Лиза и бейсбольный чемпион

Популярность Маргариты в высшем американском обществе достигла пика, когда войска Гитлера вторглись в Советский Союз. В Америке почти сразу возникло Общество помощи России. К этому обществу примкнули многие знаменитые русские эмигранты – Сергей Рахманинов, Михаил Чехов, Игорь Сикорский, Лев Термен и другие. Сергей Коненков был избран в его Высший совет, жена его стала секретарем совета. Она везде успевает, совет работает эффективно, но дружба ее с Эйнштейном не ослабевает. В числе ее друзей появляется Элеонора Рузвельт. Они дважды беседовали на приемах. Говорили обо всем – о войне и политике, об искусстве и тайнах души человеческой, о мужчинах, столь увлеченных делом, что забывают о своих женах. Первая леди Америки была восхищена Маргаритой. Она не замедлила рассказать мужу о чудесной русской женщине и ее муже, феноменальном скульпторе, который не просто талантливо творит в камне, бронзе и дереве, но еще знает какие-то тайны о звездах.

– Ты только подумай, – сказал Рузвельт. – Сколько удивительного в мире. Но я рад, что ты дружишь с русскими. Это в духе времени и всем нам на пользу.

На одной из встреч с Лизой Маргарита не удержалась и спросила:

– Я смотрю, у тебя с Китти Оппенгеймер какие-то особо теплые отношения. Это так? Сознавайся.

– Нам просто приятно друг с другом. Она на редкость обаятельна. А правда вот в чем: если я случайно коснусь ее руки, то словно ток прошибает. И ничего больше. Никакого Лесбоса. Слыхала про этот остров? Мы не там. Да и зачем нам это?

– Скажи, а ты ревнуешь ее к мужчинам? К мужу, например.

– Ну, слегка. Он обаятелен, умен, красив… Как тут не ревновать?

– Ох, обманщица.

– Нет, правда.

– А она тебя?

– Это ты о чем, подруга? К Василию, что ли, который утонул в депешах в своем Вашингтоне?

– Ну, нет, муж твой ни при чем, – Маргарита улыбнулась хитро. – А вот Моррис Берг, знаменитый бейсболист…

– Мо? – Щеки у Лизы вспыхнули. – Как ты можешь? Это же работа. Ну, мужик само обаяние. Что правда, то правда. Но ведь это может оказаться важным контактом. Посуди сама. Он вхож во все круги. И не ты ли, кстати, нас познакомила?

– Нет, моя дорогая. Не я. Но вместе я вас видела. И не раз.

– А… постой, это же Оппенгеймер, вспомнила… Слушай, стоит Роберт с каким-то высоченным парнем и беседует, ты не поверишь, на санскрите.

– Брось!

– Честное слово!

– А ты что, знаешь санскрит?

– Нет, конечно. Ну, Роберт нас познакомил. Ты знаешь, такие вещи он делает находчиво и с блеском. Я же первым делом спросила, на каком это они наречии? Скрывать они не стали. А дальше гляжу, этот парень вроде на меня запал. Ну, чистый плейбой, что ты хочешь… Это потом я узнала, что он любимый страной чемпион. Грех не воспользоваться.

– Чемпионов много.

– Американцы помешаны на бейсболе. А Мо – лучший кетчер.

– Кто?

– Главная фигура в игре. Он не просто ловит мячи, он отвечает за стратегию игры.

– Ты открываешь мне глаза на спорт.

– Знаешь, на каком языке Мо подает команду своим партнерам во время игры?

– На санскрите!

– Если бы! Однако, чтобы не понял противник, на латыни. Вообрази, он всю команду обучил.

– Ну и парень!

– Ха! Ты в курсе, сколько всего он знает языков?

– Пока нет. И сколько же?

– Больше, чем я.

– Брось!

– Девять или десять, он сам сбился со счета. Включая японский.

– Зачем это бейсболисту?

– То-то и оно! Но пойми, он мотается по миру. В ту же Японию, где учит радостных японцев бейсболу.

– И ты что-то заподозрила?

– Похоже на то. Потому и пошла на знакомство. Как там дело обернется? А вдруг?

– Будем надеяться. Но ты не думай, я тебя вовсе не осуждаю.

– Еще не хватало!

– Контактов всяких много, этот понятно. Но такого красавца взять в оборот…

– Знаешь, моя милая, на первом плане у меня все-таки дело. А уж потом развлечения.

– Это понятно. Ведь и у меня так же.

Царь Борис и Россия

Киев был взят. Ленинград окружен. Танковые армии немцев стремительно подходили к Москве. Впавший в смертельный страх Сталин задумал просить милости у Гитлера. На официальном языке – договориться о перемирии. Отдать ему Украину, Буковину, Прибалтику, Белоруссию, что там еще… Пусть жрет мерзавец. Пусть обожрется! Но пусть сохранит ему, товарищу Сталину, хотя бы Кремль.

Второй Брестский мир? Нам не привыкать.

Неужели он, подлец такой, не согласится?

Но как найти контакт? Через кого?

Понял.

Единственная ниточка – болгарский царь.

Борис коротко знаком с Гитлером, почти дружен с ним. Но при этом войну Советскому Союзу Болгария не объявила. Посла не отозвала. Почему? В чем тут хитрость? Но, так или иначе, разве это не знак для нас? В данный момент спасительный. И сейчас нам это на руку.

Срочно.

Там у Лаврентия через болгар были какие-то темные связи…

Вдруг получится!

Пробовать надо.

Где Лаврентий?..

– Лаврентий, слушай, ты, по-моему, в неплохих отношениях с болгарским послом?

– Никола Стаменов? Славный мужик. Похоже, он нам сочувствует.

– Не о сочувствии речь. Разыщи его и немедленно отправь в Софию, к царю Борису.

– К царю? – удивился Берия. – Зачем?

– Мы обязаны прощупать немцев на предмет перемирия. Чего они от нас захотят?

– Почему не послать Молотова сразу к Гитлеру? Через третьи страны.

– Какого, к черту, Молотова? Ты соображаешь. Кто такой сегодня для Гитлера Молотов? Жалкий политик, все просравший. Которого он через месяц прихлопнет вместе со всей страной.

– Ну, пожалуй. – Берия снял пенсне, в выпуклых глазах его мелькнуло то ли сомнение, то ли тревога.

– Разговор деликатный и предельно тайный. Лучше Бориса тут не справится никто. Все-таки царь!

– Мы отправляем Бориса на переговоры с Гитлером? Я так понимаю?

– Так. И пусть он доверительно скажет этому… Короче, предметом беседы будет вся Восточная Европа – от Украины и Молдовы до Эстонии. Мы согласны все это отдать. Только обделать это надо красиво. И мир должен быть почетным.

– А зачем такие хлопоты Гитлеру? Он и так все это заберет.

– Ты уверен, что легко заберет? – Взгляд Сталина потяжелел.

– Не уверен. Но…

– Надо донести до немцев, что мы будем сражаться, пока он не скинет нас в Тихий океан. А в Тихий океан он никогда нас не скинет. Надорвется. А Восточная Европа – это такой пирог. Сто лет осваивать. Ему есть над чем подумать. Я так это вижу.

– Понимаю, – Берия вертел пенсне в руке. – Обстоятельства выше нас.

– Не теряй времени. Посол должен улететь сегодня. В крайнем случае, завтра.

Выслушав посла Стаменова, царь Борис III испытал тяжкие сомнения. Отчасти даже легкий ужас. Великая Россия в столь жалком, столь унизительном состоянии. Он не любил коммунистов, но огромную страну на востоке привык уважать. И не так уж он был близок к Гитлеру, и не настолько радовался его военным успехам. Гитлер требовал, чтобы Болгария отправила свои дивизии на русский фронт. Борис нашел в себе силы с этим не согласиться. Потомок Саксен-Кобург-Готской династии, он, безусловно, ощущал свое родство с германским миром, но судьба вручила ему возглавить славянскую православную страну. И он понимал это глубоко, с оттенком святости. Ведь недаром еще в детстве он перешел из католичества в православие. Восточное христианство, Византия, культурные волны еще со времен античных греков – все это не было для него пустым звуком. В нынешней войне он был скорее сторонником равновесия, добрых традиций прошлого века. С Германией он ведет торговлю, его войска охраняют порядок в тылу, на некоторых греческих и югославских территориях. Но Россию он предавать не станет. Сомнительных, в чем-то даже позорных для нее переговоров он вести не станет. И солдат своих против русских никогда не пошлет.

Вернувшийся в Москву Стаменов доложил, что царь Борис сослался на крайние трудности относительно его встречи с германским лидером. Но также просил добавить, что Болгария не забыла Плевен и Шипку. И не забудет.

– Каков хитрец! – злобно сказал Сталин. – Ладно, будем думать сами.

Не вышло с переговорами? Что ж…

А может, не все так плачевно?

Вот пошел пятый месяц, и война затянулась. Ленинград не сдали. На юге бьемся. Молниеносной германской победы не случилось. Японцы пакта не нарушили. И вроде не собираются. Значит, еще повоюем.

Много было случайностей, подкосивших план «Барбаросса». В том числе немало умения и мужества, проявленного не только солдатами, но некоторыми командирами, кого в 37—39-м годах не успели добить палачи. Таких было немного, но каждый из них, как оказалось, воевать умеет.

Фантастическую роль сыграла в июле, в пору тотального бегства, дивизия полковника Якова Крейзера. Пройдя от столицы изнурительным маршем 700 километров, не обращая внимания на бегущие слева и справа русские части, она под Минском, у города Борисова, остановила мощную группировку Гудериана. С десяток немецких танковых и пехотных дивизий топтались целый месяц, но одолеть одну-единственную дивизию Крейзера не смогли. Переоценить этот месяц невозможно. Москва худо-бедно, но успела подготовиться к обороне. А Крейзеру позже, произведя его в генералы, доверят целый корпус.

Генерал пехоты Курт фон Типпельскирх написал в дневнике, когда его 30-я дивизия, да и вся группа армий «Центр», затормозила у русской столицы, которую вроде бы уже некому было защищать: «Когда из-за Урала двинулись новые тысячи танков, наиболее прозорливые офицеры поняли, что кампания на востоке проиграна…»

Выпал снег. Ударил мороз. И война перешла в зимнюю фазу.

«Остановка действий зимой опасна», – сказал еще при самом первом обсуждении плана Гитлер. И оказался прав.

«Пора идти другим путем, – глядя из окна на снег, подумал Сталин. – Плевать на подлеца Гитлера.

Ведь есть человек по фамилии Черчилль. Главный буржуй? Ну и пусть!

Зато тут больше надежды. Да и здравого смысла больше.

Для нас, большевиков, нет ничего невозможного.

В том числе, и любой союз».