Глава 15
Возвращение Журбиной
Журбина позвонила в конце апреля 1988 года.
– Как твои дела, дружок? – проворковал знакомый голос в трубке. – Ты соскучился по мне?
«Если линия на прослушке, мне – конец! – промелькнула мысль. – Я никому – ни прокурорам, ни следователям – не смогу внятно объяснить, какого черта самая разыскиваемая в Сибири преступница запросто звонит мне на работу».
– В эту субботу, – продолжила она, – в ресторане «Тайга» я буду праздновать свой день рождения. Жду тебя к четырем часам. Подарок можешь не приносить, для меня ты сам как подарок.
Как я помню, родилась Валентина Павловна зимой, но это ничего не значит – каждый отмечает свой день рождения, когда захочет.
Поблагодарив за приглашение, я пошел в группу розыска и попросил поднять материалы на Журбину Валентину Павловну, 1927 года рождения, заочно арестованную, разыскиваемую за многомиллионные хищения при строительстве дома отдыха облсовпрофа в Киргизии.
Оперативник, отвечающий за ведение учетов разыскиваемых лиц, покопался в картотеке, нашел нужную карточку и протянул ее мне. Не веря своим глазам, я прочитал:
«Журбина В. П. – розыск прекращен первого марта 1988 года в связи с прекращением уголовного дела. Основание – постановление прокурора области».
«Уже легче! – подумал я. – Теперь за общение с Валентиной Павловной мне срок не грозит. Схожу-ка я к ней на день рождения, узнаю, каким магическим способом ей удалось снять с себя обвинения по расстрельной статье».
В субботу, отработав до обеда, я поехал на торжество. Уже на подходе к ресторану я почувствовал себя неуютно: вся прилегающая к «Тайге» улица была заставлена автомобилями с номерами обкома партии, облсовпрофа и прокуратуры. Напротив входа в ресторан, как символ достатка и благополучия, сверкал заграничной полировкой единственный в городе джип «Ниссан», принадлежащий кооператору Шафикову. Сам Игорь Владимирович был тут же – руководил выгрузкой из багажника джипа большого цветного телевизора.
«Судя по тому, как нарядно одеты гости, я буду лишним на этом празднике жизни, – невесело подумал я. – В джинсах и без галстука я буду среди них смотреться, как колхозный пастух среди манекенщиц».
Из задумчивости меня вывел Шафиков:
– Эй ты, иди сюда! Помоги телевизор в ресторан занести, я тебе за это рубль дам.
Я неспешно подошел к джипу, осмотрел коробку.
– Вчера в такой же коробке труп нашли, – задумчиво сказал я. – Чтобы кровь не капала, покойника в полиэтиленовый мешок завернули.
– Чего, чего?! – опешил Шафиков. – Какой труп, какой полиэтилен?
– Кооператора, говорят, замочили. Он отказался дань бандитам платить, они его из дома похитили, в лесу на куски порубили и к городскому рынку подбросили… Я за рубль коробку не понесу. За десятку подсоблю, а за рубль – нет, слишком рискованно.
– Пошел вон отсюда! – завопил кооператор. – Я тебе дам «кооператора замочили»! Проходимец, мать твою, вымогатель! Убирайся, пока цел!
В просторном холле ресторана меня остановили два молодых узбека.
– Вы приглашены? – на хорошем русском языке спросил один из них.
Я представился. Узбек отыскал в списках мое имя и показал на столик в самом углу.
– Валентина Павловна просила передать, что сегодня она не сможет уделить вам внимание. Кушайте, отдыхайте. С хозяйкой пообщаетесь в другой раз.
Торжественное застолье началось с выступления приглашенного ведущего. Он многословно и цветасто воспел добродетели Журбиной, отдельно отметив ее несгибаемый характер.
– История расставила все на свои места, – веско и значимо заявил он. – Враги посрамлены, истина восторжествовала, и вот она, наша любимая Валентина Павловна, снова с нами! Поприветствуем ее!
Гости в зале встали с мест и дружно зааплодировали. Как им ответила Журбина, я не видел, стена спин загораживала ее.
Следующим поздравляющим был заместитель прокурора области Шальнев. Он заявил, что никогда не сомневался в честности Журбиной:
– Я много раз брал на проверку уголовное дело, возбужденное в отношении Валентины Павловны, и каждый раз убеждался, что все обвинения против нее – надуманные, не имеющие под собой веской доказательственной базы. От лица областной прокуратуры я хочу принести вам, дорогая Валентина Павловна, наши извинения за доставленные неудобства!
«Через полгода после побега Журбиной, – вспомнил я, – Шальнев проводил совещание в областной прокуратуре. Коснувшись ее розыска, он сказал: «Несмываемое пятно позора будет лежать на всей советской милиции до тех пор, пока эта опасная преступница разгуливает на свободе!» Прошло всего четыре года, и этот же Шальнев поет ей осанну. Вот так изгиб синусоиды! Из грязи – в князи! Вернее, не так. Из князей – в грязь, и вновь – в элиту общества. Молодец, Валентина Павловна, так держать!»
Воспользовавшись паузой между поздравлениями, я ушел.
Журбина позвонила в понедельник.
– Как тебе мой триумф? – игриво спросила она.
– Валентина Павловна, я столько подхалимов в одном месте еще не встречал. Не удивлюсь, если они выступят с инициативой поставить вам памятник при жизни.
Она засмеялась:
– В мраморе или бронзе я буду выглядеть как старуха Шапокляк! Андрюша, записывай адрес. Для тебя будет отдельная вечеринка.
Валентина Павловна снимала меблированную четырехкомнатную квартиру в доме сталинской постройки в центре города. Дверь мне открыл гладковыбритый седой узбек лет пятидесяти, одетый в брюки и отглаженную рубашку.
– Проходите, Андрей Николаевич! – пригласил он.
– Привет! – Из гостиной появились два парня, которых я видел в ресторане. Судя по одинаковым чертам лица, парни были сыновьями представительного узбека.
Не успел я разуться, как в коридор вышла Журбина.
– Здравствуй, мой мальчик! – она обняла меня, прижала к себе. – Ты возмужал, Андрюша, заматерел. Я оставляла тебя мальчишкой, сорванцом, а сейчас ты… – Голос у Валентины Павловны дрогнул, она достала из красивого атласного халата платочек, промокнула глаза. – Годы, Андрюша, годы! – оправдывая минутную слабость, сказала она. – Нервы стали уже ни к черту! Никогда в жизни не плакала, а тебя увидела и растрогалась.
– Не наговаривайте на себя, Валентина Павловна, – возразил я. – Вы выглядите молодцом. Благодатный южный климат пошел вам на пользу. Даже морщинок меньше стало.
– Как это уместно, напомнить женщине о ее морщинах! – повеселела Журбина. – Пошли к столу, расскажешь, как тут жилось без меня.
– Обо мне потом! Как вы, Валентина Павловна?
Стол в гостиной был накрыт на двоих. Мужчины-узбеки, расставив блюда с закусками, закрылись на кухне. Мы с Журбиной выпили за встречу, и она поведала свою одиссею.
– Ты что-нибудь знаешь о последнем пленуме ЦК КПСС? – спросила Валентина Павловна.
– Это тот, на котором Ельцин выступил с критикой Горбачева?
– Ничего, кроме Ельцина, народ об этом пленуме не знает! – всплеснула руками Журбина. – Андрюша, запомни, этот пленум был проведен для решения стратегических задач, никак не связанных с развитием внутрипартийной демократии.
«Она шпарит, как по написанному! – отметил я. – Вот что значит – полжизни в облсовпрофе языком работала».
– Официально на пленуме решали вопросы, связанные с реформированием системы народного образования, а неофициально в его кулуарах схлестнулись сторонники планового развития экономики и либералы, настаивающие на внедрении капиталистических методов хозяйствования. Победили, естественно, капиталисты, и, как следствие, вышло секретное постановление ЦК КПСС о реабилитации ряда лиц, совершивших преступления экономического характера, не являющихся хищениями социалистической собственности. Я попала в число амнистированных.
Валентина Павловна сходила в соседнюю комнату, принесла свернутые в рулон фирменные джинсы «Ли Купер».
– Мой подарок. Дома примеришь и скажешь, подошли или нет.
Я взвесил джинсы в руке. Для обычного свертка с одеждой подарок был тяжеловат.
– То, что внутри, тоже тебе, – улыбнулась Журбина.
Я осторожно развернул джинсы, и мне на колени выпал новенький пистолет Макарова со сбитым заводским номером.
– Барский подарок! – восхитился я. – При нынешней жизни – самое то!
Журбина, довольная произведенным эффектом, прижала палец к губам: «Тс-с! Это наш с тобой секрет».
Конечно же, секрет! Мужики на кухне о пистолете наверняка ничего не знают. Я сразу же поверил, что ПМ Валентина Павловна приобрела без их участия – вышла ранним утром на ташкентский рынок, прошлась по развалам, спросила у седобородого дехканина:
– Нэч пуль (почем товар)?
Он ей в ответ:
– Арбуз – пять копеек килограмм, пистолет – сто рублей, помидор – двадцать копеек, сигареты «БТ» – один рубль.
– Как ты думаешь, где пошили эти джинсы? – спросила Журбина. – В США, в Западной Европе? Ничего подобного! Эти «фирменные» тряпки с начала 1960-х годов шьют в Грузии и Одессе. Будешь в Тбилиси, пройдись по пригородам. Там в каждом втором дворе швейная машинка «Зингер» стучит… Вернее, стучала. Шеварднадзе, когда пришел к власти, начал кампанию против цеховиков, и они в массовом порядке перебрались из Грузии в соседние регионы, главным образом в Ставрополье.
– Прошли годы, и цеховики напомнили Михаилу Сергеевичу, на чьи деньги он московских гостей встречал?
– Вот именно! Перестройка для того и была затеяна, чтобы вывести цеховиков из тени. Сам посуди – кто такие цеховики? Это те же кооператоры, которые во времена Брежнева и Андропова вынуждены были действовать нелегально. Свои миллионы они честно заработали.
– Как сказать! – возразил я. – Цеховики вскормили всю грузинскую мафию. Больше половины воров в законе родом из Грузии.
– Воры политику не делают, а вот те, кто отчислял сотни тысяч рублей в секретные партийные фонды, могут потребовать для себя амнистии.
– Валентина Павловна, насколько я помню, вы к пошиву фирменной одежды никакого отношения не имели и цеховиком никогда не были. Каким образом вас занесло в число друзей Горбачева?
– Тут история еще забавнее. Я же нашла людей, которые разворовали строительство дома отдыха на берегу Иссык-Куля. Меня, невинную жертву, обвиняли в хищении миллионов, а настоящие воры благоденствовали и наслаждались жизнью. Не буду вдаваться в подробности, но денежки за дом отдыха я с них вытрясла.
– Они помогли? – Я кивнул в сторону кухни.
– Отчасти. Касим познакомил меня с директором одного хлопководческого совхоза… В Средней Азии с должниками не церемонятся. Места там дикие, люди грубые, жизнь человеческая стоит копейки. Не хочешь отдавать долг – ножом по горлу и в арык, на съедение хищным рыбам. Мне вернули процентов восемьдесят от стоимости дома отдыха. Треть я отдала директору совхоза, еще треть послала в Москву за внесение в списки реабилитируемых, остальное осталось у меня. На безбедную старость внукам и правнукам хватит!
– Валентина Павловна, я искренне рад, что все так благополучно закончилось! Я никогда не сомневался, что вы не пропадете в Средней Азии, но то, с каким блеском вы вернулись, как быстро восстановили свое положение в обществе – это уметь надо.
– Андрюша, поговорим о тебе. Я слышала, у тебя есть дочь?
По интонации Валентины Павловны я понял, что она спрашивает не из праздного любопытства.
– В этом году два года будет. Зовут Арина. Живет с матерью.
– Андрюша, долг платежом красен! Если ты пропишешь девочку у себя в общежитии, я сделаю тебе квартиру. В прошлый раз не удалось, в этот – наверстаем. Я, Андрей, не забыла, кто мне помог в трудную минуту…
Дальше все было серо, буднично, без неприятных неожиданностей и подводных камней. Наталья, немного поупрямившись, разрешила прописать дочь в общежитии. В детской поликлинике после звонка Журбиной я получил справку, что Арина по состоянию здоровья нуждается в улучшении жилищных условий. В горисполкоме в отделе по учету и распределению жилья меня поставили в льготную очередь. Через месяц после подачи документов я получил однокомнатную квартиру.
Долг платежом красен не только для Журбиной! В сентябре того же года Валентина Павловна взяла в аренду дом отдыха облсовпрофа «Изумрудный лес». Как только она приехала осматривать свои новые владения, тут же появились вымогатели и потребовали с нее огромную сумму за покровительство. Валентина Павловна обратилась за помощью к начальнику областной милиции. Получилось – хуже некуда! Бойцы группы захвата жестко намяли бока приехавшим за данью бандитам, но дальше мордобоя дело не продвинулось: по советским законам предъявить вымогателям было нечего. Муха, разозленный полученным отпором, пообещал сжечь дом отдыха. Журбиной ничего не оставалось, как попросить меня уладить конфликт.
Отказать Валентине Павловне я не мог.
Муха-Цокотуха согласился на переговоры. Встретились мы с ним на его рабочем месте – на кладбище, но не среди могил, а в кабинете директора. Официально трижды судимый Сергей Мухин числился смотрителем (разнорабочим) центрального городского кладбища, а на деле он полностью контролировал все похоронное дело в городе. С каждого венка, с каждой вырытой могилы Муха взымал процент в воровской общак.
Разговор со мной он начал на повышенных тонах:
– Что ты за Журбину впрягаешься? Она – барыга, а значит, должна в общак долю отстегивать! Она что, дом отдыха на свои кровные сбережения купила?
– Серега, – спокойно сказал я, – ты пар выпусти и крыльями не маши. Что ты передо мной скачешь? Взлететь хочешь? Если ты не можешь вопрос решить, я с Тихоном поговорю.
– Да хоть к Лучику иди, мне-то что! Я сказал, что она будет платить, значит – будет!
– Муха, тронешь Журбину – я тебя лично упакую лет на пять. Сейчас передел собственности быстро идет, пока с зоны откинешься, молодежь тебя по ветру пустит. Выйдешь из колонии и воровать пойдешь, а здесь, на кладбище, уже другой человек сидеть будет.
– Иди-ка ты, стращай в другом месте! – посоветовал он. – У меня половина прокуратуры с руки кормится, твои начальники мне в карман заглядывают, а ты…
– А я – как Вьюгин. Помнишь такого?
– Ты на что это намекаешь? – нахмурился Муха.
– Как ты думаешь, почему Вьюгин тобой занялся, а не Хачиком? Преступный мир Заводского района под Хачиком ходил, а ты нам на фиг был не нужен. Однако яму под тебя вырыли.
– С этого места прошу поподробнее. – Муха по-хозяйски сел в директорское кресло, закурил.
Я ничего не успел ответить. Дверь в кабинет открылась, и вошла девушка, на вид лет шестнадцати. По ее хрупкому телосложению чувствовалось, что она родилась в бедной, вечно голодающей семье.
«Так вот ты какая, Стелла Мухина! – догадался я. – Наслышан я о тебе, ох как наслышан!»
Приемная дочь Мухи-Цокотухи была длинноволосой платиновой блондинкой с приятными чертами лица. Одета она была в модный замшевый костюм, выгодно подчеркивающий достоинства ее фигуры и скрывающий некоторую природную худобу. Рассмотрев Стеллу вблизи, я нашел у нее только один изъян – нездоровый румянец на щеках, оставшийся на память о трудном детстве.
На свете много красивых девушек и женщин, но ангельской красотой бог награждает только избранных. Стеллу Мухину высшие силы любили. Свою благосклонность к девушке Создатель вложил в ее глаза: огромные, ярко-голубые, всегда печальные и очень-очень добрые. Ради этих глаз хотелось совершить благородный поступок: спасти из огня котенка, довести пьяного до дома, вытащить провалившегося под лед подростка. Глаза Стеллы всегда взывали о помощи, и только черствый душой человек не мог откликнуться на их немой призыв.
– Сережа, тебе пора принять лекарство, – девушка подошла к столу, поставила перед Мухой блюдечко с таблетками.
– Потом, – отрезал кладбищенский властелин, – сейчас я занят.
– Сережа, – ласково увещевала Стелла, – лекарство надо пить по графику.
– Иди к дьяволу! – взревел Муха. – В аду сгори, падла! Ты что, тварь, не понимаешь, что если я занят, не надо ко мне со своими колесами лезть? Сама их жри!
Он схватил блюдце и запустил им в распятие напротив директорского стола. Таблетки разлетелись по полу, одна из них запрыгала по доскам и остановилась у моей ноги.
Стелла постояла секунду, извиняясь за чужую вспышку гнева, грустно посмотрела на меня и вышла за дверь.
– Давай про Хачика! – потребовал разгорячившийся смотритель.
– Имеющий уши да услышит! – ответил я словами из Священного Писания.
– Жалко, Хачика завалили, я бы сейчас его на ножи поставил и все узнал.
– На том свете спросишь у него, как дело было, и почему лидером всей преступной молодежи в городе стал не ты, а ставленник смотрящего Заводским районом.
– Вот ведь крыса! А что он взамен меня предложил?
– Займись черной магией. Воскресишь Вьюгина, он тебе все свои секреты выложит.
– Как разойдемся с Журбиной? – перейдя на деловой тон, спросил Муха.
– Про деньги с ней договаривайся. Отступные она тебе даст, а взносы в общак платить не будет. Если не согласен, я знаю людей, которым ты поперек дороги стоишь.
– У тебя дочка скоро в детский сад пойдет, – прищурив глаза, сказал Мухин.
– О, вот ты как заговорил! – я улыбнулся смотрителю самой доброй улыбкой, на какую только был способен. – Расскажу тебе одну историю. Приходит как-то ко мне человек и говорит, что Муха велел составить список членов семей оперативного состава городского УВД. Логичный поступок, ничего не скажешь. Одной только угрозой похитить ребенка можно поставить на колени кого угодно. Так ведь, Муха? Ты же на это рассчитывал? Теперь послушай меня. Я всегда считал тебя исключительно здравомыслящим человеком, прагматиком. Если бы ты не пошел по воровской дорожке, то давно бы стал секретарем райкома или директором крупного предприятия. Как лидеру нового поколения воров, я тебе хочу дать один совет: не похищай мою дочь – убей ее там, где встретишь! Кости у девчонки на голове тоненькие, как врежешь молотком, так мозги по всей улице полетят. А потом мамашу ее прикончи.
Я резко выхватил из-за пояса пистолет, на лету взвел курок.
– Но помни, Муха, – я навел дуло ПМ ему между глаз, – если я останусь после убийства дочери живой, ты будешь первый, кого я ликвидирую. Она – вторая.
Я показал рукой на первый этаж, где Стелла в отведенном ей закутке плела венки из искусственных цветов.
– Потом – Мария Викторовна, потом Сережа-маленький, потом Леночка. Жену твою не трону, она и так счастья в жизни не видела.
– Ты и про мать мою все знаешь? И про детей? – удивился смотритель.
– Я начал вести картотеку раньше тебя и быстрее среагирую, если придется всю твою родню под корень выкосить, – я щелкнул предохранителем, спрятал пистолет за пояс. – Перед тем как тебя арестовали за связь с малолеткой, ты с дружками обчистил кассу в заводской столовой. Вьюгин хотел тебя посадить за кражу, но Хачик настоял на 119-й статье. Он хотел навсегда подорвать твой авторитет в преступном мире, но просчитался. Все знали, что тебя посадили ни за что. Год назад история повторилась.
– Это ты про нее? – Муха кивнул на пол, на первый этаж.
– Конечно. Ты думаешь, если официально удочерил девчонку… Серега, зачем ты ей такое вычурное имя придумал? До десяти лет она была Светой, потом стала Стеллой. Ее родители на самом деле от водки померли или им помогли?
– Ничего бы у тебя не выгорело, – поразмыслив, заверил Муха.
– Как сказать! Вспомни день рождения Шустера. Вы нанюхались кокаина, ночью поехали в сауну в Кировский район, стали фотографироваться «Полароидом». Дочери у отцов на коленях не сидят! Сколько тогда Стелле было? Пятнадцать? Верный срок по той же статье. Если бы Лучик узнал, что ты погорел на фотографии, тебе после зоны даже гробами торговать бы не доверили. Скажи, стал бы ты доверять человеку, который дважды наступил на одни и те же грабли? Один раз сесть за малолетку – это случайность, два раза – уже система.
– Ты не мог видеть эту фотографию. Я ее сам лично изорвал.
– А клочки куда дел? Компрометирующие фотографии жечь надо, а не в мусорную корзину выбрасывать.
– Ты все врешь про корзину! Это Шустер обрывки собрал и тебе отдал. Нас там четверо было, откуда бы ты про «Полароид» узнал? Или Шустер на тебя работал, или его шлюха. Шустер скопытился от передозировки, а что за шмара с нами была, я уже не помню. Сейчас, как я понимаю, у тебя на меня новый капкан заряжен?
– Оставь Журбину в покое, и мы разойдемся при своих.
– Сегодня ты за барыгу впрягаешься, завтра придешь еще за кого-нибудь стволом трясти. А ты не боишься, что не ребенку, а тебе голову проломят?
– Убить меня – не проблема. Другое дело, как я погибну. Если я схвачу пулю в перестрелке, то меня наградят посмертно, закопают у тебя на кладбище и забудут. А вот если я заполучу нож в спину, то тут вы породите «Белую стрелу», организацию непредсказуемую и беспощадную. Слышал о «Белой стреле»? Если с твоей подачи в городе начнутся убийства, то Лучик тебя за это по головке не погладит. Он – за порядок, а ты про кровавый беспредел намекаешь.
– На хрен тебя, твою «Белую стрелу» и твоего стукача Шустера! – подвел итог встрече смотритель. – Завтра жду Журбину на Новосибирской трассе. На выезде из города, за постом ГАИ, есть поворот на пионерский лагерь, там и поговорим.
Я бросил ему «о’кей» и пошел к выходу.
– Погоди, – остановил меня Муха.
Я обернулся. Смотритель все так же сидел в кресле, но правая рука его была вытянута перед собой. В руке был пистолет «ТТ», направленный мне в голову.
– Прикинь, если рука дрогнет, ты до Журбиной доехать не успеешь, – криво усмехнувшись, сказал он. – Все в этом мире бренно: и ты, и я.
Смотритель спрятал пистолет в наплечную кобуру.
– Теперь мы квиты. Передай своей приятельнице, чтобы приезжала одна, без хвостов и лишних глаз.
Я хмыкнул и пошел на улицу. Объяснять Мухе, что перед стрельбой пистолет надо снять с предохранителя, я не стал.
Через два дня ко мне на работу заехал Касим и сообщил, что конфликт с ворами улажен на выгодных для Валентины Павловны условиях.
