Уинстон Черчилль обладал пылким воображением. Среди прочего ему не давала покоя мысль о том, что нацисты смогут создать атомное оружие. Еще осенью 1939 года, став первым лордом Адмиралтейства (и ничего не зная о только что созданном секретном «Урановом обществе» в Германии), он теребил министра авиации: «Настоятельно прошу сообщить, какова вероятность того, что атомные бомбы посыплются на Лондон?» Растерянный министр не знал, что ответить. Он даже не очень понимал, о чем его спрашивают. Но откуда сам Черчилль взял выражение «атомная бомба»? Придумал? Быть того не может. Читал поэму Андрея Белого? Невероятно. Прочитал роман Уэллса, где атомные бомбы падают с неба на европейские столицы? Не исключено. Но даже сам Уэллс не поверил бы, что Черчилль именно эту его почти всеми забытую, длинную и трудную книгу читал. Словно бы у сверхзанятого министра мало других дел. Возможно, писатель недооценил широту познаний и воззрений энергичного британского политика и его страсть к техническим новинкам. Но, вероятнее всего, имела место беседа Первого лорда Адмиралтейства с Альфредом Хором, бывшим начальником отдела вооружений. Хор рассказал, что был такой чудак, который что-то толковал об уране. В архиве отыскали патент на «цепную реакцию». Прочитали его три раза, но мало что поняли. «А где автор?» – спросил Первый лорд. Хор развел руками. «Эх вы! – сказал Черчилль. – Ладно, соберите-ка лучших наших физиков. Покумекаем, как тут быть». Пока физиков собирали и соображали, поступило новое сообщение. Два эмигранта из Германии Рудольф Пайерлс и Отто Фриш представили Генри Тизарду, научному советнику Черчилля, записку «О создании супербомбы, основанной на урановой ядерной реакции». Успевший стать за это время премьером Черчилль, человек импульсивный, не удержался и послал секретное письмо Рузвельту о возможности создания нового и небывалого оружия. Ключевым словом было «атом». Правильнее было бы использовать слово «ядро». Но сути дела это не меняло. Каково же было удивление британского премьера, когда американский президент столь же доверительно сообщил: «Мы над этим уже работаем».
Черчилль тут же распорядился о создании английского сверхсекретного комитета. Программу назвали «Тьюб аллой» – «Трубный сплав». В конце года было принято решение о строительстве обогатительной фабрики, выделяющей уран-235 из руды методом газовой диффузии. Бомбу рассчитывали создать за два года. Осенью 1941 года кабинет министров выделил первые средства Рудольфу Пайерлсу и его команде для развертывания работ по проекту «Трубный сплав» в университете Бирмингема. Самым ценным сотрудником этой команды оказался бежавший из Германии тридцатилетний математик и физик Клаус Фукс. Сын протестантского священника-пацифиста, Клаус еще в юности пропитался идеями коммунизма, а в студенческие годы вступил в коммунистическую партию. Он был активен, заметен, и однажды ему довелось несколько минут беседовать с самим Эрнстом Тельманом, который дружески потрепал его по плечу и сказал: «Такие парни нам нужны!» Деятельность в партийной ячейке Фукс легко сочетал с продвижением в математике, где быстро добился впечатляющих результатов. Однако в Киле, где он начал преподавать в университете, некая команда молодых нацистов, обвинив молодого математика в причастности к поджогу Рейхстага, приговорила его ни много ни мало – к смертной казни. Не утруждая себя проверкой законности подобного приговора, Фукс сел на пароход и отплыл в Англию.
– Мой фюрер, адмирал Канарис просил вам сообщить: русские на нашей восточной границе, за Бугом, сосредоточивают войска. Больше сотни дивизий. Срочно строят аэродромы, разворачивают механизированные корпуса.
– Этот адмирал меня смешит, честное слово, – засмеялся Гитлер. – То у русских нет танков, то механизированные корпуса. Где правда? Или адмирал шутит?
– Не до шуток, мой фюрер, – продолжал генерал Кейтель. – Есть много подтверждений. Такую массу войск скрыть нельзя, как ее ни маскируй.
– Тут даже изощренной разведки не нужно, – глубокомысленно заметил генерал Гальдер.
– Вы хотите сказать, что русские готовят удар?
– Иной вывод сделать трудно. Сотня дивизий, миллионы солдат, самолеты и танки в узкой приграничной полосе. Для обороны так не делают. Более того, для обороны это смертельно опасно.
– И какой вы предлагаете ответ?
– Он единственный, мой фюрер. Ударить первыми.
– Это смешно, мой дорогой генерал, – Гитлер сделал паузу. – Но я совершенно такого же мнения.
Оба генерала было напряглись, но тут же весело заулыбались. Они все трое оказались заодно.
– Если я вижу, что мой противник вскинул ружье, я не буду ждать, пока он нажмет курок, я лучше сделаю это первым. Дело в том, что большевики в Кремле необыкновенно коварны и наглы. Они уверены в своих силах и хотят почти весь мир. Я выдам вам тайну, ибо пора. Вы должны это знать. Недавно приезжавший Молотов холодно и твердо потребовал, чтобы мы не мешали им захватить Финляндию, Румынию, Болгарию и разместить опорные пункты в Дарданеллах. Естественно, по всем четырем пунктам я им отказал. Что касается Румынии, то в генерале Антонеску я нашел человека чести. Он прекрасно меня понял и твердо придерживается данного им слова. Но особенно мне было жалко маленькую беззащитную Финляндию. Молотов уехал зеленый от злости.
– Вы правильно поступили, мой фюрер, – почти вскричал Кейтель.
– Не дело для Великой Германии идти на поводу у бандитов, – добавил Гальдер.
– Итак, они накапливают силы на нынешней нашей границе? – медленно, почти задумчиво спросил Гитлер.
– И быстрыми темпами.
– Ну что ж! – Гитлер грозно улыбнулся. – Это, скорее, нам на руку. Восточный вопрос, так или иначе, потребует решения. Чем больше дивизий они соберут на границе, тем проще нам будет покончить с ними одним махом. Как ни коварен азиат в Кремле, нас он не обманет. Ошибок делать мы не станем. Нападать на Англию через Ла-Манш проблематично. А вот лишить ее надежды… Надежда Англии – Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, отпадет и Америка, поскольку разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии и на Тихом океане. Вот уж американцы там попляшут.
– Это несомненно, – сказал Кейтель.
– Если мы Россию прихлопнем, Англия потеряет последнюю надежду. Тогда господствовать в Европе и на Балканах будет Германия. Вывод прост: Россия должна быть стерта. Подходящее время – весна 1941 года. Но до поры мы должны молчать, ибо внезапность остается чуть ли не главным нашим оружием.
– Вот так, – сказал Гальдер и сжал кулак.
– Чем скорее мы расколотим Россию, тем лучше. Операция будет иметь смысл только в том случае, если мы одним стремительным ударом разгромим все государство целиком. Захвата какой-то части территории недостаточно. Остановка действий зимой опасна. Поэтому лучше немного подождать, но подготовиться тщательно. И уничтожить Россию в течение весенне-летней кампании.
– Что значит уничтожить, мой фюрер? – спросил Гальдер. – Как вы это видите?
– Единое государство на восточной границе нам не нужно. Создадим не менее семи протекторатов, экономически от нас зависимых. От коммунистов пространство очистим. Русских аристократов, которые ныне сидят в Европе, управлять этими землями мы тоже не пустим. Они всегда будут к нам враждебны. Создадим для русских новую интеллигенцию. Но скромную, без полета. Без завихрений. И нам верную. Для начала этого хватит.
– В таком случае пора приступать к разработке плана операции, – заметил Кейтель.
– Так приступайте! – сказал Гитлер.
– Как назовем операцию? – поинтересовался Гальдер.
– Как? – Гитлер весело присвистнул. – Как? Нравится мне наш древний император-победитель, рыжебородый Фридрих. Так и назовем – «Барбаросса».