Таллинн: Ювелир Исаев

Мура отправилась в Эстонию месяца за два до того, как Горький покинул Советскую Россию. Пересекла границу она вполне официально, по законно выправленному паспорту. Получить паспорт было непросто, но Горький и тут помог. Возвращаться в Совдепию она не собиралась. На советский красный паспорт везде смотрели косо, но какую-то свободу он все же давал. У нее была договоренность с Горьким встретиться с ним либо в Финляндии, в Гельсингфорсе (если он поедет через него), либо нагнать его уже где-то в Европе, скорее всего, в Германии. Она планировала провести в Эстонии месяц, ну два, но застряла на целых четыре.

Встреча с детьми и Мисси прошла как обычно – тепло, с объятиями и слезами. Все было бы неплохо, но Мисси поведала ей, что Бенкендорфы, родственники Ивана, объявили, что помогать деньгами больше не в состоянии. Мура встретила это известие спокойно, она понимала, что рано или поздно это должно было случиться. Теперь финансовое бремя ложилось на нее. Свою семью в Эстонии содержать должна она сама. Вообще-то это было логично и по жизни как-то даже справедливо, но где взять деньги? Она была почти уверена, что в Европе, в скором времени, она научится зарабатывать. А сейчас нужно просто выкрутиться. Денег с собой у нее было в обрез. И, чтобы помочь Мисси хотя бы на первое время, она решила продать бриллиантовые сережки, которые она чудом сохранила, и золотой браслет-змейку, который в иные годы элегантно болтался на ее левом запястье. Но кому продать, где, как? Как сделать это, чтобы не обманули? Идти в официальную скупку она побоялась. Советоваться с Мисси ей тоже не хотелось. Как-то стыдно. И она тяжело задумалась.

Но тут обнаружилось еще одно обстоятельство. Она заметила за собой слежку. Это были люди в штатском. Держались они независимо, как-то подчеркнуто равнодушно, но Муру это не обмануло. Боковым зрением она фиксировала то одного, то другого. Кто это? Зачем? Эстонская полиция? Тайная? Что ей нужно? Особого опыта по этой части у нее не было, хотя во времена дружбы с Брюсом Локкартом ей нередко приходилось оглядываться. Брюс однажды хоть и со смешком, но научил ее одному приему – пользоваться витринами магазинов как зеркалом: замедлил шаг, скосил глаза – вроде интересуешься товаром, а на деле видишь улицу и по сторонам, и сзади. Ну, в тогдашней Москве какие витрины, какие товары? В чистеньком Таллинне все было аккуратно, включая витрины. Они блестели и отражали идеально.

И вот она, про себя улыбаясь, застревала то у одной витрины, то у другой. И действительно, довольно четко схватывала взором того типа, кто на этот раз выслеживал ее маршрут. Ей это стало казаться игрой, в которой она чувствовала себя победительницей. Но продолжалось это недолго. Через три дня ее арестовали. Привезли ее в знакомый ей полицейский участок на улице Лай. Допрашивающий ее офицер был вежлив, но по-своему настойчив. Все документы у нее были с собой. Вот паспорт, говорила она, вот виза. Офицер равнодушно кивал, а потом спросил о цели ее визита.

– Какая цель? – возмутилась Мура. – У меня здесь дети! Словно вы не знаете.

– Нет, это нам известно, – сказал он, – но все равно странно.

– Вывезти мне их сейчас некуда. Да и средств нет, к сожалению. Средства появятся, смею вас уверить. Но мне нужна передышка. Эстонского гражданства у меня нет. Так хотя бы вид на жительство…

– В соответствии с визой вы не можете задержаться здесь свыше трех месяцев.

– Три месяца! Еще не так плохо.

– Но странно другое, – офицер придвинул к себе пачку газет, на которые прежде Мура внимания не обратила. – Вот, в одной пишут, что вы агент Чека, близкая сотрудница самого Петерса. В другой – что вы английская шпионка, в третьей – что немецкая. Как это все понимать?

Мура была поражена своей газетной популярностью.

– Да ведь это все журналистские сплетни. Чушь! Я однажды здесь все это уже объясняла.

– Но есть еще кое-что, – офицер вздохнул. – Сестра и брат вашего покойного мужа тоже читают газеты. Они решили, что вы прибыли с целью утвердить свои права на имение мужа. Дом в неважном состоянии, но кое-чего стоит земля. Они полагают, что вы на все это прав не имеете.

– Бред! – выдохнула Мура.

– Они написали обращение в Верховный суд с настоятельной просьбой немедленно вас выслать.

– Ах, вот как! – сказала Мура. – И вы согласились с их глупой претензией? Вышлете меня?

– Нам надо разобраться.

– Разбирайтесь. Но сегодня вы меня отпустите?

– Пока не могу.

– Ну, у вас и порядки. Хорошо, я требую адвоката.

– Это пожалуйста. – Офицер достал из стола и протянул ей пожелтевший лист бумаги с машинописью.

Она взглянула. Сверху было написано: «Присяжные поверенные города Ревель». Слово «Ревель» было зачеркнуто и рукой выведено – «Таллинн». А далее шла колонка фамилий. Эстонские имена, немецкие, русские. И вдруг она увидела – Рубинштейн.

– О! – сказала Мура. – Вот этого.

– Нормальный выбор, – сказал офицер. – Его контора как раз тут неподалеку.

Муру отвели в одиночную камеру. Это была вполне терпимая комната. Ей принесли ужин, вкусный и сытный. Она поела и даже повеселела. «Да нет, обойдется…»

Адвокат Рубинштейн прибыл на следующий день уже с утра. Это был высокий человек в роскошной шубе и элегантном шелковом шарфе. Он взял Муру на поруки, и ее тут же выпустили. Погода была хорошая, тепло, легкий снежок. Они шли по улицам Таллинна и не торопясь беседовали. Мура вкратце рассказала свою историю, упомянула, что она секретарша Горького.

– Горький?! – поразился адвокат. – Я его видел однажды. В Москве, у входа в Художественный театр. Он стоял с на редкость красивой дамой. Я даже поклонился ему, а он, представьте, вежливо ответил мне ответным поклоном. Я же почти все его читал.

– Ну, это мне понятно, – сказала Мура.

– Ладно, что-нибудь мы придумаем. Хотя ситуация непростая. На вас нападают со всех сторон. А прав у вас с гулькин нос.

– Неужели? – Муре не хотелось с этим соглашаться.

– Это с виду Таллинн такой чистенький, благополучный. А за фасадом обстановка напряженная. Ведь здесь много русских эмигрантов. Самых разных направлений. Они и между собой цапаются, и с властями у них отношения натянутые. А тут еще Советы наседают, дескать, разберитесь с этими нашими врагами. А маленькая Эстония большевиков смертельно боится. И, в общем-то, справедливо боится. Они могут вторгнуться в любую минуту. И под любым предлогом. И вот эстонская полиция время от времени кого-то из белоэмиграции демонстративно арестовывает. Чтобы показать Москве некую лояльность. Вот и вы вовремя им попались. Дворянка? Английская шпионка? Бывшая подруга самого Локкарта? Красивая фигура для ареста. И защитить вас некому. Но… А вдруг вы и взаправду связаны с ЧК? Да еще тут большевик Горький ни с того ни с сего.

– Мой бог! – сказала Мура. Ей захотелось рассмеяться, но она скорчила кислую мину.

– Короче, они охотно бы вас сплавили. Так что отправить вас в любую сторону света, если у вас есть хоть немного денег, не проблема. Но у вас здесь дети. Это как якорь. Вы уедете, и эстонцы больше вас не впустят. Никогда. Это вас устроит?

– Нет, – сказала Мура. – Категорически нет.

– То-то и оно. Придется искать решение необычное.

– Надеюсь, что найдем, – сказала Мура. – Кстати, любезный господин Рубинштейн, мне нужно продать бриллиантовые серьги и золотой браслет. Как это сделать?

– Действительно нужно?

– Очень.

– Постойте, – адвокат замедлил шаг. – Ага. Знаю неплохой вариант. Тут объявился один ювелир. Молодой парень, слегка загадочный. Но деньги дает хорошие. Я отведу вас к нему и прослежу, чтобы все прошло нормально.

– Так идемте, – сказала Мура.

Ювелир сидел в крохотной каморке в узком проходе между ратушной площадью и улицей Пикк. Он оказался русским, фамилия его была Исаев. Это был коротко стриженный, плотный брюнет неопределенного возраста. Ему можно было дать двадцать пять лет, а можно и сорок. Взгляд у него был тяжелый, но, посмотрев на Муру, он вдруг солнечно улыбнулся. И Мура почувствовала себя спокойно. Она достала и положила на столик сережки и браслет. Исаев осторожно взял их в руки и рассматривал почти с восхищением.

– Откуда у вас эта красота? – спросил он небрежно.

– От мамы, – сказала Мура. – Это наше семейное.

– Даже так? – Он смотрел на нее цепко.

– Я, слава богу, из приличной семьи.

– Нисколько не сомневаюсь. Но нынче такие времена, ценности гуляют из рук в руки, из чистых рук в грязные, из грязных в бандитские.

– У вас, надеюсь, не грязные, тем более не бандитские?

– У меня – нет, – он вновь улыбнулся. – Но таких, как я, мало. Почти нет. Так что печальной картины это не меняет.

– Я шла к ювелиру, – сказала Мура. – А попала к философу.

– Ну, – он на секунду погрустнел. – Где уж мне!

Адвокат Рубинштейн, стоя у двери каморки, с интересом следил за не совсем обычным диалогом.

– Но дело в другом, – продолжал Исаев. – Скупщики сейчас принимают ювелирные изделия как лом, платят по весу за золото. А кто оценит работу? Вот, смотрите, – он осторожно, двумя пальчиками поднял браслет, – эту вещь делал художник, тут работа стоит больше, чем сам матерьял. Но где вы сегодня найдете покупателя, который готов платить за красоту? Разве что в Лондоне или в Нью-Йорке.

Мура тем временем обратила внимание на его пальцы. Это была пятерня ломового извозчика. «Ничего себе ювелир!» – подумала она.

– У вас нет там знакомых? – Исаев вновь взглянул цепко.

– В Лондоне? Разумеется, есть. Но мне до них пока не добраться.

– Не добраться, – повторил он задумчиво. – Понимаю. Послушайте, – он, словно бы в изумлении, поднял брови. – А зачем вы это продаете?

– Зачем! Дурацкий вопрос. Мне нужны деньги.

– Такая красивая женщина! Вы не должны это продавать.

– Не смешите меня.

– Фамильные серьги! Камушки чистой воды. Два карата с четвертью каждый, ведь так? Эти сверкающие брюлики привыкли к вам. А вы – к ним. И вам нельзя расставаться. Это союз, одобренный на небесах. И в идеале он должен быть вечным.

– Вы не только философ, вы еще и поэт?

– Забавно. Тут вы почти угадали, – он заметно повеселел. – Послушайте тогда поэта: не продавайте эту фамильную красоту. Она вас будет оберегать. А деньги? Неужели не перебиться? Вам? С вашей внешностью и характером? Деньги появятся, уверяю вас. И тогда вы добрым словом вспомните скромного ювелира.

– Господин скромный ювелир! Послушайте теперь меня. Не морочьте голову. И скажите коротко: сколько это стоит?

– Сколько! Ну, примерно… Если учесть старину и качество этих украшений, то сумма изрядная. А теперь слушайте меня внимательно. Я предложу вам другое решение. Оно покажется вам странным, но не исключаю, что может и понравиться. Оставьте это у себя. Прямо сейчас я дам вам кредит ровно на эту сумму. Срок возврата открытый. Отдадите, когда сможете.

– Что? – спросила Мура. – Вы не шутите? Или это какая-то игра?

– Никакой игры. – Он приоткрыл ящик стола и достал деньги. – Расписки я с вас не прошу. Я вижу, с кем имею дело. Уверен, отдадите. Для меня это сумма не столь уж крупная, значения не имеет.

– Но для чего-то вам это нужно? Чтобы скупщик бросался деньгами?! Если в это поверить, то следует обеспокоиться судьбой ломбардов по всему свету.

– Вы правы. И я охотно вам объясню. Вот вы сказали – поэт. Вроде шутка. Но я действительно к ювелирке отношусь… как вам сказать? Ну, несколько восторженно, что ли. У меня это с детства. От мамы с папой. Ныне я стараюсь следить, насколько в моих силах, за сошедшим с ума рынком. Профессия моя это позволяет. Если б вы знали, сколько вещей из старинных сундуков и шкатулок хлынуло на свет божий. И как все преступно подешевело. И в этой связи у меня к вам маленькая просьба. Я не вправе запретить вам продажу этих славных вещиц. В конце концов, это ваше дело. Только не продавайте их кому попало, не посоветовавшись со мной. Как правило, вам будут предлагать гроши. Но если кто-то предложит вам сумму, превышающую мой кредит, прежде, чем отдать, загляните ко мне. Не скрою, я ужасно ревнив. Неужели найдется специалист, который понимает в этом больше меня? А такие сведения о конкурентах стоят денег, согласитесь. – Он отсчитал восемь купюр по пять тысяч марок и положил на прилавок. – Берите, берите, не стесняйтесь.

Мура оглянулась на Рубинштейна. Было видно, что тот удивлен не меньше ее. Однако он чуть прикрыл веки и еле заметно кивнул. И Мура решилась.

– Спасибо, господин ювелир. Вот уж не знаешь, где найдешь. Эти деньги помогут мне в трудную минуту. И вы правы, я их вам верну. При первой же возможности. – Она взяла деньги и сунула в сумку.

Ювелир Исаев на прощание солнечно улыбнулся Муре, а адвокату по-приятельски подмигнул.

Они вышли на улицу.

– Что это было? – спросила Мура. – И почему вы позволили мне сунуть голову в петлю?

Адвокат покачал головой.

– Это не петля, – сказал он. – Тут что-то другое. Сдается мне, что эту сцену он закатил не столько для вас, сколько для меня. Он дал вам чуть ли не двести долларов. Немалые деньги. И мне теперь предстоит понять, зачем. Я принял его игру, его вызов, и именно поэтому кивнул. Вам, во всяком случае, ничто не грозит. Головорезов с требованием процентов он к вам не пришлет. В суде у него шансов тоже нет. Ведь свидетелем устного соглашения был не кто-нибудь, а адвокат. Он прекрасно, кстати, понимает, что об этом случае я расскажу друзьям, коллегам. Ведь он не брал с меня обязательства молчать.

– Это правда, – сказала Мура. – Но мне бы не хотелось, чтобы я стала героиней подобных слухов.

– Не беспокойтесь. Ваше имя я ни в коем случае не упомяну. А вот кто он? Филантроп? Бандит? В любом случае рассказать о том, что он разбрасывается деньгами, я должен. Знаете первое правило криминального мира? Носитель секрета в опасности до тех пор, пока он этот секрет не разболтает. А когда секрет известен всем, его хранитель может спать спокойно. Пока мне ясно одно, нашего ювелира интересуют драгоценности, которые гуляют по Таллинну, открыто и скрыто. Впрочем, кого они не интересуют? Знаете, – Рубинштейн улыбнулся. – В этой ситуации мне тоже захотелось ему что-нибудь продать.