Двумерное время

Неоднократно они приближались к факультету одновременно, студент и академик. Олег пешком, академик в длинном черном авто. Сверкающий «ЗИМ» подкатывал к ступенькам Физфака обычно за пять минут до начала лекции. Из машины величественно вылезал высоченный мужчина в темном костюме. Над высоким лбом – легкий ветерок седых волос. Во взгляде – спокойствие ушедшего в свои мысли человека. Неспешно поднимался он по ступеням и шел в сторону Центральной физической аудитории. Олег шел за ним туда же. Почему-то он обращал внимание на безукоризненно начищенные туфли лектора, изящные, из тонкой черной кожи и почти без каблуков. Ну да, столь рослому человеку никакие каблуки не нужны.

Лекции по общей физике на первом потоке читал академик Кикоин.

Поначалу его голос Олега поразил: тонкий, чуть ли не писклявый. Но очень быстро это ощущение пропало. «Молодые мои друзья! – сказал академик в самой первой фразе. – Университет часто называют храмом науки. Вы, видимо, так и полагаете – что попали в храм. Оставьте эти высокопарные образы. Вы попали в мастерскую. В мастерскую науки. Вы должны, вы обязаны это понять и осознать. Физика не живет без эксперимента. Как бы высоко мы с вами ни взлетали в теории, мы с необходимостью должны возвращаться к лабораторному столу и умело организовывать опыт – реальный вопрос природе. Вот из этого и будем исходить». Юная аудитория от этих слов испытала почти восторг. О физике, теоретической и экспериментальной, академик рассказывал увлекательно, нередко с юмором. Сложные моменты объяснял с гениальной простотой. Олег быстро усвоил эту особенность: большие ученые даже о сверхсложных материях умеют говорить просто и понятно. Двести студентов слушали академика, затаив дыхание.

Как-то, уже на втором курсе, зашел разговор о направлении времени. Может ли время течь назад? В Небесной механике – запросто. Если вы снимете фильм о движении планет и пустите его с конца, все по-прежнему будет выглядеть стройно и логично, ни один закон не будет нарушен. Иное дело – движение тепла. Снимите дым из трубы парохода и пустите пленку наоборот! А если снять убегающее молоко или человека, пускающего кольца дыма от сигары? Зрелище будет невероятно смешным. Термодинамика давно это поняла и смирилась. Энтропия – придумали это понятие и успокоились. Но Олегу Заваде этого было мало, он задумался над этим основательно. В чем тут дело? Неужели два разных времени? Одно обратимо, другое нет? А если они так и существуют – параллельно, а то даже в сцепке. К неким сложным, запутанным, парадоксальным процессам эту схему можно попробовать применить. Интегралы будут не просто расходящимися, но на какой-то особый манер. Может получиться так, что рядом существуют две разнонаправленных эволюции. Вот бы удивился старик Дарвин! Вместе с этим… Как его? Ну да, Ламарком.

Почему Завада не выдвинул эти свои идеи еще тогда, когда был студентом? Он не был готов – ни математически, ни психологически. Он даже не рассказал о них ближайшим друзьям. Боялся – то ли недопонимания, то ли насмешек. Он было задумал написать об этом хотя бы фантастический рассказец, растворив часть мыслей в сюжете, в диалогах героев, но и его не написал. Во-первых, писать даже малые рассказы он еще не умел. Во-вторых, учеба, семинары, практикум, налетевшее желание рисовать (он увлеченно пробовал писать маслом на грунтованных картонках нечто в стиле кубизма-абстракционизма), бытовые заботы – все это съело его время. Мать к тому времени тяжело болела, пропадала то в больницах, то в крохотной двухкомнатной квартирке сестры Тамары, которая жила там с мужем, маленьким сынишкой и свекровью. Как они там умещались? А дом на Варварке был обречен на снос (из-за планов строительства большущей гостиницы в Зарядье). Разломку давным-давно расчистили и вырыли на ее месте огромный котлован. Дом завис перед ним, как над пропастью. Жильцов переселили, и Олег в огромном мрачном доме остался один. Стипендии не хватало даже на еду, и он пытался давать уроки физики и математики школьникам. Уроки эти случайные помогли хотя бы удержать на поясе штаны.

Была на их курсе студентка, с которой он готов был поделиться своими фантазиями. Быть может, она и не поймет, и не оценит, но уж, наверное, выслушает. Он уже успел написать для нее стихи и не постеснялся их ее прочесть. Она слушала молча, но с очевидным волнением. Вспыхнула недолгая влюбленность, которая неожиданно закончилась бурной и глупой ссорой. Он многое готов был ей рассказать. Но… Но мосты были сожжены. Бывало, он продолжал с ней беседовать, но только уже в своем воображении.

Тем временем пришла ему в голову еще одна идея, куда более радикальная. Пространство вокруг нас физики давным-давно привыкли считать трехмерным, а вот время – строго одномерным. И никто на подобное понимание не покушался. Но откуда это жестокое ограничение? – задумался Олег. – А что, если вообразить время двумерным? Эта мысль его даже обожгла. Ведь при таком подходе можно попробовать объяснить целый ряд непробиваемых трудностей, скажем, всяких квантовых запутанностей. А уж парадоксальная с виду обратимость времени в суперсложных системах становится явлением допустимым, а порою даже тривиальным. В двумерном времени (а это уже не стрела, а некая плоскость) путь в прошлое столь же доступен, как это в плоском пространстве легко проделывает букашка, ползая по столу туда и сюда.

По встречному времени можно вернуться назад. Как, допустим, это может проделать в обычном пространстве пассажир, внезапно перепрыгнув во встречный поезд (и справившись с перегрузками). Просто надо найти эти туннели, через которые подобные прыжки во времени возможны. Наше время бежит вперед. А что, если возможны существа, которые живут в нашем же пространстве, но их время летит навстречу, то есть по нашим представлениям бежит назад. (Позже Олег все же найдет время и опишет это в фантастическом рассказе «Идущие навстречу».) А далее он задумался, какой математикой можно подобные ситуации описать? Он даже вынашивал дерзкие планы посоветоваться на сей счет с Кикоиным. Просто подойти после лекции. Но не решился. Он был уверен, что его поднимут на смех. Впрочем, Кикоин – экспериментатор. Столь экзотические, умозрительные идеи не входят в круг его интересов. Завада вспомнил, как ходил к Кикоину на кафедру магнетизма. Его завлек туда Юра Давлетшин, славный парень, с которым он сдружился в лыжной секции. Юра сказал, что Кикоин обещал дать тему для исследовательской работы. Они пришли. Академик был весел и добр. Он нарисовал на листе бумаги прямоугольник и сказал:

– Это ферромагнетик. Если поместить его в магнитное поле, его длина увеличится. Называется – магнитострикция. Увеличение ничтожное, малые доли процента. Надо научиться это измерять. Займитесь.

Юра восторженно сопел.

А Олег понял, что ему этим заниматься не хочется. Скучно и мелко.

Нет, если уж идти с идеей двумерного времени, то к теоретику. Скажем, к Ландау. А ведь ко Льву Давидовичу имел право подойти любой студент – для попытки сдачи так называемого «теорминимума Ландау», цепочки труднейших заданий, которые академик каждый раз выдумывал наново. Но мало кто отваживался на это испытание. А тут еще подвалит некий Завада со своим бредом. Глупо.

Но мысли у него продолжали бежать сами собой.

Итак, время – не мертвая стрела времени, оно живее и запутаннее, чем мы обычно думаем. Оно само есть свойство систем. В сверхсложных системах и время виртуозно. Это уже в известной мере понимали Пуанкаре и Эйнштейн. А также Вернадский и Гурвич. Но та эпоха ушла. Разве не нужны новые, более свежие и более «безумные» идеи?

Начальный образ: время – веер стрел на плоскости, направленных в разные стороны. О трехмерном времени задумываться рано и страшновато. Уже на «плоскости времени» можно смещаться вбок и даже поворачивать назад. О, если бы Декарт это знал! А у Анри Бергсона, кстати, в личном времени человека этих осей сколько угодно. Повороты, петли, хитрые узлы… Отсюда и память, отсюда и воображение… Да, творческое время – это красивая путаница. Но математического аппарата под эти идеи пока нет. Даже в зародыше. Вот, скажем, случайные процессы для «идущего навстречу» – они упорядочены? Или наоборот, еще более разнузданный хаос? Что это такое – «распадающиеся ряды»? Специфические интегралы для этого еще не придуманы. А производные, взятые сразу по двум стрелам времени? Жуткое дело.

Однажды случился смешной эпизод (это было уже на четвертом курсе, в разгаре зимы, в конце декабря). Олег Завада мчался сломя голову с пятого этажа Физфака вниз по лестнице, вьющейся вокруг шахты лифта. Ждать медленный лифт было не в его правилах, а бегать тише он не умел. И вдруг боковым зрением он заметил, что кто-то обгоняет его справа, по большему радиусу. Автоматически Олег прибавил, но тот, справа, не отставал. Олег видел лишь его роскошные штиблеты и низы широких штанин, стелящихся над улетающими вверх ступенями. На площадку первого этажа они вылетели одновременно и остановились как вкопанные. Отдышались. И глянули друг на друга. Олег остолбенел. Перед ним стоял худой, длинный человек в просторном светло-коричневом костюме, с большим чубом набок, спутать который было невозможно. Академик Лев Давидович Ландау собственной персоной. Олег очумело смотрел на достойного конкурента по лестничному бегу, но не смог издать ни звука. А Ландау мягко улыбнулся и сказал: «Здрасте!» После чего не торопясь повернулся и пошел к гардеробу. Олег так и не вспомнил, сумел ли он хоть что-то ответить.

Но сам эпизод он оценил как знак. Он понял, что надо отбросить сомнения и к академику идти. С бредовой идеей встречного времени? Ведь погонит сразу! Будет топать своими быстрыми ногами. Скорее всего. Без мало-мальски ощутимого математического аппарата, без малейшей содержательной зацепки – все это пустые фантазии. Вы, мой друг, никчемный фантазер. Идите и не отнимайте времени.

И вдруг в ночь под Новый год, после бокала с шампанским, Олега осенило. Он понял, как это можно проверить. Хотя бы в первом приближении. Должны помочь астрономы. Вообразим звезду, размышлял он, некое далекое солнце, время которого течет в обратном направлении. Мысленная картинка очевидна: такая звезда будет не рассылать лучи, а втягивать их в себя (словно в обратном кино). Увидеть подобную звезду снаружи будет невозможно, ведь она не испускает света. Но ведь массу свою немалую она сохраняет. Вот по этому признаку ее и можно опознать. Допустим, неподалеку окажется менее массивная звездочка, обычная, светящаяся. Они обе начнут вращаться вокруг общего центра масс. Надо, чтобы астрономы искали звездочку, которая странным образом крутится вокруг черной пустоты. Потрясающая история – две звезды в общем танце, но время одной бежит вперед, а время второй течет назад. Осталось придумать способ, как можно прыгать из звезды в звезду (да так, чтобы, побродив по временам, потом смочь вернуться). Мысль, конечно, сумасшедшая. Но рассказать о ней так хочется! («Возвратились – и нас не узнали, и не встретили в милой отчизне».) А вдруг еще и узнают?

(И вот, вышло так, что студент-физик в мысленном эксперименте вообразил примерно то, к чему великий Джон Уилер придет лет через семь-восемь и что он назовет «черной дырой». Теоретики во всем мире радостно подхватят этот термин, попутно придя к выводу, что время внутри этих «дыр» вполне может течь назад. Далеко не все физики легко и быстро поверят в существование столь парадоксальных объектов. Но пробегут года, и астрономы действительно найдут способ обнаружить эти «невидимые дыры» в реальном пространстве – как раз в системах двойных звезд, когда видно только одну из них. Был в мире еще один человек, который, возможно, студента Заваду понял бы – Роберт Оппенгеймер. Но о его работах, посвященных коллапсирующим звездам, Олег ничего не слышал. Впрочем, в России они не переводились и не публиковались.)

Но ко Льву Давидовичу сходить Олег все же решил. Пусть прогоняет. Но он за пять минут успеет сказать ему такое… Неделю или чуть больше Олег собирался с духом.

Но вечером 7 января позвонил его однокурсник Боря Комберг и сказал: сегодня утром в автомобильной аварии на заснеженном шоссе в Дубну почти до смерти разбился академик Ландау.