Аппетиты Японской империи.

Февраль 1936-го, декабрь 1941-го

– Ваше величество, в столице мятеж!

– Как? – спокойно спросил Хирохито. Он снял очки, внимательно посмотрел на них и снова надел. А уже затем взглянул на побледневшего, слегка трясущегося секретаря. – Не волнуйтесь, мой друг, – сказал. – Обычное дело. Ничего страшного.

Очередной мятеж в Токио подняли офицеры, категорически несогласные с итогами прошедших парламентских выборов, где большого успеха добились левые партии, выступавшие против милитаризации страны. Многого мятежники не добились, лишь успели убить несколько крупных чиновников. Хирохито умело и быстро мятеж подавил. Убийц на время упрятал в тюрьму. Однако дабы не огорчать армию полностью, произнес в ее честь хвалебную речь и распорядился увеличить военные ассигнования. Офицеры аплодировали. И это как-то само собою двинуло Японию в сторону большой войны. И она началась уже в следующем году – с захвата значительной части Китая. Сам император, маленький, худенький, в круглых очках, с лицом то ли скромного ученого, то ли библиотекаря, был предельно вежлив и говорил тихо. Однако затеял войну, по жестокости и дикости не уступающую набегам древних варваров. Военными действиями он руководил из созданной в ноябре 1937 года «Ставки императора». В силу особенностей восточного этикета не всегда можно было понять, отдал ли то или иное распоряжение император сам или, склонив голову, лишь присоединился к мнению высших военных. Так или иначе, но Ставка спокойно транслировала жестокий приказ пленных не брать, разрешив своим войскам применять против китайских отрядов, разрозненных и плохо вооруженных, химическое и бактериологическое оружие. Массовые убийства мирного населения происходили повсеместно. Хирохито этих зверств не осудил. Однако даже необузданная жестокость не помогла сломить до конца сопротивление полков Чан Кайши и партизанских отрядов Мао Цзэдуна. Война затянулась и требовала все больше средств. Летом 1940 года, когда уже вовсю шла война в Европе, принц Коноэ, возглавлявший в то время кабинет министров, предложил добыть новые средства в военном походе на Юго-Восточную Азию, за так называемыми «Южными ресурсами». При этом «Северную проблему» (весьма вероятную войну с СССР, который рассматривался в Токио как неизбежный враг) предлагалось отодвинуть на второй план. Однако, чтобы обезопасить себя от неожиданного нападения со стороны северного соседа, японское правительство в апреле 1941 года заключило со Сталиным пакт о нейтралитете. Сталин охотно на это пакт пошел (подписали его Молотов и японский министр иностранных дел Мацуока). В Кремле понимали, что этот пакт толкает Японию в Юго-Восточную Азию, а значит, и к неизбежному конфликту с США. И вправду, не опасаясь более за северный фронт, японцы планомерно приступили к оккупации Южного Индокитая. Само собою, это вызвало тревогу Соединенных Штатов, которые пригрозили блокировать поставки в Японию нефти. Попытки договориться с американцами ни к чему не привели. Долгой войны против них экономика Японии не выдержала бы. Принц Коноэ, обычно воинственный, призывал к осторожности и дальнейшим переговорам, однако Хирохито принял сторону тех, кто предлагал вывести Америку из игры на Тихом океане одним решительным ударом.

Удалившись к себе, он произнес вполголоса:

 

Тихий океан,

Ласточки смело летят.

Не бойся смерти!

 

Операция «Снег»

Отправляя шпионов в Европу и Америку и ощущая острую нехватку кадров, Лаврентий Берия вдруг вспомнил о Зарубиных. Лизу срочно восстанавливают в органах, присваивают звание капитана НКВД. Для начала ей поручают возродить германскую сеть. Лиза отправляется в гитлеровскую Германию под видом все той же эльзаски Вардо. Там она находит и вновь включает в работу гестаповца Лемана и Аугусту, чей муж помогает в работе уже новому министру иностранных дел, фон Риббентропу. Поток важной информации был возобновлен. Достаточно сказать, что от каждого из этих агентов в начале лета 1941 года пришли сообщения о том, что война начнется 22 июня на рассвете. Как и сообщения других разведчиков, как и секретная телеграмма Черчилля – все это в Кремле было проигнорировано.

В октябре 1940 года Берия вызвал к себе заместителя начальника 1-го отделения 5-го отдела Главного управления государственной безопасности Народного комиссариата внутренних дел Виталия Павлова.

– Разговор у нас, Виталий Григорьевич, будет сверхсекретный. Уловил?

Павлов, которому только что стукнуло двадцать шесть, подобрался и сделался серьезным, как будто ему за сорок и он в ответе за полстраны.

– Понимаю, товарищ нарком, – ответил он и сглотнул слюну.

– Ты же Америку курируешь?

– Ну, – Павлов облизал сухие губы.

– Вот и поедешь, наконец… посмотришь, как оно там на деле. Под видом дипкурьера.

– Я готов, – взволнованно ответил Павлов. – А задание?

– Простое и трудное одновременно. Помнишь, мы обсуждали ситуацию на Тихом океане? Ты тогда складно говорил – о важности региона, о самурайских аппетитах, о японской палубной авиации… Я запомнил. Теперь ты это повторишь, но уже в Штатах.

– Хорошо. А кому?

– Есть один человек. Он очень влиятелен в министерстве финансов и чуть ли не к Рузвельту вхож.

– Вот как! – Павлов порозовел. Стало видно, что он еще совсем мальчишка. – А кто нас сведет?

– Исхак Ахмеров. Ты ведь его знаешь? Очень толковый работник. Сейчас он там у них в роли грамотного историка, китаеведа. Тамошние коллеги зовут его Биллом и очень уважают. Он представит тебя как своего друга и знатока Востока. Поболтаете запросто где-нибудь в ресторане. Надо грамотно объяснить американцам, что Япония их враг и что война неизбежна.

– Они не понимают?

– Это ты должен знать. – Берия сверлил собеседника взглядом. – Ты же специалист? Может, и догадываются. Но не ты ли утверждал, что они изоляционисты и воевать не хотят? Так вот, наше дело их убедить. Так убедить, чтобы война у них состоялась. А кто начнет, не важно.

– Понимаю.

– Вот иди и думай. И готовь все необходимое. Вопросы по поездке – это к Павлу Михайловичу.

– Фитину?

– К кому ж еще? Он тебя посвятит в детали, снабдит чем надо. И еще. Все, что связано с этим делом, держи в полнейшей тайне. После операции ты, Ахмеров и Павел Михайлович должны забыть все и навсегда. Мы ее назвали «Снег». Растаяла, и следа нет.

В апреле 1941 года Виталий Павлов выехал в Соединенные Штаты Америки под видом дипкурьера. Запланированная встреча состоялась в Вашингтоне, в отдельном кабинете ресторана «Лафайет». Финансист оказался румяным веселым человеком в очках, с высоким лысым лбом и клоками волос над ушами. Звали его Гарри Декстер Уайт. По своим взглядам он был убежденным противником нацизма и итальянского фашизма заодно. К СССР он относился с симпатией. Он действительно был близок к министру финансов США Генри Моргентау и изредка вместе с ним попадал в Белый дом.

Павлов изложил ему свои соображения относительно положения на Дальнем Востоке. Рассказал про грозный японский флот, про подводные мини-лодки, про отчаянных японских летчиков. Объяснил, зачем японцам нужны Филиппины (нефть! нефть!), а американцы своими линкорами путь к вожделенной нефти блокируют. Японцы считают это издевательством, покушением на свободу и честь. Развязать войну они готовы в любой момент. В штабе адмирала Ямамото планы войны на море разрабатываются уже в деталях. И они сильны. У них одних авианосцев шесть штук. А сколько их в Америке? Павлов не упустил случая рассказать про вероломство японцев, про их дикарскую жестокость, особенно на китайских землях. Там людей убивают тысячами, сжигают в их родных фанзах заживо. Похожая судьба уготована и Филиппинам, и всему Индо-Китаю. В ответ взволнованный Уайт заметил, что и сам размышлял над этими вопросами. Но теперь, получив столь ценные сведения о японских настроениях и вооружениях от специалиста по данному региону, он не имеет права медлить. Он заверил своих собеседников, что полон решимости предпринять усилия в данном направлении.

– Можете не сомневаться, – сказал он, снимая очки и задумчиво протирая их салфеткой. – Я знаю людей, которым эти сведения, эти соображения необходимо знать просто по их должности. И они их узнают.

– Это замечательно, дорогой Гарри, – заметил Павлов. – Но честно скажу, меня волнуют судьбы вашей страны, ее предстоящие трудности. Ведь это война, жертвы… Нельзя ли этого как-то избежать? Америка – великая держава, и она вправе ставить на место зарвавшихся агрессоров. Быть может, достаточно их припугнуть?

– Не знаю, не знаю, – пробормотал Уайт. – В любом случае действовать мы обязаны. А трудностей бояться Америка не должна. Тот, кто трусит и выжидает, в итоге оказывается в еще худшем положении.

– Пожалуй, это так, – согласился Павлов.

– Несомненно, это так, – подтвердил молчащий на протяжении разговора историк Билл, славный парень. (Он же Исхак Ахмеров, о чем Уайт не подозревал.)

Записка, подготовленная Гарри Уайтом для Моргентау, была на редкость умело составлена и буквально вызывала дрожь. Министр представил ее президенту в сентябре 1941 года. Впечатлительный Рузвельт не стал долго ждать. США потребовали от Японии немедленно остановить агрессию в Китае и прекратить вооружение марионеточной империи Маньчжоу-Го. Гордые японцы возмутились. Почему им кто-то указывает, словно они не самостоятельны? Разве не они хозяева в этой части океана? Подчиниться столь наглым требованиям извне означало для них – потерять лицо. Хуже этого по японским понятиям не бывает ничего. Даже смерть по сравнению с этим – мелочь. Они и раньше понимали, что тяжкого военного конфликта со Штатами не избежать. Так чего ждать? Они решили начать первыми. Путь в Манилу и к нефти был перекрыт американскими линкорами, и Япония начала лихорадочно готовиться к воздушному нападению на главную военно-морскую базу США на Тихом океане.

И помог заварить всю эту кашу Виталий Павлов, которому только что стукнуло двадцать семь.