«Осенние сумерки Чехова…»

Шамиль Гумеров спросил у Завады:

– Олег, ты ведь слыхал о Фатимском чуде?

– О чем о чем? – удивился Олег.

– О явлении Божией Матери португальским пастушкам летом семнадцатого… Она предупредила о бедах, которые грозят России и всему миру.

– Нет, – прошептал Олег. – Я ничего об этом не знаю.

– Ну да, – сказал Шамиль. – У нас об этом запрещено не только писать, но даже и упоминать.

– Но почему? – наивно спросил Олег.

– Почему! – усмехнулся Шамиль. – Сам подумай.

А затем обстоятельно изложил те подробности, которые знал.

– Дико интересно, – сказал Олег. – Но насколько мы, люди образованные, должны этому верить?

– В подвалах Ватикана, – сказал Шамиль, – груды подлинных свидетельств об этом. Но святые отцы приоткрывают их очень скупо.

– Они чего-то опасаются?

– Их осторожность понять можно. Для просвещенного двадцатого века это отдает таким средневековьем, при этом тревожно и даже как-то взрывчато. Дурацкой шумихи они не хотят. А дать грамотную, взвешенную интерпретацию – кто на это был способен? Тем паче в те годы происходящее в России не казалось-то угрожающим… Скорее наоборот – социальная революция, народ проснулся, выбрал путь к свободе, миру и прогрессу… Ура, аплодируем! И что – отцам-католикам надо было готовить послание в Москву, этим прожженным атеистам? Дескать, берегитесь. Дева предупреждает…

– Смешно.

– Вот именно. Ты, кстати, обращал внимание, что все значимые точки России идут двенадцатилетним циклом?

– В смысле?

– Смотри сам. 5-й год, 17-й… затем 29–41—53—65…

– А в 65-м что?

– Ну как же, воцарение Брежнева. Годом раньше они свергли Хрущева, но надо было окрепнуть именно Ильичу.

– Похоже. А в недавнем 77-м тогда что?

– Ну как же… В Кремле случился тихий переворот. Или ты не заметил? Пришло так называемое коллективное руководство. У Брежнева деменция, челюсть при зачтении докладов отваливается. Но царедворцы прятались за этого несчастного старика, потому что боялись перемен. Даже намека на них.

– Ну, так особых перемен и не случилось.

– Пока.

– Ага, значит, нам остается дождаться 1989-го, так, что ли? Осталось недолго.

– Посмотрим, – загадочно улыбнулся Шамиль. – Но, насколько я могу судить, опасения Девы Марии за Россию проявлялись именно в эти годы.

– Серьезно? Что, и в 1941-м было?

– Представь себе. И будто бы папа Пий XII отреагировал каким-то специальным ритуалом.

– Невероятно.

– Я не склонен слишком уж впадать в священный трепет. Но знать это надо.

– Поразительно! – сказал Олег. – Но почему это случилось в Португалии? Какая связь с русской темой?

– Полагаю, потому – что это другой полюс христианской Европы. В 17-м году он максимально был удален от полей, где шли тяжелые битвы и мир был готов расколоться. Проведи на карте Европы прямую от Москвы через Варшаву, Прагу, Берн и Мадрид – и попадешь в Португалию, где городок Фатима. А добавь линию Лондон – Рим – и получишь почти идеальный крест. Все это – удивительный символ. Некий тайный намек.

– Занятно, – сказал Олег.

– А возьми по-другому, – продолжал Шамиль. – Именно на Пиренеях был рожден Дон Кихот. В Российских равнинах столетия спустя – князь Мышкин. Ты где-нибудь еще найдешь похожие фигуры?

– Крайне любопытно, – сказал Олег.

Шамиль Гумеров, коллега по сектору и друг Олега, был удивительный человек. Он знал все. Да и понимал почти все. Философ, историк и религиовед по образованию, он был влюблен в русский девятнадцатый век и почти без остатка растворился в нем. Нередко рассказывал забавные, малоизвестные истории. Скажем, привел случай императора Николая Павловича в заштатный городок Чембар. Чиновники начистили мундиры, натерли пуговицы и, выпятив грудь, выстроились в зале городского собрания. Вошел император и сказал: «Да я их всех знаю. Я их уже видел». – «Где, государь?» – удивленно спросил адъютант. «В “Ревизоре” Гоголя», – отвечал с улыбкой император. Другой случай, уже ближе к концу века, произошел в городе Борисове. Бешеная собака покусала семнадцать человек мещанского сословия. Десятерых кое-как вылечили на месте, а семеро тяжелых за казенный счет направили в Париж, в клинику Шарко. «И знаете, кто распорядился выделить на это деньги? – спрашивал Шамиль и победно отвечал: – Обер-прокурор Синода Константин Победоносцев!» А нам все врут, все врут про ту Россию…

– Я почему о Фатимском чуде вспомнил, – сообщил Шамиль. – Семьдесят лет прошло. Через два года очередная точка двенадцатилетнего цикла. Не пора ли вновь нам всерьез задуматься? Ведь Россия вновь на перепутье. Какой волшебный взлет духовной культуры обещала она век назад. И нате вам!

 

Октябрь серебристо-ореховый.

Блеск заморозков оловянный.

Осенние сумерки Чехова,

Чайковского и Левитана.

 

Ты ведь помнишь, Пастернак назвал это – «Зима приближается».

– Да. Чудесные строки.

– Не только чудесные. Они грустные и пророческие. Необъяснимо обаяние русской культуры. Но все это вновь подвисло. Сумерки! Ты не замечал, что Чехов не столько любит людей, сколько их презирает.

– В произведениях возможно. Но в жизни… Больницы строил, на Сахалин ссыльных проведать поехал.

– А это в качестве компенсации. Чтобы презрение и страх заглушить.

– Страх чего?

– А вот приближения зимы? Что за зима? О чем догадывался Чехов? О пустоте человека? Небо в алмазах? Ерунда. А сегодня весь мир смотрит на нас и недоумевает. Он не понимает. Вопрос: способны ли мы понять самих себя?

– Согласен, это вопрос.

– Но во всем этом есть один забавный разворот. Для квасного патриота все эти необычные факты и совпадения – отрада. Они подтверждают его уверенность в том, что Россия – главный будоражащий фактор в мире. У нас ведь это почти религия.

– Самое удивительное, – сказал Олег, – что этому чувству я и сам пусть слегка, пусть временами, но подвержен.

Гумеров был нестандартным человеком, и из Института его потихоньку выперли. Он горевать не стал и уехал в Сергиев Посад. Его пригласили в Духовную академию читать лекции по истории Православия. А через год рукоположили в священники. И стал уроженец Башкирии Шамиль отцом Афанасием. Тихим, кротким и беспредельно глубоким. Иной раз проводил он службы в одном восстановленном храме. Завада их несколько раз посещал. Слушал долгие акафисты, пение.

– И все-таки катакомбную церковь я уважаю больше, – шепнул ему однажды отец Афанасий. – Эти попы вокруг уважения не больно-то заслуживают. И церковь нашу тянут не туда. Увы.

– Как же с этим быть?

– Мое личное решение простое – уйду в глухой затвор. В какой-нибудь дальний монастырь.

– И?

– Обо мне не волнуйся. Я знаю, чем себя занять. И запомни, Олег: тебя поминать в своих молитвах я не перестаю.

– Спасибо, – сказал Олег.