Город тополей

Реактор заработал, и встал вопрос – где делать бомбу. Большой город для этого не годился. Место должно быть удаленным и сверхсекретным. И это место нашел сам Роберт Оппенгеймер. Он вспомнил крохотный городок Лос-Аламос («Тополя» по-испански), где прошли его школьные годы и где в молодости он успешно лечил начинающийся туберкулез. Климат для лечения там превосходный. Сухой и жаркий. Но нередко веет благодатный ветерок и даже случаются дожди. Более глухой, удаленной провинции и не сыщешь. Святое место.

Ранней весной 1943 года закрытый пансион для мальчиков в Лос-Аламосе был превращен в секретную национальную лабораторию, строго охраняемую военной разведкой и ФБР. К концу этого же года для усиления работ в Лос-Аламос прибыла группа английских ученых. Самым полезным оказался Клаус Фукс, теоретические работы которого Оппенгеймер знал и ценил. При этом немецкий теоретик был представлен как убежденный антифашист, беженец из Германии, где нацисты приговорили его к смерти. Для Оппенгеймера лучшей рекомендации не придумаешь. К тому же его горячо рекомендовал Рудольф Пайерлс. Неожиданно эту кандидатуру поддержала Кити, которой что-то такое сказала Лиза. Да и Марго слышала об этом Фуксе только хорошее. Оппенгеймер подвоха не почувствовал, и Фукс оказался в Лос-Аламосе. В коллектив он влился идеально. Математика его была изысканна. Разделение изотопов приобрело надежного теоретика. Но Фукс умел смотреть шире. Он понимал смысл проекта в целом. У него было настоящее системное мышление. Он легко получил допуск практически ко всем объектам проекта «Манхэттен». Его регулярно приглашали на закрытые совещания, и скоро он стал одной из центральных фигур. Отчасти этому способствовало охлаждение отношений между Оппенгеймером и Теллером. Оппенгеймер сочувствует коммунистам, а Теллер считает их тоталитарными извергами. Уничтожение талантливых ученых в СССР, о чем ему доводилось слышать, доводило его до гнева. Однако это не мешало Теллеру, легко сочетавшему виртуозный ум со страстью исследователя, умело вдохновлять теоретиков проекта, включая таких титанов, как Вигнер и Силард. Труднейшие задачи они, вместе собравшись, нередко решали шутя. И все же Оппенгеймер стал задумываться о замене. Общаться с Теллером ровно и по-деловому у него не получалось. И вот тут появился Клаус Фукс. Для Оппенгеймера это было просто подарком. Везет ему на людей талантливых, на людей хороших. Руководитель проекта все больше доверяет этому скромному, обаятельному и фантастически толковому парню решение ряда ключевых задач при создания бомбы.

Бомбовый люк для Бора

Вернер Гейзенберг был не только гением физики, он при этом был человеком честным, прямым, но в политике не слишком далеким. Он искренне полагал себя германским патриотом. Сильный и независимый мыслитель, он не столь уж легко поддавался оголтелой нацистской пропаганде. Более того, он достаточно ясно видел некоторые ее передержки и явные глупости. Молодые, хамоватые горлопаны и костры из книг ему решительно не нравились. Однако он считал это болезнью временной. Некой передержкой. Этих парней просто нужно воспитать, а если что, то и призвать к порядку. И в нужный момент новый канцлер, полагал Гейзенберг, обратит на это внимание. В целом же к политике Гитлера он относился даже с некоторым сочувствием. Ораторское искусство рейхсканцлера нередко завораживало. Ученому была по вкусу антибуржуазная риторика вождя, направленная против бесчестных богачей и толстосумов. Ему нравились похвалы в адрес простых немцев, неутомимых тружеников. Он находил вполне здравыми идеи по собиранию всех немецких земель. Как и многим гражданам Германии, включая образованных и мыслящих, ему казалось, что Европа к немцам несправедлива, а порою до безобразия враждебна. Отторгли часть исторических немецких земель и делают вид, что так и нужно. А где справедливость? Почему немцы в Судетах или в Эльзасе должны страдать? Он полагал своим долгом свои знания и умения отдавать родине. А если случится война? Что ж, и в этом случае он обязан служить Германии. Иного он вообразить себе не мог. Вот почему без страха и упрека включился он в проект по разработке атомного оружия. Целый ряд выдающихся немецких физиков придерживались того же мнения. И они без проволочек организовали Урановое общество.

Учитель и ученик прогуливались по набережной вдоль моря, потом часа два сидели во дворике дома Нильса Бора. После нескольких общих фраз о блистательных прорывах новейшей физики Гейзенберг негромко, даже как-то убаюкивающе, приступил к главному разговору: «Германия, весь немецкий мир в опасности. Сказочная Дания тоже. А ведь мы так близки. Мы почти один народ. Немецкий вождь призывает собрать все силы. И мы обязаны откликнуться. Он мужественный, смелый человек. Он говорит громко, он не стесняется горькой правды. Можем ли мы не откликнуться? Отсидеться в своих кабинетах? Нет, в трудный час мы все должны быть с ним. Мы, ученые, в частности. Вот почему мы открываем новый научный проект, имеющий оборонное значение. Энергия урановых ядер. Новая тема. Но вы должны знать, дорогой наш профессор, что кое-чего мы уже достигли. Если мы овладеем этой энергией первыми, это откроет путь к достойному, справедливому миру.

– Вы считаете возможным двигаться к достойному миру вместе с Гитлером?

– Да, с нынешним нашим вождем. Почему нет? Он ясно говорит о мире. Когда будет устранена несправедливость.

– Гитлер? О мире? – повторил потрясенный Бор. – Вернер, как вы можете этому верить? Грохочут сапоги, гремят выстрелы… Верить этому, этому… – Бор не находил слов.

– Дорогой учитель, – осторожно начал Гейзенберг. – Мне кажется, вы предвзяты… Как и очень многие. Давайте возьмем факты. Самые простые.

– Давайте, – Бор сурово сжал губы.

– Нильс, послушайте, – Гейзенберг старался говорить медленно и веско. – Мы, немцы, несчастный народ. Мы были побеждены, разорены, унижены. У нас отняли часть нашей земли. Ныне мы разделенная нация. Но разве у нас отняли право быть патриотами? И разве братья-датчане не разделяют похожее чувство?

Бор сердито сопел.

– И разве Адольф Гитлер не призывает нас к патриотизму? Любовь к отечеству. Что может быть важнее? Разговор именно об этом. Наш нынешний вождь честно победил на выборах, ему поверила нация. Посмотрите на немцев – как они вдохновились! Они горы готовы своротить. А народ в целом ошибаться не может.

– Ну-ну, – сказал Бор.

– Фюрер призывает собрать немецкие земли. Объединить немцев в одну семью. Мирным путем. Что в этом дурного? Но нам и этого не позволяют. Разве не обязаны мы защищаться? Разве не обязан каждый немец принять посильное в этом участие? Лично мне на следует брать винтовку. Я не умею и не хочу стрелять в людей. Это я понимаю. Я ученый. Но я могу сделать свою родину сильнее. Что в этом плохого? Согласитесь со мной, дорогой мой учитель.

– Сапоги солдат вермахта стучат по мостовым Копенгагена – это мирный путь? Желтые звезды на груди евреев – это достойный путь? Вы так это видите?

– Дорогой учитель, – запинаясь, начал Гейзенберг. – Наши военные здесь – это временно. Разве лучше, если на землю Ганса Андерсена придут англичане или, не дай бог, русские? А когда война кончится, я уверен, все справедливые границы будут восстановлены. Как будут восстановлены все научные связи.

– Ну да, – язвительно сказал Бор.

– Куда мы все денемся без Копенгагенской школы, без вас, дорогой учитель?

– Ну да, – повторил Бор. – Как же! А вот денетесь. Я в вашем урановом проекте участвовать не буду. Так что поберегите свое красноречие, любимый мой ученик.

– Неужели? – воскликнул взволнованно Гейзенберг.

– Милый мой Вернер, – миролюбиво сказал Бор. – В вашем таланте, в ваших способностях я не сомневаюсь. Можете быть уверены. Вы один из выдающихся теоретиков современности.

– Да ладно, – буркнул Гейзенберг.

– Вы можете еще очень многое сделать для науки. Сами небеса призывают вас к этому. Другое дело, убогая практика. Оружие? Убийство людей? Тут ваш вождь уже намахался своею шпагой. С избытком. Никогда я вас в этом не поддержу. И успеха вам в деле этом не пожелаю.

– Значит, я вас не убедил? – горестно сказал Гейзенберг.

– Не убедили. Да и не могли убедить. Да, кстати. Небеса вам тут тоже помогать не станут. И все ваши умения пойдут прахом…

Через несколько дней Бор тайно на лодке переправился в нейтральную Швецию.

– Тут был проездом Бор, – сказал Эйнштейн. – Знаешь, что он мне рассказал? Под большим секретом.

– И что же? – спросила Маргарита.

– К нему приезжал Гейзенберг, когда-то его ученик.

– Да-да, это имя мне знакомо.

– Ныне это влиятельная фигура. Лидер германской теоретической физики.

– И куда он приезжал?

– Прямо к Бору домой, в Копенгаген.

– Зачем?

– Зачем! В том-то и дело. Он хотел привлечь Бора к германскому атомному проекту.

– Ах, вот как… Стало быть, немцы это тоже делают?

– То-то и оно.

– И что Бор?

– Он его выставил.

– Молодец.

– Еще бы! А потом Бор бежал. Оставаться при нацистах он не мог. Ночью на лодке в Швецию. А уже оттуда англичане вывезли его в бомбовом люке. Пилоту был дан приказ: в случае, если самолет перехватят немцы, открыть бомбовый люк.

– Погоди, – она расширила глаза. – Открыть люк? И?..

– Бор упал бы в море с высоты нескольких километров.

– Ужас!

– Таков наш мир.

– Гадкий, мерзкий, пошлый… Я понимаю, что мозги Бора ценны. Но…

– Они бесценны. Ты не представляешь себе, какой это гений. Мало кто представляет.

– Где он сейчас?

– Мотается между Британией и Штатами.

– У него здесь дела?

– Да, он консультирует кое-кого.

– Кого же?

– Ну, физики. Тут их много. Сама понимаешь.

– Не хочешь говорить, не надо.

– Думаешь, он мне все рассказывает? Сейчас кругом секреты. Один я прост, как тыква. И слава богу!

– Как тыква. Смешно.

– Ну, тебе-то я все рассказываю. От тебя у меня секретов нет.

– И это правильно, Альберт.