Глава 13. Наталья
Фирменный скорый поезд «Байкал», следующий по маршруту Иркутск – Москва, мчался по просторам Сибири. Я лежал на верхней полке купе и смотрел, как за полями и перелесками опускается за горизонт солнце. Мои соседи по купе о чем-то спорили внизу, а я витал в нематериальных мирах, там, где нет границ между временем и пространством. Хочешь – вернешься в прошлое, а хочешь – перед тобой приоткроется завеса будущего. Чуть-чуть приоткроется, на полсантиметра. Но будущего не бывает без прошлого. События, которые тебя ждут, как правило, уходят корнями в дни минувшие. Чтобы понять новый изгиб синусоиды, стоит обернуться и посмотреть: вчера был подъем или спад? Если вчера жизнь летела под откос, то в чем причина падения? Не разобравшись в своих неудачах, не добьешься успехов в будущем.
Хорошо думается в поезде под стук колес! Легко уносится душа в прошлое, где меня неизменно поджидает Наталья: то добрая, то разозленная, то моя, то чужая. Наташа, Наташа, кто же из нас был не прав, на каком перекрестке наши пути разошлись? Что там было?
После ранения в верх-иланском ДК Наталья до середины ноября 1983 года лечилась в областной больнице. Чем-то она приглянулась заведующему отделением, и он выписал ей направление на продолжение лечения и реабилитацию в санаторий в Краснодарском крае. В санатории публика подобралась самая разношерстная: были здесь и больные, приехавшие проходить курс дополнительного лечения, и совершенно здоровые граждане, доставшие путевки по блату и приехавшие в теплые края отдохнуть и развлечься.
Тамаре Григорьевне Пястунович путевку подарил муж, высокопоставленный работник нашего обкома партии. В санатории Тамара Григорьевна скучала. От нечего делать она взяла под покровительство Наталью, больную и безобидную. Тамара Григорьевна и Наташа часами гуляли по территории санатория, спускались в город, пили минеральную воду из открытых источников.
Как-то Наталья обмолвилась мне, что за ней и Тамарой Григорьевной в санатории ухаживали выздоравливающие и отдыхающие мужчины, но как далеко зашли эти «ухаживания», она не говорила. Словом, Наталья с Тамарой Григорьевной сдружились. Разница в возрасте в двадцать лет не помешала им найти общие интересы.
Тамара Григорьевна преподавала в нашем университете на кафедре прикладной математики. Чтобы не потерять квалификацию, она сама для себя писала алгебраические задачи и сама же их решала. Как-то листок с задачами попался Наталье. Она попросила у своей новой подруги разъяснить алгоритм решения интегральных уравнений. Тамара Григорьевна удивилась необычной просьбе, но отказывать не стала. Забавно же посмотреть, как девчушка со средним образованием будет пытаться решить задачку из курса высшей математики.
Пару дней Наташа корпела над интегралами и попросила новые задания, потом еще и еще. Конец этой санаторно-математической олимпиады был такой: Пястунович и Наталья купили в городе сборник задач по высшей математике. Сев в холле санатория, они вырвали из сборника по листочку и стали решать. Наталья пришла к правильному ответу быстрее и более коротким путем, чем преподавательница высшей математики, занимающаяся цифрами всю жизнь.
– М-да, – призадумалась Пястунович. – Наташенька, у тебя что по математике в школе было? Тройка? А по физике? Ничего не понимаю. Откуда у тебя такие неординарные способности к точным наукам? Пошли прогуляемся к главврачу.
Как я понял, главврач был неравнодушен к Тамаре Григорьевне. По ее просьбе он провел обследование Натальи и пришел к выводу, что проснувшийся в ней математический дар – это последствия перенесенной травмы головы.
– Мозг человека, – сказал он женщинам, – это целая неизведанная планета! Космос, Галактика, Вселенная! Никому и никогда не постичь способностей, скрытых в извилинах серого вещества. Травма головы у Натальи Михайловны открыла дверь к ранее скрытым резервам памяти и аналитического мышления. Вам, милочка, надо менять работу. Быть сельским библиотекарем с такими математическими способностями – это зарывать талант в землю.
– Да-да, – согласилась Тамара Григорьевна. – В деревне Наташеньке больше делать нечего.
Путевка у Пястунович закончилась на две недели раньше, чем выписалась Наталья. Вернувшись в город, Тамара Григорьевна развила кипучую деятельность: она убедила ректора университета взять Наталью Антонову лаборанткой на кафедру прикладной математики и предоставить ей место в общежитии. Ректор с приемом на работу какой-то чудо-девушки согласился, а вот с общежитием стал упрямиться: «Нет мест!» Тамара Григорьевна посмотрела в его честные глаза и тихо сказала: «Мне мужу пожаловаться или вы сами в состоянии решить мелкие административно-бытовые вопросы?» Идти на ковер к всемогущему секретарю обкома ректор не пожелал и жилье Наталье выделил.
Долго Наташа в университете не задержалась. Как-то на кафедру к ним зашел работавший в секретном НИИ приятель Тамары Григорьевны. Подивившись рассказу о необычайных способностях, пробудившихся у провинциальной девчушки, он поговорил с Наташей и пригласил ее пройти тестирование в своей организации. Так Наталья Антонова попала в закрытый НИИ, где стала заниматься разработкой программ для ЭВМ. Отсутствие у нее диплома о высшем образовании никого не волновало: самые сложные алгебраические задачки Наташа щелкала, как голодная белочка кедровые орешки. Начальство НИИ было довольно новой сотрудницей – тихой, скромной, трудолюбивой. Уже через полгода ей, по лимиту Министерства обороны, выделили отдельную однокомнатную квартиру, через квоту горкома партии провели телефон.
В начале 1985 года Наталья получала четыреста рублей в месяц – зарплаты в секретных учреждениях были самыми высокими в СССР, а оклады у программистов-математиков устанавливались выше, чем у «секретных» инженеров или руководителей среднего звена.
Не прошло и полутора лет после трагических событий в Верх-Иланске, как Наталья не только обосновалась в городе, а стала самой завидной невестой в областном центре. О такой будущей супруге можно только мечтать: квартира с телефоном, высокооплачиваемая работа, льготы на приобретение дефицитных товаров в спецраспределителе. Собой хороша, умна, скромна, трудолюбива. Сокровище, а не невеста!
В первых числах февраля 1985 года я побросал вещички в спортивную сумку и пошел на штурм блистательной Натальи.
Был морозный зимний день. На улице висел колючий туман. Нахохлившиеся вороны на крышах гаражей у дома Наташи внимательно наблюдали за мной.
«Спросить бы у ворон, не ждет ли меня у Наташки конкурент? – подумал я, останавливаясь у ее подъезда. – Если ждет, то я его выгоню. Наталья моя. Второй раз я ее не упущу!»
Покурив и собравшись с духом, я поднялся на третий этаж и позвонил в дверь. Наталья, одетая в короткий домашний халатик, открыла мне.
– Привет! – она пропустила меня внутрь. – Я думала, когда ты придешь? От сестры ушел неделю назад, а у меня еще не обозначился.
– Почему ты решила, что я обязательно должен прийти к тебе? – недовольно пробурчал я.
– Когда мы с тобой в Новый год целовались у вас на кухне, я поняла – мальчик мой. В Верх-Иланске тебя не заполучила, так теперь добилась. Ты, правда, потрепанный стал за это время, но ничего, у меня придешь в божеский вид.
Она внезапно прервалась, пристально посмотрела на меня.
– Андрюша, ты ко мне жить пришел или так, трудные времена переждать? Если на время, то разворачивайся и иди назад. Я ни в любовниках, ни в сожителях не нуждаюсь.
Я был готов к такому развитию событий. Из внутреннего кармана пиджака достал паспорт и протянул ей.
– Хоть сейчас штамп ставь. Я – твой, паспорт – твой. От меня еще что-то требуется? Я тебе еще в Верх-Иланске предлагал за меня замуж идти, ты мне что ответила? Наташа, я, конечно, виноват, что все так некрасиво получилось, но только не надо на меня одного всех собак вешать. Ты влезь в мою шкуру и посмотри моими глазами на поле, где мы картошку собирали. Я что должен был о вас с Маринкой подумать? Есть две сестры, меня, как эстафетную палочку, друг другу передают, и ни одна из них ничего конкретно не говорит. Черт с ним, можно подождать, пока Маринка не уехала в город, а потом?
– У-у, вот как ты заговорил! – протянула она. – Ты, Андрюша, раздевайся, чего в прихожей стоять? В сумке свое приданое принес? Немного же ты с Мариной нажил. Или ты, как благородный мужчина, все ей оставил?
– Извини, ошибся дверью. Рад был повидаться, – я развернулся к двери.
– Андрей, не надо мне свой характер показывать! – жестко сказала она. – Пришел так пришел, чего дергаться? Хочешь отношения выяснить – я не против, но у меня есть одно условие: все, что было до твоего прихода, вот до этого самого момента, про все мы забываем и никогда, ни при каких условиях друг другу не предъявляем. Если ты согласен, оставайся. Если нет – я больше не желаю тебя видеть.
– Странно, я думал, грехи только за мной водятся.
– Мало ли что ты думал! С одной очень запоминающейся ночи много воды утекло. Я, Андрей, не собираюсь перед тобой отчитываться. Мне вроде ни скрывать, ни стыдиться нечего…
Я не дал ей договорить, притянул к себе, поцеловал в губы.
– Наташа, я люблю тебя. Давай вернемся в тот вечер, когда праздновали мой день рождения. Ты помнишь, как все было? Гости перепились и кричали нам «горько».
Она ответно поцеловала меня.
– Оставайся, Андрюша, начнем жизнь с чистого листа.
После ранения Наталья внешне изменилась. Осколок гранаты, содравший у нее с головы половину скальпа, навсегда изменил цвет ее волос: половина головы осталась прежнего черного цвета, а половина стала седой, белой как снег. Придя ко мне в больницу, Наталья негодовала: «Что за насмешка судьбы? У матери глаза разного цвета, а у меня с головой та же история». «Зато волосы красить будет удобно», – подбодрил ее я.
Так и получилось. Наталья стала экспериментировать с прическами. После начала работы в университете она перекрасилась в жгучую брюнетку, когда мы стали жить вместе – начала обесцвечиваться. Наталья была единственной крашеной блондинкой на свете, которая не вызывала у моей матери чувства неприятия.
– Наташенька, тебе светленькой даже лучше, – ворковала маманя, поглаживая мою невесту по мягким, волнами спускающимся на плечи волосам.
Еще бы матери не лебезить перед Наташкой – она стояла в очереди на покупку автомобиля. Гараж Наталья еще осенью приобрела по сходной цене у соседа-алкаша и теперь намеревалась обзавестись «железным конем». Для моей матери, да и для отца тоже, человек, имеющий свой личный автомобиль, был существом высшего порядка, небожителем. «Господи, у вас своя машина будет! – с замиранием в голосе шептала мать. – На дачу нас подвозить будете, весной не надо будет никому кланяться, чтобы рассаду из дома увезти».
Встряска головы не только прибавила Наталье способностей к математике, но и изменила обмен веществ в ее организме. За год-полтора после лечения Наташа располнела, но не потолстела до безобразия, а стала крупнее, породистее. Джинсы и юбки, которые стали ей малы, перекочевали в гардероб Марины.
– Все у нас не как у людей, – ворчала Марина, рассматривая очередную предложенную вещь. – У всех младшие за старшими донашивают, а у нас все наоборот.
– Да нет, кое-что идет в нужном порядке, – как-то выпив лишнего, ляпнул я.
Сестры сделали вид, что намека не поняли, а Маринкин ухажер, простоватый Сергунчик, так тот вообще не догадался, о чем идет речь. Вернее, о ком – я-то предмет одушевленный.
«Вулкан пробуждается, – думал я, наблюдая за Натальей. – Ох, не правы были верх-иланские пареньки, считающие ее инфантильной!»
Через неделю совместной жизни Наташа пришла с работы с обновкой.
– Андрей, – позвала она меня из зала, – скажи, эта юбка на мне сзади нормально сидит?
Я вышел из кухни. Она вертелась у зеркала, рассматривая себя так и этак.
– Юбка на тебе сидит идеально. Кстати, что это? Наташа, это же настоящая «Монтана»? Дорого стоит?
– Не дороже денег. Давно хотела себе такую юбку. Ты знаешь, на ком я в первый раз увидела настоящую фирменную вещь? На тебе. Помню, прогуливается такой красавчик по поселку в фирменной «Монтане». Я тогда решила, что буду откладывать с зарплаты, во всем себе отказывать стану, но хоть одну настоящую вещь да куплю. Потом все как-то забылось, а сейчас вспомнилось. У тебя «Монтана» еще жива?
– При смерти. На картошку в ней ездить можно, по городу ходить нельзя. Наташа, а вам разрешают на работе в таких коротких юбках ходить?
– Нам все разрешают, если хорошо работаешь.
Поселившись у Натальи, я с удивлением узнал, что она способна часами болтать по телефону. Причем собеседниками были ее коллеги по институту. Днем она видела их, а вечером обсуждала с ними события прошедшего дня: кто в чем пришел, у кого в семье назрела конфликтная ситуация, кто распускает слухи об интрижке новой лаборантки с начальником отделения. Иногда собеседником была Тамара Григорьевна. Не знаю, о чем они говорили, но после общения с Пястунович Наталья смотрела на меня как-то оценивающе, как в детской присказке: «Сейчас известная японская певица исполнит вам песню «Сомнение», что переводится на русский язык: «А тому ли я дала?»
При личной встрече Тамара Григорьевна мне не понравилась. За ее вежливыми улыбками скрывалось плохо сдерживаемое раздражение. Наверное, она считала, что умница и красавица Наташа выбрала не того мужчину. Не сомневаюсь, что эта старая блудница сыграла свою роль в нашем расставании.
День шел за днем, я начинал привыкать к «новой» Наталье, которая совсем не походила на скромную библиотекаршу из провинциального ДК. С каждым днем мои давние мысли больше и больше находили свое подтверждение.
Как-то в Верх-Иланске между нами, молодыми мужчинами, зашел разговор о девушках на выданье. Наташу Антонову долго не обсуждали. О ней все парни были единого мнения: «Ни рыба ни мясо. Инфантильная. Себе на уме. Как будущая жена и хозяйка, изъянов не имеет, но нет в ней чего-то вкусного: изюминки или перчика».
– Она реально никакая, – подытожил Виктор Горшков, мой тогдашний сосед по кабинету. – Андрей, скажи свое веское слово, ты же с ее сестрой трешься. Вы расписаться еще не надумали?
– Рано пока. ЗАГС от нас никуда не убежит.
От ответа о Наталье я ушел, а мог бы сказать:
«Целовался я с ней на днях в библиотеке. Это не женщина, ребята, это вулкан, просто он пока находится в спящем состоянии. Придет время, и из этого вулкана начнет извергаться лава, вот тогда он проявит себя во всей красе. Везувий римляне столетиями считали мертвой горой, потом он так врезал по городу Помпеи, показал свой истинный норов, что до сих пор историки о количестве жертв спорят. Могу дать гарантию, что если бы жителям Помпеи кто-то сказал, что гора возле их города скоро станет самым известным вулканом в мире, они бы долго смеялись».
Вулкан пробуждался, и я это видел и чувствовал лучше всех.
Дав Наталье слово не задавать вопросов о ее жизни «от меня и до меня», я слово сдержал, но для себя сделал кое-какие выводы. Не вела Наташа в последние пару лет жизнь затворницы! Научилась кое-чему. Сбила ее с пути праведного Тамара Григорьевна, любительница отдыхать в санатории без мужа.
Жить к Наталье я перебрался в субботу, а уже в следующий вторник мы подали заявление в ЗАГС. Бракосочетание нам назначили на конец мая. Три месяца ожидания свадьбы наше государство отводило на проверку чувств и твердости намерений создать крепкую ячейку советского общества. Я всегда считал этот срок надуманной формальностью – оказалось, что был не прав. За три месяца может многое произойти.
В 1985 году была необычайно ранняя весна. Казалось, что перестройка принесла с собой и кардинальное обновление погоды. Всегда апрель в Сибири был холодным и дождливым, а тут стал теплым и солнечным. Уже ко Дню Победы девушки скинули с себя длиннополые плащи и стали дефилировать по улицам с голыми ногами. Идет такая нимфа по проспекту – глаз не отвести!
– Андрей, я сейчас обижусь! – одергивала меня Наталья. – Что ты, как хищник, взглядом по сторонам рыщешь? Что ты пялишься на каждую вертихвостку? Тебе со мной неинтересно стало, новую жертву вы-сматриваешь?
– Наташа, – оправдывался я, – мне что, с закрытыми глазами ходить? Не собирай ерунду, никого я не высматриваю.
Чем ближе был день нашей свадьбы, тем острее я чувствовал, как мое отношение к Наташе раздваивается и делится еще на сто противоречащих друг другу частей.
«А если это любовь? – размышлял я бессонными ночами. – Иногда мне кажется, что я не могу жить без нее, а иногда она мне совершенно безразлична. Временами меня трясет от одной только мысли, что кто-то кроме меня был с ней близок, а потом проходит день-другой, и этот ее бывший любовник, или любовники, уже никак не волнуют меня. Я чувствую в ней друга, я нисколько не сомневаюсь, что, случись со мной несчастье, Наташка бросит все и придет на помощь, но сделает это в силу своих понятий о порядочности, а не в силу пылкой преданной любви ко мне».
У одного мужика в Верх-Иланске жила старая больная собака. Соседи советовали пристрелить ее, но он отказывался. Новую псину охранять двор привел, а старую не выгонял.
– Иди сюда, Жучка! – подзывал он собаку.
Она на пузе подползала к хозяину, осторожно цепляла стертыми клыками кусок хлеба с ладони.
– Помни мою доброту, – мужик трепал собаку по загривку, возвращался в дом и выносил здоровенному цепному кобелю полную миску суповых костей.
«Я не старая больная собака, – думал я, обнимая спящую Наташу, – хотя что-то в этом сравнении есть. Иногда во взгляде Натальи сквозит снисхождение: «Цени мой выбор, Андрюша! У меня таких, как ты, очередь длиной в километр стоит, а я тебе свою молодость и красоту дарю». И еще свой кошелек она дарит и в квартире своей жить разрешает».
Был как-то между нами разговор о той, первой и единственной «ночи любви» в Верх-Иланске. Я уже знал, что она скажет, но еще раз выслушивать о том, что это она меня в кровать уложила, а не я ее соблазнил, было неприятно.
– Наташа, – раздраженно сказал я, – мне кажется, ты бравируешь своим поведением в тот день.
– Конечно! – самодовольно согласилась она. – Ты был ярким парнем, по поселковым меркам. Сказала бы я своим одноклассницам, кого в постель уложила, они бы собственным ядом подавились. Ты знаешь, что мне Марина сказала, когда о тебе узнала? И потом, Андрюша, что за претензии в мой адрес? Я же выслушиваю твою болтовню о всяких шлюхах, с которыми ты спал до меня. Или ты думаешь, что мне приятно, когда ты меня с той же Мариной сравниваешь? Марина, конечно, не потаскуха, но две сестры – это не один человек, у каждой из нас своя жизнь. Если так получилось, что ты из ее кровати перебрался ко мне, то забудь про Марину. И еще, Андрюша. В следующий раз, когда Марина со своим Сергунчиком придет к нам в гости, не веди себя так, словно она с ручной обезьяной пришла. Я тебя у Марины не отбивала, мог бы до сих пор с ней жить.
– Я, Наташа, ушел потому, что понял, что не люблю ее.
– А меня ты любишь? – спросила она, склонив голову набок.
– Я тебе сказал об этом, как только переступил порог.
– Хочется верить, хотя временами ты ведешь себя как свинья.
«Какая запутанная синусоида! – в ночной темноте я поглаживал Наталью, ощущая то щемящее чувство нежности к ней, то, через секунду, откровенную неприязнь. – В учении старика Кусакина развитие синусоиды идет в одной плоскости, а наше пространство трехмерно. А что, если синусоида, идя вверх, делает в то же самое время поворот вбок? Тогда подъем синусоиды – это путь к счастью или ноль, топтание на месте? Рано помер старик Кусакин, ох как рано! Вживую он не все смог мне объяснить, а из его тетради всю глубину учения не познать, приходится самому додумывать некоторые моменты».
За две недели до нашей свадьбы Наталья приобрела свадебное платье. Надо же такому случиться, что именно в тот день на работе отмечали день рождения моего начальника. В самый разгар веселья Зоя Конопацких, сорокалетняя начальница отдела дознания, спьяну пошатнулась и оставила на вороте моей рубашки оттиск напомаженных губ.
– Что это? – сквозь зубы спросила утром Наталья. – Ты это специально?
Я попытался объяснить ей, что даже сильно пьяный не полезу к Зойке обниматься.
– Наташа, – сказал я, – не ищи грязи там, где ее нет! Я не вижу в этой помаде ничего катастрофического! Вспомни физику. Если помада у меня на рубашке, то это Зойка в меня ткнулась, а не я в нее. Наташа, я не придал этому пятну никакого значения и не пытался скрыть его. Хотел бы обмануть тебя – поменялся бы на работе с кем-нибудь рубашками или в форме бы пришел.
– Форму бы ты пьяный надевать не стал, а про обмен рубашками надо запомнить, – холодно произнесла она.
Всю неделю я увивался вокруг Натальи, как только мог. Я сто раз искренне попросил прощения, и она отошла, стала обсуждать со мной детали предстоящей свадьбы.
Везувий, как и две тысячи лет назад, взорвался неожиданно.
Была последняя суббота моей холостяцкой жизни. Приглашения гостям были разосланы, банкет в столовой заказан, белое свадебное платье дожидалось своего часа в шкафу. Мои родственники шныряли по магазинам в поисках подарков для новобрачных, родственники Натальи решили подарить что-то вскладчину.
В состоянии безмятежности и покоя я лежал на диване. Конфликт из-за рубашки был улажен, впереди меня ждали пьяные гости, неискренние слащавые тосты, крики «Горько!» и долгая семейная жизнь. Наталья мыла пол. Передвинув тазик с грязной водой к дивану, она выжала тряпку, выпрямилась, посмотрела на меня и как шарахнет тряпкой в воду! Брызги по всей квартире. Ничего не понимая, я вскочил с дивана.
– Наташа, ты чего? – воскликнул я в изумлении.
– Ничего не выйдет! – срываясь в истерику, выкрикнула она. – Свадьбы не будет. Собирайся и уматывай отсюда. Все кончено. Считай, что вторая попытка не удалась. Я не смогу с тобой жить. Ты витаешь в облаках, ты живешь в выдуманном мире, а мне на земле муж нужен. Андрей, посмотри на себя со стороны. Ты ведешь себя как школьник, который еще не решил, в кого из девочек в классе он влюблен. Ты мечешься, ты сам не знаешь, что тебе надо. Когда тебе плохо, ты приползаешь ко мне и просишь тебя пожалеть, а как только у тебя от задницы отлегло, ты зыркаешь по сторонам, выискиваешь, кому бы подарить свое трепещущее от любви сердце. Господи, как мне все это надоело! Синусоиды, звезды, старик Кусакин, ложка, плошка – какая дура это выдержит? Да я лучше в девках останусь, чем с тобой жить буду. Андрей, вопрос решен. Собирай свои вещи и уходи. Уматывай. Убирайся.
– А как же свадьба? – усмехнувшись, спросил я.
– Свадьба – это пьянка для гостей. Это условность, как ты любишь выражаться.
– Наташа, я, конечно же, уйду, но так, чисто теоретически, скажи, а что с нашим заявлением будет? Нам надо будет идти в ЗАГС и новое заявление писать?
– Ничего не надо. Тамаре Григорьевне скажу, она позвонит и отменит регистрацию.
– Ах, Тамара Григорьевна! Тогда да, тогда дело серьезное. Наташа, я за один раз все не унесу, позвони мне на работу, скажи, когда могу вернуться за остальными вещами.
Я покидал в сумку первые попавшиеся под руку вещи и, не попрощавшись, вышел из дома. Наталья осталась плакать в зале. Начавшееся бурное извержение вулкана закончилось медленно опускающимся на землю пеплом. Ни тебе взаимных проклятий, ни упреков, ни угроз, ни заверений в любви. Все было буднично и просто: она сказала «уходи», и я ушел.
