Глава 18

Пипс попадает в переплет

Пипс никогда не любил сельскую дорогу, ведущую из Лондона в Челси. Но сегодня он не любил ее особенно сильно.

Однажды на этой дороге его экипаж остановили три разбойника в масках. Один приставил пистоль к груди кучера, другой – к груди Пипса. Они освободили его от серебряной линейки (цена: 30 шиллингов), любимого золотого карандаша (8 фунтов), пяти математических инструментов (3 фунта), увеличительного стекла (20 шиллингов), кошелька с золотой и серебряной отделкой (10 шиллингов) и 2 гиней 20 шиллингов звонкой монетой. Пипс был так услужлив, вручая все это разбойникам, что главарь любезно предложил ему компенсацию.

– Вы джентльмен, – сказал разбойник, – и мы также джентльмены. Если вы завтра пошлете в таверну «Кубок», что у Чаринг-Кросса, то получите обратно один из своих математических инструментов.

Назавтра Пипс сам зашел в «Кубок», но никакого инструмента не обрел. Вот тебе и благородство разбойников. Двоих «джентльменов» поймали и повесили в Тайберне, и поделом.

Сегодня, пытаясь не думать о предстоящем неприятном деле, Пипс размышлял о возможной судьбе третьего разбойника. Может, он томится где-нибудь в тюрьме? Пишет прощальное письмо своей милке в ночь перед казнью – утраченным золотым карандашом Пипса. Эта мысль была Пипсу приятна. Он сам написал этим карандашом множество игривых billets-doux, причем адресованных отнюдь не миссис Пипс.

Сладкое забытье кончилось, когда карета прибыла к месту назначения и резко встала. Встряска вернула Пипса с небес на землю.

Пипс почти не видал Эдварда Монтегю, первого графа Сэндвича, с тех пор как распек его за скандальное ménage с миссис Бек. С того дня меж Пипсом и Монтегю воцарилась холодность, о которой Пипс сожалел, так как любил Монтегю.

Они были родственниками по крови. Мать Монтегю приходилась Пипсу двоюродной бабкой. Монтегю рано заметил способности юного родича и поднял Сэма из унылой безвестности, которая иначе могла стать его уделом – несмотря даже на учебу в Кембридже, куда Сэм попал благодаря другому своему покровителю, лорду Даунингу.

Будучи адмиралом, Монтегю помогал Сэму делать гражданскую карьеру в управлении флота. В 1660 году он взял Сэма с собой на флагманский корабль, привезший Карла Второго домой, в Англию, из голландского изгнания. Взойдя вновь на престол, король отблагодарил Монтегю за услуги, пожаловав ему новосозданный титул барона Монтегю Сент-Неотского, виконта Хинчинбрука, графа Сэндвича, орден Подвязки и звание адмирала Узких Морей. Позже король доверил Монтегю другое важное дело: привезти будущую королеву, Екатерину Брагансскую, из Португалии в Англию.

Такое доверие короля к Монтегю удивляло тем сильней, что Монтегю был страстным антироялистом. Он преданно служил Кромвелю и протекторату. Но после смерти Кромвеля и упадка парламента Монтегю был в числе первых, кто снесся через Узкие Моря с королем-изгнанником. Стойкие монархисты роптали на эту, по их мнению, неприличную гибкость хребта. Но со временем они признали, что Монтегю действовал из любви к родине, а не из желания сделать карьеру. Его трудно было не любить и еще трудней было ненавидеть. Он был порядочным, обаятельным человеком – «отличным парнем».

Но его любовная связь с совершенно неподобающей миссис Бек стала подлинной катастрофой! Его репутация при дворе и среди лордов утонула, как камень, – камень, который, однако, в своем погружении все еще не достиг дна. Люди, выражая презрение, уже не считали нужным понижать голос. Миссис Бек открыто именовали «этой куртизанкой». Мучительней всего для Пипса были боль и стыд, навлеченные интрижкой Монтегю на женщину, которой Пипс был предан до преклонения: Джемайму Монтегю, мать десятерых (!) детей лорда.

Пипс стоял у дверей довольно скромного дома в Челси и набирался храбрости. Он сделал глубокий вдох, подбадривая себя мыслью, что явился в это убогое жилище не милости клянчить у лорда. Нет. Он пришел с благородной миссией. Он пришел просить адмирала, чтобы тот уговорил короля не начинать войну с Голландией.

Пипс попал в переплет. Он не мог открыть, что прочел секретные послания Даунинга Николсу. Он не мог также отправиться к своему начальнику в Морском ведомстве, герцогу Йоркскому, лорду-адмиралу, брату короля. Ведь тот был главой сторонников войны.

Но как делопроизводитель флота Пипс лучше всех знал, что флот совершенно не готов к войне, которую непременно спровоцирует миссия Николса.

И еще одна важнейшая причина заставляла Пипса не желать войны между Англией и Голландией: братец Балти.

Если разразится война, Новая Англия станет одним из театров военных действий. А где-то там, в Новой Англии, сейчас бродит его беспутный шурин. Сколько проживет этот невинный дурачок среди лязга стали и грохота пушек? По расчетам Пипса – минут десять. И что тогда? Пипса передернуло от одной мысли. Ему представился гнев жены – неутолимый, неукротимый, неумолимый и вечный. (Недаром Элизабет наполовину француженка.) Она прочно возложит вину за смерть Балти на мужа. Обвинения и упреки будут его уделом в супружеской жизни до последней буквы вписанного срока. Пипс как наяву слышал причитания жены и треск посуды, разбиваемой о стены дома. «Monstre! Зверь! Ты убил моего милого Балти! Я устрою тебе на этом свете такое, что ад покажется раем!»

Смерть Балти, как траурный колокольный звон, возвестит конец семейной жизни, которая была Пипсу мила, несмотря на его частые измены. Он мог веселиться со шлюхами и блудницами, забавляя грешную часть тела, но сердце его хранило верность пятнадцатилетней бесприданнице, на которой он женился десять лет назад. Их брак порой так штормило, что бури Атлантики в сравнении казались нежными зефирами, но преданность Пипса жене не ослабевала.

В этот грозный час Пипсу не к кому было прибегнуть, кроме прелюбодея-родича, адмирала Узких Морей.