Глава 18
Вербовка
Проверяющие из Москвы прилетели в пятницу поздно вечером. Для перестраховки суббота была объявлена в городском УВД рабочим днем. Проводив Малышева в областное управление знакомиться с членами московской комиссии, я отправил Айдара в Центральный РОВД и занялся текущими делами.
Маша Ивлева пришла к двенадцати часам. Одета она была по-студенчески демократично – в свитер и джинсы.
Удивительное дело: в платье у Маши была соблазнительная девичья фигура, без платья она тоже была хороша, а в джинсах и свитере выглядела как манекен, на который напялили одежду на два размера больше. Куда только все округлости исчезают? Девушка та же, а смотреть не на что.
– Цени мое отношение! – сказал я, усаживая Ивлеву за стол Далайханова. – Я дал тебе выспаться в выходной день.
– У меня с утра занятия в институте были, – безразличным тоном ответила Маша.
– Я вижу, ты не в духе. Что-то случилось?
– Да, так, свои проблемы, – нехотя ответила она.
– Что же, поговорим о проблемах, – я взял стул, сел напротив нее. – Мы живем в динамичном мире, Маша. Все вокруг меняется, то, что было белым, вдруг становится черным, а тот, кто был тебе другом, может стать злейшим врагом. Перестройка! Надо учиться выживать в новых условиях.
Ивлева с интересом посмотрела на меня. Я, приободряя девушку, по-товарищески улыбнулся. Она кончиками губ улыбнулась в ответ. Обычная этика – нельзя сидеть, как бука, если тебе участливо улыбаются. Это невежливо.
«Время! – решил я. – Норматив – двадцать минут. Энергетически Маша на спаде, я сломаю ее в одно касание».
– Маша, – продолжая улыбаться, сказал я. – У меня к тебе есть одно не совсем обычное предложение: я хочу, чтобы ты стала моим секретным агентом.
Она открыла рот, чтобы запротестовать, но я опередил девушку.
– Слушай меня внимательно, – стальным голосом я вдавил Машу в кресло, – и запомни: когда я говорю о деле, принято молчать. Потом выскажешься, а сейчас помолчи и послушай. Секретный агент – это не стукач, а разведчик в тылу врага. Мы живем в эпоху небывалого роста преступности. На смену мелким шайкам и бандам приходят целые корпорации преступников. Из-за непродуманных действий правительства в развитии преступности в нашей стране произошел опаснейший регресс. До перестройки «американская» преступность появлялась в нашей стране с отставанием на двадцать лет. Пример: всплеск наркомании в США пришелся на конец 1960-х годов, у нас наркомания начинает развиваться только сейчас. «Беловоротничковая» преступность в США стала явлением год-два назад, значит, у нас она появится где-то после двухтысячного года. Вроде бы все понятно: смотри на тенденции развития преступности в Америке и готовься к их появлению в СССР. Но Горбачев со своим «сухим» законом отбросил все назад. Он вверг нас в американский 1930 год – во времена расцвета бутлегерства и рэкета. В эти годы в Америке происходит становление организованной преступности, общенациональную известность получают мафиози: Аль Капоне, Лаки Лучано, Альберто Анастазия. Посмотри вокруг – мы живем во времена становления нашей, отечественной мафии. Вместо Аль Капоне у нас – Лучик, а роль отморозка Анастазия готов играть Муха-Цокотуха. Что ты так смотришь на меня, Машенька, имена знакомые услышала? Запомни, девочка, если мы не сломим хребет организованной преступности или хотя бы не будем держать их в узде, то скоро они захватят власть, везде рассадят своих ставленников, и тогда все мы будем жить, соблюдая воровские законы и понятия. Поверь мне, я в мире, где правит мафия, выживу, а ты – вряд ли.
Я достал сигареты, закурил. В вербовке между патетическим началом и разговором по существу должен быть небольшой временной перерыв. Будущий агент должен осознать, что ему предлагают заниматься делом государственной важности, а не ябедничать на хулиганистых соседей.
– Существует несколько методов вербовки, – продолжил я. – Первый: угрозы и шантаж. Делается он так. Представь, Маша, что я напишу официальное письмо в твой институт, где укажу, что гражданка Ивлева не только сама занимается проституцией, но и втягивает в это позорное дело других студенток. Даю гарантию: после письма тебя отчислят, и ты потеряешь место в общежитии. Родни в нашем городе у тебя нет, Ковалик твоей судьбой заниматься не станет, и тебе придется вернуться в далекий поселок Горняк. Что такое жить в поселке, я знаю. Одна асфальтированная улица, коровы под окнами, туалет во дворе. Если в дом проведена холодная вода, то это счастье, на колонку трижды в день бегать не надо. Ты не забыла, Маша, как с коромыслом за водой ходить? Корову доить не разучилась?
Второй метод: я предлагаю тебе защиту и покровительство. Всегда и везде ты будешь ощущать за своей спиной мощь и силу МВД. Есть глупые люди, которые считают, что за последние год-два милицию превратили в половую тряпку, о которую кто хочет, тот и вытирает ноги. Это не так. Мы как были могущественной организацией, так ею и остались. Мы всегда в трудную минуту сможем прийти на помощь, и если кто-то из мафиози будет принуждать тебя работать на себя, то я знаю, как любому бандиту можно ударить по рукам.
Еще один ход – нестандартный. У нас с тобой, Маша, сложились определенные личные отношения. Ты нравишься мне как девушка, как к человеку я испытываю к тебе симпатию. Мне не хочется, чтобы ты в один прекрасный момент попала в дерьмовую ситуацию и встала перед выбором: быть профессиональной проституткой или лишиться своей природной красоты и привлекательности. Знаешь, как бандиты делают? Если ты отказываешься от их предложения, они бритвой по щекам чирк-чирк, и ходи с лицом Квазимодо.
Я взял со своего стола чистый лист бумаги, положил перед Ивлевой.
– Выбор за тобой, Маша. Я ни к чему тебя не принуждаю. Я предлагаю сотрудничество на конфиденциальной основе.
– Если я откажусь, ты напишешь мне в институт? – глядя мне в глаза, спросила Маша.
– Нет. Мало того, если ты откажешься на меня работать, то я не перестану к тебе хорошо относиться и всегда приду на помощь в трудной ситуации. Таковы, Маша, мои странные жизненные принципы.
Она глубоко выдохнула, взяла авторучку.
– Что нужно написать?
Я продиктовал Маше текст обязательства, взял с нее подписку о неразглашении данных, полученных ею при выполнении секретных заданий. Вся вербовка, от первой до последней детали, заняла семнадцать минут.
– Теперь, Маша, напишем первое агентурное сообщение. Что ты рассказывала про гомосексуалиста из горкома ВЛКСМ? Я думаю, у нас получится привязать его к взрыву во «Встрече».
– Как мы его привяжем? – удивилась Ивлева.
– Ты, Маша, пиши, а я потом подумаю, как гомика пристегнуть к взрыву. Он ведь сидел в одном кабинете с Яковлевым? В этом что-то есть… Муть, конечно, но иногда из мути прорастают здравые ростки. Пиши: «Из разговора со знакомыми мне стало известно, что бывший работник городского комитета ВЛКСМ Лаберт является скрытым гомосексуалистом. Во время работы в горкоме он неоднократно предлагал совершить акт мужеложства…»
Я заглянул в текст сообщения, присмотрелся.
– Маша, ты что пишешь! Какое еще мужеловство? Я разве так продиктовал?
– А как еще? Он же мужиков ловит, себя предлагает. Это и есть мужеловство, – она обиженно посмотрела на меня. – Переписывать?
– Да ладно, так оставь! Давай дальше.
По окончании работы с документами Маша кивнула на стол с бумагами:
– Кто еще будет знать об этом?
– Считай, что никто. Для моего начальства ты будешь обезличенным агентом. Кстати, тебе надо выбрать псевдоним, которым ты будешь подписывать сообщения.
Впервые за все время разговора в глазах Ивлевой появился неподдельный интерес:
– Какой я могу выбрать псевдоним?
– Любой, но желательно не очень вычурный. Подписываться «королева Марго» я бы не советовал.
– Можно, я буду «стрекозой»?
– Без проблем! В конце всех документов, что мы сегодня составили, напиши «агент Стрекоза».
– Как мне теперь к тебе обращаться? – спросила Ивлева, поставив автографы.
– Если мы вдвоем, то по имени и на «ты». В присутствии посторонних будем соблюдать дистанцию. Естественно, при наших общих знакомых, например, при Альбине или при Айдаре, шифроваться не надо. Это будет выглядеть неестественно и подозрительно.
– Откуда ты знаешь, что я приехала из поселка Горняк?
– Я занимаюсь работой с людьми. Человек – это прежде всего его биография. Теперь, Маша, я преподам тебе азы скрытой связи. Вот лист, на нем указаны пять точек в городе, где мы сможем встретиться один на один. В конце листа расшифровка телефонного номера. На практике связь через телефонный номер выглядит так: ты звонишь ко мне в кабинет и спрашиваешь некое учреждение, в которое обычно звонят очень редко. Что предложишь?
– Балетную школу.
– Отлично! Ты позвонила мне в кабинет и спрашиваешь: «Это балетная школа?» Тебе отвечают: «Нет. Позвоните по телефону 3-21-15». Расшифровываем.
Маша посмотрела в листок с инструкцией по расшифровке.
– «3» – это отдел политической литературы в центральном книжном магазине. «2» – день недели. «11» – время встречи, «5» – минуты, исчисляемые в десятках.
– Молодец! – похвалил я. – Теперь все словами.
– По телефонному номеру 3-21-15 мне назначена встреча в условном месте № 3, во вторник, в одиннадцать часов пятьдесят минут.
– Встреча в книжном магазине – транзитная. Пока ты будешь стоять у книжных полок, у нас будет буквально пара минут для общения. Обычно транзитную встречу назначают, чтобы узнать, все ли в порядке, и передать короткое письменное сообщение. Делается это так. Я прихожу заранее и проверяю обстановку. Если все в порядке, то выставляю условный знак. Сейчас зима. Условным знаком будет отсутствие у меня шапки на голове. Убедившись, что препятствий для встречи нет, ты подходишь к моим полкам и рассматриваешь выставленную литературу. Вполголоса я передаю тебе сообщение, а ты, так же тихо, информируешь меня о своих делах. У тебя на глазах я вкладываю в книгу лист с зашифрованным заданием и ухожу. Ты, выждав несколько минут, берешь ту же книгу и забираешь сообщение.
– А если кто-то другой захочет взять эту же книгу?
– Маша, в отдел политической литературы заходят или психи, или студенты. Психа я сразу же вычислю, а студент в брошюрках копаться не станет, он точно знает, что ему задали конспектировать.
– Мне надо все это выучить? – спросила Ивлева, показывая листок с инструкциями.
– Только основное, я подчеркнул его красной пастой.
– Андрей, мне все это напоминает игры в шпионов.
– Осторожность – мать безнаказанности. Чем тщательнее ты продумываешь каждый свой шаг, тем меньше шансов, что тебя разоблачат. Я предпочту усложнить условия встречи, лишь бы на тебя не пала тень подозрения.
Она спрятала инструкции в карман джинсов.
– Андрей, сейчас, когда я все подписала, почему ты не спрашиваешь, какие у меня отношения с Евгением Викторовичем?
– Зачем? Я не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь. Я умею разделять служебный интерес и праздное любопытство.
– Я еще вот что хотела спросить… – она собралась с духом, посмотрела мне в глаза, но как задать вертевшийся на языке вопрос, не знала.
Я улыбнулся моему новому агенту как старший, более опытный товарищ.
– А это уж как пожелаешь! Тайная работа никаких дополнительных обязательств на тебя не накладывает.
После ее ухода я стал заполнять вводную часть личного дела агента «Стрекоза» и на первых же строках встал в тупик.
«По какой линии у меня будет работать «Стрекоза»? По уму, ее профиль, – это хищения социалистической собственности. Но мне-то линия БХСС даром не нужна, меня ни торгаши, ни кооператоры не интересуют. Линия «проституция» не существует, так как у нас в стране нет проституток. Организованной преступности тоже нет. Чем же заняться моей Стрекозке?»
Я закурил, подошел к окну. На дереве напротив моего кабинета сидела большая серая ворона. Вдоль подъездов соседней пятиэтажки мужик в тулупе тащил санки с мешком картошки. Шустрые мальчишки, один за другим, залезли на гаражи и стали подыскивать место для прыжков в сугроб. Ворона, подпрыгнув на ветке, расправила крылья и улетела.
Я вернулся к столу и уверенно написал:
«Агент «Стрекоза». Линия работы – организованная преступность во всех ее проявлениях. Прикрытие агента – занятие проституцией. Задание первое: установить связь между погибшими во время взрыва в кафе «Встреча» Якушевым и Демушкиным».
Телефон на моем столе зазвонил.
– Анечка, привет! – прощебетала Альбина. – Дорогая, я завтра ну никак не смогу! Не обижайся, увидимся в другой раз, когда у меня со временем посвободнее станет. Ты не ходила в новую парикмахерскую? Я там вчера маникюр делала, зря деньги отдала.
Минуты три Альбина рассказывала мне про маникюр, лак и полировку ногтей. Трещала она без умолку, лишь изредка давая мне возможность вставить «да» или «нет».
– Чмоки-чмоки, дорогая, увидимся! – попрощалась она.
«Интересно, – подумал я, кладя трубку на место. – От таких разговоров рога растут или нет? Ходит по квартире муж Сергей и не подозревает, что его благоверная вовсе не с подругой разговаривает».
Ближе часам к пяти вернулся Малышев. К себе он пригласил меня и Клементьева.
– Познакомились мы с москвичами, – сказал Николай Алексеевич. – На первый взгляд мужики здравые, на жизнь смотрят реально, без казенщины. В самом начале их бригадир сказал: «Коллеги, мы приехали не учить вас жизни, а посмотреть, по какому пути в регионах будет преступность развиваться». Еще он сказал, что после сумгаитских событий в Кремле пересмотрели свое отношение к российской милиции. В Сумгаите, как только началась резня, местная милиция или в сторону отошла, или вместе с погромщиками за армянами охотилась. Время «бронированных мундиров» прошло! Полыхнет по всей стране – кроме как на нас да на армию, надеяться больше не на кого. По графику, в четверг с проверкой к нам придут два человека.
Малышев достал из кожаной папки письмо, подписанное начальником горпромторга, и протянул его мне:
– Андрей Николаевич, в понедельник получишь в кассе материальную помощь на весь отдел и поезжай на базу за водкой. Накладные оформишь на месте.
Я глянул в письмо.
– Сколько получать? Два ящика водки? – изумился я. – Москвичи не сопьются, сорок бутылок за неделю выпить?
– Скажи спасибо, если не придется в горисполком за вторым письмом идти. Это-то кое-как выклянчил.
– Водка лишней не бывает, – заверил меня многоопытный Клементьев.
– Что у нас с «клубком»? – вернулся к текущим делам Малышев.
– Начну я, – поднял руку Геннадий Александрович. – Вчера следователь прокуратуры провел опознание по фотографиям всех сотрудников УВД. Самошкин, естественно, никого не опознал, но отложил в сторону восемь фотографий, мол, эти ребята похожи на тех, что приходили в форме в кафе. Я скажу свое мнение: он все врет. Не было никаких ментов во «Встрече». После взрыва, впопыхах и в кутерьме, Самошкин придумал подходящую версию, а как точно выглядели мнимые милиционеры, не определился. Сейчас он пытается подогнать выдуманных им ментов под предложенные фотографии. На что он надеется, я не знаю.
– Ничего ему прокуроры предъявить не смогут, – высказал свое мнение я. – Посидит с полгода да выйдет на свободу.
– Андрей Николаевич, ты сам-то веришь в то, что говоришь? – укоризненно посмотрел на меня начальник городского розыска. – Он и месяца в СИЗО не просидит – прикончат.
– Я попробовал выйти на Почемучку, – продолжил Клементьев. – Хотел его попросить, чтобы оставили Самошкина в живых, дали нам шанс с ним поработать. Бесполезно. Он даже разговаривать со мной не стал. Вся надежда, что Самошкина с первого же дня закроют в карцер, и он будет сидеть один.
– С опознанием все понятно. Андрей Николаевич, что у тебя?
– В спорткомплексе «Динамо» на постоянной основе работает двенадцать молодежных спортивных секций. Вход в здание спорткомплекса свободный, никакого учета посетителей нет в принципе. Я поинтересовался в спортотделе областного УВД, сколько у нас в городе проживает профессиональных спортсменов, числящихся за областным советом «Динамо». Шестьдесят пять человек – целых два взвода бездельников и дармоедов! Хоккеистов среди них пятеро, все фактически проживают в Новосибирске, а к нам только за зарплатой приезжают.
– У них в Новосибирске база? – уточнил Малышев.
– И спортбаза, и стадион, и семьи там. У нас они только числятся.
– Что думаешь делать?
– Ничего. Я не хочу Майковой показывать несколько десятков фотографий. Да и кого показывать? Тренеров детских секций, спортсменов? А если наш так называемый «тренер» не имеет вообще никакого отношения к «Динамо»? Он мог зайти проведать знакомого или узнать, как у его младшего брата успехи в спортивной секции. Я боюсь, что при просмотре фотографий у девчонки глаз «замылится», и мы лишимся потенциального свидетеля. Мое мнение – ее надо оставить до проведения настоящего опознания. Найдем «тренера» – предъявим. Нет, так нет.
– Согласен, – поддержал меня Малышев.
После ухода Клементьева я показал Николаю Алексеевичу личное дело агента «Стрекоза».
– Да ну! – усомнился он, ознакомившись с установочной частью. – Начальник УВД не подпишет такую линию. Придумай ей что-нибудь другое, кражи и грабежи, например.
– Ничего не буду переделывать! – рубанул я. – Если Большаков против вербовки, пускай наложит свою резолюцию. Я считаю: хватит нам голову в песок прятать. Мы не страусы. Пора открыто заявить: есть у нас в городе организованная преступность и есть проститутки. Бороться с новыми явлениями в преступном мире можно только прогрессивными методами.
Малышев хмыкнул, пожал плечами и написал в соответствующей графе: «Согласен».
В понедельник начальник городского УВД Большаков, не задав ни одного вопроса, подписал личное дело «Стрекозы». В областном управлении моего новшества не заметили и поставили нового агента на учет.
