II

Сенегал – Мавритания

21 января 2000 – 19 февраля 2000

Первое задержание в Сенегале. Возвращение домой с сопровождением. Первый допрос в Мавритании. Безвыходная ситуация. США раздувают дело.

Мавританский анекдот рассказывает о человеке, который боялся петухов. Каждый раз, когда он видел петуха, он чуть не сходил с ума.

– Почему вы так боитесь петухов? – спрашивает его психиатр.

– Петух думает, что я зерно.

– Вы не зерно. Вы очень большой человек. Никто не может перепутать вас с маленьким зернышком, – говорит психиатр.

– Я знаю об этом, доктор. Но петух не знает. Ваша задача – пойти и убедить его, что я не зерно.

Этот человек так и не вылечился, потому что разговаривать с петухами невозможно. Конец.

Годами я пытался убедить правительство США, что я не зерно.

Все началось в январе 2000 года, когда я возвращался в Мавританию спустя 12 лет жизни за границей. 21 января 2000 года в восемь часов вечера мои друзья Ахмид Лаабиди и библиотекарь суннитской мечети подбросили меня до аэропорта Дорваль в Монреале. Я купил билет авиалиний «Сабена» на ночной рейс до Дакара с пересадкой в Брюсселе. Я прибыл в Брюссель утром, уставший и сонный. Забрав багаж, я свалился на одну из скамеек в транзитной зоне и использовал сумку как подушку. Одно я знал наверняка. Кто угодно мог украсть мою сумку, потому что я слишком сильно устал. Я поспал час или два и, когда проснулся, отправился искать уборную, чтобы умыться, и место, где можно помолиться.

Аэропорт был маленький, чистый и опрятный. Там были рестораны, магазины Duty-Free, телефонные будки, компьютеры с интернетом, мечеть, церковь, синагога и бюро психологической помощи для атеистов. Я посетил все дома Божьи и был впечатлен. Я подумал: «Это, может быть, именно та страна, в которой я хочу жить. Почему бы мне просто не пойти и не попросить убежища? Я говорю на языке, и у меня достаточно хорошая квалификация, чтобы устроиться на работу в сердце Европы». Я был в Брюсселе до этого, и мне очень нравилась многокультурная жизнь и множество прекрасных видов города.

Я уехал из Канады, потому что США натравили на меня свои службы безопасности, но они не арестовали меня, а просто начали слежку. Сейчас я понимаю, что быть преследуемым не так страшно, как быть в тюрьме. В итоге они бы просто выяснили, что я не преступник. «Ты не учишься на своих ошибках», – всегда говорила мне мама. Я никогда не верил, что США злобно пытались отправить меня куда-то, где законы не имеют значения.

Граница была в дюймах от меня. Если бы я пересек ее, то никогда не написал бы эту книгу.

Вместо этого я помолился в маленькой мечети. Было очень тихо, там господствовало спокойствие. Я так устал, что прилег в мечети, почитал Коран какое-то время и вскоре уснул.

Я проснулся от звуков шагов какого-то парня, который пришел молиться. Казалось, он хорошо знает место и уже много раз пользовался аэропортом. Он был высокий и худой, дружелюбный. Ему было около 30 с чем-то лет, может быть, чуть за 40. Мы поздоровались после того, как он закончил молиться.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он меня.

– Я здесь проездом. Я прилетел из Канады и собираюсь отправиться в Дакар.

– Откуда ты?

– Из Мавритании. А ты?

– Я из Сенегала. Я веду торговлю между своей страной и Эмиратами. И я жду тот же рейс, что и ты.

– Хорошо, – сказал я.

– Пойдем отдохнем. Я член клуба такого-то, – предложил он, название клуба я не запомнил.

Мы пошли туда, и он оказался просто восхитительным. Телевидение, кофе, чай, печенье, удобный диван, газеты. Я слишком сильно устал, поэтому провел большую часть времени во сне на диване. В какой-то момент мой сенегальский друг захотел пообедать и разбудил меня, чтобы я составил ему компанию. Я боялся, что не смогу вернуться в клуб, потому что у меня не было клубной карты, и они позволили мне войти, только потому что мой сенегальский друг показал карту, подтверждающую его членство в клубе. Тем не менее урчание живота было громче моих сомнений, поэтому я решил выйти и пообедать. Я отправился к прилавку авиалиний «Сабена» и попросил талон на бесплатный обед, после чего нашел ресторан. Большинство позиций в меню были со свининой, поэтому я решил остановиться на вегетарианской еде.

Я вернулся в клуб и встретился со своим другом. Затем мы услышали объявление о посадке на рейс «Сабена» № 502 в Дакар. Я выбрал Дакар, потому что это было намного дешевле, чем лететь напрямую в Нуакшот в Мавритании. Дакар всего в трехстах милях от Нуакшота, и я договорился со своей семьей, чтобы они встретили меня там, – путешественники часто так делают.

Во время полета я был полон сил, потому что хорошо поспал в аэропорту Брюсселя. Рядом со мной сидела молодая француженка, которая жила в Дакаре и изучала медицину в Брюсселе. Я думал о том, что мои братья могут не успеть приехать в аэропорт вовремя, и мне придется провести ночь в отеле. Француженка великодушно рассказала мне о ценах в Дакаре и о том, как сенегальцы пытаются содрать побольше денег с незнакомцев, особенно таксисты.

Полет длился около пяти часов. Мы прибыли около 11 вечера, и все формальные процедуры заняли полчаса. Забирая свой багаж, я вновь случайно встретился со своим сенегальским другом, и мы пожелали друг другу счастливого пути. Как только я отвернулся, таща за собой чемодан, я увидел своего улыбающегося брата Хамуда. Очевидно, он увидел меня раньше, чем я его. Хамуд был вместе с нашим старшим братом Мохаммедом Салемом и со своими двумя друзьями, которых я не знал.

Мохаммед Салем забрал мою сумку, и мы направились в сторону парковки. Мне нравилась теплая ночная погода, которая встретила меня, когда я вышел из аэропорта. Мы болтали и восторженно спрашивали друг у друга, как наши дела. Как только мы перешли дорогу, если честно, я не могу описать, что со мной произошло. Все, что я знаю, это то, что меньше чем за секунду на меня надели наручники, и я оказался окружен группой призраков, которые отделили меня от моей компании. Сначала я подумал, что это было вооруженное ограбление, но, как оказалось, это было немного другое ограбление.

– Именем Закона вы арестованы, – сказал специальный агент, пока застегивал наручники.

– Меня арестовывают! – Я звал своих братьев, которых уже не видел.

Я подумал, что, если они внезапно потеряют меня, им будет очень больно. Я не знал, слышали они или нет, но, как оказалось, они действительно меня слышали, потому что мой брат Мохаммед Салем потом все время издевался надо мной и говорил, что я трус, потому что звал на помощь. Может, это и так, но что случилось, то случилось. Чего я не знал, так это того, что моих братьев и их двоих друзей арестовали тоже. Да, двух друзей, один из которых проделал весь путь из Нуакшота с моими братьями, и другой, чей брат живет в Дакаре, случайно решил отправиться в аэропорт, как раз для того, чтобы быть арестованным как «соучастник». Какая удача!

Если честно, я не был готов в такой несправедливости. Если бы я знал, что американские следователи до такой степени несправедливы, я бы и не уезжал из Канады или из Бельгии, где я останавливался. Почему Соединенные Штаты не арестовали меня в Германии? Германия – один из самых близких союзников США. Почему они не арестовали меня в Канаде? Канада и США – это почти одна и та же страна. Следователи из США заявляли, что я покинул Канаду из-за страха быть арестованным, но это совершенно не имеет смысла. Во-первых, я покинул Канаду, используя паспорт со своим настоящим именем, чтобы пройти все формальные процедуры, включая все виды регистрации. Во-вторых, где лучше быть арестованным: в Канаде или Мавритании? Конечно же, в Канаде! И почему США не арестовали меня в Бельгии, где я пробыл почти 12 часов?

Я полностью понимаю гнев и отчаяние, которые вызывает терроризм в США. Но бросаться на невинных людей и причинять им страдания, одновременно ища ложные доказательства, никому не помогает. Это только усугубляет проблему. Я всегда говорил американским агентам: «Парни! Спокойно! Думайте, прежде чем что-то делать! Имейте в виду хотя бы крошечную вероятность, что вы взяли не того, перед тем, как навредите ему». Но когда случается что-то плохое, люди пугаются и теряют самообладание. За последние шесть лет меня допрашивали более сотни следователей из разных стран, и у всех них есть кое-что общее – замешательство. Может, правительство хочет, чтобы все было именно так, кто знает?

Как бы то ни было, полиция в аэропорту вмешалась, когда заметила, что нас задержали. Агенты были одеты в гражданское, поэтому их было несложно перепутать с группой бандитов, совершающей ограбление. Но парень сзади меня показал волшебный значок, и полицейские сразу же ушли. Нас пятерых закинули в фургон для перевозки скота, и вскоре к нам присоединился еще один друг, тот, с которым я познакомился в Брюсселе, просто потому, что мы пожелали друг другу счастливого пути.

Охранники залезли в фургон вместе с нами. Их главный сел на переднее пассажирское сиденье, но он все равно мог видеть и слышать нас, потому что стекла, обычно разделяющего водителя от грузовой части, тут не было. Грузовик поехал так, мы будто попали в голливудскую сцену погони. «Ты угробишь нас», – должно быть, сказал один из охранников, потому что водитель немного сбавил скорость. Местный паренек, который приехал с моими братьями, сходил с ума. Регулярно он выкрикивал какие-то неразборчивые слова, выражающие его беспокойство и расстройство. Как выяснилось, он думал, что я торгую наркотиками, и успокоился ровно в тот момент, когда выяснилось, что меня подозревают в причастности к терактам! Так как я был главным виновником всего происходящего, мне было очень неприятно, что я причиняю так много проблем окружающим. Единственное, что меня успокаивало, это то, что я не хотел всего этого, к тому же в какой-то момент страх затмил все остальные эмоции.

Сев на жесткий пол, я почувствовал себя немного лучше в окружении людей, в том числе и агентов специального назначения. Я начал читать вслух Коран.

«Заткнись!» – сказал главный с переднего сиденья. Но я не заткнулся, я просто начал читать тише, но все равно недостаточно тихо для босса. «Закрой рот!» – сказал он, но в этот раз замахнулся на меня палкой. «Ты пытаешься заколдовать нас!» Я знал, что он был настроен серьезно, поэтому начал молиться про себя. Я не пытался заколдовать кого-либо, и я даже не знаю, как это сделать. Но африканцы – самый доверчивый и суеверный народ, который я знаю.

Дорога заняла минут 15–20, было немного за полночь, когда мы прибыли в комиссариат. Организаторы операции, стоявшие позади грузовика, вступили в диалог с моим брюссельским другом. Я ничего не понял, потому что они говорили на местном языке волоф. Через некоторое время парень забрал свой багаж и ушел восвояси. Позже я спросил своих братьев, которые знают язык волоф, что он сказал полиции. Оказалось, он объяснил, что никогда до этого не видел меня в Брюсселе и не знал, что я террорист.

Мы остались сидеть в грузовике впятером. На улице было очень темно, но я слышал, что мимо ходили люди. В грузовике мы прождали от 40 минут до часа. Я стал нервничать еще сильнее, когда парень с пассажирского сиденья сказал: «Ненавижу работать с белыми», хотя он употребил слово «мавры», поэтому я подумал, что они ждут мавританскую команду. Меня затошнило, сердце затрепетало, как перышко на ветру, я весь сжался, чтобы не потерять самообладание. Я думал обо всех пытках, о которых когда-либо слышал, и гадал, как меня будут пытать этой ночью. Я перестал что-либо видеть и будто оглох; после той фразы я мог слышать лишь невнятный шепот. Я уже не чувствовал, что братья были рядом со мной, в том же грузовике. Только Бог мог помочь мне. Бог никогда не подводит.

«Вылезай!» – крикнул кто-то нетерпеливо. Я пробрался к дверям грузовика, и охранник помог мне спуститься. Нас привели в помещение, полное комаров, готовых начать пир. Они даже не стали ждать, пока мы уснем, они сразу начали свое дело и стали рвать нас на части. Очень забавно, что маленькие комариные стайки ведут себя скромно, а полчища насекомых – грубо. В первом случае они ждут, пока ты уснешь, а во втором сразу начинают кусать тебя, как будто говоря: «И что ты с этим сделаешь?». На самом деле ничего. Туалет там был максимально грязный, что создало отличные условия для размножения комаров.

Я был единственным, на кого надели наручники.

– Я бил тебя? – спросил парень, пока снимал с меня их. – Нет.

Подняв глаза, я увидел, что на запястьях появились ссадины. Следователи стали забирать нас одного за другим на допрос, начиная с незнакомцев. Это была очень долгая, страшная и темная ночь.

Моя очередь пришла незадолго до рассвета.

В допросной были две женщины: белая американка, которая, скорее всего, была служащей разведки США в Сенегале, и шериф местной сенегальской полиции. Еще там были двое мужчин – сенегальский следователь и его помощник. Полицейская была главной в полицейском участке, но она не участвовала в допросе. Она так устала, что несколько раз даже засыпала. Американка делала записи и иногда передавала их следователю. Следователь был тихим, тощим, умным, достаточно религиозным и мудрым человеком.

– Против тебя выдвинуты очень серьезные обвинения, – сказал он, доставая толстую стопку бумаг из ярко-желтого конверта. Он еще не вынул документы, а я уже точно мог сказать, что он уже много раз читал их. И я уже знал, о чем он будет говорить, потому что канадцы уже допрашивали меня.

– Я ничего не сделал. США хотят очернить ислам, обвиняя мусульман в таких ужасных событиях.

– Ты знаешь, кто такой Ахмед Рессам?

– Нет. Я вообще думаю, что вся история о нем вымышлена, чтобы навредить мусульманам.

Я говорил откровенно. Тогда я не знал многого, что знаю сейчас. Я верил в теории заговора, но, наверно, не так же сильно, как правительство США.

Следователь спрашивал меня и о других людях, большинство из которых я не знал. Те люди, которых я знал, не были замешаны ни в каких преступлениях, или по крайней мере, я ничего не знал о них. Напоследок сенегальцы спросили меня о моем отношении к США и о том, почему я путешествую через их страну. Я совсем не понимал, как мое отношение к стране влияет на что-либо. Я не житель США и никогда не хотел попасть туда. К тому же я всегда мог соврать. И, если я не совершал никаких преступлений, не имеет значения, люблю я США или ненавижу их. Я объяснил все это сенегальскому следователю.

– Кажется, ты очень устал! Предлагаю тебе поспать. Знаю, это тяжело, – сказал он.

Конечно, я до смерти устал и был голоден. Охранники вернули меня в маленькую комнату, где мои братья и их друзья лежали на полу и сражались с самыми эффективными комариными ВВС Сенегала. Спали ли мы? Не особо.

Следователь со своим помощником пришли рано утром. Они освободили двух парней и забрали нас с братьями в главное здание Министерства внутренних дел. Следователь, который оказался важным человеком в правительстве Сенегала, отвел меня в свой офис и позвонил министру.

– Этот парень передо мной – не глава террористической организации, – сказал он.

Я не смог расслышать, что ответил министр.

– Что касается меня, я не заинтересован в том, чтобы держать его в тюрьме. Да и причин для этого у меня нет, – продолжил следователь. Он был краток и прямолинеен.

Тем временем мои братья хорошо устроились, купили что-то и начали заваривать чай. Чай – единственное, что помогает мавританцу выжить, с Божьей помощью. Мы давно ничего не ели и не пили, и чай – первое, что пришло в голову. Прошло немало времени с тех пор, как мы хоть что-то пили или ели, но первое, что пришло нам на ум, это чай.

Я был счастлив, что та тонна бумаги, которую США предоставили Сенегалу, не впечатлила их. Моему следователю не понадобилось много времени, чтобы понять, что к чему. Мои братья заговорили с ним на волофе. Я спросил, о чем они говорили, и они объяснили, что правительству Сенегала нет смысла держать меня в тюрьме, но принимать окончательное решение будут люди из США. Никому эта ситуация не нравилась, потому что все понимали, к какому решению придут американцы.

– Мы ждем кое-кого из посольства США, – сказал следователь.

Около 11 часов появилась чернокожая американка. Она сделала несколько фотографий, сняла отпечатки пальцев и забрала записи, которые сделал помощник следователя утром. Моим братьям было комфортнее с чернокожей женщиной, чем с той белой, которую они видели прошлой ночью. Людям комфортно в окружении тех, кого они часто видят. И так как половина населения Мавритании – чернокожие, моим братьям было проще доверять им. Но это был наивно. В любом случае, черная или белая, она просто была посланником.

Закончив работу, американка сделала пару телефонных звонков, отвела следователя в сторону и, кратко переговорив с ним, ушла. Инспектор сообщил, что мои братья могут идти, а меня продержат еще какое-то время.

– Думаете, мы можем подождать, пока его освободят? – спросили братья.

– Я бы посоветовал вам пойти домой. Если его освободят, он сможет сам найти дорогу.

Братья ушли, и я почувствовал себя брошенным и одиноким, хотя я считал, что они все сделали правильно.

В течение следующих нескольких дней сенегальцы продолжали допрашивать меня об одном и том же. Вопросы передавали от американских следователей. Больше они ничего не предпринимали – они не применяли силу и не угрожали, все ограничилось только вопросами. Еда в тюрьме была ужасной, поэтому мои братья договорились со знакомой семьей в Дакаре, чтобы они мне раз в день приносили еду, что они и делали.

Я беспокоился только о том, чтобы убедить правительство США, что я не зерно. У моего единственного товарища по камере в Сенегале была совсем другая забота. Он хотел тайно перебраться в Европу или США. У нас явно были разные Джульетты. Молодой человек из Кот-д'Ивуара намеревался покинуть Африку.

– Мне не нравится в Африке, – рассказал он мне. – Многие мои друзья погибли. Все живут в нищете. Я хочу в Европу или США, я уже пытался дважды попасть туда. В первый раз мне удалось попасть в Бразилию, обхитрив работников порта. Но один африканец предал нас и сдал бразильским властям, которые отправили нас в тюрьму, а затем депортировали в Африку. Бразилия – прекрасная страна с очень красивыми женщинами, – добавил он.

– Как ты можешь такое говорить? Ты все время пробыл в тюрьме! – перебил я.

– Да, но охранники регулярно выводили нас погулять по окрестностям и потом возвращали в тюрьму, – улыбнулся он. – Знаешь, брат, во второй раз я почти смог добраться до Ирландии. Но безжалостный капитан не выпустил меня с корабля и передал таможенникам.

«Звучит по-колумбовски», – подумал я и поинтересовался:

– Как ты вообще попал на корабль?

– Очень легко, брат. Я подкупил нескольких рабочих в порту. Они тайно провели меня на корабль до Европы или США. Для меня это не имело значения. Неделю я прятался в зоне для контейнеров, потом провизия закончилась, и я начал общаться с командой. Сначала они пришли в ярость. Капитан корабля направлялся в Ирландию, и он был так взбешен, что хотел утопить меня.

– Ну и животное! – перебил я, но мой друг продолжил:

– Но через какое-то время команда приняла меня, накормила и дала мне работу.

– Как тебя поймали на этот раз?

– Те, кого я подкупил, обманули меня. Они сказали, что корабль направляется прямиком в Европу, но мы сделали остановку в Дакаре, таможенники забрали меня с корабля, и вот я здесь!

– Каков твой следующий план?

– Я буду работать, откладывать деньги и потом попробую еще раз.

Мой товарищ намеревался покинуть Африку любой ценой. Более того, он был уверен, что однажды сможет ступить на желанные земли.

– Парень, жизнь в Европе на самом деле выглядит совсем не так, как нам показывают по телевизору, – сказал я.

– Нет! – ответил он. – Мои друзья удачно перебрались в Европу и отлично живут там. Красивые женщины и много денег. В Африке плохо.

– В Европе ты так же можешь угодить в тюрьму.

– Мне плевать. Тюрьма в Европе хорошая. Африка плохая.

Насколько я понял, этого парня совершенно ослепили богатые страны, которые намеренно показывают нам, бедным африканцам, картинку «рая», в который нам никогда не попасть, хотя в чем-то он был прав. В Мавритании большая часть молодежи мечтает эмигрировать в Европу или США. Если политика африканских стран не изменится к лучшему, мы переживем катастрофу, которая затронет весь мир.

Его камера была ужасной. Моя была немного лучше. У меня был очень тонкий старый матрас, а у него была только картонка, на которой он спал. Обычно я давал ему свою еду, потому что я не могу есть, когда нервничаю. Кроме того, мне приносят еду родственники, а ему приходится есть тюремную пищу. Охранники разрешали нам проводить время вместе днем, а вечером они запирали его. Моя камера всегда была открыта. За день до того, как меня экстрадировали в Мавританию, посол Кот-д'Ивуара прибыл, чтобы подтвердить личность моего товарища. Конечно же, у него не было документов.

– Мы освобождаем тебя! – радостно сказал помощник следователя, который допрашивал меня последние несколько дней.

– Спасибо! – перебил я его, глядя в сторону Мекки, потому что хотел скорее упасть на пол, чтобы поблагодарить Бога за свое освобождение.

– Тем не менее мы должны забрать тебя на родину.

– Нет, я знаю дорогу, я сам доберусь туда, – сказал я, думая о том, что на самом деле я не очень хочу возвращаться в Мавританию. Может, поехать в Канаду или еще куда-нибудь. Мое сердце достаточно настрадалось.

– Мне жаль, но мы обязаны передать тебя лично!

Счастье сменилось болью, страхом, нервозностью, беспомощностью, замешательством и другими чувствами, которые я не могу описать.

– Собирай свои вещи! – сказали мне. – Мы выдвигаемся.

Я с горечью в сердце начал собирать свои личные вещи, которых было совсем немного. Инспектор взял мою большую сумку, а я нес маленький портфель. Во время задержания американцы скопировали все мои документы и отправили их в Вашингтон на анализ.

Было около пяти часов вечера, когда мы вышли за ворота полицейского комиссариата. Там нас ждал внедорожник «мицубиси». Инспектор положил сумки в багажник, и мы заняли задние сиденья. Слева от меня сидел охранник, которого я до этого никогда не видел. Он был старше меня и намного крупнее. Он был довольно тихим. Всю дорогу он вел себя расслабленно и смотрел только вперед, только иногда поглядывая на меня краем глаза. Я терпеть не мог, когда охранники пялились на меня, как будто никогда раньше не видели млекопитающее. Справа от меня сидел инспектор, а на переднем сиденье устроился следователь.

Водитель был белым американцем 40 с чем-то лет, ростом около 5 футов и 8 дюймов (177 сантиметров). Это и был тот человек, который отдавал приказы и сенегальцам, и мавританцам. По его коже было видно, что он провел некоторое время в теплых странах, но точно не в Сенегале, потому что следователь постоянно указывал ему дорогу до аэропорта. Или, может, он просто искал кратчайший путь, я не знаю. Он разговаривал на французском с сильным акцентом, хотя почти все время молчал. Он говорил только по делу, когда было необходимо; за всю дорогу ни разу не обратился ко мне. Двое других следователей пытались пообщаться со мной, но я молчал, потому что продолжал про себя читать Коран. Из уважения сенегальцы не конфисковали мой Коран, как это делают мавританцы, иорданцы и американцы.

Дорога до аэропорта заняла около 25 минут. Пробок практически не было. Белый водитель быстро нашел место для парковки, и мы вышли из машины. Всю дорогу до зала ожидания охранники несли мой багаж. Впервые я избежал всех принятых формальностей при перелете из одной страны в другую. Было приятно, но мне не удалось этим насладиться. Казалось, все в аэропорту были готовы к нашему приезду. Впереди шли следователь и белый парень, демонстрируя свои волшебные значки направо и налево. Было очевидно, что на самом деле у страны нет суверенитета, она все еще была колонизирована самым неприятным образом. В так называемом свободном мире политики проповедуют такие понятия, как демократия, свобода, мир и права человека. Какое лицемерие! Тем не менее большинство людей верят в этот пропагандистский мусор.

В зале ожидания никого не было. Мы сели, и один из сенегальцев взял мой паспорт, чтобы поставить штамп. Я думал, что полечу обычным рейсом Air Afrique, который вылетал в Нуакшот в тот день. Но мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что я полечу на личном самолете. Когда человек с моим паспортом вернулся, мы сразу же пошли к взлетной полосе, где уже стоял маленький белый самолет с заведенными двигателями и готовый ко взлету. Американец показал нам жестом, чтобы мы остановились, и быстро переговорил с пилотом. Возможно, следователь был с ним, я не помню. Мне было слишком страшно, чтобы я мог запомнить что-нибудь.

Вскоре нам сказали зайти в самолет. Он был настолько маленьким, насколько это вообще возможно. Нас было четверо, и мы едва смогли протиснуться в самолет, опустив голову и согнув спину. У пилота было самое комфортное место. Она была француженкой, судя по акценту. Это была очень разговорчивая худая блондинка немного в годах. Она не говорила со мной, но обменялась парой слов с инспектором. Позже я узнал, что она рассказала своим друзьям из Нуакшота о секретной посылке, которую она везла из Дакара. Большой охранник и я протиснулись и согнулись на задних сиденьях напротив инспектора, место которого было немного лучше. Очевидно, что самолет был перегружен.

Следователь и американец дождались, пока самолет взлетит. Я не обращал внимания на разговор пилота и инспектора, но в какой-то момент услышал, что она говорит, что лететь нам всего 300 миль, и это займет от 45 минут до часа в зависимости от направления ветра. Звучало как что-то из средневековой навигации. Инспектор пытался поговорить со мной, но нам не о чем было разговаривать; как по мне, все уже было сделано и сказано. Я понимал, что ему нечего сказать, чтобы помочь мне, так почему я должен общаться с ним?

Я ненавижу летать в маленьких самолетах, потому что их очень сильно трясет, и мне всегда кажется, что ветер их просто сдует. Но в этот раз было по-другому. Мне не было страшно. На самом деле я хотел, чтобы самолет разбился, а я остался единственным выжившим. Я знал бы, куда мне идти, ведь это была моя страна, я здесь родился, и кто угодно обеспечил бы меня едой и ночлегом. Я тонул в своих мечтах, но самолет не разбился. Напротив, он становился все ближе и ближе к пункту назначения. Ветер помогал ему. Я думал о своих невинных братьях, которых, как и раньше, переправляют сейчас в незнакомые места и страны, и я чувствовал себя спокойнее, потому что мне было не так одиноко. Меня поддерживали мысли о других людях, которых незаслуженно обвиняют. Я слышал много историй о том, что моих братьев бросают туда-сюда как футбольный мяч, просто потому, что они однажды побывали в Афганистане, Боснии или Чечне. Это так несправедливо! За тысячи миль от них я чувствовал теплое дыхание этих самых несправедливо обвиненных. Всю дорогу я читал про себя Коран, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг.

Моя компания, кажется, хорошо проводила время, оценивая погоду и наслаждаясь видами пляжа, вдоль которого мы все время летели. Не думаю, что в самолете были какие-то навигационные системы, потому что пилот все время держалась на небольшой высоте, чтобы ориентироваться по пляжу. В окно я видел покрытые песком маленькие деревни Нуакшота, такие же унылые, как и перспективы жизни в них. Определенно за день до этого там была песчаная буря, люди только начали потихоньку выходить на улицы. Пригороды Нуакшота выглядели еще более жалко, чем обычно. Бедный грязный город с переполненными улицами и без каких-либо намеков на цивилизацию. Это было похоже на гетто Кебба, которое я знал, только хуже. Самолет летел так низко, что я мог различить людей в толпе, где каждый, казалось, не знал, куда идти и что делать.

Уже очень давно я не видел свою родину. В последний раз это было в августе 1993 года. И вот я возвращаюсь, но уже как подозреваемый в террористической деятельности, которого отправят в какую-нибудь секретную тюрьму. Я хотел закричать своим людям: «Я здесь! Я не преступник! Я невиновный! Я такой же, как и вы!» Но мой голос будто что-то сдавливало, как в кошмарном сне. На самом деле я не видел ничего знакомого в городе, он слишком сильно изменился.

Наконец я осознал, что самолет не собирается разбиваться, и я не смогу поговорить со своим народом. Удивительно, как тяжело человеку принимать безвыходность своего положения. Ключ к выживанию в любой ситуации – осознание того, что ты находишься в ней. Хотел я того или нет, меня везли к людям, которых я совершенно не хотел видеть.

– Можете оказать мне услугу? – спросил я инспектора.

– Конечно!

– Я бы хотел, чтобы вы сообщили моим родственникам, что я на родине.

– Хорошо. Есть номер телефона?

– Да.

Инспектор, вопреки моим ожиданиям, действительно позвонил моей семье и рассказал о моей ситуации. Более того, сенегальцы официально объявили в прессе, что меня передали на родину. И мавританцам, и американцам это сильно не понравилось.

– Что ты рассказал инспектору? – спросил меня позже ДСР Мавритании, Directeur de la Surete de l'Etat.

– Ничего.

– Ты лжешь. Ты попросил его позвонить семье.

Не нужно быть Дэвидом Копперфилдом, чтобы понять, что телефонный разговор записывался.

Передача произошла быстро. Самолет остановился у дверей аэропорта, где нас ждали двое мужчин. Мавританский инспектор и здоровый чернокожий парень, которого позвали, скорее всего, на всякий экстренный случай.

– Где шеф полиции аэропорта? – поинтересовался инспектор, посмотрев на своего черного коллегу.

Я знал этого шефа полиции, он однажды был в Германии, я тогда обеспечил его жильем и помог купить «мерседес-бенц». Я надеялся, что он покажется, увидит меня и замолвит словечко. Но он так и не пришел. И к тому же он не смог бы помочь мне. Разведка Мавритании имеет самую большую власть в стране. Я чувствовал, будто тону, и пытался ухватиться за любую ниточку.

– Вас отправят в отель, где вы проведете остаток ночи, – сказал инспектор своим гостям.

– Как ты? – спросил он фальшиво, смотря на меня.

– Я в порядке.

– Это все, что у него есть? – спросил он.

– Да, это все.

Я смотрел, как все мои вещи передают из рук в руки так, будто я уже умер.

– Пойдем! – сказал мне инспектор.

Черный парень, который все время пристально смотрел не меня, нес багаж и вел меня в маленькую грязную комнату в какой-то секретной части аэропорта. В комнате этот парень снял свой грязный столетний тюрбан.

– Целиком закрой свое лицо этим тюрбаном, – сказал инспектор. Типичный мавританец. Дух бедуина все еще доминирует в нем. Инспектор должен был предвидеть, что ему понадобится тюрбан, чтобы скрыть мое лицо, но в Мавритании нет практически никакой организации, все оставляют на волю случая.

Было трудно, но я не забыл, как намотать тюрбан на голову. Подобные вещи люди из пустыни должны уметь делать. Тюрбан вонял накопившимся потом, закрывал мне и рот, и нос, это было отвратительно. Но я послушно выполнял все приказы и сдерживал дыхание.

– Не смотри по сторонам, – сказал инспектор, когда мы втроем вышли из комнаты и направились в сторону припаркованной патрульной полицейской машины «рено-12».

Я сел на пассажирское сиденье, инспектор сел за руль, а черный парень занял заднее сиденье, не сказав ни слова. Было время рассвета, но сказать точно было трудно из-за облака пыли, закрывавшего горизонт. Улицы были пустые. Когда появлялась возможность, я осматривался, вопреки приказу, но едва мог что-либо узнать.

Дорога была короткой, около 10 минут до здания Министерства безопасности. Мы вылезли из машины и зашли в здание министерства, где нас ждал очередной охранник. Обстановка была идеальной для комаров, люди в этом месте – незваные гости. Отвратительная уборная, грязные полы и стены, соединяющие все комнаты дыры, муравьи, пауки, мухи.

– Обыщите его тщательно, – сказал инспектор охраннику, которого звали Якоб.

– Отдайте мне все, что у вас есть, – вежливо попросил Якоб, чтобы не обыскивать меня.

Я отдал ему все, что у меня было, кроме карманного Корана. Должно быть, инспектор знал, что у меня он будет, поэтому он вновь отправил ко мне Якоба, и тот сказал:

– У вас есть Коран?

– Да.

– Отдайте его мне! Я же попросил отдать все, что есть.

Теперь охранник боялся, что его отправят обратно еще раз, поэтому он аккуратно осмотрел меня, но не нашел ничего, кроме карманного Корана. Я был так расстроен и напуган, так устал, что не мог сидеть прямо. Я накинул куртку себе на лицо и свалился на столетний, изношенный матрас толщиной в дюйм. Кроме этого матраса, в комнате ничего не было. Я хотел уснуть, потерять сознание и не просыпаться до тех пор, пока все плохое не закончится. Сколько боли я могу выдержать? Может ли моя семья вмешаться и спасти меня? Они используют электричество для пыток? Я слышал истории о том, как людей пытают до смерти. Как они могли вынести это? Я читал о героях-мусульманах, которые встречали смерть с достоинством, с гордо поднятой головой. Как они сделали это? Я не знал. Я знал только, что чувствовал себя таким маленьким по сравнению с большими известными личностями, и был до смерти напуган.

Хоть комары и разрывали меня на части, я смог уснуть. Порой я просыпался и задавался вопросом: «Почему они не допрашивают меня прямо сейчас и не делают со мной что хотят, чтобы все поскорее закончилось?» Ненавижу ждать пытки. Арабская мудрость гласит: «Ожидание пытки хуже самой пытки». Я могу только подтвердить это. Мне удалось помолиться, не знаю как.

Где-то около полуночи я проснулся от звука шагов и от того, что кто-то открывает и закрывает двери каким-то необычным образом. Когда охранник открыл дверь в мою комнату, я мельком увидел лицо мавританского друга, который оказался рядом со мной много лет назад, когда я был в Афганистане в 1992 году, во время борьбы с коммунизмом. Он выглядел очень измученным и грустным, должно быть, он подвергся многим пыткам. Я почти потерял рассудок от мысли, что мне предстоит пройти как минимум то же самое, что прошел он. А нужно принимать во внимание, что он был в хороших отношениях с президентом Мавритании, а его семья была очень влиятельной – преимущества, которых у меня не было. Я подумал, что он, вероятно, рассказал им обо мне, и именно поэтому его привезли сюда.

– Вставай! – сказали охранники. – Надевай тюрбан.

Я надел грязный тюрбан, собрался с силами и пошел за охранниками в комнату для допросов, как овечка, которую ведут к своей судьбе, на скотобойню.

Когда мы прошли мимо того парня, которого я увидел, то понял, что это был просто охранник, который не смог сохранить свою форму в надлежащем состоянии. Он выглядел очень сонным, должны быть, его вызвали, когда он спал, и он еще даже не умылся. Это был не мой друг, как мне показалось сначала. Боль, ужас и страх взяли верх над моим разумом. Боже помилуй! Я совершил преступление? Нет. Мой друг совершил преступление? Нет. Мы сговорились, чтобы совершить преступление? Нет. Единственное, что мы сделали вместе, это поехали в феврале 1992 года в Афганистан, чтобы сражаться с коммунизмом. И насколько мне известно, это было не преступление, по крайней мере в Мавритании.

Так почему я был напуган? Потому что преступления относительны. Правительства их определяют и переопределяют, как им удобно. Большинство людей даже не знают грань, которая разделяет нарушение закона от его соблюдения. Если тебя арестовывают, ситуация ухудшается, потому что большинство людей верят, что правительство всегда имеет веские основания для ареста. Вдобавок ко всему этому, если мне предстояло страдать, я не хотел, чтобы кто-то страдал со мной. Я думал, что они арестовали моего друга из-за подозрения в причастности к заговору «Миллениум» только потому, что он однажды был в Афганистане.

Я вошел в комнату для допросов, которая оказалась кабинетом ДСР. Комната была большой и хорошо обставленной: кожаный диван, два двухместных кресла, журнальный столик, большой стол, кожаный стул, еще пара простых стульев для неважных гостей и, конечно, портрет президента, выражающий всю слабость законов и всю силу правительства. Жаль, что меня не передали США, по крайней мере, там я мог бы обратиться хоть к чему-то, хотя бы к закону. Конечно, правительство США и политики делают успехи в последнее время за счет законов. В правительстве очень умные люди, они взывают к страху людей, чтобы те отказались от своей свободы и личной жизни. Тем не менее у правительства уйдет еще какое-то время, чтобы начать полностью пренебрегать законом, как в странах третьего мира и коммунистических странах. Но в реальности это меня не касалось, и, слава богу, у моего правительства нет технологий, которые позволили бы им следить за бедуинами в необъятной пустыне.

В допросной было три человека: ДСР, его помощник и протоколист. ДСР попросил их принести все мои вещи. Они тщательно все изучили, не упустив ничего. Они не говорили со мной, только перешептывались между собой, чтобы взбесить меня. В конце поисков они отсортировали мои бумаги и отложили те, которые считали наиболее интересными. Позже они спросили меня о каждом написанном в этих бумагах слове.

– Я собираюсь допросить тебя. Просто хочу предупредить, что будет лучше, если ты расскажешь всю правду, – сказал ДСР уверенно, продолжая курить трубку, которую он никогда не вынимал изо рта.

– Уверен, что расскажу, – ответил я.

– Отведите его назад… – сухо скомандовал он охране.

– Я хочу, чтобы ты рассказал мне все о своей жизни и как ты вступил в Исламское движение, – сказал ДСР после того, как охранники вытащили мое тело из лап москитов и вернули в комнату для допросов.

Если тебя арестовывают в первый раз, то велики шансы, что ты не будешь особо откровенен, и это нормально. Даже если ты не совершал никаких преступлений, это разумно. Ты в замешательстве, ты хочешь показаться как можно более невинным. Ты понимаешь, что тебя арестовывают из-за достаточно серьезных подозрений, и ты не хочешь их раздувать. Более того, допрос включает в себя то, о чем никто не хочет говорить, например, о друзьях или о личной жизни. А когда тебя подозревают в терроризме, правительство поступает с тобой особенно грубо. Во время допроса ты всегда стараешься не отвечать на вопросы о друзьях и близких. И наконец, ты очень расстроен из-за своего ареста, и ты ничего не должен своим следователям. Наоборот, они должны тебе объяснить причину твоего задержания, и только ты решаешь, отвечать на вопросы или нет. Если этой причины достаточно, чтобы удерживать тебя, ты можешь просить профессиональных представителей. А если нет, то тебя и задерживать не должны были. Вот как работает цивилизованный мир, а все остальное – диктатура. Диктатурой правит хаос.

Если честно, я вел себя, как среднестатистический человек, я пытался показаться невинным как ребенок. Я старался сохранить в тайне имена всех знакомых мне людей, кроме тех, о которых полиция и так прекрасно знала. Следователи продолжили допрос, но, когда они открыли канадскую папку, все решительно испортилось.

Правительство Соединенных Штатов видело в моем аресте и переводе в Мавританию прекрасную возможность раскрыть план Ахмеда Рессама, который в те времена отказывался сотрудничать с властями. Более того, США хотели узнать более подробно о моих друзьях в Канаде и Германии и даже за пределами этих стран. В конце концов, за моего брата Махфуза ульд аль-Валида уже объявляли награду – пять миллионов долларов. Еще США хотели узнать больше о джихаде в Афганистане, Боснии и Чечне. Бесплатная консультация. Из-за вышеперечисленного и по другим причинам, которые мне неизвестны, США увели мое дело как можно дальше. Они назвали меня «организатором заговора». Они попросили все страны обеспечить их хоть какой-то информацией обо мне, особенно Канаду и Германию. И так как я уже «плохой» парень, по отношению ко мне должны применить силу.

К разочарованию правительства США, все было не совсем так, как они надеялись, и они не добились того, чего хотели. Не важно, какой гениальный у кого-то план, план Бога работает всегда. Я чувствовал себя как в «Me Against the World» 2Pac'a. И вот почему.

Все, что могли сказать канадцы, было: «Мы видели его с А и Б, и они плохие люди». «Мы видели его в такой-то и такой-то мечети». «Мы прослушали его телефонные разговоры, но в них ничего интересного!» Американцы попросили канадцев предоставить им записи моих разговоров, но после их обработки. Конечно, не имеет смысла выбирать разные отрывки из разговоров и пытаться придать им какой-то смысл. Я думаю, что канадцам нужно было сделать одно из двух: либо отказать американцам в предоставлении доступа к частным разговорам на территории их страны, либо отдать полные записи разговоров в оригинальном виде, даже без перевода.

Канадцы передали своим американским коллегам записи разговоров, но из всех слов американские следователи решили сосредоточиться только на двух словах на более чем четыре года: чай и сахар.

– Что ты имеешь в виду под чаем и сахаром?

– Я имею в виду чай и сахар.

Не могу сказать, сколько раз США уже задавали мне этот вопрос и сколько раз просили других людей делать это. Еще одна мавританская народная сказка повествует о человеке, который родился слепым. И у него была только одна возможность познать мир вокруг себя. Однажды он увидел крысу и после этого, когда кто-то пытался что-то описать этому человеку, всегда просил: «Сравни это с крысой. Она больше? Она меньше?»

Канадская разведка хотела бы, чтобы я был преступником, чтобы исправиться после того своего провала, когда Ахмед Рессам с огромным количеством взрывчатки ускользнул от них в Соединенные Штаты. Америка обвинила Канаду в том, что террористические атаки на США подготавливались именно на ее территории, поэтому разведка Канады сходила с ума. Она полностью потеряла самообладание, пытаясь успокоить своего большого брата, США. Она начала наблюдать за людьми, которых считали плохими, в том числе и за мной. Я помню, как после неудавшегося заговора канадцы попытались установить две камеры, одну в моей комнате, другую у моего соседа. Я всегда очень крепко спал. Я слышал голоса, но не мог сказать, чьи это голоса. Или лучше будет сказать, что я слишком ленив, чтобы просыпаться и идти проверять. Мой сосед Мурад был совсем не такой. Он проснулся и пошел на шум. Он сохранял молчание и наблюдал, пока в стене не появилась маленькая дырка. Парень из другой комнаты дунул в нее и, посмотрев, столкнулся взглядом с Мурадом.

Мой сосед разбудил меня и рассказал о случившемся.

– Мурад, я слышал эти же голоса в моей комнате, – сказал я ему.

– Давай проверим!

Наше короткое расследование было успешным. В моей комнате мы нашли маленькое отверстие.

– Что будем делать? – спросил Мурад.

– Позвоним в полицию, – сказал я.

– Так звони же! – сказал он.

Я намеренно не использовал наш телефон. Вместо этого я вышел и воспользовался телефонной будкой, набрав 911. Прибыли двое полицейских, и я объяснил, что наш сосед втайне от нас просверлил две дырки в нашем доме. Мы хотели, чтобы его задержали за незаконные действия по отношению к нам. В общем, мы просто просили о помощи.

– Заполните отверстия с помощью герметика, и проблема решена, – сказал один из полицейских.

– Серьезно? А я и не знал. Вы случайно не плотник? – спросил я. – Слушайте, я вызвал вас не для того, чтобы вы дали мне совет, как починить мой дом. За всем этим, очевидно, стоит преступник, который незаконно посягает на нашу собственность. Если вы нам не поможете, мы сами о себе позаботимся. И, кстати, можно увидеть ваши удостоверения?

Они молча показали свои удостоверения с именами и контактами на задней стороне. Очевидно, эти полицейские просто выполнили чьи-то идиотские приказы, чтобы обмануть нас, но для канадской разведки было уже поздно. Целыми днями мы просто сидели и смеялись над всем этим.

Ирония в том, что я прожил в Германии 12 лет, и Германия ни разу не предоставила никакой информации, касающейся моих преступлений, потому что их не было. В Канаде же я пробыл около двух месяцев, и американцы утверждают, что канадцы предоставили им тонны информации обо мне. Канадцы даже не знают меня! Но так как вся работа службы разведки основана на «что, если», Мавритания и США начали интерпретировать информацию так, как им это было удобно, чтобы подтвердить теорию о том, что я организатор заговора.

Допрос, казалось, не двигался с места. Я продолжал повторять свой рассказ о джихаде в Афганистане 1991–1992 годов, что, кажется, не впечатляло мавританского следователя. Мавритании плевать на поездку в Афганистан, они все прекрасно понимают. Но, если ты пытаешься создать проблемы внутри страны, тебя арестуют независимо от того, был ты в Афганистане или нет. С другой стороны, для американского правительства простой визит в Афганистан, Боснию или Чечню может стать отличным поводом начать следить за тобой до конца твоих дней или отправить тебя за решетку. У всех арабских стран, кроме коммунистических, подход такой же, как у Мавритании. Я думаю, что коммунистические страны по крайней мере честнее, чем правительство США, потому что они вообще запрещают своим гражданам совершать джихад. Тем временем США преследуют людей, основываясь на неписаных законах.

Мавританский следователь интересовался моей деятельностью в Канаде, которая не имеет никакого отношения к криминалу, но никто даже и не думал верить мне. Все мои ответы на вопросы «Ты сделал это и то, пока находился в Канаде?» были: «Нет, нет, нет, нет». И так мы совсем застряли. Я думаю, что я показался им виновным, потому что не полностью рассказал свою историю об Афганистане, и я понял, что мне нужно заполнить эти пропуски, чтобы попытаться хоть как-то оправдать себя. В тот день следователь принес оборудование для съемки. Как только я увидел его, меня начало трясти. Я знал, что меня заставят признаться и что меня будут транслировать в прямом эфире по национальному телевидению, прямо как в октябре 1994 года, когда правительство Мавритании арестовало исламистов, заставило их дать признательные показания и транслировало эту съемку на всю страну. Я был так напуган, что почти не мог держаться на ногах. Было понятно, что на мое государство оказывают большое давление.

– Я был очень терпелив с тобой, мальчик, – сказал следователь. – Ты должен сознаться, или я передам тебя специальной команде.

Я знал, что он имеет в виду пыточную команду.

– Заявления продолжают приходить каждый день отовсюду, – сказал он. Несколько дней до этого разговора я не мог спать. Двери все время открывали и закрывали. Каждое движение рядом со мной пугало меня. Моя комната была поблизости от архива, и через щель в стене я мог увидеть несколько папок и их названия. У меня начались галлюцинации, и я читал документы о себе, которых никогда не существовало. Это было невыносимо. А теперь еще пытки? Только не это.

– Слушайте, директор, я не до конца был честен с вами, и я бы хотел рассказать всю свою историю, – сказал я ему. – Тем не менее я не хочу, чтобы вы рассказали все это американским властям, потому что они вообще не понимают, что такое джихад, а я не хочу подливать масло в огонь.

– Я им ничего не скажу, – сказал ДСР.

Следователи всегда врут людям, вся их работа заключается в том, чтобы обмануть и перехитрить.

– Если хочешь, я даже могу попросить своих помощников выйти, – продолжил он.

– Нет, они мне не мешают.

ДСР позвал своего водителя и отправил его купить еды. Он принес куриный салат, который мне понравился. Это был мой первый прием пищи с момента, когда я покинул Сенегал. Это было 12 февраля 2000 года.

– Ты больше ничего не съешь? – поинтересовался ДСР.

– Нет, я сыт.

– Ты почти не ешь.

– Я так привык.

Я начал рассказывать всю свою историю о джихаде в самых мельчайших подробностях.

– А что касается Канады и атак на США, я с этим никак не связан, – закончил я.

В последующие дни ко мне лучше относились и лучше кормили. Все вопросы, которые мне задавали, так же, как и мои ответы, были содержательны. Вопросы основывались на информации, полученной из разных источников. Когда ДСР узнал, что я говорю ему правду, он перестал верить, что сообщения США истинны, и, скорее всего, отложил их в сторону, если вообще не выбросил.

14 февраля 2000 года команда ФБР из Соединенных Штатов прибыла, чтобы допросить меня. Их было трое: два агента – Джек и Майкл – и кто-то из Министерства юстиции. Очевидно, власти Мавритании поделились записями моих допросов с ФБР, поэтому агенты США и мавританцы владели одинаково полной информацией.

Когда команда прибыла, их поселили в отеле «Халима», где, как оказалось, их заметила местная пресса. Деддахи ульд Абдаллахи, ДСР, дал мне наставление за день до их приезда.

– Мохаммед, у нас на тебя ничего нет. Как только у нас появится возможность, мы освободим тебя, – сказал он. – Тем не менее эти люди хотят допросить тебя. Я хочу, чтобы ты был сильным и говорил только правду.

– Как вы можете позволить иностранцам допрашивать меня?

– Это решение принял не я, это просто формальность, – сказал он.

Мне было очень страшно, потому что раньше я никогда не сталкивался с американскими следователями, хотя предполагал, что они не будут использовать пытки, чтобы выбить из меня информацию. Но вообще-то я очень скептично относился к честности и гуманности американских следователей. Это было похоже на «Мы лично не будем избивать тебя, но ты знаешь, где сейчас находишься!» Так что я знал, что ФБР хочет допрашивать меня под давлением и угрозой недемократической страны.

Атмосфера была подготовлена. Мне сказали, что надеть и что говорить. У меня ни разу за все время не было возможности принять душ или постирать одежду, поэтому я надел что-то из своих грязных вещей. Должно быть, от меня исходил ужасный запах. Я был таким тощим, что одежда на мне совсем не сидела, я выглядел как подросток в мешковатых штанах. Но, несмотря на то что я был недоволен, я пытался выглядеть как можно более дружелюбным и нормальным.

ФБР прибыло около восьми вечера, и допросная уже была готова. Я вошел с улыбкой. После дипломатичного приветствия и знакомства я сел на жесткий стул.

Лидер команды – специальный агент Джек – начал разговор:

– Мы прибыли из США, чтобы задать тебе несколько вопросов. У тебя есть право хранить молчание. Также ты можешь отвечать на одни вопросы, а другие пропускать. Если бы мы были в США, мы бы предоставили тебе бесплатного адвоката.

Я уже хотел перебить его, чтобы не слушать эту чепуху, и сказать: «Хватит молоть чушь, задавайте уже свои вопросы!» В допросной были только следователи ФБР и арабский переводчик. Мавританские следователи вышли.

– Спасибо большое, мне не нужен адвокат, – сказал я.

– Но мы бы хотели, чтобы ты ответил на наши вопросы.

– Конечно, я отвечу, – сказал я.

Они начали спрашивать меня о моей поездке в Афганистан во время войны с коммунистами, показали мне несколько фотографий, задали вопросы о Канаде и почти не спрашивали о Германии. Что касалось фотографий и Германии, я был совершенно честен, но некоторых подробностей своих поездок в Афганистан в январе 1991 и феврале 1992 года я не осветил. Знаете почему? Потому что правительство США не должно волновать, что я делал, чтобы помочь своим афганским братьям в войне с коммунистами. Ради бога, США были на нашей стороне! Когда война закончилась, я вернулся к своей обычной жизни. Я не нарушил ни одного закона в Мавритании или Германии. Я законно отправился в Афганистан и вернулся обратно. Что касается США, я не гражданин США и никогда там не был. Так какой закон я тогда вообще мог нарушить? Я понимаю, что, если я оказываюсь на территории США и они арестовывают меня по обоснованным подозрениям, тогда я полностью должен объяснить им свою позицию. А Канада? Ну они раздули очень серьезное дело из моего пребывания там просто потому, что какой-то араб готовил атаку из Канады. Я объяснил со всеми возможными доказательствами, что не причастен к этому. Так что закройте рот и оставьте меня в покое.

Следователи ФБР сказали, что я не был с ними честен. – Нет, я честен, – соврал я.

Хорошо, что мне было совершенно все равно, что они думали. Специальный агент Майкл записывал мои все мои ответы, не отрывая от меня взгляда. Мне было интересно, как ему это удается. Позже я узнал, что следователи ФБР изучают язык тела, пока ты говоришь, что, конечно же, чушь собачья. Многие факторы влияют на допрос, и они различаются в зависимости от культуры. Так как американцы знают все о моем деле, я предложил агенту Майклу вернуться и посмотреть, где он посчитал, что я лгу, просто чтобы проверить его компетентность. Еще американские следователи отклонились от своего приказа и делали то, что сделали бы любые другие следователи. Они пытались подловить меня, спрашивая о Судане, Найроби и Дар-эс-Саламе. Что я вообще мог знать об этих местах, если только у меня нет множества двойников?

Специальный агент Джек предложил мне работать на них. Я думаю, предложение было бессмысленным, только если они не были точно уверены, что я преступник. Я не полицейский, но я знаю, как преступники могут искупить свою вину, однако лично мне не за что искупать вину. На следующий день, примерно в то же время, ФБР снова прибыло, чтобы попытаться извлечь из меня хоть какую-то информацию, которой я поделился с мавританцами, но меня было не переубедить. В конце концов, власти Мавритании делились с ними всем, что знали сами. Команда ФБР никак не давила на меня, они были довольно дружелюбными. Глава команды сказал: «С нас хватит. Мы возвращаемся домой», – прямо как Умм Амра и ее ослик. ФБР покинули Нуакшот, и меня освободили 19 февраля 2000 года.

– У этих парней вообще нет никаких доказательств, – сказал ДСР с грустью. Он чувствовал, что им просто воспользовались.

Мавританцы изначально не хотели, чтобы меня доставили к ним, потому что это была безвыигрышная ситуация. Если бы они доказали мою вину и передали США, они испытали бы на себе гнев общественности. Если нет, то испытали бы гнев правительства США. В любом случае президент потерял свой пост.

В конечном итоге, должно быть, происходило что-то вроде этого:

– Мы на него ничего не откопали, а вы, ребята, не предоставили нам никаких доказательств, – сказали сенегальцы, вероятнее всего. – Из-за этого мы не можем далее удерживать его. Но, если хотите забрать его, забирайте.

– Нет, мы не можем забрать его, потому что сначала мы должны представить доказательства, – ответило правительство США.

– Ну, мы не хотим с ним уже иметь ничего общего, – сказали сенегальцы.

– Передайте его мавританцам, – предложило правительство США.

– Нет, он нам не нужен, просто заберите его! – закричало правительство Мавритании.

– Вам придется, – сказали США, не оставляя Мавритании никакого выбора.

Но правительство Мавритании всегда предпочитает сохранять спокойные отношения между народом и правительством. Они не хотят неприятностей.

– Ты свободен, – сказал ДСР.

– Мне отдать ему все его вещи? – спросил его напарник.

– Да, все, – ответил ДСР.

Он даже попросил меня проверить, все ли мои личные вещи на месте, но я был так восхищен, что ничего не проверил. Я чувствовал, будто монстр страха пропал из моей груди.

– Спасибо огромное, – сказал я.

ДСР приказал своим помощникам доставить меня домой. Было около двух часов дня, когда мы выехали и направились в сторону дома.

– Тебе лучше не общаться с журналистами, – сказал инспектор.

– Я не буду.

И на самом деле я никогда не раскрывал подробностей скандала, связанного с иностранными следователями, которые посягают на суверенитет моей страны. Мне так не нравилось лгать журналистам.

– Да ладно, мы видели парней из ФБР в отеле Халима, – сказал мне репортер после моего освобождения. Боже, эти журналисты просто волшебники.

– Может, они слушали мой допрос, – сказал я неуверенно.

Я пытался распознать дорогу до дома, но поверьте мне, я не узнавал ничего до того самого момента, когда полицейская машина остановилась прямо у моего дома и высадила меня. Прошло почти семь лет с того момента, когда я в последний раз видел свою семью.

Все сильно изменилось. Дети стали мужчинами и женщинами, молодые люди повзрослели. Моя сильная мама ослабела. Но в итоге все были счастливы. Моя сестра Неджах и моя бывшая жена почти не спали все эти ночи, молясь Богу, чтобы он облегчил мои страдания и боль. Да вознаградит Бог всех, кто был на моей стороне.

Все собрались вокруг меня, моя тетя, мои двоюродные братья и сестры, друзья. Моя семья щедро накормила всех гостей, некоторые из которых пришли просто поздравить меня, другие – взять интервью, кто-то – чтобы просто познакомиться с человеком, о котором в течение последнего месяца были все новости. Несколько дней спустя мы с семьей стали обсуждать планы на мое будущее. Если вкратце, то моя семья хотела, чтобы я остался на родине, чтобы они видели меня каждый день. Я сказал себе, что хочу найти работу и каждое утро наслаждаться прекрасным лицом своей матери. Но радость никогда не длится вечно.