Глава 9

Челсийская шлюха

Пипс никак не мог понять, почему герцог Йоркский, он же верховный лорд-адмирал Англии, и Даунинг так безмятежно смотрят на перспективу новой войны с Голландией. Должны же они знать, что английский флот не готов. Снова и снова, рискуя показаться навязчивым, Пипс при каждом удобном случае пытался раскрыть им глаза на эту неприятную, но неумолимую истину.

Даунинг в это время приехал в Лондон из Гааги, чтобы посовещаться с герцогом. Пипс решил, что обязан вызвать Даунинга на разговор. Удобнее поговорить с ним, чем с братом короля. Делопроизводитель Морского ведомства быстро двинулся в Уайтхолл, в резиденцию Даунинга.

Но того не оказалось дома. Его секретарь Флотт сообщил Пипсу, что лорд скоро вернется. Пипс и Флотт были старые знакомые и обожали обмениваться сплетнями, особенно о любовницах высокопоставленных людей.

Оба чрезвычайно интересовались личностью леди Каслмейн, фаворитки короля Карла, и были прямо-таки влюблены в нее. Она родила королю уже пятерых бастардов (иные утверждали, что шестерых). Она была столь плодовита, что король учредил в уайтхоллском дворце детские для выводка своих незаконных отпрысков. Нельзя сказать, чтобы подобный оборот радовал супругу короля, Екатерину Брагансскую. А недавно поползли слухи, что леди Каслмейн тайно перешла в римскую веру. Пипс и Флотт с величайшим упоением обсуждали новость. Уж этому-то королева, ревностная католичка, должна обрадоваться!

Флотт настаивал, чтобы Пипс открыл все ведомое ему о нынешней животрепещущей притче во языцех – адюльтере лорда Сэндвича с некоей миссис Бек из Челси.

Пипс понимал, что вступает на скользкую почву и нужна крайняя осторожность. Сэр Эдвард Монтегю, первый граф Сэндвич, адмирал-лейтенант Королевского военно-морского флота, был родственником Пипса и его бесценным покровителем. Но про миссис Бек и похождения Сэндвича знал весь Лондон, вплоть до поломоек и мальчиков на побегушках. Пипс считал, что подобная женщина совершенно не подходит в любовницы его высокопоставленному кузену. Он тайно именовал ее «челсийской шлюхой». И упрекал Сэндвича – не только за измену жене, леди Джемайме, которую любил, но и за то, что Сэндвич рискует своей репутацией и карьерой на флоте. Нельзя сказать, чтобы Пипс был в своих упреках совершенно бескорыстен: если разразится буря скандала и Сэндвич пойдет на дно, он может утащить за собой и Пипса.

Впрочем, Пипс не имел морального права упрекать Сэндвича: супружеская верность не входила в число его добродетелей. После очередного загула он оставлял в дневнике покаянные записи и клялся больше никогда не поддаваться искушению. Сожаления, поверенные бумаге, были жалким подобием раскаяния. Но хоть что-то.

Пипс пока не ведал о еще одном аспекте этой истории. Многие годы спустя, после особенно бурной супружеской стычки, жена поведала ему, что Сэндвич и ее звал к себе в любовницы. Можно только догадываться, какие мысли проносились в голове у лорда, когда Пипс являлся бранить его за плотскую связь с миссис Бек.

Флотт спросил Сэма, правда ли, что челсийская шлюха наградила его светлость дурной болезнью.

Желая переменить тему, Пипс притворился, что ничего не знает о сем несчастии. Взамен он выразил удивление тем, что лорд Даунинг давно не поручал ему шифровать никаких бумаг. Пипс любил «циферное дело», то есть разработку тайных кодировок для конфиденциальных посланий. Он сказал Флотту, что ущемлен таким невниманием. Неужели кто-то другой превзошел его в циферном деле?

Флотт ответил, что сам удивлен: отчего, в самом деле, Даунинг не обращался к Пипсу? Ведь за минувшие недели его светлость отправил столько зашифрованных посланий, что, «будучи сложены вместе, они, пожалуй, окажутся толще Библии короля Иакова».

Пипс лишился дара речи. Почему Даунинг не обратился к нему?!

Единственное объяснение – Даунинг хотел скрыть от него содержание писем. А это значило, что они касались военного флота. Но зачем, спросил себя Пипс, зачем скрывать дело, касающееся флота, от делопроизводителя Морского управления – то есть человека, в первую голову отвечающего за боеготовность этого самого флота?

Какое же дело, касательное до флота, может Даунинг скрывать от Пипса? Пипс мысленно просмотрел список кораблей. Он знал, где сейчас находится каждый военный корабль, стоящий в порту или доках, – надо сказать, что британский флот не так уж и многочислен.

Есть еще полковник Николс, командующий, его эскадра из четырех кораблей сейчас стоит в Портсмуте, готовясь в мае взять курс на Бостон. С мирной миссией – административной инспекцией колоний в Новой Англии. Сама миссия секретом не была, так что и для вихря шифровок, кажется, нет необходимости. Даунинг даже предупредил о походе Николса голландскую Вест-Индскую компанию в Амстердаме, чтобы не вышло недоразумений, если по случайности эскадру занесет в голландские воды у берегов Новой Англии. Он даже предложил, чтобы Николс зашел в Новый Амстердам с дружеским визитом. Такой миролюбивый жест очень много значит в пору напряженных отношений между двумя странами.

Эти размышления напомнили Пипсу, что он собирался попросить Николса осведомиться о Балти. И еще собирался отправить с оказией письма для Балти – от жены и сестры, пребывавших в ажитации с самого его отъезда. Как они по нему причитают! Но какой мирной стала жизнь Пипса – теперь, когда Балти больше не врывается ежедневно к нему в присутствие, выпрашивая синекуру или очередной «заем».

Шаги все ближе, каблуки стучат по паркету.

– А, мистер Пи-писс.

– Милорд!

– Suivez, suivez.

Пипс последовал за Даунингом в его палаты.

Даунинг заговорил с рассеянным видом:

– Давненько вас не видно было. Где вы рыскали?

– На канатном дворе, испытывал пеньку на прочность. И в Уолтэмском лесу – надзирал за распилом бревен. И еще сводил счеты с поставщиками некачественных флагов.

– А! Надеюсь, вы с ними разобрались хорошенько.

– Да, я приказал их высечь.

Даунинг нахмурился:

– Это попустительство. Флаги – символы бо́льшего. Попустительство подает дурной пример. Я бы велел отрубить руку. По крайней мере, большой палец.

– Согласен. Но если им рубить руки и пальцы, они станут шить еще хуже. – Хватит зубоскальства, подумал Пипс. – С вашего позволения, милорд, не будет ли вам угодно иметь со мной tête-à-tête vis-à-vis Голландии?

– Голландия! – Даунинг театрально застонал. – Мистер Пи-писс, мне уже кажется, что в вашей tête нет места ни для чего, кроме нее.

– Я вас уверяю, ваша светлость, что никоим образом не собирался вам докучать. Я только…

– Да, Сэм, вы всего лишь беспокоитесь, что мы ввяжемся очертя голову в войну, к которой не готовы. И так далее и тому подобное. Мы приняли к сведению ваше беспокойство. Да и как иначе, ведь в последнее время вы ни о чем другом не говорите.

Пипс поклонился:

– Я, как всегда, восхищен способностью моего господина видеть важнейшее в любом насущном деле.

– А я, как всегда, наслаждаюсь нашим tête-à-tête. Непременно приходите еще, да поскорей.

Пипс, однако, мешкал, не желая признавать поражение.

– Раз уж я здесь, милорд, не могу ли вам чем-нибудь услужить? Не нужно ли вам зашифровать что-нибудь?

– Не сейчас.

Пипс понимал, что настаивать нельзя. Даунинг, глава шпионской сети, непременно воспылает подозрением. И еще он не должен знать, что Флотт рассказал Пипсу о недавней буре шифрованных посланий. Но все же Пипс не хотел оставлять дело так.

– Я на будущей неделе еду в Портсмут, – небрежно сказал он.

– В самом деле?

– Гм. Чтобы окончательно снарядить эскадру полковника Николса.

– Да? Очень хорошо.

Даунинг что-то читал и почти не слушал. Пипс попытался привлечь его внимание:

– У меня есть письма, которые я хочу передать полковнику Николсу для нашего мистера Сен-Мишеля.

– Для кого?

– Для моего шурина. Того самого, которого вы отправили в Новую Англию. Чтобы арестовать цареубийц, Уолли и Гоффа.

Даунинг поднял взгляд от бумаг:

– Ах да. Наш неустрашимый охотник за судьями. Я и забыл. От него доходили какие-нибудь вести?

– Нет. Но мне пришло в голову, что экспедиция полковника Николса, административная инспекция колоний, может иметь нечто общее с миссией мистера Сен-Мишеля.

– Общее? – Искорка интереса.

– Вдруг мистер Сен-Мишель найдет что-нибудь интересующее полковника Николса.

– О, не думаю. В любом случае вашему грозному шурину поручено донимать своей особой жителей Нью-Хейвена. Вы мне клялись, что донимать ближних – его особый дар.

– Да. Я не сомневаюсь, что он уже пронял их до печенок, так что они решили перебраться в Новые Нидерланды.

– Нет-нет, – со внезапной резкостью сказал Даунинг. – Этого никак нельзя допустить.

– Я лишь шутил. Почему же?

– Чтобы жители Новой Англии начали заключать союзы с жителями Новых Нидерландов? От сего нам точно не ждать добра. Согласно полученному нами отчету, некие ньюхейвенцы, возроптав против коннектикутских властей, желают основать новое поселение. Новый Ковчег, так они его зовут. Пусть лучше сидят в Коннектикуте, у нас на глазах, чем шляться где-то и вступать в союзы с Петером Стёйвесантом.

– В таком случае я велю своему шурину уязвлять их не слишком сильно, чтобы не толкнуть в объятия сыроделов. – Пипс поклонился. – Значит, я еду в Портсмут. Если ваша светлость имеет какие-либо послания к полковнику Николсу, я их с величайшей охотой передам.

– Для сего у нас есть гонцы.

– Но мне это не составит никакого труда. Я ведь сам туда еду. – Пипс улыбнулся. – На службе Его Величеству для меня ни одно дело не зазорно.

– Вы весьма преданный слуга. Очень хорошо. Приходите сюда завтра утром. Флотт передаст вам депеши для Николса.