Глава 24
Осиное гнездо

Когда в передней затрещал звонок, Надя навострила уши, пытаясь угадать, кто стоит за дверью. «Для Шурки рано, и звонит он иначе, Машка дома, Ксения тоже…» Звонок нетерпеливо затрещал вновь.

– Иду, иду! – прокричала Надя, на ходу вытирая руки о фартук.

В глубине души она смутно надеялась на то, что, может быть, почтальон принес телеграмму, но, обнаружив на пороге мрачного Опалина, ни капли не удивилась. «Ишь зачастил… Небось подняться хочет. Алексей Константинович-то фигура, не то что всякая мелочь…»

– Ксения Александровна дома? – спросил Иван.

– Подожди, я скажу ей, – решительно объявила Надя и немного косолапой походкой двинулась к гостиной. Опалин не стал возражать. Через минуту Надя высунулась из двери и поманила его.

– Я так понимаю, есть новости? – проговорила Ксения Александровна, нервно улыбаясь.

– Есть, – сказал Опалин. – Присядьте, пожалуйста.

Она сразу посерьезнела и опустилась на краешек дивана, глядя на Опалина снизу вверх.

– Вы его нашли, – пробормотала она.

– Это его вещи? – спросил Опалин, выкладывая перед ней часы, обручальное кольцо и бумажник, заляпанный какими-то разводами. Он открыл крышку часов и продемонстрировал надпись внутри.

Ксения Александровна подняла на него потухший взор и тихо сказала:

– Тут не хватает печатки.

Печатка. Черт возьми! Опалин нахмурился. Не исключено, что ее спер кто-то из тех, кто обнаружил труп. Или тот, кто сопровождал ящик в морг. Или, наконец, кто-то из служащих морга. Хотя, конечно, мог взять и убийца, но тогда совершенно непонятно, почему он оставил куда более ценные часы.

– Мама? – Маша показалась в дверях. – Что происходит?

– Уйди, – попросила мать сдавленным голосом.

Но дочь никуда не стала уходить. Она подошла, увидела часы, все поняла и села рядом с матерью.

– Как он умер? – спросила Ксения Александровна.

– Его убили.

– Как?

– Его тело нашли в ящике, который закопали на пустыре. Мы… мы выясняем подробности.

– Его ограбили? – потерянно спросила Ксения Александровна.

– Часы и остальное было на трупе. Кроме печатки, ничего не пропало.

Теперь эта печатка будет путать им все карты. Ох, как нехорошо, как скверно!

– Вы узнаете его вещи? Я напишу протокол. Дайте мне лист бумаги, пожалуйста.

– Я принесу, – сказала Маша и побежала за бумагой.

– И чем писать, – сказал Опалин ей вслед.

– Мой муж не вор, – неожиданно сказала Ксения Александровна, гипнотизируя Опалина взглядом.

Он понял, что она держится из последних сил, и не стал спорить.

– Алеша не вор, – продолжала вдова настойчиво. – Он не вор…

Она закрыла лицо руками и заплакала, но когда Маша принесла вырванный из тетрадки лист и ручку, усилием воли взяла себя в руки. Домработница подала хозяйке платок, и женщина стала вытирать слезы.

Опалин написал, что Колоскова Ксения Александровна признала вещи, принадлежавшие ее супругу, перечислил их, задержавшись на основных приметах, и протянул лист вдове для подписи.

– Мне придется снова вас спросить, – сказал Иван. – Кто мог ненавидеть вашего мужа?

– Ненавидеть?

– Да, так, чтобы его убить самым жестоким образом. Вам ведь известно о записке, которую он получил? Так вот, тот, кто ее написал, выполнил свою угрозу. Ваш муж действительно умер в муках.

– Я не знаю… – пробормотала Ксения Александровна, теряясь.

Вообще-то ему надо было спросить собеседницу о Наде, о том, насколько она грамотна, о том, не случалось ли у нее конфликтов с Колосковым, о ее поведении в последнее время, но никак нельзя в присутствии медведицы, которая все время маячила где-то поблизости.

– Вы подумайте хорошенько, – сказал вдове Опалин, поднимаясь с места, – я не тороплю. Я вас вызову в Большой Гнездниковский, когда вы немного успокоитесь, и мы обо всем потолкуем. Хорошо? Вещи вам возвратят позже, а пока они проходят как улики.

Так он показал себя тактичным и понимающим сотрудником угрозыска, хотя на самом деле всего лишь не хотел, чтобы Надя услышала, как он копает под нее. Ксения Александровна прошептала:

– Спасибо вам за все.

Тут Опалин по-настоящему смутился и пробормотал, что он ничего особенного не сделал, но его собеседница упрямо продолжала:

– Нет ничего хуже, чем это ужасное неведение…

Она снова заплакала.

– Надя, останься с мамой, – неожиданно объявила Маша. – Я провожу товарища…

Опалин забрал вещественные доказательства, спрятал протокол и двинулся к двери. Он был недоволен собой, потому что утаил от вдовы часть правды о том, как умер ее муж, но добивать человека известием о том, что ее спутника жизни заколотили в импровизированный гроб и закопали заживо, Иван считал для себя невозможным.

– Вы на меня сердитесь? – спросила Маша.

– Я? Почему?

– Не знаю. Мы на «ты», или на «вы»?

– Можно на «ты», – легко согласился Иван.

– Ты хотел меня в кино пригласить. Я отказалась. А теперь я тебя приглашаю, – выпалила она и покраснела.

Опалин понял, как ей было непросто произнести эти слова, и его это тронуло.

– Куда? – спросил он, решив поддержать игру.

– В кино. В «Артес». Это возле сада «Эрмитаж». Придешь?

– А что за фильм?

– Не знаю. Немецкий какой-то, «Симфония большого города». Только в одном кинотеатре идет. Будешь?

– Когда?

– В семь вечера. Завтра, например.

Опалин вздохнул:

– Я не знаю, как у меня на работе сложится. Может быть, не смогу. Ни завтра, ни послезавтра. Не потому, что не хочу, а…

– А ты мне позвони и скажи заранее. У тебя же есть наш телефон?

– Ну, есть.

– Позвони. Ладно?

– Хорошо.

Маша открыла дверь. На пороге неожиданно обнаружилась женщина лет сорока пяти, которая тянула руку к звонку. У нее было унылое выражение лица, как у человека, на которого обрушились все козни мира, но шляпка выдавала желание жить и кокетничать, и платье, хоть и из неброской материи, было явно пошито на заказ.

– Ох, Зоя Егоровна, – выдохнула Маша, – я не уверена, что мама сможет вас принять, у нас горе…

– Да ты что, Машенька? – Гостья меж тем уже вошла. – Ай-ай-ай. Что же это с ней?

Маша кивнула на прощание Опалину и затворила дверь. Остаток разговора он не слышал. «Не использует ли она меня? – подумал он, спускаясь по лестнице. – А ведь насчет Нади я могу и у нее спросить, только осторожно. И что это за обороты такие – “мама сможет вас принять”? Ничего я не понимаю в этом семействе…»

Он вернулся в Большой Гнездниковский и увидел, как Логинов допрашивает задержанного полотера Петрова.

– Значит, Карпова ты не убивал?

– Нет. Нет!

– И вообще его не знаешь?

– Да не знаю я!

– Зачем вчера во Дворец труда приходил?

– А что, нельзя? Вон, меня в газете пропечатали… жизнь мне испортили… На работе надо мной смеются! Тебя, говорит, жена бьет… А мы люди мирные… Ну, ругаемся, бывает, но с топором никто ни на кого не кидается…

– Ваня! – сказал Логинов, поворачиваясь к Опалину. – Сходи-ка к Терентию… Дело у него до тебя есть.

Иван спрятал улики и бумагу в сейф и отправился к начальству. В кабинете у Филимонова он застал плечистого, широколицего, улыбчивого гражданина в кожаной куртке, галифе и военной гимнастерке. Фамилия у него была простая – Константинов – в отличие от должности. Он занимался самыми опасными бандитскими группами, которые орудовали в Москве и губернии.

– Садитесь, Иван Григорьевич, – сказал Филимонов, и Опалин, протянув руку Константинову, рукопожатие которого оказалось очень крепким, опустился на стул.

– Значит, это ты – Опалин? Ну, поздравляю. Разворошил ты, Ваня, осиное гнездо. – Константинов усмехнулся, показав широкие, крепкие, белые зубы. – Значится, так. – Он говорил не «значит», а «значится». – Сизова, которая по бумагам числится хозяйкой парикмахерской…

– Рыжая? – не удержался Опалин.

– Рыжая, да. Никакая она не Сизова, а Клейнерман, она же Лаптева, она же Сивицкая, она же… короче, перечислять можно долго. Жена бандита Тургеля из Одессы. Тургеля вывели в расход несколько лет назад, а она пропала, а теперь вот всплыла. Брюнетка, которая живет в том же доме, тоже из Одессы, зовут Элеонора Щуровская. За ней ничего не числится, если не считать того, что она четыре раза выходила замуж за стариков и все четыре раза оставалась вдовой. Пустячок, можно сказать! – Глаза Константинова зажглись. – Левша, который мастер резать глотки, – Бовэ, он же Скорняков, а по-простому Муля Флейшман. Здоровяк, который там должен отираться, – приятель Мули, некий Хмель, но пока он в парикмахерской не появлялся, и вообще на Малой Никитской его не видели. Еще у нас имеется гражданин Саккетти, который недавно вышел на свободу. В Москву ему путь заказан, но когда это им мешало… Пришел в парикмахерскую, постригся, побрился и долго говорил с хозяйкой. Не зря он там отирается, ох не зря…

– Саккетти, кажется, медвежатник? – спросил Опалин.

– Не кажется, товарищ, а есть. И благодаря тебе, Ваня, мы теперь знаем, что существует банда, в которой состоят как минимум пятеро. Судя по их активности, они нацелились грабануть отделение Мосгорбанка на Арбате. Щуровская уже три раза туда наведывалась.

– Вы хотите взять их с поличным во время ограбления? – спросил Опалин.

– Да. А что, есть возражения?

– Нет, – ответил Опалин.

Филимонов усмехнулся: он отлично знал, что Константинов действует так, как сочтет нужным, и ничье одобрение его не волнует.

– Саккетти вышел на свободу до того, как убили Кирпичникова, или после? – спросил Опалин.

– После. Ты был прав: Кирпичников им понадобился для того, чтобы вскрыть сейф. Щуровская ему задурила голову, он и поддался. А потом они его убили. Дурак он, короче.

Опалин вспомнил несчастное лицо Сони, бабушку, скромный, но уютный дом и не нашелся, что ответить.

– Если они опять вскроют стену и будут вытаскивать сейф, – сказал он вслух, – им нужен водитель. Кто у них водитель? Какая машина? Или у них извозчик?

– Выясняем. Какой он сообразительный, а? – заметил Константинов Терентию Ивановичу. – Прямо в корень смотрит, ух!

– А с репортером что будем делать? – спросил Опалин.

– С каким еще репортером? – насторожился человек в кожаной куртке.

– Ну, который из «Красного рабочего». Он очерки про угрозыск пишет и про Кирпичникова тоже написал. Он хотел знать, чем закончится дознание.

– Ты что, хочешь, чтобы мы взяли его на задержание? Там почти наверняка стрельба будет. Он в обморок свалится, очень нужно с ним возиться!

– Не свалится. Он бывший врач.

– Да? Ну хорошо, возьмем его с собой. Под твою ответственность. Только вот что: если я увижу, что он нам не подходит, он уберется. Ясно?

– Ясно, – буркнул Опалин.

Тут, постучав, в дверь просунулся сконфуженный Логинов и довел до сведения присутствующих, что во Дворце труда обнаружен еще один труп.