30

– Годы в башне нет, – сообщил Гальдерик, вбегая на разбитую кухню таверны «Миракль». Мальчик вернулся с Монс-Иовис и принес нетронутый узелок с едой.

Элизия выпрямилась, утирая рукавом пот со лба, и тихо ругнулась сквозь зубы. Она пыталась справиться с вмятиной на лучшем из своих котлов, но заметила, что он еще и треснул. Хозяйка вздохнула и обернулась к пареньку. Гальдерик относил в больницу сыры и варенье из кладовок, чтобы они не испортились, но всегда что-нибудь оставлял и для Годы.

– Она, наверно, в церкви на пляже. Дары понесла. Ты ее не подождал?

– Одна старушка сказала мне, что она ушла вместе с рыбаками и неизвестно, вернется ли обратно. Мне показалось, эта женщина не хотела говорить лишнего.

В Элизии проснулось любопытство. Ничего не сказав, она вышла на площадь через таверну. В зале все было так, как осталось после разгрома. Хозяйка шла среди обломков, опустив голову, – смотреть на крах своих усилий ей было невыносимо тоскливо. То немногое, что уцелело, – несколько кувшинов и глиняных блюд – она продала вместе с дровами. Теперь Элизия прятала деньги под полом в кухне, добавляя к ним то, что выручала за готовку в домах знати и некоторых из бывших своих завсегдатаев. Она надеялась накопить достаточно, чтобы вернуться в Каркассон с кем-нибудь из купцов. Элизия была готова отказаться от свободы, если Отерио снова примет ее на свой постоялый двор.

Девушка ничего не знала об Изембарде; капитан Ориоль дал ей понять, что юноша может не опасаться Дрого, но от дальнейших расспросов уклонился. Муж ее тем временем шлялся по тавернам Регомира и играл в кости с наемниками Дрого, чтобы добыть средства к существованию. Формально они оставались супругами, но Элизия его ненавидела. Когда Гали заявлялся в «Миракль», он всегда напоминал, что это по-прежнему его собственность. Элизии страшно хотелось оставить свой брак в прошлом и уйти из города, но она чувствовала, что это никогда не получится.

Элизия вышла из города через ворота Регомир. Здесь многое переменилось, движение стало оживленнее, чем обычно. Состоятельные семьи покидали Барселону на груженых повозках, вместе с сервами. Знакомые прощались с Элизией так, как будто не надеялись на новую встречу, но никто не открывал ей причину отъезда. И все-таки Элизия видела в их глазах беспокойство.

К башне на Монс-Иовис женщина поднялась задыхаясь: хотя ее беременность еще не была заметна, всякое усилие ее утомляло. Элизия обратила внимание, что огонь аккуратно потушен. Ветер, проникавший сквозь дверь, разметал пепел. Элизия спустилась в порт, но не нашла там старушку, о которой говорил Гальдерик. «Очень странно, – подумалось ей, – Года не стала бы уходить, не попрощавшись».

Так ничего и не поняв, Элизия вернулась в таверну и у дверей застала городского судью, а с ним двух солдат. Представитель правосудия подошел к ней с серьезной миной на лице.

– Ты знаешь, где сейчас Года из Барселоны?

– Вы тоже ее не видели? – Элизия встревожилась.

Судья, как и все в городе, хорошо относился к хозяйке «Миракля» и сожалел о случившемся в таверне, поэтому он удостоил ее ответом.

– Вообще-то, я не должен тебе рассказывать, но если увидишь Году, то передай ей: прилетела почтовая голубка из Серве. Епископ Фродоин просит ее как можно скорее уходить в Ампурьяс. Он выслал вперед двух гонцов, они уже в пути. – Судья помрачнел. – Кажется, новый граф Барселонский нелучшего мнения о готах, он желает напомнить им, кто здесь правит, – с применением силы. Боюсь, разорение теперь коснется не только тебя.

– Но почему?.. Что произошло на ассамблее? – Голос у Элизии задрожал.

– Кое-что переменилось. Дрого объявлен предателем, и король назначил маркграфом Готии франка-северянина. Как бы нас не заставили расплачиваться за мятеж Гунфрида. Однако не все так плохо для готов. Изембарда Второго из Тенеса посвятили в рыцари. Так зовут юношу, который сражался вместе с Гисандом из Барселоны.

– Я с ним знакома! – выпалила Элизия, как будто возвращаясь к жизни. – Он тоже был на ассамблее?

– Вероятно, да, но лучше дождаться его возвращения.

У Элизии слезы навернулись на глаза. Известия ее ошеломили. Наконец-то она что-то узнала об Изембарде, но теперь он стал знатен, и между ними разверзлась пропасть. Ее надежда, если таковая вообще и существовала, растаяла. Но Элизии хотелось получить ответ еще на один вопрос.

– Если Дрого де Борр объявлен предателем, кто же стал графом Барселонским?

– Бернат из Готии, граф Овернский, сын Берната из Пуатье.

Глаза Элизии заблестели.

– Из Пуатье?

– Его отец – граф этой земли, – объяснил судья, удивленный внезапным любопытством хозяйки таверны.

Впервые за много недель лицо женщины озарилось улыбкой. Это был лучик надежды.

– Когда они вернутся?

– Где-нибудь через три недели.

Элизия утратила к чиновнику всякий интерес и бросилась в таверну. На глазах у изумленного Гальдерика она отодвинула несколько половиц, достала кожаный мешочек, в котором хранила свои оболы, и протянула мальчику. Глаза ее горели.

– Молоко! Гальдерик, мне нужно козье молоко, самое свежее, какое только найдешь! Если принесешь, тебе, возможно, не придется возвращаться в Ла-Эскерду.

Возвращение в Барселону обернулось подвигом, которого Изембард никогда не забудет. Мысли об Элизии, мечты о новой встрече помогли ему выдержать эти дни, заполненные бесконечной скачкой. Они с Эхилем ехали на шести сменных лошадях и через две недели достигли Серданьи, которой правил Саломо Уржельский. В Эстане и Эль-Керфорадате им преградили путь солдаты. Эхиль предъявил пергамент с печатью епископа Фродоина. Их поручение – передать в Готию весть о новом графе Барселонском; так объяснили путники, и им поменяли двух лошадей на двух выносливых ослов, привычных к высокогорью. Изембард с Эхилем, не отдыхая, добрались до подножия громады под названием хребет Кади. Снег, валивший всю зиму, до сих пор лежал на склонах, и холод был лютый, несмотря на теплую весну внизу. Этот участок оказался самым тяжелым.

Пастух провел их через Корталь-дел-Роч к местечку Боскальт, и вот, после двух дней изнуряющего путешествия по древней дороге, вьющейся меж лесов и вершин в обход глубоких пропастей, они вышли в долину реки Лаванса. Дождь лил немилосердно целый день, но к вечеру они надеялись оказаться в деревушке Форнолс, чтобы заночевать под крышей – хотя бы в уплату им пришлось расстаться с одной из лошадей. Но на пути им встретилась группа монахов, а с ними телега, груженная гниющими мертвецами. В деревне разразилась эпидемия. Монахи вывозили трупы и хоронили их на холме подальше от людского жилья.

Изембард с Эхилем решили обогнуть Форнолс и найти для ночевки укромное место у реки. Оба они вконец обессилели, но цель их находилась всего в нескольких днях пути.

Пока лошади пили, Изембард решил помыться в реке. Пряный аромат, исходивший от женского платка, навевал ему мысли о Ришильде. Юноша всей душой стремился к Элизии, но тонкая дорогая ткань напоминала ему о перемене в его положении. Теперь он может вернуть своему роду былую славу. Дрого повержен, Фродоин на его стороне – он сумеет вернуть себе замок Тенес, и не силой, а по праву наследования, и вот тогда начнется его cursus honorum. Именно в этот момент Изембард поклялся себе не отказываться от Элизии, хотя его долг – жениться на знатной даме, а хозяйка «Миракля» уже замужем. На этот счет готские законы не допускают двусмысленностей: уличенные в прелюбодеянии, оба становятся рабами пострадавшего супруга. Как бы все ни сложилось, они что-нибудь придумают и будут вместе. «Быть может, – подумал Изембард, – влиятельный Фродоин сумеет разорвать то, что было соединено небесами». Рана от потери Ротель не торопилась заживать, но теперь новые надежды наполняли счастьем молодого рыцаря, так много времени проведшего в сумерках.

Погрузившись в эти мысли, Изембард не заметил на поверхности воды второй силуэт – отражение фигуры, возникшей у него за спиной. Поэтому он пропустил удар кинжалом в бок. А потом была острая боль, она лишила его возможности защищаться. Эхиль нанес ему второй удар – под лопатку – и сбил с ног. Трава сразу же окрасилась кровью.

– Извини, парень. Ни ты, ни я в Барселону не попадем, – бормотал Эхиль, забирая у лежащего меч Гисанда. – Дрого требует отмщения перед смертью.

– Но почему? – прошептал Изембард, почти теряя сознание от боли. – Ты всегда был верен Ориолю.

– Я давно уже обо всем рассказываю Дрого. Это от меня он узнал, когда вы собираетесь штурмовать Тенес, и про незаконную связь епископа с Годой из Барселоны – тоже. – В словах Эхиля не было никакой гордости, только равнодушие. В подтверждение сказанного он потряс тугим кошельком с монетами. – Дрого хорошо платит, больше, чем думает Фродоин. Достаточно, чтобы начать новую жизнь в другом, более счастливом месте. Покойся с миром.

Изембард истекал кровью, он чувствовал пронзительный холод внутри. Вместе с кровью его покидали и тепло, и жизнь. Он видел, как удаляется размытый силуэт Эхиля, уводящего лошадей. Изембард заткнул рану в боку платком Ришильды и закричал он новой боли. Обессилев от последнего движения, он лежал на спине и смотрел в синее небо. Приближалась ночь. Изембард подумал об Элизии и зашевелил губами. Наивно было надеяться, что Бог дозволит его грешным желаниям осуществиться. А потом юноше почудилось, что над ним склоняется рыцарь в шлеме и ярко-алом плаще. То был Гисанд из Барселоны, и взгляд его укорял: Изембард умирает, не свершив обещанного. Исполнившись неизбывной тоски, юноша провалился во тьму.

Ротель задрожала: на нее накатила волна холода и слабости, девушка ухватилась за ствол дерева. Они с Эгой вели дикую орду по еле заметной тропе к лагерю возле замка Тарадель, к северу от Монтсени. Ротель помнила, что под брошенной крепостью была пещера, дававшая пристанище клану из полусотни человек.

– Что с тобой? – встревожилась Эга.

Ротель наконец справилась с удушьем и смогла говорить:

– Мой брат Изембард. С ним что-то случилось.

Отряд остановился, люди недоумевали, что происходит. Эга держала девушку за руки. Ротель смотрела куда-то сквозь чащу, словно дожидаясь знака, чтобы броситься на поиски. По щеке ее скатилась слеза, одинокая и яркая, как бриллиант. Несмотря ни на что, внутри бестиария жила сестра – и ей сейчас было больно.

– Смерть – наша вечная спутница, доченька.

– Меня беспокоит не смерть сама по себе. Я знаю, Изембард, как и я, понимает, что это так. Но речь идет о поражении. Душа его плачет оттого, что не успела что-то совершить.

– Тогда, быть может, тебе однажды повстречается его дух, скитающийся где-то в безлюдных лесах, – печально добавила старушка. – Покойники не всегда находят свой путь, если они крепко привязаны к земле. В наших краях таких немало.

Им устроили засаду: возле тропы их поджидала шайка дикарей самого свирепого вида. Вперед выступил мужчина в рогатом шлеме и с гирляндой черепов на груди.

– Значит, слухи были правдивы, – произнес он из-за бесовской маски. – Ученица Оникса и колдунья объединили выживших людей Анусо и Вальбера. Так знайте: нам удалось справиться с людьми Дрого.

Атаман высоко поднял свою секиру и, к ужасу пришедших дикарей, раскрутил ее над головами женщин и вонзил в дерево. Оружие глубоко вошло в ствол.

– Отважным не место среди мертвецов! – рявкнул атаман, приветственно распахивая руки. – Клан Кослы принимает вас с радостью. Проходите в лагерь и отдыхайте. У нас еще будет время обсудить, для чего вы спасаете этих людей.

Все вздохнули с облегчением. Если они объединятся с Кослой, получится уже маленькая армия и они смогут вести с графом переговоры о мире. Только Ротель по-прежнему пребывала в своей печали.

– Где ты, Изембард? – прошептала она в облака. Надвигалась буря. – Как мне тебя найти?

И буря разразилась. Эхиль ехал по мрачному ущелью на запад. Громовые раскаты, казалось, грохочут о его преступлении, и старый солдат дрожал от страха, но дело было уже сделано. Его ждало долгое путешествие через Уржель, Пальярс и Рибагорсу – пока он не выберется из Марки, подальше от франков, где его не достанут прислужники Фродоина.

Эхиль долгое время служил епископату – так же, как его отец и его братья, – и в итоге они один за другим погибли во время сарацинских набегов. Эхиль не чувствовал себя предателем – скорее человеком, который хочет, чтобы жизнь расплатилась с ним за все потери. Фродоин взялся за дело с юношеским пылом, он раздавал земли, а десятки семей теперь получили работу на строительстве нового собора, но Барселона все равно осталась забытым отростком королевства.

Марка истекала кровью, обороняя равнодушную империю, прошло уже больше шести десятилетий без каких-либо перемен. Единственной войной, которую стоило вести, была своя собственная война, вот почему Эхиль принял предложение Дрого. Ему нравился Изембард, но юноша был ослеплен бесплодными чаяниями Гисанда, Ориоля и Годы из Барселоны. В этом году завершалось долгое перемирие с сарацинами. Четыре мирных года только помогли врагу собраться с силами, а христиан осталось мало, как никогда. Король и его приближенные глядели совсем в другую сторону.

Если падет рубеж Льобрегат, сарацины доберутся до Пиренеев. Карл Великий перевернется в гробу, но Эхиль будет уже очень далеко и этого не увидит. С деньгами, что висят у него на поясе, он устроится на службу к какому-нибудь знатному арагонцу. От хорошего меча никто не откажется.

Ночную тьму неожиданно разрезала черная стрела, она впилась предателю в грудь. Лошадь взвилась на дыбы, Эхиль выронил поводья и повалился в грязь. Кровь била из груди фонтаном, зрение мутилось. Перед ним на земле валялся кошелек и рассыпанные монеты.

По утесу вниз скользнули несколько темных силуэтов. Эхиль попробовал подняться. Страх заставлял его сердце биться часто-часто. Старый солдат не в первый раз получал ранение, но когда он закашлялся кровью, то понял, что на сей раз стрела угодила в опасное место.

– Не слишком умно путешествовать в непогоду, когда не видишь тех, кто едет за тобой, – произнес мужчина с закутанной головой, наклонившийся, чтобы подобрать монеты. – У тебя четыре добрых лошади, которые нужны нам, а вдобавок еще и деньги.

Это были сарацины, небольшой разбойный отряд – в здешних краях таких бродило немало. Эхиль сумел вытащить меч из ножен. Он сделал несколько выпадов, но поразил только воздух. Ветеран упал на колени, хватая воздух. Почувствовал на шее лезвие кривой сабли и перестал сопротивляться. Он был ранен и продолжал истекать кровью. Атаман разбойников спокойно продолжил:

– Ты опытный солдат, и ты понимаешь, когда приходит конец. Не знаю, прожил ли ты жизнь достойную или жалкую, но единственное, что остается тебе сейчас, – это молиться твоему Богу, чтобы он простил твои грехи и послал кого-нибудь, кто тебя похоронит.

– Давай, – поторопил Эхиль, чувствуя вес сабли на шее. Как всякий солдат, он предпочитал быструю смерть.

По иронии судьбы, он уходил из мира точно так же, как и Изембард. Такая она, Марка, здесь истории обрываются внезапно и окончательно. Тело Эхиля звери по кусочкам растащат по старым пустошам Серданьи, и он будет позабыт навсегда.

Перед самым закатом монахи из Форнолса добрались до берега реки, где два пастуха обнаружили тело молодого светловолосого воина. Они не стали утруждаться и проверять, бьется ли сердце. Шел дождь, и монахам хотелось поскорее вернуться. Один из братьев показал на черный плащ.

– Это не один ли из тех рыцарей, что проезжали через деревню в полдень?

– Боюсь, что лишь второй из них продолжил свое путешествие. Да покарает Господь его преступление.

Они молча погрузили тело на телегу, к посеревшим трупам женщины и трех детишек, и через непогоду покатили в гору по размокшей дороге. Монахи тихонько молились, чтобы уберечь себя от трупной заразы.

– Колеса тонут в грязи – телега слишком тяжелая. Давайте оставим его здесь. А назавтра за ним вернемся.

– Побольше милосердия, брат.

Монахи с великим трудом дотолкали телегу до подножия каменистого холма, на вершине которого стояла маленькая обитель. Черная земля была изрыта, повсюду высились холмики с камнями. Четверо монахов, копавших могилы, прикрыв носы грязными тряпками, утомленно взирали на новую поклажу.

– Настоятель не хочет, чтобы они оставались на ночь без погребения. Дикие звери разорвут тела и растащат зараженное мясо по другим долинам, – произнес один из копателей.

– Ладно-ладно, – отозвался самый молодой, которому надоело целый день слушать одно и то же.

Дождь зарядил пуще, черное небо озарялось вспышками молний. Господь гневался на людей. Монахи без всякого почтения выгрузили покойников на кучу осклизлых тел. До повечерия им с погребением не успеть.

– Посмотрите, какой у него платочек! – воскликнул молодой монах.

Тело, которое подобрали у реки, лежало сверху, перегнувшись через другие тела. Этот мужчина был весь в грязи, но рану на боку затыкал платок из тонкой ткани с затейливой вышивкой.

– Это что, шелк? – удивленно спросил пожилой монах.

Молодой нагнулся посмотреть.

– Краешек не пропитался кровью – он пахнет ангелами.

– Ты что, знаешь, как пахнул ангелы, брат Карпьо?

– Не знаю, но надеюсь, что так они и пахнут.

Когда Карпьо вытащил платок, из раны хлынула кровь и тело светловолосого воина дернулось.

– Боже мой! Засунь его обратно. Этот человек жив!

Монашек смотрел на платок. Пожилой снова на него прикрикнул, и тогда Карпьо заткнул рану и приложил ухо к груди Изембарда.

– Скорее, все сюда, мы должны занести его внутрь!

Раненого на его собственном плаще втащили в маленький монастырь Форнолс, состоявший из каменной церковки и прилегающего к ней жилого дома. Из церкви вышел старый монах. Он с озабоченным видом приложил ладонь к холодному лбу рыцаря, потом к шее.

– Мы полагаем, что он жив, брат Бонифаций.

– Он борется за жизнь, – уточнил старик. Монах почувствовал, что смерть стоит где-то рядом. – У него на этом свете осталось какое-то дело.