Глава 30
Разговор

Пока мы ждали Воловского, Лаберт стоял посреди зала, прислонившись спиной к стене рядом с календарем. Я с нескрываемым интересом рассматривал его и не мог найти во внешности Лаберта чего-то отталкивающего, неприятного: слащавого или, наоборот, жестокого. Парень как парень: мимо пройдет, глазу остановиться не на чем.

Лаберт был невысокого роста, примерно 170 сантиметров. Среднего телосложения, русоволосый, с зауженным книзу подбородком. На хоккейного тренера, да и вообще на спортсмена, он нисколько не походил.

К событиям, происходящим в его квартире, Лаберт отнесся с наигранным спокойствием. Скрестив руки на груди, он замер в одной позе и ничем не выдавал бушевавшие в нем эмоции. А подумать ему было над чем!

– Понятые, – пригласил соседей следователь, – на ваше обозрение представляется полпачки писчей бумаги белого цвета, сорок восемь видеокассет импортного производства, видеомагнитофон «Панасоник», четыре копировальных листа черного цвета, катушка к печатной машинке с лентой черного цвета. В ходе проведенного обыска все данные предметы мы изымаем. Распишитесь в протоколе обыска. Вот здесь и здесь.

Когда понятые ушли, я взял в руки кассету с мультфильмами.

– Какой-то странный набор предложил тебе незнакомый продавец.

Лаберт прекратил сверлить взглядом стену и посмотрел на меня холодным, отсутствующим взглядом.

– Этот торговец был медиумом, провидцем, – продолжил я. – Такой дивный набор популярных фильмов, и вдруг мультики, хоккей. Не иначе как этот загадочный продавец знал, что ты вскоре познакомишься с Борей Прохоренко, страстным поклонником хоккея с шайбой.

– Я не знаю никакого Бори Прохоренко, – равнодушным тоном ответил Лаберт.

– Юргис, мой тебе совет: никогда не ври по мелочам. Мы перетряхнем всю округу, и если ты хоть раз был с пацаном у себя дома, то кто-то видел тебя с ним. Клубок легко распутывается, если потянуть за нужную ниточку. Наша ниточка – это ты. Теперь дело техники. Трудно искать черную кошку в темной комнате, но если ты схватил кошку за хвост, то вытащить ее на свет божий труда не составит.

Наконец приехал Воловский. По моему предложению мы прошли на кухню, оставив оперативников и следователя в зале. На крохотной кухоньке Лаберт встал у окна, прокурор сел за стол, а я остался стоять у раковины.

– Лаберт, – глядя в глаза преступнику, сказал я, – в присутствии прокурора города я обвиняю тебя в присвоении государственного имущества и умышленном убийстве пяти человек в кафе «Встреча». Пока мы втроем, я предлагаю тебе рассказать нам всю правду. В обмен могу предложить отдельную камеру в следственном изоляторе и повышенные меры безопасности.

– Я не представляю, о чем вы говорите, – холодно усмехнулся Лаберт.

– Ты все хорошо продумал, Юргис, но все-таки сделал одну непростительную ошибку – ты забыл о девчонке, которая видела тебя у спорткомплекса «Динамо». Вспомни, ты садился в автомобиль, а Прохоренко с девчонкой стояли недалеко от крыльца. Девочка опознает тебя.

– Никакой девочки я не видел, никакого Прохоренко не знаю.

– Хорошо, зайдем с другой стороны. Ты – вор, мы нашли у тебя похищенное имущество. Властью, данной мне советским государством, я задержу тебя в качестве подозреваемого на трое суток. В ИВС тебя убьют в первый же день. Преступный мир не простит тебе убийства своего авторитета Тихона. Самошкина бандиты убили и тебя убьют. Если у нас не получится разговора, считай, что ты сам себе подписал смертный приговор.

– Не надо меня запугивать бандитскими заточками! – со злостью ответил Лаберт. – Я в Афгане был и смерть вот так, лицом к лицу, видел. Что, не веришь? Ты думаешь, я слизняк, на которого надавил – и он поплыл? Хрен тебе! Я пуганая ворона. Я свой страх похоронил, когда Самошкин мне в лицо автомат навел и спросил: «Что, гомик, жить хочешь?» Самошкин перестрелял всех на высотке… Знаешь, как выглядит дуло автомата, направленное тебе в лицо? У него калибр становится, как минометный ствол, а ты меня бандитами пугаешь. Прокурор, – обратился Ламберт к Воловскому, – если вы, конечно, прокурор. Запретите этому человеку запугивать меня. Я не убивал никакого Тихона и видеомагнитофон не воровал.

– Виктор Константинович, – сказал я с таким зловещим спокойствием, что у Лаберта по лицу пробежала судорога, – здесь только мои люди и вы. Вы присутствовали при окончании обыска и теперь можете вернуться в прокуратуру. Похищенное имущество мы нашли… Вы уедете, мы уйдем, а Лаберт останется. Я не вижу никакой необходимости арестовывать его. Следователь возьмет с Юргиса подписку о невыезде, но он сбежит от правосудия. Нам он больше не нужен, я дальше и без него «клубок» размотаю, а девчонка его по фотографии опознает.

– Что ты задумал? – спросил Воловский.

– Я позвоню Мухе-Цокотухе. Он заберет Лаберта. Все будет чисто, комар носу не подточит. Под Мухой все кладбище. Сыграет с нашим другом в «два-пятьдесят», и ищи свищи! Да и искать-то Лаберта никто не будет. Задорожного никто не ищет, а уж его… Ты знаешь, Юргис, что такое «два-пятьдесят»? Расскажу. Стандартную могилу роют глубиной два метра. Когда бандитам надо спрятать труп, то могилу углубляют на пятьдесят сантиметров, туда швыряют истерзанные останки, присыпают глиной, утрамбовывают. В обед в эту же могилку опускают гроб с почившей накануне старушкой.

– Пускай хоронят, – поморщился Лаберт.

– Напоследок, Юргис, я расскажу тебе одну историю. Есть в нашем городе преступный авторитет по кличке Муха-Цокотуха. Слышал о таком? Муха – психопат и кокаинист. У него проблемы с психикой на физиологическом уровне. У всех людей от кокаина наступает чувство веселья и эйфории, а Муха от него впадает в неконтролируемую ярость. Но речь не об этом. Много лет назад Муха попал в тюрьму. Между ним и сокамерниками произошел конфликт, и они решили его проучить. Когда выводные контролеры ворвались в камеру, то застали такую картину: все нападавшие на Муху валялись в лужах крови на полу, а он сам, избитый и переломанный, стоял у параши с тазиком в руках. Представь, металлический прочный тазик был смят в гармошку. Муха так им лупил по головам, что днище у тазика вылетело, а сам он стал плоским, как лист кровельного железа.

Я достал сигарету, закурил, стряхнул пепел в раковину и продолжил.

– Лет шесть назад Муха удочерил девочку. Он дал ей новое имя и свою фамилию. Девочку зовут Стелла Мухина. Поверь мне, она – уникум. Стелла может такое скорбное выражение лица сделать, что сердце в груди от жалости к ней разорвется. Стеллочка выглядит как ангел, она очень красивая и с виду беззащитная. Любой мужчина, кто видит ее, готов… Нет, не так. Представь маленького котенка. Он бегает по двору, гоняется за солнечными зайчиками, забавно играет с собственным хвостом. Мимо идет пьяный мужик и ботинком – хрясь! – котенку по мордочке. Просто так, ни за что ни про что. Котенок отлетел в сторону, лапкой с разбитого носика кровь вытирает, а глаза у него – полные слез. Котенок никак не может понять, за что же его ботинком, да со всего размаху? Представил картину? Стелла еще жалобнее может заплакать. По твоей воле, Лаберт, ее арестовали. Когда Муха прощался со Стеллой, он сказал: «Любому, кто тронет ее пальцем, я этот палец отрежу и заставлю его сожрать». Нисколько не сомневаюсь: и отрежет, и заставит… Лаберт! Стелла – это ангел. Ты сломал у ангелочка крылья. За Стеллу Муха-Цокотуха предаст тебя самой жуткой казни, которая только была в XX веке. Не пройдет и пары часов, как ты проклянешь тот день, когда родился на свет. Ты нам про Афганистан рассказывал, про то, что смерть в афганских горах презрел. Юргис, что такое смерть от автоматной очереди? Миг – и ты больше никогда не почувствуешь боли. В руках Мухи ты будешь мечтать о смерти, но она будет стоять в стороне и насмехаться над тобой.

– Он о чем говорит? – спросил у Воловского Лаберт.

– Опустив весь ужас, который нагнал Андрей Николаевич, одно я могу подтвердить: Стелла Мухина арестована и водворена в следственный изолятор. Я лично санкционировал ее арест за хранение наркотиков.

– Хорошо, тогда при чем здесь я и эта самая Стелла? Я ее в глаза никогда не видел и никакие крылья ей не обламывал.

– Ба! – воскликнул я. – А кто же ее в тюрягу упек? Я, что ли? Это ты, Юргис, сделал. Мало того, что ты убил Тихона, ты еще и девчонку на нары бросил. За Тихона тебя просто убьют, а за Стеллу – казнят.

– Чушь! – неуверенно возразил Лаберт. – Я к Стелле отношения не имею.

– Имеешь! – мой голос превратился в сталь. Сейчас или я его добью, или он уйдет в глухую оборону, и тогда придется скинуть карты и признать свое поражение. – Слушай расклад и отслеживай звенья цепочки. Ты взорвал пять человек в кафе. Один из них был Демушкин, лидер банды, состоящей из ветеранов Афганистана. О нем-то ты, надеюсь, слышал? После смерти Демушкина вся его шайка разбежалась, и на ее место заступила другая организованная преступная группа – «Борцы». Лидер борцов Задорожный решил провести передел собственности и оттяпать кусок пирога у преступного мира, возглавляемого вором в законе Лучиком. Между Задорожным и ворами началась война. Чтобы поставить всех на место, генерал Удальцов велел провести массовые обыски. На кладбище, в логове Мухи-Цокотухи, мы обнаружили и изъяли кокаин. Стелла Мухина тут же заявила, что наркотики принадлежат ей. Стеллу арестовали. Кто виноват в ее аресте? Ты! Если бы ты не убил Демушкина, то война между «Борцами» и ворами не началась бы. Логику улавливаешь? Именно ты, Лаберт, – первопричина всех бед, постигших ангелоподобную Стеллочку. Ты запомни одну вещь. Идет процесс, судят вора и выносят ему приговор. Знаешь, кого вор ненавидит в этот момент? Не прокурора, не судью, а потерпевшего, того человека, которого он обокрал. Гнев Мухи не распространяется ни на меня, ни на прокурора. За Стеллу ответишь только ты один. Все! Разговор не получился, нам пора разъезжаться.

Я выглянул из кухни:

– Айдар! У нас наручники есть? Сейчас пригодятся.

Воловский и Лаберт молчали. Помахивая наручниками, вошел Далайханов.

– Прицепи его к стояку батареи, – велел я. – Потом обыщи, чтобы в карманах не было никаких предметов, которыми можно отомкнуть защелки.

Прокурор города поднялся с табуретки и шагнул к входной двери.

– Стойте! – закричал Лаберт. – Вы же не можете бросить меня на растерзание бандитам!

– Сейчас восемь часов вечера, – спокойно ответил Виктор Константинович. – Мой рабочий день закончился два часа назад. Я не думаю, что Андрей Николаевич будет звонить какому-то Мухе. Звонки с вашего телефона можно проследить.

– При чем здесь мой телефон? – Лаберт при приближении Айдара встал в защитную стойку.

Далайханов обернулся ко мне:

– Врезать ему, чтобы боксера из себя не изображал?

Воловский вышел из кухни. Лаберт вслед ему закричал:

– Постойте, давайте поговорим! Мне нужны гарантии, я на слово вам верить не собираюсь!

– Не верь, – сказал я.

– Да, ты, ты! – захлебнулся воздухом Юргис. – Ты уже в кителе дырочку просверлил, чтобы орден за меня прицепить? Или тебе внеочередное звание дадут? Знаю я вас, за новую звездочку на погонах вы на любое преступление пойдете.

– Юргис, ты что, дурак, что ли? – с искренним удивлением спросил я. – Какие звездочки, какие ордена? Смотри!

Я расстегнул рубашку, задрал до плеч футболку.

– Видишь след от осколочного ранения? Я освобождал заложницу и попал под взрыв гранаты. Если бы не одна девушка, заткнувшая своей рукой дырку у меня в груди, я бы уже давным-давно был съеден могильными червями. Теперь суть: мне за опасное для жизни ранение, полученное при исполнении служебных обязанностей, даже паршивой медальки не дали. У нас жадное государство. Покойникам ордена горстями дают, а для живых металла жалко. Мне за «Встречу» в лучшем случае дадут премию в размере оклада. У меня нет смысла жилы рвать, чтобы припереть тебя к стене. Кражу из горкома мы раскрыли, а «клубок» во «Встрече» сам распутается. Прощай, Лаберт! У меня тоже рабочий день закончился, и я ради ста рублей не собираюсь с тобой всю ночь лясы точить.

– Какие гарантии вы мне можете дать? – повторил он.

– А какие гарантии ты хочешь получить? – спросил вернувшийся к нам Воловский.

– Я могу избежать расстрела? – по-деловому спросил он.

«Ну, вот и все! – с ощущением пустоты в груди подумал я. – Тайм выигран, клиент сломан».

– За последний год в Западной Сибири не приведено в исполнение ни одного смертного приговора, – сказал Воловский. – Горбачев хочет прослыть перед странами Запада великим гуманистом. Пока он у власти, расстреливать никого не будут.

– Сам посчитай, – вклинился я в разговор. – Суд – два года, обжалование в Верховный суд – год, рассмотрение прошения о помиловании – еще год. Итого, как минимум, четыре года жизни. Выбирай: или ужасная смерть сегодня-завтра, или четыре года в теплой камере, с хорошей кормежкой, прогулками, тюремной библиотекой и продуктовыми передачами с воли.

– Вот черт! – в отчаянии бросил Лаберт. – С чего начать? С Афганистана? А сегодня, сегодня как будет? В ИВС же нет отдельных камер?

– Я позвоню начальнику изолятора, и он освободит для тебя камеру, – сказал Воловский. – Мне, прокурору города, начальник ИВС ни в чем не откажет.

– А Муха? – подозрительно прищурившись, посмотрел на меня Лаберт.

– Юргис, я на бандитов не работаю, – ответил я. – Не в моих интересах, чтобы тебе до суда шею свернули. Я, честно говоря, жалею, что мы не смогли уберечь Самошкина. Второй такой оплошности мы не допустим.

– Черт, черт! – ломаясь от внутренней сумятицы, застонал Лаберт. – Что делать-то?

– Мне его пристегивать к батарее? – спросил Айдар.

– Да подожди ты! – закричал на него Лаберт. – Выйди из кухни, дай нам поговорить. Чего ты в моем доме хозяйничаешь? Пошел вон отсюда!

– Андрей, я все-таки ему врежу, чтобы не хамил! – сжал кулаки Далайханов.

– Юргис, – спокойно, веско и внушительно обратился к преступнику прокурор города. – Поверь мне, я видел за свою жизнь убийц гораздо больше, чем Андрей Николаевич или любой из этих парней. Я пятнадцать лет отработал следователем и чуть ли не каждый день общался с убийцами. Все они говорили одно и то же. И те, кто лишил жизни человека случайно, и кто взялся за нож из мести или ревности, и даже самый известный убийца-маньяк в нашей области твердили одно: после чистосердечного признания наступает чувство огромного душевного облегчения. Нирвана, чувство успокоенности и умиротворения. Расскажи нам все, сними камень с души и почувствуй, как станет легче.

Лаберт придвинул к себе свободную табуретку, попросил у меня сигарету.

– С чего начинать? – выпустив в потолок струю дыма, спросил он.

– С видеомагнитофона, – предложил я. – Как я понимаю, с него все началось?

– С него, с Афгана, с моего изломанного детства, с вечного одиночества – со всего.

– Мы все во внимании! – подытожил разговор Воловский.

– «Во внимании», – грустно усмехнулся Лаберт. – Местный сибирский говор. Кто бы только знал, как я ненавижу вашу проклятую Сибирь! Случайно ведь сюда попал… С чего начинать – с Яковлева или с Самошкина? Начну с видика… нет, с взрывчатки. С нее все началось.