III

Мавритания

29 сентября – 28 ноября 2001

Свадьба и празднования. Я сдаюсь. Освобождение из-под стражи. Верблюды садятся в два шага. Тайная полиция у дверей моего дома. День независимости. Полет в Иорданию.

29 сентября 2001 года был очень сложным днем. Во-первых, я занимался организацией свадьбы своей прелестной племянницы Зейнаб Минт Элмами и, во-вторых, меня пригласили на ужин, организованный очень важным человеком в моем клане. Его зовут Ахмед ульд Эль Моктар ульд Каттари. К несчастью, он попал в ужасную автомобильную аварию и только недавно вернулся из Соединенных Штатов, где его лечили. Ульд Каттари очень уважают среди народов юга, и ужин организовали, чтобы собрать средства на помощь так называемым «Кадрам Трарзы».

С утра я попросил босса дать мне немного денег, чтобы я мог помочь племяннице со свадьбой. У нас, мавританцев, есть плохая привычка организовывать все на лету, это наследие нашего бывшего деревенского уклада, которое живо до сих пор. Моей задачей было доставить всех гостей до места проведения торжества.

Свадьбы в исламском мире отличаются друг от друга не только от страны к стране, даже внутри одной может существовать множество различных традиций. Свадьба моей племянницы была устроена по обычаям авторитетных семей Южной Мавритании.

Значительная часть работы достается жениху. Он старается узнать как можно больше о своей будущей жене, «выпуская на охоту» за информацией нескольких женщин из своей родни, с которыми он состоит в самых доверительных отношениях. В отчет этого «комитета» входит информация о жизни девушки, ее интересах, образовании и тому подобном. Иногда, если у девушки хорошая репутация, эта стадия расследования пропускается.

Следующий шаг – свидания, которые очень отличаются от американских. Заинтересованный парень встречается с девушкой в доме ее родителей, обычно в присутствии других членов ее семьи. Цель этих свиданий – узнать друг друга получше. Этот этап может длиться от нескольких месяцев до нескольких лет в зависимости от жениха и невесты. Некоторые девушки не хотят заводить семью, пока не окончат школу, а другие хотят, или, скажем, родственники давят на них, а парень убеждает завести семью. С другой стороны, многие мужчины не собираются жениться сразу, они просто хотят «забронировать» девушку и заниматься своими делами, пока не будут финансово готовы к свадьбе. Жених обычно старше невесты, иногда даже намного, но порой бывает и так, что невеста старше жениха. Мавританцы довольно толерантны к разнице в возрасте.

Чтобы узнать, рассматривает ли девушка парня в качестве жениха, он отправляет к ней своего хорошего друга перед тем, как официально попросить ее руки. После этого совершается решительный шаг: парень спрашивает у мамы девушки, согласна ли она отдать свою дочь ему в жены. Это делают только тогда, когда уверены, что им, скорее всего, не откажут. Поэтому они отправляют доверенных третьих лиц, чтобы избежать унижения при отказе. Ответить на предложение может только мама девушки, мнение отца обычно не учитывается.

Этот шаг, хоть и неофициально, но связывает жениха и невесту. Теперь все знают, что пара помолвлена. Секс до свадьбы не одобряется в Мавритании, и не только по религиозным причинам. Многие парни сомневаются в девушке, которая готова заняться с ними сексом. Они думают: если она согласилась на секс со мной, то может заняться им с другим мужчиной, и еще одним, и еще одним, пустившись в бесконечное сексуальное приключение. Хотя ислам одинаково строг к мужчинам и женщинам в этом вопросе, общество осуждает мужчин за добрачный секс намного меньше, чем женщин. Это можно сравнить с отношением к изменам в США. Общество более терпимо к изменам со стороны мужчин, чем со стороны женщин. Я никогда не встречал американца, который готов простить измену, но я встречал американок, которые простили бы.

Празднований в честь помолвки и обручальных колец не бывает, но жених должен дарить своей будущей жене подарки. До помолвки девушка никогда не принимает подарки от незнакомых мужчин.

Последний шаг – сама свадьба, дата которой выбирается с согласия обоих. Каждая сторона может потребовать столько времени, сколько ей нужно для подготовки, конечно, в разумных пределах. Мужчина должен формально выкупить невесту, но не принято, чтобы семья девушки устанавливала какую-то сумму. Ее определяет сам мужчина в силу своих финансовых возможностей. Поэтому сумма выкупа может быть и очень скромной, и невообразимо большой. Когда жених платит столько, сколько ему только позволяет финансовое положение, многие семьи берут себе символическую сумму, а остальное отдают семье жениха, обычно это как минимум половина выкупа.

Празднование свадьбы традиционно проводится в семейном доме девушки, но в последнее время люди чаще стали заказывать проведение праздника в больших домах, похожих на клубы. Это очень прибыльный бизнес. Праздник начинается с акда, брачного соглашения, которое может зачитать любой имам или шейх. Мавританцы не верят в государственные формальности, поэтому практически никто не заключает брак официально, кроме тех случаев, когда это экономически выгодно, что бывает крайне редко.

На праздновании присутствуют члены обеих семей. Традиционно мавританцы отмечают свадьбу в течение семи полных дней, но современная жизнь диктует такие условия, что семь дней сокращаются до всего одной ночи. Друзья жениха могут быть только одного с ним возраста, на женщин это ограничение не распространяется. Во время празднования женщины редко общаются с мужчинами, хотя и могут находиться с ними в одном зале; каждый пол уважает территорию другого. Тем не менее все гости разговаривают друг с другом в центре зала и вместе наслаждаются развлечениями: шутками, музыкой и поэзией. Когда я был ребенком, мужчины и женщины передавали зашифрованные сообщения через человека, который точно знал содержание этих фраз. В них обычно рассказывалось о каких-то забавных случаях, которые могли произойти с кем угодно, и обычно конфузные. Сейчас такие развлечения уже не проводятся.

На свадьбе щедро угощают едой и напитками. Празднование традиционно заканчивается так называемым «Тавазским грабежом», который не имеет никакого отношения к буквальному значению этих слов. Название просто описывает обычай, по которому женщины похищают невесту, а ее братья пытаются помешать им. Подругам невесты разрешено сговориться и спрятать ее, а жених со своими друзьями обязан помешать им. Если же команде жениха не удалось предотвратить «грабеж», то они находят невесту и приводят ее к жениху. Невеста должна действовать сообща со своими подругами, иначе ее будут называть всеми плохими прилагательными. Иногда мужчинам требуется несколько дней, чтобы отыскать невесту.

Когда невесту находят, ее передают жениху, и свадьба заканчивается. Близкие друзья доставляют новообразовавшуюся семью домой, а гости добираются домой сами.

Свадьба моей любимой племянницы Зейнаб Минт Элмами прошла бы примерно так. Я не должен был присутствовать на свадьбе, потому что я намного старше жениха, да и все равно у меня было не так много свободного времени. Меня ожидали на другой интересной вечеринке. Когда все гости были на месте, я спросил у мамы, все ли в порядке. Кажется, все было как надо, моя помощь больше не требовалась. Дальше атмосфера свадьбы должна была сделать все сама.

Когда я добрался до вечеринки, которая проводилась на прекрасной вилле Ахмеда ульд Эль Моктар ульд Каттари в Tevrlegh Zeina, меня очень тепло встретили. С большинством гостей я не был знаком, но заметил своего двоюродного брата и хорошего друга доктора Ибрагима ульд Нтагри, утонувшего в толпе. Я прорвался через людей и сел рядом с ним.

Он был рад встрече и познакомил меня с самыми важными гостями. Мы отступили от центра вечеринки с несколькими его товарищами, и Ибрагим познакомил меня со своим другом, молодым адвокатом. Он спросил нас с Ибрагимом, может ли он помочь защитить нашего брата Махфоуза, за которого власти США объявили награду 25 миллионов долларов.

– Чем ты ему поможешь? Сократишь срок с 500 до 400 лет? – спросил я с иронией.

Люди в других частях мира, например в Европе, с трудом понимают, насколько сурово наказывают в США. Мавритания – страна, где законы почти не соблюдаются, но, даже несмотря на это, Мавритания намного более гуманна, чем США. Какой смысл приговаривать кого-то к 300 годам, если люди столько не живут?

Мы просто болтали об этом и наслаждались вкусной едой, когда мне позвонили. Я достал телефон и отошел от своих друзей. Позвонил ДСР, директор службы разведки.

– Привет, – ответил я.

– Мохаммед, где ты? – спросил он.

– Не переживайте! Где вы?

– Я у своего дома. Нам нужно встретиться.

– Хорошо. Просто ждите. Я уже еду! – сказал я.

Я отвел своего брата Ибрагима в сторону:

– Слушай, мне позвонил Деддахи, нам нужно увидеться.

– Как только он отпустит тебя, дай мне знать.

– Хорошо.

ДСР ждал меня у своего дома, но он был не один. За его спиной стоял помощник, инспектор, и это был не очень хороший знак.

– Салам алейкум, – сказал я, выходя из машины.

– Алейкум ассалам. Тебе нужно поехать со мной, а твою машину поведет мой помощник.

– Хорошо.

Инспектор и мы с ДСР поехали в секретную хорошо известную тюрьму.

– Эти люди приказали нам арестовать тебя.

– Почему?

– Я не знаю, но надеюсь, что скоро мы сможем выпустить тебя. Вся эта ситуация с 11 сентября свела всех с ума.

Я промолчал. Я просто позволил ему немного поговорить со своим помощником и не вмешивался в их разговор. ДСР уже вызывал и допрашивал меня дважды за те две с половиной недели, что прошли с атак 11 сентября.

Они отвели меня в комнату, где я уже был полтора года назад. Инспектор вышел проинструктировать охранников, и я воспользовался этим, чтобы быстро позвонить своему брату Ибрагиму.

– Меня арестовали, – прошептал я, даже не дожидаясь ответа.

Затем я стер все записи в телефонной книге. Не то чтобы у меня были какие-то интересные контакты: все, что у меня было, это номера партнеров по бизнесу из Мавритании и Германии. Но я не хотел, чтобы правительство США потом мучило этих миролюбивых людей, просто потому, что их номера были записаны в моем телефоне. Самый забавный контакт, который я удалил, был записан как «ПК Ладен». Это был телефон компьютерного магазина. Так совпало, что на немецкий слово «магазин» переводится как «ладен». Я знал, что бессмысленно это объяснять, следователи все равно мне не поверили бы. Господи, они постоянно пытались повесить на меня что-то, к чему я не имел никакого отношения!

– Отдай мне свой телефон, – сказал инспектор, когда вернулся.

Среди того, что американцы вернули мне потом, был этот старый нелепый телефон, но в нем не осталось никаких номеров. Что касается моего ареста, это было похоже на политическую торговлю наркотиками. ФБР попросило президента США вмешаться и помочь арестовать меня. В свою очередь Джордж Буш попросил президента Мавритании об услуге. Как только мавританский коллега Буша узнал о просьбе, он отправил полицию арестовать меня.

– У меня нет к тебе вопросов, потому что я все знаю про твое дело, – сказал ДСР.

Он и его помощник ушли, оставив меня с охранниками и роем москитов.

Спустя несколько дней ДСР пришел в мою камеру.

– Слушай! Те парни хотят узнать о Мехди и Ганцарски, и они сказали, что ты причастен к заговору «Миллениум».

– Ну, Мехди и Ганцарски – это мои друзья в Германии, а что касается заговора, я к нему не имею никакого отношения.

– Я дам тебе ручку и лист бумаги, и ты напишешь все, что знаешь.

После двух недель моего пребывания в мавританской тюрьме два белых американских следователя, мистер Ли и его немецкий переводчик мистер Грант, прибыли в тюрьму, чтобы допросить меня.

Перед тем как я встретился с этой американской командой из двух человек, они отправили полицию штурмовать мой дом и офис, чтобы конфисковать все, что может указывать на мою причастность к преступной деятельности. Специальная охранная команда привезла меня домой, обыскала дом и забрала все, что может быть полезно для американцев. Когда они прибыли, моя жена спала, и они ее безумно напугали. Она ни разу в жизни не видела, как полиция обыскивает чей-то дом. Я тоже этого никогда не видел, но меня беспокоило только то, что они сильно потревожили мою семью. Мои соседи не очень переживали из-за всего этого, во-первых, потому, что они знают меня, а во-вторых, потому, что они понимают, что полиция Мавритании несправедлива. Одновременно с этим другая команда обыскивала офис компании, в которой я работал. Как выяснилось, американцев ничего не интересовало, кроме моего рабочего компьютера и телефона.

Когда я вошел в допросную, оба следователя сидели на кожаном диване. Они выглядели очень сердитыми. Должно быть, они были из ФБР, потому что конфискованные вещи в итоге оказались у ФБР.

– Здравствуйте, – сказал я, протягивая руку. Но и моя рука, и мое «здравствуйте» остались висеть в воздухе.

Агент Ли, кажется, был главным. Он пододвинул ко мне старый металлический стул.

– Ты видишь фотографию на стене? – спросил агент Ли, указывая на портрет президента, а агент Грант перевел на немецкий.

– Да, – ответил я.

– Твой президент пообещал нашему, что ты будешь с нами сотрудничать, – сказал агент Ли.

Я подумал: «Как дешево!» Мне вообще плевать на обоих президентов, как по мне, они оба злые и несправедливые.

– Да, конечно, я буду! – сказал я и потянулся к столу, где были разные напитки и конфеты.

Агент Ли ударил меня по рукам.

– Здесь тебе не вечеринка, – сказал он. – Слушай, я здесь, чтобы узнать о тебе всю правду. Я не собираюсь удерживать тебя.

– Хорошо! Вы спрашиваете, а я отвечаю.

Посреди разговора в допросную вбежал парень с чаем, пытаясь задобрить своих рассерженных гостей. «Свали отсюда!» – сказал агент Ли. Он совсем без уважения относился к беднякам. Идиот и расист. Лично я игнорировал все оскорбления в свой адрес и сохранял спокойствие. Я очень хотел пить, потому что допрос длился всю ночь.

– Перед 11 сентября ты позвонил своему младшему брату в Германию и сказал: «Сосредоточься на школе». Как это расшифровать?

– Никак. Я всегда советую брату сосредотачиваться на школе.

– Зачем ты звонил в спутниковую компанию в США?

– Мы пользуемся американским интернетом, и мне была нужна помощь.

– Зачем ты звонил в отель в Германии?

– Мой босс попросил меня забронировать номер для одного из его братьев.

– Сколько у тебя компьютеров?

– Только мой рабочий компьютер.

– Ты лжешь! У тебя есть портативный компьютер.

– Это компьютер моей бывшей жены.

– Где живет твоя бывшая жена?

– ДСР знает.

– Хорошо, давай проверим эту ложь.

Агент Ли вышел на несколько минут, чтобы приказать ДСР обыскать дом моей бывшей жены и забрать портативный компьютер.

– Что, если ты лжешь?

– Я не лгу.

– Но что, если?

– Я не лгу.

Конечно, он угрожал, что меня будут пытать, если окажется, что я солгал.

– Ты ведь знаешь, что у нас есть несколько черных ублюдков, которые ненавидят террористов вроде тебя, – сказал он, и в течение всего разговора в его речи мелькали расистские выражения.

– Я сам ненавижу евреев, но вы, парни, направляете самолеты в наши здания, – продолжил он.

– Это дело ваше и тех, кто сделал это. Вы должны обсудить свои проблемы с ними. Я к этому не имею никакого отношения.

Регулярно агенту Ли звонили, очевидно, это была его девушка. В это время другой идиот, говорящий на немецком, задавал самые глупые вопросы.

– Смотри сюда. Это немецкая газета, и в ней пишут о вас, парни, – сказал он.

Я просмотрел статью об экстремизме в Германии.

– Что ж, мистер Грант, это не мои проблемы. Как видите, я в Мавритании.

– Где сейчас Абу Хафс? Где Нуман? – спросил агент Ли агрессивно.

– Я не в Афганистане. Я в Мавритании, в тюрьме. Как я могу знать, где они сейчас?

– Ты прячешь его, – сказал он.

Я хотел было сказать: «Проверьте мои рукава», – но осознал, что не в моем положении говорить такое.

– Ахмед Рессам сказал, что знает тебя!

– Я не знаю Ахмеда Рессама. И вы ничего не можете с этим сделать.

Тем временем ДСР со своим помощником вернулся с ноутбуком моей бывшей жены. Им было запрещено входить в допросную, поэтому они постучали в дверь, и агент Ли вышел. Я присмотрелся и увидел, что у них был тот самый ноутбук. Я обрадовался, что они смогли найти «большой секрет».

Агент Ли вернулся.

– Что, если я скажу тебе, что они не нашли компьютер? – спросил он, пытаясь быть умнее, чем он есть на самом деле.

– Я только могу сказать, что у меня его нет, – ответил я, дав ему поверить, что я не видел ноутбук. После этого он ни разу не спросил меня о нем.

Они скопировали все жесткие диски и вернули их домой, просто чтобы потратить четыре года на старательные поиски несуществующего сокровища. Вот незадача!

– Мы вторглись в Афганистан и убиваем там всех. Думаешь, это нормально? – спросил агент Ли.

– Вам лучше знать, вы же этим занимаетесь, – сказал я.

– Ты знаешь Хаяри?

– Нет!

– Канадцы сказали, что видели вас вместе. Либо я обманываю тебя, либо они обманули меня. Или ты лжешь.

– Я не знаю его, но в мечети и в кафе недалеко от нее меня всегда окружали незнакомые люди.

– Как ты думаешь, почему из двух миллионов мавританцев мы выбрали именно тебя?

– Я не знаю почему. Я знаю только, что не сделал вам ничего плохого.

– Напиши свое имя на арабском.

Я написал имя. Для чего-то он все время меня фотографировал. Он меня очень запутал.

– Зачем ты звонил в ОАЭ?

– Я не звонил.

– Ты думаешь, я обманываю тебя?

– Нет, но я не помню, чтобы звонил в ОАЭ.

Как выяснилось, он действительно обманул меня, но, возможно, непреднамеренно. Я действительно не звонил в ОАЭ, но однажды мне звонила моя подруга доктор Эман из Саудовской Аравии. Она пыталась помирить меня с моей бывшей женой. Я не смог вспомнить об этом во время допроса, я слишком сильно нервничал. Но когда меня освободили, дома мне напомнили, поэтому я сам пошел в полицию и рассказал им все о том случае. Еще как-то раз мой брат Ибрагим, который работает рентгенологом, звонил своему французскому поставщику в Париж. Обычно, если я даю телефон тем, кому я доверяю, то не уточняю деталей звонка. Но, если тебя арестовывают, нужно рассказать обо всей своей жизни, и ответы вроде «я не помню» не принимаются.

Во время допроса агент Ли обзывал меня и мою семью разными словами и запрещал мне пить то, за что платит мой народ. В конце концов, это на наши налоги обеспечивается комфорт американских гостей. В конце допроса, когда мой организм был уже почти полностью обезвожен, агент Ли ударил меня по лицу полуторалитровой бутылкой с водой и вышел из допросной. Я даже не почувствовал боли от удара, которым мне чуть не сломали нос. Мне было слишком приятно видеть, как агент Ли и его переводчик уходят. Агент Ли не делал никаких записей, что показалось мне очень странным, потому что обычно следователи все отмечают в блокнотах, но я уверен, что наш разговор записывался на диктофон. Мистер Грант изо всех сил пытался повторить все оскорбления, которыми агент Ли щедро меня осыпал. Я думаю, что мистер Грант был бесполезен для мистера Ли.

Американцы покинули Мавританию, и на следующий день правительство Мавритании освободило меня. Потом ДСР отправился в медиацентр и сообщил им, что я невиновен и что с меня сняты все обвинения. Начальник ДСР, Directeur General de la Surete Nationale (генеральный директор национальной безопасности), предложил мне деньги в долг на случай, если я не смогу трудоустроиться, а ДСР в это время позвонил генеральному директору (PDG) компании, в которой я работал, и лично сообщил ему, что я невиновен и должен продолжить у них работать.

– Мы никогда не сомневались в нем. Мы всегда ему рады, – сказал мой бывший босс.

Тем не менее правительство США приказало держать меня под домашним арестом. Единственной причиной этому было отсутствие справедливости. Устроиться на работу после тюрьмы мне было нетрудно, потому что мавританцы уже начали уставать от того, что американцы набрасываются на невинных граждан по всему миру и пытаются осудить их. На самом деле у меня было намного больше возможностей устроиться на работу, чем когда-либо до этого. Я переживал только за свою сестру Неджу, которая страдала от депрессии и приступов тревоги. Семья, конечно, была рада видеть меня, так же как и все мои друзья и знакомые. Они постоянно приходили поздороваться со мной и пожелать удачи.

Но, как известно, верблюд садится в два шага.

Легенда гласит, что однажды городской житель ехал верхом на верблюде с бедуином. Кочевник сидел перед горбом, а сзади – городской, который ухватился за спину кочевника, чтобы удержаться на животном. Когда они прибыли домой, верблюд согнул передние конечности, чтобы сесть, и кочевник от неожиданности потерял равновесие и упал на землю. Городской не мог не посмеяться над ним.

Бедуин посмотрел на своего друга и сказал: «Рано радуешься, верблюд садится в два шага». И действительно, когда верблюд согнул задние конечности, чтобы занять самую удобную позу и отдохнуть, городской житель упал лицом вниз.

Насколько я помню, я никогда не падал с верблюда, но тем не менее, когда я продолжил жить обычной жизнью, правительства Мавритании и США сговорились, чтобы похитить меня.

Было около четырех часов дня, когда я возвращался с работы домой, – примерно через месяц после допроса. День был очень длинный и жаркий. По исламскому календарю был четвертый день Рамадана, поэтому вся семья, кроме детей, постилась.

Это был запоминающийся рабочий день. Меня отправили оценить солидный для нашей маленькой компании проект. Нам поручили осмотреть сеть, соединяющую все телефоны и компьютеры в президентском дворце. Я договорился с координатором проекта о встрече ранним утром. Первую половину дня мне пришлось прождать его у офиса. Есть две вещи, которые объединяют всех представителей власти: они не уважают договоренности и никогда не начинают работать вовремя.

Во время Рамадана большинство людей веселятся ночью и спят днем. Я же не ложился спать той ночью по другой причине. У меня произошла небольшая ссора с моей любимой женой. Ненавижу ссоры, поэтому я чувствовал себя подавленно и не мог уснуть всю ночь. Утром я был очень сонным, но все равно прибыл на место встречи, хоть и немного опоздал. Офис координатора был закрыт, и в коридоре не было свободных стульев, поэтому мне пришлось сесть на пол и опереться спиной на стенку. Я успел несколько раз заснуть.

Около полудня мой коллега и брат ульд Каттари пришел и отвел меня в президентский дворец. Я думал, что меня будут ждать сплошные формальности, особенно потому что я был «подозреваемым в терроризме», но ничего такого не было. За день до визита нужно назвать свое имя, чтобы тебя внесли в списки. Когда я показал охранникам свой ID, они сверились со списками и пропустили меня. Меня это очень удивило. Но, в конце концов, только американцы подозревают меня в терроризме. Ирония в том, что я ни разу в жизни не был в Штатах, а во всех странах, где я был, обо мне говорили: «С этим парнем все в порядке».

Когда мы вошли в святилище дворца, я почувствовал, будто оказался в другой стране. Внутри был сад с самыми разными цветами. Небольшие фонтанчики создавали легкий моросящий дождь. Там было прохладно и светло.

Мы сразу перешли к делу. Я обошел много комнат и этажей, сделал некоторые измерения, но нас остановили и посоветовали покинуть дворец, потому что намечался официальный визит. Нам выделили место, где мы могли подождать, и я использовал это время с пользой, направившись к центральной телефонной станции, чтобы проверить местную инфраструктуру. Парень из IT был двоюродным братом президента и таким же дружелюбным, как большинство людей в Атаре. Его выбрали в основном из соображений безопасности. Президент доверяет только своим людям, что совершенно логично. Я был очень расстроен, потому что весь проект предполагал намного больше работы, чем изначально планировалось. Из-за этого мне понадобилась бы помощь профессионала. Я не хотел облажаться в президентском дворце. Я бы скорее вообще ушел оттуда, чем начал продавать им высокотехнологичное оборудование, сделанное в Тимбукту.

Парень из IT показал нам то, что мы должны были увидеть, и ушел к гостям. Было уже поздно, и координатор проекта договорился, чтобы мы пришли вновь – закончить измерения и провести оценку необходимой инфраструктуры. Мы с моим братом ульд Каттари ушли, намереваясь вернуться на следующий день. Когда мы вышли за территорию дворца, я уже сильно устал и хотел как можно скорее уехать. Я позвонил своему боссу, доложил о проделанной работе и даже доехал до офиса, чтобы рассказать коллегам, как все прошло.

Когда я ехал домой, мой двоюродный брат Хусейн ульд Наджбенен позвонил мне, чтобы убедиться, что я приду к нему на ужин. Хусейн – государственный служащий, который изучал управление и стал чиновником, продвигаясь вверх по карьерной лестнице до поста префекта. Еще он старый друг семьи, я знал его и играл с ним в карты, когда был ребенком. В тот день Хусейн организовывал большой ужин для своих друзей, включая моего брата, который приехал к нам из Германии, и меня. Ровно в тот момент, когда Хусейн позвонил мне, моя машина заглохла. Меня каждый раз раздражало, когда старая-как-мой-дедушка машина делала это.

– Мне нужно приехать помочь тебе? – спросил Хусейн.

– Нет, я вижу гараж недалеко от меня. Уверен, что там мне помогут.

– Не забудь про наш ужин, и напомни о нем Сейлому! – сказал он.

Механик из гаража обнаружил, что сломалась подача топлива к карбюратору, но смог все починить. В Мавритании люди могут починить абсолютно все, в Германии люди находят всему замену. Механик хотел, чтобы я заплатил ему больше, чем я ожидал, и поэтому мне пришлось заняться тем, что я ненавижу больше всего. Я начал торговаться, и в итоге мы сошлись на меньшей сумме. В Германии мне нравится то, что тебе никогда не нужно торговаться, у всего есть своя цена. Будь ты даже немым, к тебе все равно отнесутся с достоинством. Проблема торгов в том, что кто-то в любом случае остается в невыгодном положении. Лично я хочу справедливую для обеих сторон цену, которая сделала бы их счастливыми.

Когда я прибыл в дом моей мамы около четырех часов, там были только моя тетя Хадиджа, которую мы называли Нен, и моя сестра Неджа. Обе уже спали. Моя мама вышла из дома, чтобы покормить овец. Я же вошел внутрь и надел халат. Когда я шел в душ, моя мама и два тайных полицейских вбежали в дом почти одновременно.

– Слахи, генеральный директор хочет видеть тебя!

– Зачем?

– Мы не знаем, – сказал один из них.

– Хорошо. Я приму душ и переоденусь.

– Хорошо! – сказал другой, направившись к выходу. – Мы подождем тебя снаружи.

Тайная полиция с уважением относилась ко мне после того, как я две недели назад сдался. Они знали, что я не из тех, кто попытается сбежать. Вообще я был под домашним арестом с 2000 года и в любой момент мог сбежать из страны. Но я не сбежал. И у меня не было на это причин. Я принял душ и переоделся. Тем временем моя тетя проснулась из-за шума. Сестра же ничего не слышала и продолжала спать. И я был этому очень рад, потому что меня сильно беспокоила ее депрессия, от которой она уже давно страдала.

– Думаю, что полиция прибыла, потому что ты купил новый телевизор, а они не хотят, чтобы ты смотрел телевизор. Как ты думаешь? – спросила мама невинно.

Я улыбнулся и сказал: «Не думаю. Но уверен, что все будет в порядке». Моя мама говорила о спутниковой антенне, которую я установил прошлой ночью, чтобы улучшить качество изображения. Ирония в том, что одним из тех, кто помогал мне устанавливать антенну, был агент Якоб. Когда я был в тюрьме за месяц до этого, он попросил найти для него работу, потому что в полиции получал слишком мало. Я пообещал, что помогу ему, и хотел предложить ему сделать кое-что для меня, поэтому позвал его помочь мне с антенной и хорошо заплатил. Для такого человека, как он, это был единственный способ выжить. Я помог ему заработать, и потом мы сидели в моем доме, пили чай и шутили.

– Я привел тебя к себе домой не для того, чтобы ты арестовал меня, – пошутил я.

– Надеюсь, тебя никогда не арестуют, – сказал агент Якоб.

Дом моей мамы находится напротив дома моего брата. Их разделяет небольшая стена. Я мог просто перепрыгнуть через нее и попасть в дом брата, затем выйти через дверь и оказаться на совершенно другой улице. И знаете что? Меня бы тогда просто не нашли, не только потому, что большинство людей помогли бы мне укрыться, но и потому, что полиция была совсем не заинтересована в моих поисках. Я даже думаю, что правительству было бы намного приятнее сказать США: «Он сбежал, мы не смогли найти его».

Ты должен знать, дорогой читатель, что стране очень тяжело выдавать своего гражданина. Президент очень жалел, что ему нужно выдать меня. Но зачем ему тогда выдавать меня? От этого зависит, будет ли он занимать свой пост. Я понимаю, что если США задержат меня в Афганистане и переведут в Гуантанамо по какой-нибудь причине, то мое государство не за что винить, потому что это я решил поехать в Афганистан. Но похищать меня из моего собственного дома и передавать США, проигнорировав Конституцию Мавритании и международные законы, – это ненормально. Мавритания должна была попросить у США доказательства моей вины, которых у них не было, потому что я ни в чем не виноват. Но даже если бы США и предоставила бы эти доказательства, то Мавритания должна была бы судить меня по законам Мавритании, так же как Германия судит по своим законам своих граждан, подозреваемых в причастности к терактам 11 сентября. Но если США говорят: «У нас нет доказательств», то Мавритания должна ответить: «Да пошли вы!». Но нет, все работает не так. Не поймите меня неправильно. Я виню обе стороны в равной степени.

Агенты тайной полиции, очевидно, хотели, чтобы я сбежал, особенно агент Якоб. Но этого не хотел я. Правительство убедило мою семью, что я не преступник, поэтому они всегда хотели, чтобы я следовал за полицейскими, когда они приходили за мной. Забавный факт о «тайной полиции» в арабских странах: ее сотрудников граждане знают гораздо лучше, чем обычных полицейских. Думаю, властям арабских стран стоит задуматься о другом названии, что-то вроде «Самая Очевидная Полиция».

Снаружи были четверо полицейских, когда из дома вышли я, моя мама и тетя. Мама сумела сохранить самообладание и начала молиться. Моя тетя впервые видела, как полиция кого-то задерживает, поэтому была до смерти напугана и не сказала ни слова. Она сильно вспотела и начала нашептывать какие-то молитвы. Обе смотрели на меня, не отрывая взгляда. В их глазах читалось то самое чувство бессилия, которое испытываешь, когда видишь, как твои любимые люди исчезают, как сон, и ничем не можешь им помочь. То же самое происходило со мной: в зеркало заднего вида я наблюдал, как молятся моя мать с тетей, пока мы не свернули с улицы и мои родные не пропали из вида.

– Поезжай на своей машине, мы надеемся, что ты сможешь вернуться домой уже сегодня, – проинструктировал меня один из полицейских. – Гендиректор нацбезопасности, скорее всего, просто задаст тебе несколько вопросов.

Агент Якоб с самым грустным выражением лица сел на пассажирское сиденье.

– Слахи, я бы очень хотел не быть частью всего этого дерьма, – сказал он.

Я промолчал. Я продолжал следовать за полицейской машиной передо мной, которая направлялась в секретную хорошо известную тюрьму. Несколько раз меня уже держали там, и я точно знал, что мне это совсем не понравится. Я ненавидел темную грязную камеру, я ненавидел отвратительную уборную, я ненавидел все, особенно постоянное чувство страха и тревоги.

– Инспектор уже искал тебя сегодня. Ты же знаешь, что ДСР сейчас в Испании. Инспектор спросил, у кого есть твой номер телефона. Но я промолчал, хоть он у меня и есть, – сказал агент Якоб, пытаясь как-то утешить себя. Единственный, у кого еще был мой номер, это ДСР, и, очевидно, он его никому не давал.

И вот мы у ворот ненавистной тюрьмы. Инспектор Измаил был в своем кабинете. Он смотрел на меня с какой-то бесчестной улыбкой, которая очень быстро сменилась на хмурый взгляд.

– У нас не было твоего номера. Директор сейчас в Испании. Он вернется через три дня, и пока мы продержим тебя здесь.

– Но почему? Я уже устал от того, что вы удерживаете меня без причины. Чего вы хотите от меня на этот раз? Вы только меня выпустили, – сказал я обозленно и сердито, особенно потому, что парень, который все знает о моем деле, сейчас был не в стране.

– Почему ты так напуган? Я никогда раньше тебя таким не видел, – сказал инспектор.

– Слушайте, вы арестовали меня после 11 сентября, и следователи из США приехали сюда, чтобы допросить меня. Потом, осознав, что я невиновен, вы освободили меня. Я примерно могу понять арест после 11 сентября, но этот арест мне кажется совершенно ненормальным.

– Все будет хорошо. Дай мне свой телефон, – соврал инспектор, натянуто улыбаясь.

Инспектор знал о моем задержании столько же, сколько и я, потому что правительство не поделилось бы с ним никакой информацией. Не думаю, что правительство Мавритании что-нибудь решило по моему делу. Главный распорядитель всего этого, ДСР Деддахи, был не в стране, а без него никакие решения не принимались. Но мы оба осознавали тогда, что США попросили президента Мавритании, который тогда стоял у власти, задержать меня. Президент приказал своему генеральному директору по национальной безопасности, который теперь сам занял пост президента, арестовать меня. А он в свою очередь отдал такой же приказ своим людям во главе с инспектором.

Тем не менее я думаю, что США даже не пытались скрыть свои намерения передать меня в Иорданию, и к моменту моего задержания 20 ноября 2001 года два человека знали о плане – президент Мавритании и его директор нацбезопасности. Но США слишком много просили от своего союзника, так что правительству Мавритании нужно было время, чтобы все обдумать и принять решение. Передача меня Иордании имела серьезные последствия. Это совершенно противоречило Конституции Мавритании. Президент вот-вот мог потерять свое кресло, и любые неприятности очень сильно повлияли бы на его положение. США не просили Мавританию выдать меня им, что было бы намного логичнее. Нет, они хотели, чтобы я оказался в Иордании, и это было большим неуважением к суверенитету Мавритании. Правительство Мавритании запрашивало доказательства, любые доказательства, но США не смогли ничего предоставить, поэтому мой арест сам по себе был обременительным для правительства, не говоря уже об экстрадиции в Иорданию. Мавританское правительство искало доказательства моей вины в странах, которые я посетил, – в Германии и Канаде, – но они смогли представить только хорошие сведения обо мне. По этим и другим причинам мавританскому президенту нужен был его доверенный человек, ДСР, перед тем как предпринимать такой опасный шаг.

Я отдал свой телефон инспектору. Он приказал охранникам присмотреть за мной и вышел. Так я вынужден был проводить время с охранниками, а не с Хусейном ульд Наджбененом и остальными своими братьями.

В Мавритании охранники секретных заключенных были частью тайной полиции. Они могут глубоко сопереживать тебе, но в то же время выполнят любой приказ, даже если им придется убить тебя. Такие люди ненавистны обществу, потому что они поддерживают диктатуру. Без них диктатуры не было бы. Им нельзя доверять. И тем не менее я не чувствовал никакой ненависти по отношению к ним, скорее я им сочувствовал. Они были такими же гражданами Мавритании, как и все остальные. Большинство из них знали меня по предыдущим арестам.

– Я развелся со своей женой, – сказал молодой охранник.

– Почему? У тебя же есть дочь.

– Я знаю, но у меня нет денег, чтобы снимать жилье для жены и меня, и моей жене надоело жить в доме моей мамы. Они совсем не ладили.

– Но развод?!. Серьезно?

– А что бы ты сделал на моем месте?

Мне нечего было ответить, потому что простая математика была против меня. Парень зарабатывал около 40 или 50 долларов в месяц, а на то, чтобы иметь хоть какую-то нормальную жизнь, ему нужна минимум 1000 долларов. У всех моих охранников было что-то общее. Все они находились за чертой бедности и без какой-либо дополнительной работы не выжили бы до конца месяца. В Мавритании разница между офицерами и новобранцами слишком большая.

– Мы видели много людей, которые работали здесь и в итоге заняли очень высокие должности в правительстве. Ты тоже можешь достичь многого, мы уверены, – всегда говорили мне они. Они явно желали занять хорошие посты в правительстве, но лично я не верил, что работа на правительство – это правое дело. Я думаю, что желание заработать не может быть оправданием того зла, которое они совершают во благо правительства и несправедливого режима. В моих глазах они были так же виновны, как и все остальные, независимо от оправданий, которые они могут себе придумать.

Тем не менее мавританские охранники, все без исключения, выразили согласие со мной и сказали, что предпочли бы не быть теми, кто должен выполнять эту работу. Они проявили ко мне все возможное уважение и симпатию и все время успокаивали меня, потому что я очень боялся, что меня выдадут американцам и отправят на военный суд. Президент Соединенных Штатов тогда гавкал, что подозреваемые в терроризме должны быть переданы им для военного суда. Я знал, что там у меня не будет ни единого шанса на справедливость. Мы ели, молились и общались вместе. Мы делили все: еду, чай, радиоприемник, по которому слушали новости. Все мы спали в большой камере без мебели, но с роем комаров. Так как это было в Рамадан, мы ели ночью и не спали до утра, а ложились спать уже днем. Очевидно, им приказали обращаться со мной именно так. Иногда приходил инспектор, чтобы проверить, как у нас дела.

– Привет.

– Как ты?

– Прекрасно! Почему вы держите меня под арестом?

– Спокойно. Это не пожар! – сказал он.

Интересно, почему он говорил о пожаре? Он выглядел совсем несчастным, и я понимал, что это не из-за меня. Я был подавлен и напуган, поэтому мне стало очень плохо. Я потерял аппетит и ничего не мог есть. Давление сильно упало. ДСР позвонил доктору, чтобы тот осмотрел меня.

– Вы не можете поститься. Вам придется поесть, – сказал он, выписывая какие-то лекарства.

Я не мог подняться, поэтому мне приходилось справлять нужду в бутылку. Что касается остальных дел, то с этим проблем не было, потому что я ничего не ел. Мне стало совсем плохо. Правительство Мавритании стало беспокоиться, что «товар» просто исчезнет до того, как попадет в руки клиента – США. Иногда я пытался сесть, чтобы поесть немного, но каждый раз, когда я садился, голова начинала кружиться, и я падал. Все это время я ел и пил только то, что мог принять в себя лежа на матрасе.

Я провел семь дней в мавританской тюрьме. Моя семья ни разу не навестила меня, как я позже узнал, им запретили видеть меня и даже не сообщили, где я находился. На восьмой день, 28 ноября 2001 года, мне сообщили, что меня отправят в Иорданию на корабле.

28 ноября в Мавритании празднуется День независимости. В этот день в 1960 году Исламская Республика Мавритания обрела независимость от французских колонистов. Ирония в том, что именно в этот день в 2001 году независимая и суверенная Республика Мавритания выслала одного из своих граждан как посылку. К их бесконечному стыду, власти Мавритании не только нарушили Конституцию, которая запрещает экстрадировать мавританских преступников, но и выдали невинного гражданина и оставили его на милость непредсказуемого американского правосудия.

В ночь накануне заключения международной сделки между Мавританией, США и Иорданией охранники разрешили мне посмотреть парад, который двигался с окраин в сторону президентского дворца. Музыканты шли в сопровождении школьников, в руках которых были зажженные свечки. Это зрелище напомнило о том, как я сам школьником участвовал в таком параде 19 лет назад. Тогда я доверчиво смотрел на это мероприятие, посвященное рождению нации, частью которой я был. Я не знал тогда, что страна не считается суверенной, если она не может самостоятельно справиться со своими проблемами.

Служба безопасности – самый важный государственный орган в странах третьего мира и даже в некоторых так называемых свободных странах. Поэтому ДСР был приглашен на церемонию, проводимую утром в президентском дворце. Он пришел между 10 и 11. Вместе с ним прибыли двое его помощников. Он пригласил меня в свой кабинет, где он обычно допрашивает людей. Я был очень удивлен, вообще увидев его, потому что был праздник. Хоть я и был болен, мое давление поднялось от неожиданной встречи, и я смог встать и пройти в допросную. Но, едва войдя в кабинет, я свалился на большой черный кожаный диван. Было очевидно, что моя гиперактивность была фальшивкой.

ДСР отправил всю охрану домой, и я остался наедине с ним и его помощниками. Охранники помахали мне на прощание, как бы говоря: «Поздравляем!» Мы все думали, что меня освободят, хотя я и был настроен скептически. Мне не нравились все это оживление и телефонные звонки вокруг меня.

ДСР отослал своего помощника, и вскоре он вернулся с парой дешевых вещей, одеждой и рюкзаком. Тем временем другой помощник уснул на полу перед дверью. ДСР отвел меня в комнату, где, кроме нас, никого не было.

– Мы отправляем тебя в Иорданию, – объявил он.

– Иордания? О чем вы говорите?

– На их короля было совершено покушение.

– И что?.. Меня с Иорданией ничего не связывает, у меня проблемы только с американцами. Если вы хотите отправить меня в какую-то страну, то отправьте меня в Соединенные Штаты.

– Нет, они хотят, чтобы мы отправили тебя в Иорданию. Они утверждают, что ты сообщник Ахмеда Рессама, хоть я и понимаю, что ты никак не связан ни с ним, ни с 11 сентября.

– Тогда почему вы не защитите меня от несправедливости, я ведь гражданин Мавритании? – спросил я.

– США – страна, основанная на сплошной несправедливости, – был его ответ.

– Хорошо, я хочу встретиться с президентом! – сказал я.

– Ты не можешь. Все уже решено, и это необратимо.

– Что ж, тогда я хочу хотя бы попрощаться со своей мамой, – сказал я.

– Ты не можешь. Это секретная операция.

– Сколько это продлится?

– Два или три дня максимум. И, если ты не захочешь, тебе не обязательно с ними разговаривать. Я не имею ничего против.

Я знал, что он брешет, меня, должно быть, отправляют в Иорданию с совершенно определенной целью.

– Вы можете точно узнать, когда я вернусь?

– Я попробую. Я надеюсь, что эта поездка в Иорданию только добавит положительных показаний твоему делу. Сенегальцы, канадцы, немцы и я уверены, что ты невиновен. Я не знаю, сколько свидетелей американцам нужно, чтобы оправдать тебя.

ДСР отвел меня обратно в свой кабинет и несколько раз попытался позвонить своему боссу, директору нацбезопасности. Когда он все-таки дозвонился, тот не смог назвать точную дату моего возвращения домой, но он заверил, что вся поездка займет всего несколько дней. Я не знаю наверняка, но мне кажется, что это американцы всех обхитрили. Они просто попросили доставить меня в Иорданию, а там меня ждал совсем другой разговор.

– Я точно не знаю, – сказал ДСР искренне, когда повесил трубку. – Но слушай, сегодня среда. Два дня на допрос, один день на дорогу. Так что ты вернешься в субботу или воскресенье.

Он открыл рюкзак, который принес его помощник, и попросил меня примерить новую дешевую одежду. Я надел полный комплект: футболку, штаны, пиджак и пластиковую обувь. Какая красота! Ничего из этого мне не подходило. Я выглядел как скелет в новом костюме. Но кого это вообще волновало? Уж точно не меня.

С того момента, как я узнал об этом решении, и до моего прибытия в Иорданию ко мне относились как к посылке. Я не знаю, как описать свои чувства. Злость, страх, беспомощность, унижение, несправедливость, предательство… На самом деле я никогда не задумывался о том, чтобы бежать из тюрьмы, хотя меня уже четыре раза несправедливо заключали под стражу. Но в этот день я задумался о побеге, потому что я никогда не представлял, даже во сне, что меня отправят в страну, которая во всем мире известна своим практикующим пытки режимом. Но у меня была всего одна пуля, и, если бы я выстрелил и не попал, я выглядел бы очень плохо в глазах своего государства. Не то чтобы это меня беспокоило, они сотрудничали бы с США, даже если бы я казался им ангелом. Да и вообще, я сам сдался.

Я осмотрелся в поиске путей для побега. Давайте предположим, что я выбрался из здания. Мне понадобилось бы такси, как только я добрался бы до дороги. Но у меня совсем не было денег, и я не мог поехать к тем кто знал меня, потому что там меня будут искать в первую очередь. Когда я осматривал двери, была одна, к которой у меня не было причин подходить, поэтому я попросил разрешения воспользоваться уборной. Там я сбрил свою бороду и начал размышлять о другой двери. Она была стеклянной, так что я мог разбить ее, но я хорошо знал план здания. Эта дверь привела бы меня к вооруженному охраннику, который вполне мог застрелить меня. И даже если бы мне удалось пробраться мимо охранника, пришлось бы обойти Министерство внутренних дел, здание которого находилось по соседству, на главной улице. Там всегда стояли охранники, которые наблюдали за прохожими. Пройти мимо них было невозможно. Может быть, просто был шанс перепрыгнуть через стену, но был ли я для этого достаточно сильным? Нет, не был. Но я был готов собраться с силами и сделать все невозможное возможным.

Все эти планы и мысли крутились в моей голове, пока я был в уборной. Я посмотрел на потолок, но там тоже не было пути для побега. Я закончил мыться и бриться и вышел. Снаружи уборной был зал без крыши. Я подумал, что могу взобраться на стену и покинуть здание, перепрыгнув на крышу соседнего дома. Но было две неприятности. Во-первых, стена была высотой около 20 футов и рядом не было ничего, что могло бы помочь взобраться на нее. Во-вторых, меня бы точно заметили, потому что вокруг было достаточно много охранников, поэтому, когда я приземлялся бы на землю, меня там уже ждали бы полицейские. Я понял, что побег останется нереализованной мечтой для того, перед кем закрыты все двери, кроме двери в рай.

ДСР продолжал звонить команде специального назначения, которая уже летела за мной.

– Они должны прибыть через три часа. Они уже на Кипре! – сказал он.

Вообще он не должен был говорить, где самолет, кто в нем и куда меня собираются отвезти. Американцы хотели держать меня в состоянии ужаса и тревоги. Я не должен был знать, что со мной происходит. Дорога до аэропорта с завязанными глазами и перевозка в другую страну, которая находится в 11 часах пути от родины, заставят нервничать так сильно, что выжить получится только у людей со стальными нервами. Но ДСР был не прочь держать меня в курсе всех событий. Не потому, что он беспокоился обо мне, а потому, что он знал, что согласиться на такую ужасную операцию означает одновременно и отказаться от своей власти. Беспорядки и протесты против мавританского президента уже начались, и ДСР понимал, что происходящее со мной сломает спину верблюда. Я тоже понимал это и продолжал молиться: «О Боже, прошу, пусть эти люди не проливают кровь за меня!»

ДСР выяснил, что самолет прибывает около семи часов вечера. Помощник все это время спал, поэтому ДСР отправил его домой. Было около шести часов, когда ДСР, другой его помощник и я выехали на роскошном «мерседесе» директора. Он позвонил в аэропорт еще раз, чтобы все обговорить и доставить меня в аэропорт незаметно, не привлекая внимания. Я надеялся, что этот план не сработает и народ узнает, что провернуло государство.

ДСР направил нас в другую сторону от аэропорта, он хотел задержаться в пути и прибыть в аэропорт в то же время, что и иорданская делегация. Я надеялся, что их самолет разобьется. Даже понимая, что его можно заменить, я хотел, чтобы рейс отложили, как если бы знал, что умру, но надеялся отсрочить свою смерть. ДСР остановился у продуктового магазина и зашел внутрь, чтобы купить нам перекусить и разговеться. Закат должен был застать нас в аэропорту во время прибытия непрошеного самолета. Перед магазином стоял большой белый грузовик ООН. Водитель вошел в магазин и оставил двигатель включенным. Я подумал, что при большом везении я смогу угнать его и при еще большем везении даже скрыться на нем, потому что у «мерседеса» было мало шансов против мощного полноприводного джипа «тойота».

Но я видел все изъяны этого плана и не стал воплощать его в жизнь. Угнав машину, я сделал бы невиновных людей своими соучастниками: в кабине сидела семья водителя, а я был не готов вредить невинным людям. Для угона еще потребовалось бы как-то нейтрализовать «мерседес», что могло стоить жизней двух офицеров полиции. Хотя я и не чувствовал бы своей вины за то, что они сами убили себя, пока пытались незаконно и несправедливо меня наказать, но я совершенно не хотел убивать кого-то. И был ли я физически способен провернуть эту операцию? Я не был в этом уверен. Продумывая эту операцию, я как бы мечтал, чтобы отвлечься от ужасной неизвестности, ожидающей меня.

Я должен отметить, что в Мавритании полиция не использует параноидальные и жестокие американские техники завязывания глаз, затыкания ушей и заковывания людей в цепи с головы до пят; в этом плане мавританцы очень спокойные. Вообще я думаю, что в мире нет людей более жестоких, чем американцы. Я даже свободно шел, когда мы прибыли в аэропорт, и мог в любой момент убежать и добраться до общественного терминала аэропорта прежде, чем кто-нибудь меня поймает. Тогда я мог бы, по крайней мере, передать людям, а соответственно, и своей семье, что меня похитили. Но я этого не сделал и даже не знаю почему. Может быть, если бы тогда я знал все, что знаю сейчас, я бы воспользовался любым шансом победить несправедливость. Я бы не стал сдаваться с самого начала.

После остановки у продуктового мы отправились прямиком в аэропорт. Так как был праздник, пробок совсем не было, люди мирно разъехались по домам. Прошло восемь дней с момента, когда я в последний раз видел внешний мир. Он выглядел мрачно. Должно быть, целый день шла пыльная буря. Я видел подобное тысячу и один раз, и мне это нравилось. Каждый раз, когда буря убивает город, вечером океанский бриз возвращает его к жизни, и очень медленно, но уверенно люди начинают выходить на улицы.

Сумерки были удивительными и прекрасными, как и всегда. Я представлял, как моя семья готовит еду ифтар для окончания дневного поста, мама, выполняя свою скучную работу, читает молитву, люди пытаются разглядеть солнце, пока оно не скрылось за горизонтом. Как только муэдзин объявляет «Аллах велик», все жадно хватают что-нибудь попить. Мои братья предпочитают сначала покурить и выпить чая, мои сестры же в первую очередь берут по напитку. Никто из моих сестер не курит, в нашей культуре не принято, чтобы женщины курили. Отсутствовал только я, но абсолютно все переживали и молились за меня. Моя семья была уверена, что через несколько дней меня отпустят, в конце концов, мавританские власти сказали моей семье, что я не сделал ничего плохого, что они просто ждали, пока американцы поймут то же самое и оставят меня в покое. Как же моя семья ошибалась! Как же я ошибся, когда доверился группке преступников и их стране! Казалось, что жизнь меня ничему не учила. Но сожаление никак не помогло, корабль отчалил.

«Мерседес» бесшумно двигался в сторону аэропорта, и я утонул в своих размышлениях. В аэропорту, у секретного входа, нас ждал шеф полиции, как планировалось. Ненавижу черные ходы! Как много невинных душ провели через этот вход? Я однажды проходил через него, когда правительство США доставило меня из Дакара 20 месяцев назад. Когда мы прибыли к входу, закончились мои мечтания о каком-то чудесном спасителе, который придет и остановит машину, нейтрализует офицеров и отнесет меня домой на своих крыльях, чтобы я смог принять ифтар в тепле материного дома. Божий план было не остановить, поэтому я полностью отдался его воле.

Шеф полиции аэропорта выглядел скорее как верблюжий пастух. На нем была поношенная бубу, наша национальная одежда, и тенниска без пуговиц.

– Я же сказал, что не хочу, чтобы тут был кто-то кроме нас, – сказал ДСР.

– Все в порядке, – сказал шеф с неохотой. Он был ленивый, беззаботный, наивный и слишком консервативный. Я не думаю, что он вообще понимал, что происходит. Казалось, он был религиозным парнем с традиционными взглядами на жизнь, но религия никак не влияла на его решения, учитывая его сотрудничество с правительством.

Муэдзин начал распевать восхитительный азан, символизирующий окончание дня и завершение поста. «Аллах велик, Аллах велик». «Я подтверждаю, что нет бога, кроме Аллаха» один раз, дважды и затем еще два раза, «Я подтверждаю, что Мохаммед пророк его», «Молись. Молись. Процветай. Процветай» и затем дважды «Аллах велик» и «Нет бога, кроме Аллаха». Какое удивительное послание! Но угадай что, дорогой муэдзин. Я не могу ответить на твой зов, и я не могу завершить пост. Мне было интересно, муэдзин хотя бы догадывается о том, какая несправедливость происходит в этой стране?

Вокруг было грязно. Весь маленький бюджет, который государство выделило на восстановление аэропорта, разошелся по рукам тех агентов, которым это государство его доверило. Не сказав ни слова, я пошел к самому чистому месту и начал молиться. ДСР, его помощник и шеф присоединились ко мне. Когда я закончил молиться, ДСР предложил мне воды и несколько сладких булочек, чтобы я разговелся. В этот же момент на взлетную полосу приземлился маленький самолет. У меня не было аппетита. Но я понимал, что без еды я не выживу, поэтому я выпил немного воды и затолкал кусок булки в рот, но он застрял в горле. Я закашлялся, но смог проглотить его. Я сходил с ума от страха, хотя пытался вести себя как обычно и восстановить душевное равновесие. Меня трясло, и я все время продолжал бормотать молитвы.

Команда служащих аэропорта направила маленький самолет к «мерседесу». Он остановился в нескольких дюймах от машины, дверь открылась, и темнокожий мужчина лет 40 спустился по трапу. Он был довольно полный, с огромным животом, который явно очень сложно забить едой, и с одной из тех комбинаций бороды и усов, которые тонут во всем, что он пытается выпить. О боже, я бы не стал пить с ними из одной чашки даже за миллион долларов. Как только я увидел этого парня, я придумал ему прозвище – Сатана.

Ступив на взлетную полосу, он осмотрел нас лисьими глазами. У него была сухая, нейтральная улыбка и привычка поправлять усы. Еще его взгляд постоянно блуждал, один глаз был широко открыт, а другой прищурен. Я легко мог заметить в его глазах шок из-за того, что он, казалось, не мог найти нужного ему человека, то есть меня. Но было понятно, что это не первая его операция. К нему тут же вернулось самообладание, как будто ничего серьезного не произошло.

– Мы привезли сюда людей в мешках, – сказал мне потом в Иордании его коллега офицер Рами.

– Но как они пережили перелет без воздуха?

– Мы оставили дырку для носа, чтобы поддерживать поступление кислорода, – сказал офицер Рами.

Я не знаю ничего о случаях с мешками, но я знаю о случаях, когда подозреваемых террористов похищали и доставляли в Иорданию.

Сатана ожидал, что его жертва будет стоять в цепях, с завязанными глазами и затычками в ушах. Но я стоял в гражданской одежде, был похож на обычного человека. Его это очень удивило. Я выглядел не как террорист, тем более не как очень важный террорист, который предположительно стоит за заговором «Миллениум».

– Здравствуй, – сказал он, очевидно, он не привык к прекрасному мусульманскому приветствию. – Мир тебе!

Он обменялся парой слов с ДСР, хотя, казалось, что они плохо друг друга понимают. ДСР не разбирал иорданский диалект, а гость из Иордании не привык к мавританской речи. У меня было большое преимущество перед ними обоими, потому что нет такого арабского диалекта, который бы я не понимал, ведь у меня много друзей из разных стран с разными культурами.

– Он сказал, ему нужно топливо, – объяснил я ДСР.

Я хотел позволить этому хищнику понять, кто я такой. Я взял свой рюкзак и показал готовность зайти в самолет. Именно в этот момент Сатана осознал, что я и есть тот самый жалкий «террорист», за которым его послали.

ДСР передал ему мой паспорт и какую-то тонкую папку. Сверху на трапе самолета стояли двое молодых парней, одетые в костюмы в духе ниндзя. Оказалось, что это мои охранники на время самого долгого полета в моей жизни, который продлится 11 часов. Я быстро поговорил с ДСР в такой манере, что Сатана ничего не должен был понять.

– Скажите ему не пытать меня.

– Это хороший парень. Я хочу, чтобы ты относился к нему как следует! – сказал ДСР неясно.

– Мы хорошо о нем позаботимся, – весьма двусмысленно ответил Сатана.

ДСР дал мне еды, чтобы я мог поесть во время полета.

– Не нужно, у нас с собой достаточно еды, – сказал Сатана.

Я был рад, потому что мне очень нравилась кухня Ближнего Востока.

Я занял место, приготовленное для меня, и лидер операции приказал провести тщательный досмотр, когда самолет начал взлетать. Они нашли только мой карманный Коран, который не стали отнимать. На меня надели наушники, глаза закрыли повязкой. Но вскоре, когда самолет достиг нужной высоты, ее сняли, чтобы я мог поесть. Я не очень разбираюсь в телекоммуникациях, поэтому, когда на меня надели наушники, я подумал, что это какой-то новый американский метод, который позволит им высосать всю информацию из моей головы и передать ее в главный компьютер для анализа. Меня совсем не беспокоило, что они высосут, намного сильнее я боялся боли от электрических разрядов. Это звучит глупо, но, когда ты напуган, ты – это не ты. В такие моменты ты снова становишься ребенком.

Самолет был очень маленьким и очень шумным. Он мог лететь только три или три с половиной часа, а затем нужно было совершать посадку для заправки. «Они на Кипре», – говорил ДСР за несколько часов до их прибытия в Нуакшот. Я подумал, что на обратном пути тоже будет остановка на Кипре, потому что такие преступления должны быть идеально скоординированы между заговорщиками.

Сатана предложил мне поесть. Еда выглядела хорошо, но у меня пересохло в горле, так что казалось, будто я пытаюсь проглотить кучу камней.

– Это все? – спросил Сатана.

– Я в порядке, хаджи, – сказал я. Хаджи называется тот, кто совершил паломничество в Мекку, но на Ближнем Востоке ты уважительно обращаешься ко всем незнакомым людям, называя их хаджи. В Иордании каждого заключенного называли хаджи, чтобы сохранить имена в тайне.

– Ешь-ешь, наслаждайся! – сказал Сатана, пытаясь подбодрить меня, чтобы я поел и оставался в живых.

– Спасибо, хаджи, я достаточно поел.

– Ты уверен?

– Да, хаджи, – ответил я.

Сатана посмотрел на меня и улыбнулся самой неестественной улыбкой из всех, что я когда-либо видел, такой же, как когда он вышел из самолета в аэропорту Нуакшота.

Охранники убрали мусор и задвинули стол. Двое наблюдали за мной: один был прямо за спиной, а другой – напротив меня. Парень позади все время пристально смотрел на меня, не уверен, что он вообще хоть раз моргнул. Должно быть, он прошел какую-то жесткую тренировку.

– На учениях я почти потерял самообладание, – позже сказал один молодой новобранец в иорданской тюрьме. – Во время учений мы убили террориста на глазах у всех студентов. Кто-то не выдержал и заплакал.

– Где вы проходили учения? – спросил я его.

– Арабская страна, не могу сказать, какая.

Меня тошнило, но я старался делать вид, что все хорошо и что он герой.

– Они хотят, чтобы мы не жалели террористов. Я могу убить убегающего от меня террориста всего одной пулей, – заявил он демонстративно.

– О, звучит здорово! Но как ты можешь знать наверняка, что это террорист? Он ведь может оказаться невинным человеком, – начал рассуждать я.

– Мне все равно. Если мой босс сказал, что это террорист, значит, так и есть. Мне не разрешается судить самому. От меня требуется только выполнять приказы.

Мне стало так жаль свой народ, жаль, что ему пришлось столкнуться с такой жестокостью. Теперь я на самом деле стоял перед человеком, которого обучили слепо убивать любого, кого ему укажут. Я знал, что он не врет, потому что однажды я встретил бывшего алжирского солдата, который искал убежища в Германии, и он рассказал, как они расправлялись с исламистами.

– Во время засады мы захватили одного 16-летнего парня, и по дороге в тюрьму наш босс остановился, вытащил его из грузовика и застрелил его. Он не хотел, чтобы парень сидел в тюрьме, он хотел отмщения, – рассказал он мне.

Мне было непонятно, почему они сохраняли такую бдительность, учитывая, что я был закован, а рядом находились два охранника, два следователя и два пилота. Сатана попросил охранника, сидящего напротив меня, освободить место, а затем сел и начал допрашивать меня:

– Как тебя зовут?

– Мохаммед ульд Слахи.

– Какое у тебя прозвище?

– Абу Мусаб.

– Какие еще прозвища у тебя есть?

– Никаких!

– Ты уверен?

– Да, хаджи!

Меня никогда не допрашивали следователи из региона Шам, и я прежде не слышал, чтобы этот акцент звучал так жутко. Мне кажется, что акцент Шам самый приятный в арабском языке, но акцент Сатаны был совсем не таким. В нем все было злым: то, как он двигается, говорит, смотрит, ест – просто все. Во время нашего короткого разговора мы почти кричали, но все равно плохо слышали друг друга, потому что двигатели самолета работали очень громко. Ненавижу маленькие самолеты. Каждый раз я чувствую себя так, будто лечу не в самолете, а на крыле демона.

– Мы закончим допрос сейчас и продолжим его позднее, – сказал он.

Спасибо, старые двигатели! Я просто хотел, чтобы он наконец ушел от меня.

Около полудня по Гринвичу в среду 28 ноября 2001 года мы приземлились на Кипре. Был это коммерческий или военный аэропорт? Я не знаю. Но Кипр – кусочек средиземноморского рая на земле.

Следователи и два пилота надели пиджаки и вышли из самолета, скорее всего, чтобы отдохнуть. Похоже, шел дождь, потому что земля казалась влажной. Я смотрел в маленькое мутное окно. Прохладный бриз с улицы дал мне понять, что на острове царила холодная зима. Я чувствовал, как что-то трясет маленький самолет, вероятно, это была цистерна с топливом. Я начал мечтать.

Я подумал: «Сейчас местной полиции самолет покажется подозрительным, и она, возможно, обыщет его. Мне повезло, что я нарушаю закон, пересекая территорию без визы, меня должны арестовать и посадить в тюрьму. Там я попрошу убежище и останусь в раю. А иорданцы даже не смогут вмешаться, потому что они пытаются незаконно переправить меня. Чем дольше самолет стоит, тем больше шансов, что меня арестуют».

Как же я ошибался! Какими обманчивыми могут быть мечты. Это был единственный способ справиться со всем тем злом, что окружало меня. Самолет на самом деле стоял довольно долго, около часа, но никто так и не обыскал его. Согласно списку пассажиров, который иорданцы дали местным властям, меня не существовало. В один момент я подумал, что вижу полицейских в черной форме, но меня было невозможно заметить, потому что я был зажат между двумя сиденьями и со стороны был похож на сумку. Хотя, может, я их и не видел, а просто придумал, потому что хотел, чтобы полиция прибыла и арестовала меня.

Сатана, его помощник и два пилота вернулись, и мы полетели. Пилоты поменялись местами. Я заметил, что толстый пилот теперь сидит перед Сатаной. Казалось, он был такой же в ширину, как и в высоту. Сатана начал разговаривать с ним. Хотя я и не слышал, что они говорят, полагаю, что это была дружеская беседа между двумя взрослыми людьми. Сатана утомился, как и все остальные, кроме молодого охранника, который продолжал следить за мной, не моргая. Он постоянно давал команды вроде «Держи голову низко!» и «Смотри вниз!», но я все время забывал эти правила. У меня было ощущение, что это мой последний полет, потому что я был уверен, что не смогу пережить пытки. Я вспомнил всех своих родных, даже толстых соседей, племянниц и моих двоюродных братьев и сестер. Как коротка жизнь! В мгновение ока все исчезает.

Я продолжал читать Коран при тусклом свете. Сердце билось так, будто хотело выпрыгнуть из моего горла. Я почти ничего не понимал из того, что читал. Бессознательно я прочитал как минимум 200 или 300 страниц. Я готов был умереть, но не думал, что это произойдет именно так. Боже, сжалься надо мной! Думаю, что никто не встречает смерть так, как представлял себе. Люди принимают в расчет все, кроме смерти. Вряд ли у кого-то в календаре отмечена дата своей смерти. Неужели Богом было предначертано, что я умру в Иордании от рук одних из самых злых людей в мире? Но вообще я не переживал, что меня убьют плохие люди. Я знал, что перед Богом они не смогут оправдаться.

Ложное умиротворение взяло верх в полете между Кипром и точкой назначения, о которой я ничего не знал. Бандиты, казалось, сильно устали после перелета из Аммана в Нуакшот за день до этого. И мне очень повезло. Около четырех часов утра по Гринвичу в четверг 29 ноября самолет начал снижаться вновь и наконец приземлился в неизвестном мне месте. Я думал, что это была арабская страна где-то на Ближнем Востоке, потому что мне кажется, что я смог разглядеть арабские надписи, когда мельком посмотрел в окно. Все еще было темно, но погода казалась теплой и сухой. Никаких признаков зимы.

В этот раз я не хотел, чтобы полиция обыскивала самолет, потому что арабские страны всегда сотрудничают против своих собственных граждан. Какое предательство! Тем не менее любая утечка информации не повредила бы. Но второй раз мечтать я не стал. Мы ждали гораздо меньше, несмотря на то что самолет прошел ту же процедуру. Сатана и два пилота вышли отдохнуть, и я слышал те же самые звуки заливающегося бензина, что и на Кипре. Самолет взлетел и направился к пункту назначения – Амману в Иордании. Не думаю, что мы еще хоть раз останавливались, хотя я постоянно проваливался в сон, пока мы не прибыли в Иорданию.

Более 90 процентов населения Иордании – мусульмане. Для них, как и для всех мусульман на Ближнем Востоке, пост – самая важная религиозная служба. Люди, которые не постятся, осуждаются другими, поэтому некоторые начинают поститься из-за давления со стороны общества, хотя многие из них неверующие. В Мавритании люди спокойнее относятся к посту, но строже к молитве.

– Позавтракай, – сказал охранник.

Думаю, что я уснул на мгновение.

– Спасибо, я не хочу.

– Это твой последний шанс поесть перед тем, как начнется пост.

– Ничего, я в порядке.

– Ты уверен?

– Да, хаджи.

Они начали завтракать, чавкая, как коровы. Я мог их слышать даже через наушники. Я продолжал украдкой смотреть в окно, пока не увидел рассвет.

– Хаджи, я бы хотел исполнить свою молитву, – сказал я охраннику.

Он поговорил с Сатаной, и тот приказал вынуть из одного моего уха наушник.

– Здесь не получится молиться. Когда мы прибудем на место, мы с тобой вместе будем молиться, – сказал Сатана.

Мне стало немного легче, потому что если он молится, значит, что он верующий и не будет делать плохо своему брату по вере. И тем не менее казалось, он мало знает о своей религии. Молитва должна совершаться в строго определенное время. Молитву нельзя отложить, кроме случаев, описанных в исламских писаниях. В любом случае обещанная молитва с Сатаной так и не состоялась.