинный невыносимый день, начавшийся, казалось, неделю назад, сразу заснуть я не смогла. Было всего что-то около шести вечера, но, глядя в окно, об этом ни за что нельзя было бы догадаться; все за пределами крошечного куска дороги, освещенного нашими фарами и ползущего вместе с нами по пустынной дороге, стало чернильно-черным: и беззвездное небо, и обступившие трассу деревья, и даже снег.

Теперь, когда Мишки с его бензиновой аурой не было с нами в машине, я наконец закурила (Пёс, свернувшийся на заднем сиденье, поднял голову и недовольно фыркнул) и, стряхивая пепел в приоткрытое окошко, наблюдала за россыпью оранжевых искр, быстро сносимых ветром под колеса идущего сзади пикапа. По крайней мере, топлива хватит нам на то, чтобы доехать до этой загадочной Вытегры, рассуждала я сонно, а вот до Медвежьегорска мы уже не дотянем. Спорить сейчас бесполезно, главное – не пропустить, не проспать эту Вытегру, чтобы успеть остановить их, если они вздумают двинуться дальше с полупустыми баками. Целых двести километров, с такой скоростью мы доберемся туда не раньше утра, я не просплю, я успею остановить их, подумала я и провалилась в сон.