Глава 29

Доктор Пелл

Дверь открыла миссис Пелл. Она уставилась на троих оборванцев, стоящих перед ней. Потом прищурилась на Ханкса, рубашка которого уже заскорузла от крови:

– Хайрем! Боже милостивый! Входите, входите!

И завопила:

– Томас! ТОМАС!

У этой женщины не легкие, а кузнечные мехи, подумал Балти.

В прихожую впорхнул доктор Пелл – подтянутый элегантный мужчина лет пятидесяти с небольшим. На самом кончике длинного носа сидели очки, а поджатые губы выражали упрек жене, оторвавшей его от мадеры. При виде Ханкса брови доктора уехали на лоб:

– Хайрем!

Он рявкнул на жену:

– Глупая женщина, отчего ты не сказала, что это он? Не стой разинув рот. Грей воду. И инструменты приготовь!

Он повел Ханкса в операционную, расположенную в пристроенном к дому флигеле. Балти уставился на руки и ноги, которыми были увешаны стены, но тут же понял, что это протезы. Они придавали комнате зловещий вид.

Пелл сдвинул очки на переносицу и исследовал входную рану:

– Мушкет?

Ханкс кивнул.

– А это кто?

– Друзья.

– Люси! – заорал доктор Пелл.

– Чего? – крикнула жена из другой комнаты.

– Ты водой занялась?

– А ты думаешь, я что тут делаю? Вышиваю?

– Меня бы это совершенно не удивило, – пробормотал ее муж.

Вошла миссис Пелл, таща чайник:

– Как вас зовут, милая?

– Благодарна.

– Какое очаровательное имя. Я буду весьма благодарна, если вы подадите мне вон тот медный таз.

Она вылила в таз кипяток и пошла сортировать инструменты мужа.

– Тебе дать чего-нибудь от боли? – спросил Пелл.

– От бренди я бы не отказался.

– Бренди! Быстро, женщина! Хватит возиться с водой. Ты что, не видишь, он страдает?

Балти понял, что эта супружеская опера-буфф – по большей части представление для гостей.

– Да! Сейчас! – Миссис Пелл сняла с полки бутыль, щедро плеснула в стакан и протянула его Ханксу. – Вот, держите, дорогой. Кто вас ранил? Не важно. Пускай мясник делает свое дело. Если выйдете живым из его лап, расскажете нам все подробно.

Она взяла Благодарну за руку:

– Идем, миленькая. Снимешь с себя все это и примешь горячую ванну.

И добавила, обернувшись:

– Если Гиппократ без нас обойдется.

– Гиппократ как-нибудь справится, – ответил доктор Пелл, разрезая рукав Ханкса. – Как всегда.

– Вижу, вы с Люси по-прежнему воркуете.

Ханкс дернулся: Пелл начал зондировать рану.

– Кто женится на богатой вдове, тот пожнет бурю. Ага, вот она! – Он потыкал концом зонда в пулю.

Ханкс ахнул от боли.

– С какого расстояния?

– Пятнадцать шагов.

– Пятнадцать? Она должна была пройти кость насквозь.

– Она сначала прошла через другого человека.

Доктор Пелл фыркнул:

– Повезло тебе. А ему нет. Люси! Что за женщина!

– Я могу помочь? – спросил Балти.

– Вон, видите, деревяшка. Дайте ее Хайрему.

Деревяшка была покрыта вмятинами от зубов. Балти протянул ее Ханксу. Тот подозрительно всмотрелся:

– Кто ее жевал?

– Если ты умрешь от инфекции, то не от этой.

Ханкс отшвырнул деревяшку:

– Я рискну.

Доктор ввел в рану экстрактор. Ханкс с усилием втянул воздух и оскалил зубы.

– Надо было тебе дать лауданума.

– Я знаю, ты предпочитаешь одурманенных жертв, – буркнул Ханкс. – Им трудней заметить, что ты вообще не смыслишь в медицине. Господи!

Пелл пропихнул экстрактор поглубже:

– Я предпочитаю одурманенных жертв, как ты изволил выразиться, чтобы не слушать их нытье. Не дергайся.

Он вытащил пулю, поднес к свече, чтобы разглядеть, и с лязгом уронил в металлический поддон:

– У лауданума есть и еще одно достоинство – жертвы меньше сопротивляются, когда я выставляю им счет.

Он плеснул в рану бренди (Ханкс зашипел сквозь стиснутые зубы), намазал мазью и перебинтовал плечо.

– Ты потерял много крови. Тебе надо лежать несколько дней. И есть побольше красного мяса.

Балти застонал.

– А выпить как следует? – спросил Ханкс.

– Воистину, – ответил доктор. Он взглянул на Балти. – Нас не представили друг другу.

– Балтазар де Сен-Мишель.

Доктор развеселился:

– Вот это имечко. Vous parlez français?

– Bien sûr. Depuis enfant. Mon père était en service au roi Henri Quatre. Et après, au roi Louis Treize.

У Пелла округлились глаза:

– Боже милостивый. De mon part, quand j’était jeune homme, j’était en service au roi Anglais Charles le Premier. Comme gentilhomme du cabinet. A ce temps, j’ai poursuivi une dame d’honneur dans la cour de sa reine française, Marie-Henriette. Une dame vraiment ravissante. Malheureusement, il a fini mal quand…

Ханкс застонал:

– Если вы намерились и дальше квакать, как лягушки в пруду, то мне точно понадобится лауданум.

– Хайрем, ты привел мне шевалье!

– Так вот что он такое.

– Нам надо о многом поговорить. О многом!

И они поговорили – за восстанавливающим силы ужином из омаров и устриц, под неплохое вино. Из деликатности Ханкс не стал рассказывать Пеллу историю Благодарны, ограничившись лишь описанием поисков судей-цареубийц; он поведал, что произошло на утесе и как Бартоломью выступил в роли спасителя. Пеллы слушали как зачарованные. Они хорошо знали те места и действующих лиц.

Пелл, вынужденно покинув двор Карла Первого после неудачного романа с камер-юнгферой королевы Генриетты-Марии, отправился на войну с Голландией – ту, что потом прозвали Тридцатилетней войной. Тогда это было модно среди молодежи из хороших семей. Пелл служил под началом барона де Вера Тильберийского и присутствовал при осаде и взятии Буа-ле-Дюка.

В 1635 году, выучившись на врача, он завербовался на службу в Новой Англии, в форте Сэйбрук, лейтенантом и хирургом. Он был неподалеку отсюда, в форте Мистик, в 1637 году, при завершающем аккорде пекотской войны, когда капитаны Мейсон и Андерхилл окружили деревню и убили семьсот человек – мужчин, женщин и детей, – предав их пулям, огню и мечу.

Андерхилл разжаловал Пелла за то, что тот замешкался на борту корабля и не сразу сошел на берег лечить раненых. Пелл возражал, что это нечестно. Он дождался, пока на берегу стало безопасно, а затем сделал все, что мог. И по сей день, почти тридцать лет спустя, та резня являлась ему в кошмарных снах – кучи ампутированных рук и ног, вонь от сотен тел сожженных заживо индейцев.

Он ушел с военной службы и переехал в другую точку коннектикутского побережья – в новую колонию Нью-Хейвен, основанную Итоном и Дэвенпортом. Он хорошо зарабатывал как хирург, но среди суровых «святых» так и не стал своим из-за неискоренимого благодушия и пламенного роялизма. «Святые» же, в свою очередь, приводили его в отчаяние унылыми лицами и непоколебимой мрачностью. Он сказал, что может по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз слышал смех за все годы своей жизни в этих местах. Он презирал господствующую среди «святых» теорию, согласно которой индейцы Новой Англии происходили от потерянного колена Израилева. Эта теория была основополагающей в мировоззрении пуритан – ведь если индейцы и сами потомки переселенцев, значит англичане – такие же переселенцы, только недавние – имеют не меньше, а может, и больше прав на здешние земли. Точно так же Пелл терпеть не мог другое убеждение пуритан – что Господь послал мор, дабы освободить эту землю для англичан. Из-за такой разницы во взглядах ньюхейвенцы не питали особой любви к доктору. Окончательно он поссорился с Дэвенпортом в 1650 году, когда отказался присягнуть на верность Оливеру Кромвелю. И без того напряженные отношения с местными жителями совсем испортились, когда Пелл женился на Люси Брюстер, грозной нравом, острой на язык вдове богатого купца. Люси презирала пуритан и демонстративно отказалась платить Нью-Хейвену налог на наследство покойного мужа. «Отлично, курочка моя, – хвалил ее Пелл. – Потратишь эти деньги на меня, а не на святош». Непримиримые, оба с сильными характерами, супруги постоянно ссорились и обожали друг друга.

Они без сожалений покинули Нью-Хейвен и переехали на двадцать миль вдоль берега, поселившись в местах, известных своими прекрасными полями. Пелл впервые побывал тут во время пекотской войны, вместе с людьми Андерхилла, когда те преследовали бегущих пекотов. Теперь это племя истребили почти полностью. Пленников заковывали в цепи и отправляли в рабство на Барбадос – на плантации. Один мыс на здешнем берегу назывался Голова Сахема – память о вожде пекотов, которого убили, отрезали голову и прибили ее к дереву.

Благодаря вдовьему капиталу Люси доктор преуспевал – но зарабатывал он не врачебным ремеслом, а земельными спекуляциями. Он купил у Вампаге, вождя племени сиваноев, пятьдесят тысяч акров спорной земли между Коннектикутом и Новыми Нидерландами. Этот кусок стал известен под названием Ничьей Земли. Пелла такое прозвище забавляло, и он даже стал называть себя «Доктор Никто».

Сейчас мало кто покупал землю в здешних местах. Воинственные индейцы, стычки между англичанами и голландцами, болота и лес – все это не слишком приманивало поселенцев. В Англии была восстановлена королевская власть и росла религиозная терпимость, так что желающих эмигрировать становилось все меньше. Как ядовито выразился автор одного памфлета: «Нынче Новая Англия – старые новости, а старая Англия – новые новости».

Ходили слухи, что на самом деле доктор купил эту землю, чтобы спровоцировать войну между Англией и Голландией. Все знали, что рано или поздно война будет. Этот слух, в свою очередь, породил другой – что доктор, явный роялист (ведь он служил при дворе предыдущего короля), на самом деле агент Короны. Доктор завел личную армию, расквартировав ее на Сити-Айленд, и от желающих в ней служить отбоя не было. Хорошо вооруженные и отлично обученные солдаты бдительно охраняли земли Пелла.

Благодарна, горюя по Коббам, за ужином едва ли проронила слово. Миссис Пелл заметила, что гостья расстроена, и суетилась вокруг нее, как мать, – ласково упрекала, уговаривала поесть ради восстановления сил, задавала ей вопросы, чтобы отвлечь от громкого, подогретого вином разговора мужчин об охоте за судьями-цареубийцами.

Когда Балти описал доктора ДеВроотье, голландского хирурга из Милфорда, Пелл застонал и провозгласил, что ДеВроотье – самый отвратительный разбойник во всей Новой Англии, к тому же невежда, как все голландские врачи, добавил он; они ничего не смыслят в медицине, умеют только резать пациентам руки и ноги, а заодно и кошельки.

Балти рассказал о странном предписании доктора ДеВроотье – диете из морских гадов. Но Пелл вместо того, чтобы осыпать голландца новыми насмешками, вдруг замолчал. Он посидел в раздумьях, а потом сказал, что, вообще-то, и сам замечал подобное: жители побережья поправляются от, как он выразился, «травматического паралича» заметно чаще обитателей суши.

Он прервал свои размышления, пожал плечами и налил всем еще вина, желая возобновить оживленный разговор и брань в адрес голландских врачей.

Сколько взял ДеВроотье за визит? Полсоверена? Разбой на большой дороге! А знают ли Балти и Ханкс, почему голландские врачи так дорого берут? Они собирают деньги на покупку луковиц тюльпанов. Тюльпанов! Одну луковицу – одну-единственную луковицу – продали в Амстердаме за четыре тысячи двести флоринов. За эти деньги можно купить отличный дом. Уже под хмельком, Пелл пробормотал, что Господу, вероятно, следовало бы ниспослать Великую Казнь голландцам в Новом Свете.

Миссис Пелл резко возразила мужу, сказав, что тюльпановая лихорадка в Голландии кончилась много лет назад. «Примерно тогда же, – ядовито заметила она, – когда вы с Андерхиллом устраивали Великую Казнь туземцев».

Пелл надулся и замолчал.

– Пойдем, миленькая. – Миссис Пелл взяла Благодарну за руку и потянула ее прочь, на кухню. – За этим столом говорят такое, что слушать негоже.

Оставшись наедине с Балти и Ханксом, Пелл попросил:

– Расскажите мне все остальное.

Балти поведал о том, как Покайся убил мужа Благодарны, как она пыталась добиться справедливости, явилась протестовать обнаженной и подверглась бичеванию. Ханкс рассказал о судьбе Коббов и стражников, явившихся по приказу Джонса и Дэвенпорта арестовать Благодарну за чужое преступление.

Пелл слушал с ничего не выражающим лицом. Балти решил, что доктору все равно. Может быть, он перевидал слишком много жестокости и несчастий. Но тут Балти заметил, что по щеке Пелла покатилась слеза. Доктор смахнул ее раздраженно, как отгоняют комара, и подлил всем еще вина.