Часть восьмая

«Мать твою, КПСС!»

– Как твоя подружка Маргарита? – спросила Анна Шумова Елизавету Зарубину.

– Подружка – это сильно сказано.

– Но вы видитесь?

– Практически нет.

– Как это? С чего бы вдруг?

– Ну, видела я ее около года назад. На Кузнецком была выставка скульптур Сергея. Случается такое не часто, и я решила заглянуть. Маргарита не ожидала меня встретить. Даже слегка растерялась. Но обнялись мы тепло. Присели в уголке выпить по глотку вина. Однако быстро поняли, что разговаривать нам, в сущности, не о чем. Вспоминать американское прошлое? Почему-то не тянуло. Даже казалось тягостным. Впрочем, помню, Марго спросила:

– Лиза, ты ни о чем не жалеешь?

– О чем теперь жалеть? – отвечала я. И такую состроила гримасу, что бедняжка даже испугалась.

– Но согласись, мы были большими дурами, – сказала она. И выглядела при этом так, словно запоздалая мудрость наконец подступила.

– Вероятно, – подтвердила я и пожала плечами.

Вот и весь разговор.

Анна Григорьевна Шумова, старшая двоюродная (или даже троюродная) сестра мамы Олега Завады, жила на Большой Мещанской в бывшем доме придворных иконописцев Епанечниковых. Некогда ухоженный двухэтажный особняк с мансардой и жилым чердаком превратили в задрипанный улей: в нем расселили до десятка семейств.

Анна Григорьевна с тихим, огромного роста, но при этом почти незаметным мужем и двумя дылдами дочерями (умными, язвительными, но крайне редко бывающими дома), занимала в бельэтаже огромную комнату, бывшую залу, которую перегородили и превратили в отдельную квартиру. Анатолий Федорович Шумов, дипломат скромного ранга, целыми днями, а иногда и ночами, пропадал на работе. Дочери бродили неизвестно где. Складывалось впечатление, что Анна Григорьевна живет одна. Во всяком случае, Олегу именно так и казалось.

Впрочем, сама хозяйка дома, большая, ширококостная дама, была при этом действительно такой шумной, что, казалось, одна заполняла большое пространство целиком. А мама любила к ней заглядывать. Громкие, водопадом несущиеся ее речи, как правило, были веселы, а угощение обильное. И то, и другое и Олегу, и его маме нравилось.

Высокие окна выглядывали на широкую Мещанскую улицу, где уже ходили троллейбусы и бренчали автомобили. Но на фоне веселого голоса хозяйки ничего этого слышно не было. А она любила гостей и кормила их сытно.

В три ночи она могла вскочить и начать запекать утку.

На завтрак, само собой, сбегалось несколько гостей.

Она сыпала остротами, нередко колючими, сочиняла частушки и смешные двустишья. Иные были смелы, что называется, на грани, и свое авторство подчеркивать она не стремилась. Разве захочется подписываться над таким, например, текстом: «Прошла зима, настало лето – спасибо партии за это!» Похоже, это она придумала такую историю. Вступающий в партию человек пишет заявление «Прошу принять меня в ряды КП». Почему вы пишете не полностью? – спрашивают его. – А в СС я уже был, отвечает тот.

Осень 1957 года. Все потрясены известием о запуске первого спутника Земли. Толпы людей вечерами бегают по улицам и всматриваются в небо. «Вот он, вот он!» – вопит кто-то, и все жадно глядят, куда указывает его рука, пытаясь понять – это выглянувшая сквозь облака звезда или огонек удаляющегося самолета. Олег и мама как раз в эти дни заглянули к Шумовой. И первое, что от нее услышали, звучало нехило:

 

Спутник, спутник, ты летаешь,

Ты взобрался до небес.

И оттуда поздравляешь

Мать твою – КПСС!..

 

– Ну, Аня, ты даешь! – только и сказала мама.

Олег позже многократно слышал эти насмешливые строки в самых разных компаниях, но никому не рассказывал, что их сочинила его дальняя родственница.

С мужем-дипломатом Анна Григорьевна несколько лет прожила в Австрии. Там, кстати, однажды встретилась с Лизой Горской, с которой была знакома еще с молодых лет. Но в Вене они сделали вид, что друг друга не знают. Почему, кстати? По выработанной привычке к осторожности: никаких случайных знакомств и связей, никаких ненужных восторгов и встреч. Целее будем. К тому же в ту пору это была не Лиза Горская-Зарубина, а некая Марианна Вардо.

Но в Москве после марта 1953-го стало заметно легче. И проще. Хотя иные были настолько заморожены, что оттаивали долго, годами. А некоторые так и не оттаяли.

У Анны Григорьевны по женской линии была дальняя еврейская родня – многочисленные двоюродные и троюродные братья. Многие уехали в Америку еще до революции. И пропали с концами. Анна порою думала об их судьбах, но узнать что-либо возможности не было. И если чудом что-то доносилось, она откровенно радовалась и всем близким об этом сообщала (невзирая на опаснейшую строку в типичной советской анкете «Есть ли родственники за границей?»). Например, выяснилось, что некий Йоська Глобус, двоюродный ее дядя, стал в Америке знаменитостью: профессор психиатрии-психологии, признанный врач и автор толстых ученых книг. А маленькая Аня помнила его с детства – тонкий юноша с волнистыми волосами и задумчивым взглядом. Он уехал в Америку за год до революции, и было ему тогда восемнадцать. Но вот, Лиза Зарубина, гуляя по Нью-Йорку, чуть ли не на Пятой авеню увидала внушительную золотую табличку на роскошных дверях офиса – «доктор Иосиф Глобус».

– Лиза, подтверди.

– Да, видела, – смеясь, сказала Лиза. – Но, Анечка, я же не знала, что это твой родственник. А то бы зашла.

Тетя Лиза совсем не изменилась с той поры, как Олег видел ее у Хазановых. Та же аккуратная прическа, тот же китель-пиджак. Тот же умный, внимательный взгляд.

– Вот так встреча! – воскликнула она, увидев Олега и радуясь неизвестно чему.

Олег заехал к Шумовым по просьбе матери, что-то передать и что-то забрать. От неожиданности он замялся.

– Как ты подрос, Олег. Совсем уже юноша.

Олег смущенно улыбнулся.

– По-прежнему любишь математику?

– Да, – сказал Олег.

– И что вы сейчас проходите?

– По программе там ерунда. А сам я изучаю теорию пределов.

– Что? – удивилась тетя Лиза.

– Ну, это… бесконечно малые… Загадка апории про Ахиллеса и черепаху… Вы, наверно, помните… Как в конечном отрезке найти бесконечное…

– Ну, это не для моих мозгов, – засмеялась тетя Лиза.

– Олег у нас талант! – громко сказала тетя Аня. – Прирожденный математик. Он еще малышом считал по костяшкам пальцев, словно на счетах. Сотни умножал и тысячи… В общем, жуть.

Олег привык к семейным похвалам, знал, что они недорого стоят, и внимания не обратил.

– А что ты сейчас читаешь? – спросила тетя Лиза.

– Ну, всякое, – отвечал Олег.

– Конан Дойля небось. Любишь Шерлока Холмса?

– Да, – сказал Олег.

– Майн Рида?

– Этого нет, не читаю.

– Молодец. Разбираешься. А Уэллса читал?

– Да, конечно. «Человек-невидимка», «Первые люди на Луне». Но мне больше всего понравился рассказ про безумца, который, украв пробирку со страшной бактерией, задумал отравить всю воду на Земле. А пить ее сам первый и начал.

– Бр-р! Это уже серьезно.

– Да нет, там все смешно закончилось. То, что ему подсунул профессор, оставляло лишь несмываемые фиолетовые пятна на теле.

– Слава богу! Действительно смешно. У тебя прекрасная память. Скажи-ка, а стихи ты по-прежнему любишь?

– Люблю.

– И кого сейчас больше? Кто тебя трогает?

– Ну… – Олег замялся.

– Но какое-нибудь новое имя ты открыл для себя?

– Да, пожалуй, – сказал Олег.

– И кто же это?

– Александр Блок.

– О! – сказала тетя Лиза. – Выбор славный. Даже очень.

Она помолчала, а потом спросила:

– А книжки про шпионов тебя интересуют?

– Про шпионов? Ну, если удается что-нибудь приличное достать, – сказал Олег. – Чаще попадается ерунда. И думаешь, верить или нет.

– Это понятно, – усмехнулась тетя Лиза. – У умного читателя так и должно быть. А знаешь, мой друг, вот еще немного подрастешь, и я тебе про шпионов кое-что расскажу. Уверена, тебе будет интересно.

Анна Григорьевна неожиданно нахмурилась.

– Лиза, я тебя прошу, не пугай мальчика.

– Как? – снова усмехнулась тетя Лиза. – Что? Такого молодца не напугаешь. Это мы с тобой пуганые-перепуганые.