Глава 22
Итоги московской проверки
Когда я проснулся, на улице было уже светло.
«Во сколько мы вчера легли и сколько сейчас времени? А какая к черту разница, до обеда мы все равно будем торчать в «Изумрудном лесу». Машина за нами придет только во второй половине дня. Пока есть время, надо отоспаться».
Я повернулся на бок, обнял мирно посапывающую Альбину.
«Помнится, Альберт Львович, когда объяснял мне энергетику семейной жизни, сказал: «У тебя переизбыток внутренней энергии, и тебе для счастливого супружества надо найти женщину с пониженной энергетикой – «липучую» женщину, то есть такую, к которой ты сам прилипнешь и ни за что не захочешь с ней расставаться. Верный признак «липучей» женщины – это неотвратимое влечение к ней. Тебе будет скучно жить на свете, если ее не будет рядом». После Альберта Львовича я мысленно перебрал всех женщин, с которыми был близок и к которым испытывал симпатию. «Липучей» женщины среди них не было. Даже Наталья – не то. Я вполне комфортно чувствовал себя без нее. А вот Альбина имеет некоторые признаки липучести. Альбина – это женщина-синусоида, она находится в беспрерывном движении вверх-вниз. Когда в ней накапливается внутренняя энергия, она идет к вершине синусоиды, на пике подъема совершает безрассудные поступки и кубарем катится вниз. Там, внизу, лишенная избыточной энергии, она становится «липучей» женщиной, которую хочется защищать и любить. Без всякого сомнения, вчера, на берегу реки, я любил ее. Я не хотел овладеть ею – какой секс на морозе? Даже мыслей об этом не было, но я любил ее и готов был на любые безумства, лишь бы она еще раз прошептала: «Скажи: «Альбина, я люблю тебя!» Сколько человек признавалось ей в любви? Скольким мужчинам она разбила сердце? Сколько озлобленных субъектов посвятили ей похабные памфлеты на стенах общественных туалетов? Не завидую я ее мужу. Он постоянно видит Альбину на подъеме, а на спаде ее любит уже кто-то другой. Например, я».
От молодого здорового тела Альбины исходила возбуждающая энергия. Я погладил ее по бедру, по ягодицам.
«Хороша девка! Интересно, она занималась спортом или нет? Наверняка занималась. Папаша у нее был сотрудником райкома партии. Он просто обязан был заставлять ее ходить в спортивные секции и посещать музыкальную школу по классу фортепиано. В стремлении вырастить и воспитать разносторонне развитую личность взрослые идут на крайности…»
– Андрей, – не поворачиваясь ко мне, сказала Альбина, – ты сейчас что делаешь: предлагаешь мне проснуться или проверяешь, все ли у меня на месте?
– Признайся, ты занималась спортом?
– Все девочки в нашей школе чем-то занимались. Андрей, сходи в бар, принеси кофе. Мне надо прийти в себя. Сейчас сколько времени?
На прикроватной тумбочке зазвонил телефон внутренней связи. Я поднял трубку.
– Андрей, зайди ко мне, – попросила Журбина.
– Валентина Павловна, как я найду ваши апартаменты?
– Сейчас Саид проводит тебя.
Я положил трубку. Альбина, поджав под себя ноги, села на кровати.
– Кто звонил? – спросила она.
– Сейчас Саид к нам зайдет.
– Зачем?
– На тебя голую посмотреть.
Она пренебрежительно фыркнула:
– Нашел, чем пугать! Хочешь, я ему открою? Чего мне стесняться, если ты сказал, что у меня тело, как у древнегреческой богини? Правда, я не накрашенная…
– Альбина, Саид родился в мусульманской республике. У них в любую жару женщины в шальварах ходят. Если ты ему голая откроешь, он умрет от сердечного приступа. Тебе не жалко парнишку?
– Посмотри на меня, – велела Альбина. – Мы с тобой встречаемся второй раз, и второй раз ты видишь меня растрепанной и ненакрашенной…
Пока она пыталась развить мысль о взаимосвязи между особой степенью доверия и наличием макияжа на лице, я оделся, чмокнул ее в щеку и пошел открывать дверь.
– Андрей, – обиженно бросила мне вслед Альбина, – вернешься, даже не вздумай приставать ко мне. Ты наказан.
– Хочешь для мужа силы поберечь? – съязвил я.
Она зашипела, как кошка, встретившая соседскую собаку, но я увильнул от надвигающейся грозовой тучи и выскользнул за дверь. Вовремя! В секцию осторожно постучались. Через пару минут Саид проводил меня до номера Журбиной.
Валентина Павловна в домашнем халате и безупречно одетый Касим пили зеленый чай.
– Андрюша, – подув на пиалу, сказала Журбина, – твои друзья только что уехали. Касим рассчитал их и дал транспорт до города.
– Вот так номер! Мы должны были отдыхать здесь до обеда. Они с девушками уехали или как?
– Долговязую неухоженную девицу забрали с собой, а остальные две остались. Андрюша, я вот зачем тебя позвала. Судя по лицам, ни седой мужчина, ни его девушка ночью не спали. У них в комнате до утра свет горел.
– Я думаю, им было чем заняться, – неуверенно предположил я.
– Касим говорит, что твой друг даже не дотронулся до нее.
Я вопросительно посмотрел на узбека. Не под дверью же он всю ночь стоял?
– На этой девушке был легкий свитер производства ташкентской швейной фабрики, – пояснил Касим. – В субботу утром, когда она впопыхах одевалась, надела его задом наперед, внутренней этикеткой к горлу. Сегодня, когда я договаривался с автомобилем для них, швы от этикетки на свитере были у нее спереди. Если бы девушка снимала с себя одежду, то второй раз надела бы свитер правильно. Но это еще не все. Ее мужчина вчера плотно поужинал и расслабил брючный ремень. Сегодня утром штаны на нем болтались вокруг талии. Если бы он снимал брюки и потом снова надевал их, то наверняка бы застегнул ремень на нужную дырочку.
– Какая у вас наблюдательность! – восхитился я.
– Двадцать лет в КГБ Узбекистана! – отрапортовал Касим. – Если бы не андроповские перетряски, я бы и сейчас там работал.
– Помяни мое слово, – подвела итог Журбина, – между этим мужиком и девушкой был серьезный разговор личного характера. Он женат?
– А черт его знает, наверное, женат, – ответил я.
– Вспомни наш вчерашний разговор, – улыбнулась Валентина Павловна. – Не в округлой попе женская привлекательность, а в ее глазах. Хлопнула ресницами – и околдовала. Ты, кстати, давно Альбину знаешь? Ладно, ладно, не хочешь – не отвечай. Предупреди ее, у нас гостит приятель ее отца. Наверняка Ковалику стукнет, что дочка без мужа в дом отдыха приезжала.
– Пусть стучит. Евгений Викторович Альбине слова поперек не скажет.
Упомянув про Ковалика, я вспомнил про события в его кафе.
– Валентина Павловна, вы были на похоронах Шафикова? У его жены никакой мужичок не крутился?
– Его супруга в глубоком трауре, а вот рядом с дочерью был молодой человек, по виду спортсмен. В самом начале декабря Лена Шафикова собиралась замуж за сына моего знакомого, а сейчас, как видно, передумала… Касим, ты заказал маникюршу? Перезвони ей, напомни, а то у меня ногти стали, как у сборщицы хлопка после трудовой недели.
Поблагодарив Журбину, я вернулся к себе. Альбина принимала душ. Услышав, как хлопнула дверь, она выглянула наружу.
– У нас все в порядке? Мой муж в холле с ружьем не сидит? Тогда раздевайся и иди сюда. Я передумала.
Результат раннего отъезда москвичей из «Изумрудного леса» стал известен в понедельник, когда нас всех собрали в областном УВД на итоговое совещание. От имени московских проверяющих выступал полковник, любитель ночных разговоров по душам.
– Особенно хочется отметить эффективную организацию работы в отделе уголовного розыска, возглавляемом подполковником милиции товарищем Малышевым…
Николай Алексеевич, незаметно для окружающих, ткнул меня локтем в бок: «Понял, как надо работать!» Из президиума меня отыскал глазами Шмыголь. Иван Иванович был строг и серьезен, но не насторожен. Он уже знал, что справка о результатах проверки написана в нейтральном ключе.
«Не зря я Машей пожертвовал, – подумал я. – Не зря «Сибирским» коктейлем майора поил. Помогло! Все довольные остались. Только пять трупов лежат на разных кладбищах, и никому до них дела нет. Как был «клубок» из непонятных ниток, так и остался».
Маша появилась у меня на работе в конце следующей недели.
– Я уезжаю в Москву, – заявила она.
– Ты рехнулась? – поразился я. – Что ты там делать будешь? Полковник поиграет тобой и бросит, и ты останешься одна в чужом городе…
Она хотела что-то возразить, но я, подражая Малышеву, хлопнул ладонью по столу.
– Не перебивай меня! Расскажу тебе одну историю. Есть в нашем городе «спецавтохозяйство». Особое подразделение в нем занимается отстрелом бродячих животных. Чтобы добро не пропадало, из шкур убитых собак работники «спецавтохозяйства» шьют унты и шапки. Хорошо шьют, качественно. Некто Бастерс пошитую им шапку умудрился продать чешскому певцу Карелу Готу, который приезжал в наш город на гастроли. Но не об этом речь. Бригадир собаколовов Толкмит вдруг вспомнил, что он немец по нации, и решил иммигрировать в Германию. Я спрашивал его: «Виктор Бернардович, что ты в Германии будешь делать? Собак стрелять тебе в ФРГ никто не даст, и шапки твои собачьи там на фиг никому не нужны». Он мне отвечает: «Я буду в Германии на пособие жить». Он на исторической родине прожить сможет, а вот тебе кто будет в Москве пособие платить? Полковник, часом, не пообещал, что с женой разведется и на тебе женится?
– Он пообещал помочь с жильем и найти работу.
– Какую работу, ты же ни хрена не умеешь делать? У тебя ни образования, ни навыков. Полы пойдешь мыть или нянечкой в детский сад устроишься? Надеюсь, ты не думаешь, что полковник на одну зарплату сможет содержать и тебя, и свою семью?
– Андрей Николаевич, – сухо ответила Маша, – я пришла попрощаться. В этой тетради мои записи, я хотела помочь вам, а получилось, что мы расстаемся, как враги.
– Маша, о чем ты? Вернешься, я первый протяну тебе руку помощи.
– Андрей, – перешла на «ты» Ивлева, – скажи, тебе попадет за это… за Стрекозу?
– Нет. После твоего отъезда я спишу дело в архив и забуду о нем.
Маша постояла, не зная, как вести себя в последнюю минуту нашего знакомства. Она ждала от меня человеческого участия, но я был холоден. После «Изумрудного леса» Ивлева как женщина для меня больше не существовала. Я ее в объятия полковника не толкал. Все могло бы сложиться по-другому, но как получилось – так получилось.
– До свидания, – она протянула мне руку.
– Пока, – равнодушно бросил я и занялся своими делами.
Маша посмотрела на свою протянутую руку, шмыгнула носом и вышла за дверь.
Еще через неделю муж Альбины уехал в командировку, и она на все выходные переехала ко мне.
– Знаешь, почему Маша в Москву рванула? – спросила Альбина. – Я разговаривала с ней перед отъездом. Она призналась, что хочет сбежать от тебя, вернее, от своих чувств к тебе. Глупая девушка. Мой отец относился к ней гораздо лучше, чем ты. Для моего отца она была симпатичной, привлекательной женщиной, а для тебя… Ты замечал, какими влюбленными глазами Маша смотрит на тебя?
– Ты тоже временами смотришь на меня так, что дух захватывает. Скажи, Альбина, какой Маше прок от благосклонности твоего отца? Он что, собирался развестись с твоей матерью и жениться на Ивлевой? Представляю картину: Маша – твоя мачеха.
– А ты бы женился на Маше? Смог бы отбросить все предрассудки и повести ее в ЗАГС?
– Нет.
– Ну и дурак! Она бы всю жизнь бегала за тобой, как собачонка, любые промахи бы тебе прощала. Нет более верных жен, чем бывшие грешницы.
– Альбина, мне жена-собачонка не нужна. У меня свои принципы, и менять их ради раскаявшейся блудницы я не буду. Даже если у нее нимб над головой воссияет, она мне не пара.
– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь! Влюбишься по-настоящему и наплюешь и на свои принципы, и на биографию избранницы. Найдешь себе серенькую неприметную мышку и будешь ее холить и лелеять, а все вокруг будут недоумевать: «Андрюша-то наш, такой гуляка был, а нынче присмирел, ни на одну женщину, кроме своей женушки, не смотрит!»
– Все может быть, – охотно согласился я.
