Глава девятнадцатая
Три робота, повинуясь команде Новикова, со сноровкой, проявленной ими при постройке шалаша, изготовили из подручного материала очень приличные носилки. Даже скорее паланкин. Наподобие тех, в которых и сейчас индусы носят европейских туристок по крутым каменным тропам затерянного в джунглях пещерного города Элора.
Две длинных слеги, метра по четыре, из прочного дерева, между ними стулья, с плетеными сидениями, да еще и багажник между ними, куда сложили рюкзаки и большую часть оружия. Девушки устроились со всеми удобствами, и андроиды побежали плавной рысью, не допуская неприятной для пассажирок тряски. Они могли бы с той же легкостью нести и тонну груза. Что им двести килограммов?
Подобный способ передвижения, раньше не испытанный, Ирине с Анной понравился. Слегка отвлек от беспокойных мыслей.
Левашов с Андреем быстрым шагом шли позади, не очень отставая, обсуждали дальнейшие перспективы.
– Ларису они вытащат в любом случае, тут и думать нечего. А вот что дальше делать? – говорил Новиков, сбивая прутиком фиолетовые соцветия растений, похожих на отечественный чертополох.
– Вытащат, тогда и решим, – отвечал Олег. – Разонравилась мне страна мечты…
– Да брось, не стоит так. С кем не случалось…
– А мне надоело, понимаешь – надоело! Пока только меня касалось – ладно! Но так и дальше дергаться – не желаю! Не по мне…
– Да что за беда? Все мы постоянно рискуем, девчата – тоже. Будто не знаешь, в каких переделках им раньше бывать приходилось. Что Ларисе, что Ирке… Взять тот же бой на поезде.
– Мало ли, что там раньше бывало. Меня при этом не было, вот что главное! А вот так, в режиме реального времени на все смотреть – не хочу. Не по мне, – повторил Левашов.
Переубеждать друга – бесполезно, понял Новиков. Не в том он состоянии, чтобы к доводам разума прислушиваться. Да, слишком большую власть над его натурой Лариса забрала. Талант…
– Хозяин – барин, – спокойно ответил он. – Кто же заставляет? Вернется – и уезжайте, хоть прямо сейчас. На Кислые воды. Правда, еще до «Валгаллы» надо суметь добраться…
– А ты останешься?
– Кому-то ж надо разобраться, куда все катится? Собрались одним делом заняться, а нам тут же совсем другое подбрасывают. Но ничего, – с оттенком то ли угрозы, то ли просто злости протянул он, – глядишь, с помощью Удолина и разберемся. До самого донышка. А там вдруг да подпишем договор о вечном мире с этими самыми дуггурами. Без дружбы и взаимной помощи можно и обойтись… Тогда и нам с Сашкой невредно будет дачки прикупить, с тобой по соседству…
– Издеваешься? – насупился Левашов.
– Чего ради? Святой истинный крест! Мы присяги никому не давали, живем по собственному хотению. Тебе физикой-математикой с пятого класса нравилось заниматься, мне – кое-чем другим. И все в своем праве. Так что давай Ларису подождем. Совсем я, кстати, не уверен, что она с тобой прямо сразу и согласится.
Олег махнул рукой, не желая продолжать дискуссию. Он часто поступал подобным образом, обрывая тему на полуслове. И все давно привыкли не считать это невежливым. Просто черта характера. Не умеет человек спорить в сократическом стиле – и не надо.
Фургоны оказались на месте, лошади тоже. Дежурный доложил, что в отсутствие хозяев происшествий не случилось, посторонние в зоне наблюдения не появлялись.
– Как дамы, понравилось себя средневековыми принцессами ощущать? – спросил Андрей.
– Весьма недурно, – ответила Анна. – Вокруг далеко видно, и не трясет. На извозчике по булыжнику – хуже.
– Примем к сведению. Значит, давайте насчет ужина соображать, дело к вечеру идет. Народ вернется, а у нас уже все готово…
Тон у него был настолько будничный, словно на самом деле Лариса и Шульгин отлучились на часок-другой по самым обычным делам и вот-вот будут.
– Ты, Иван Иванович, костром займись, – поручил он самому русифицированному роботу. – Джонсон – фазанов настреляй, что ли… Или кто там на опушке кричит.
В сотне метров от стоянки действительно какие-то птицы перекрикивались пронзительными голосами, очень похожими на фазаньи.
– А ты, Стив, принеси нам рацию. Попробуем Воронцова разыскать.
До «Валгаллы», где бы она сейчас ни находилась, в порту или в море, было никак не меньше шестисот километров, но антенны на пароходе чувствительные, мачты высокие, приемник мощный. Не прошло и пяти минут, как Левашов услышал в наушниках ответный позывной.
Еще минута, и радист переключил связь на Дмитрия.
– Отыскался след Тарасов! – Голос Воронцова, несмотря на потрескивание грозовых разрядов, слышен был вполне отчетливо. – Где вас черти носили? Раньше нельзя было обозначится?
– Долго рассказывать. Очередные причуды хронофизики. У вас как? Мы тут ничего не знаем.
– У нас порядок. Война началась через неделю после того, как вы замолчали. У буров победы по всем фронтам.
– Поздравляю. Сюда сводки Информбюро не доходят. Конкретней.
– Наталь очистили полностью, собираюсь переходить в Дурбан, там стоянка лучше. На юге буры движутся к Кейптауну. Сильвия в Лондоне готовит почву для мирных переговоров. Все живы и здоровы. О себе скажи. Когда обратно?
Вдаваться в подробности Олег не хотел.
– Работаем по плану. Получится, как думаем, – через пару дней поедем. Начнем движение – сообщим. Всем привет.
– Взаимно. Что-нибудь нашли?
– Больше, чем хотелось. Подробности письмом.
– Ждем-с. Имейте в виду – все железные дороги севернее Де Ара – свободны. Выходите к путям по кратчайшему… По первому требованию классный вагон в любую точку подадим.
– Спасибо, обязательно воспользуемся. До связи…
– Ну вот, товарищей успокоил, – словами анекдота, но без улыбки сказал Левашов. – В общем, у наших все в норме. Англичан сделали по полной. Как я успел понять – дело идет к миру на бурских условиях.
– Эх, черт, жаль! – Новиков ударил кулаком по раскрытой ладони. – Прозевали мы. Я думал – управимся. А тут и англичане раньше начали, и мы застряли, как скорпионы в янтаре. Эффектную, наверное, войну прозевали!
Новиков чувствовал себя и выглядел как болельщик, пропустивший трансляцию финала чемпионата мира по хоккею.
– Да успокойся ты! – прикрикнула на него Ирина. – Войну прозевал, несчастненький. Наркоман законченный! Сначала сам ноги отсюда унеси, а войну тебе потом в кино покажут…
– Кто б там ее снимал, – с разгону ответил Андрей и осекся. Да, неловко получилось. При Левашове. Действительно, у каждого по горю, да не поровну. Кому похлебка жидка, кому жемчуг мелок.
– А вы бы скатерку расстелили, приборы расставили, чем старшим по званию замечания делать, – огрызнулся Новиков, переводя ситуацию в другую плоскость. – Разговорились тут… Правильно Олег сказал – всем на Кавказ нужно ехать. Вам, мадам, в особенности!
Он посмотрел на Ирину бешеными глазами. Мало ему других забот, чтобы еще и с ней препираться. Могла бы и промолчать, словно не видит, в каком он раздрае находится.
Робот, дважды пальнув из двустволки дробью-четверкой, принес трех фазанов, мгновенно их ощипал и установил жариться на вертеле, начинив местными травами и привезенными с собой специями.
Запах пошел чудесный. Только аппетита ни у кого не было. Разве что у Анны.
Новиков машинально посмотрел на часы, и тут же, в пределах оборота секундной стрелки, между костром и ближним фургоном возник и сразу исчез радужный пузырь, неотличимый от мыльного, только больше, намного больше.
Вспыхнул и исчез, оставив вместо себя Ларису.
Она сидела на траве по-японски, на коленях, опираясь ягодицами на пятки и руками в землю перед собой. Взгляд был – пустой.
Левашов дернулся ей навстречу, а Новиков осадил его изо всех сил, рванув назад за предплечье.
– Молчать! На месте! – Так он ощутил задачу своего положения. Силы в пальцах у Андрея хватило бы для парализации локтевого нервного сплетения. А где нажимать – он давно знал.
Олег обмяк, не от боли. Сообразил, что товарищ лучше знает, что делает.
Лариса осмотрелась, несколько раз глубоко вздохнула, поднялась во весь рост.
– Ребята, это правда вы? Я вернулась, я с вами?
Андрей увидел, как ее руки скользнули вдоль швов джинсов, наткнулись на пустые кобуры.
– Отобрали. – На лице с потеками слез, хорошо видными на пыльных щеках, появилось выражение обиды. – Но у меня еще есть… – Лариса сунула ладонь под рубашку, достала маленький «вальтер».
Никто не успел заметить броска Ирины. Снизу вверх, на три с лишним метра она метнулась, подобно кобре, и пистолет оказался в ее руке.
– Теперь совсем хорошо, – сказала она, сдвигая флажок предохранителя вниз, чтобы он закрыл красную точку, и пряча оружие за голенище. – Успокойся, ты дома. Меня узнаешь? Дыши глубоко, носом. Андрей, подай коньяку.
Левашов снова хотел подойти к ней, и опять Новиков его удержал:
– Сиди! Не сейчас!
Ирина с Анной под руки отвели Ларису в фургон, уложили на мягкую постель, укрыли верблюжьим одеялом. Ночь будет холодная. Здесь перепады температуры достигали тридцати градусов Цельсия, иногда и больше.
– Девчонки, как же… Я ведь выдержала? Нет-нет, я теперь в порядке, – отмахнулась она, когда Ирина пристегивала ей на руку гомеостат. – Страшно было, ой, как страшно…
У Ларисы и под одеялом постукивали зубы, хотя экран показывал, что физически она действительно здорова.
– Сигарету дайте, мои все там остались. И еще коньяку… Вы представьте – сутки прошли! Никого из вас увидеть не надеялась – и вот оно…
«Сутки, – подумала Ирина. – Хроноклазмы продолжаются. Для нее сутки, для нас четыре часа. На сколько же Шульгин с Удолиным застрять могут?» Но не сказала ничего.
Лариса села, из рук Ирины отпила несколько глотков, у нее же приняла раскуренную сигарету. Лицо порозовело, пальцы перестали дрожать.
– Теперь давай, поспи, мы рядом ляжем. – Анна, не такая жесткая, как Ирина, в душе Ларису недолюбливавшая, погладила по-прежнему находящуюся в полушоковом состоянии подругу по волосам, щеке, шее. Начала расстегивать свою рубашку и ремень брюк. Оставшись только в трикотажных трусиках, пристроилась возле Ларисы, прижимаясь к ней гибким горячим телом.
Со своих детских лет, почти совпадающих с нынешними (Анин год рождения – тысяча девятьсот третий), она, проведя пять лет в пансионате сравнительно благородных девиц, знала, что, если очень страшно, нужно лечь рядом с девочкой с соседней койки и с головой укрыться одеялом. Кто не видел дортуаров с потолками высотой шесть метров и длинной – сто, освещенных ночью единственной керосиновой лампой, да когда осенний ветер завывает в трубах и голые ветки скребут по оконным стеклам, ее не поймет.
Но у Ларисы ее порыв вызвал совсем другое впечатление.
– Только без этого! Отодвинься!
Анна не поняла, зато поняла Ирина.
– Успокойся! Ты что вообразила? Не обижай девчонку! Хочешь, еще налью? Выпей и спи, утром поговорим.
– Нет, утро что? До утра дожить надо.
Ирина поняла, что Ларисе необходимо выговориться. Ну, так и пусть.
Снова начался дождь. Не ливень пока еще, но вполне приличный. Крупные капли сначала барабанили по тенту порознь, потом их шлепки слились в сплошной гулкий шум. Хорошо, что ни сверху не промочит, ни под задний фартук не захлестнет. Зато как уютно! На верхней балке висел электрический фонарь, внешне похожий на «Летучую мышь», распространяющий неяркий свет.
– Вы же меня не поймете. Как вам меня понять?
– Лариса, – сказала Ирина, в то время как Анна, оскорбленная в лучших чувствах, перебиралась на соседнюю койку, – не валяй дурака.
Она вспомнила подобные выходки этой девушки, еще когда ее первый раз, в восемьдесят четвертом, пригласили на Валгаллу, отмечать завершение постройки Форта. Там тоже юная красавица с комплексами пыталась доказать серьезным людям, что она их не воспринимает. Потом, правда, опомнилась. И, опять же, выбрала в друзья самого беззащитного – Левашова. Но ведь не ошиблась! Любой другой парень из их компании послал бы Ларису куда подальше. Да и она сама это понимала.
– Я же вижу, ты в порядке. Давай, рассказывай!
Лариса вскочила, откинула задний полог тента. Дождь лил сплошной стеной. Подслушивать было некому, даже роботы ушли, рассредоточившись по периметру лагеря. Костер погас. Новиков с Левашовым спрятались в другом фургоне. Может, спать легли, может, пили, празднуя счастливое завершение…
– Да садись ты! – Ирина толкнула ее на постель.
– Рассказать? Расскажу. Тебе интересно – слушай… Только сначала – кружку чая и сигарету.
Очень Ирине не нравился взгляд Ларисы, блуждающий, не способный сосредоточиться на одной точке. Да и голос плыл. Тут Шульгин бы пригодился, с его образованием психиатра и секретными транквилизаторами. Но чего нет, того нет. Пусть выговорится. Станет ей хуже – еще стакан коньяка. Заснет, как миленькая. Гомеостат за пределы совместимости с жизнью выйти не даст.
Требуемое Лариса получила, имелись в запасе путешественников саморазгревающиеся банки чая и кофе, хотя и немного.
Она подтянула одеяло к горлу, потому что холодать стало быстро и ощутимо.
– Так вот. В какой-то книге я очень давно прочитала фразу: «Выслушайте мою историю. Итак, я родился в Кордове…»
– «Рукопись, найденная в Сарагосе», – не удержалась Ирина.
– Вот именно. Спасибо, напомнила. Слушай дальше.
«…Эх, Лорка, Лорка, – сказала я себе, очередной раз сделав совсем не то, что хотела сама, да и ребята ждали от меня. Это что же за натура такая – чтобы всю жизнь назло себе самой и другим? Помню, в детстве мама часто говорила: „Ну и убойще!“ Отстою в углу несколько часов, но не сделаю получасового дела по просьбе родителей. По сути – всю жизнь сама себя наказывала. Повзрослев, но не поумнев в этом смысле, задавалась вопросом – почему, зачем? А может быть, есть в этом какой-то высший смысл, для чего-то и кому-то это нужно? Карма, наконец. Теперь понимаю – настал тот самый „конец“, который ни преодолеть, ни победить без такого характерца, как у меня, не получится.
Говорят – женская интуиция, женская интуиция, и каждый понимает под этим что-то свое. Собственно, и понимают по-разному, в зависимости от пола, возраста и даже времени года. Да и женщины все разные… Не будем перечислять типажи от «душечек» до таких «кривых поленьев», как я…
В таких случаях говорят: «как будто черт дернул». Сказав Олегу: «я сейчас», пошла, почти побежала, ха-ха, «налево», то есть влево от входа в пещеру. Лес практически одинаков был везде. Красивый такой и необычный. Никогда не бывала в Африке и вообще в тропиках, не считая Абхазии с Аджарией.
Затянула ремень с пистолетными кобурами, осмотрелась. И вдруг услышала зов, обращенный именно ко мне. Голос такой нежный и мужественный одновременно. В юности мечтала о мужчине с таким чудным, мягким баритоном. Представляла, как будут красиво звучать его признания в любви ко мне, замечательной, необыкновенной и неповторимой.
Увы, мечты, мечты, где ваша сладость, как сказал… Пушкин? Не помню.
Однако ж, кажется, дождалась! Голос звучал и звал меня, ощутимо удаляясь. Мне пришлось ускорить шаг, чтобы слышать его отчетливее. А слушать было что! Если Одиссею пришлось заткнуть уши своей команде, чтобы миновать остров и на свою погибель не поддаться чарам сирен, то мой слух был в порядке. И там ведь были коварные бабы, а мужчина с таким великолепным голосом не должен, не может быть коварным и вероломным.
«Ты любишь, когда тебе посвящают стихи?» – Это первое, что он у меня спросил, когда я начала вслушиваться в смысл слов, помимо наслаждения оттенками и интонациями голоса.
Отвечать я не стала, да и глупо было бы, не видя – кому. Помню, как, очутившись в «новой» Москве, удивлялась, впервые увидев непропорционально много сумасшедших, на ходу бормочущих, а то и кричащих невесть что в белый свет. Только позже узнала, что это они все разговаривают по «сотовым» телефонам, или – «мобильникам». Додумались же люди!
Голос звучал и звучал, а я шла и шла. Не знаю, сколько это длилось, думаю, не меньше часа. О друзьях я совершенно забыла, как и о том, что нужно примечать путь, если хочешь вернуться. Не до того было…»
Анна слушала затаив дыхание, Ирина тоже не без интереса. Только не оставляло ее ощущение, что видит перед собой не импульсивную, скорую на язык, не любящую лишних слов Ларису, а актрису провинциального театра, уныло бубнящую заученный монолог. Нормальные люди так не говорят.
Хотя кто его знает, может быть, оказавшись там, где она побывала, именно этим и занималась, для сохранения психики – прокручивала в памяти случившееся и переводила в форму ненаписанного дневника.
– «…Потом он мягко приказал мне остановиться и присесть. Присесть было куда: замечательный берег маленького круглого озера, с абсолютно неподвижной – ни рябинки, и прозрачной – каждый камешек на дне виден – водой. Шалаш из местной растительности, открытый в сторону берега. В нем плетеный стол и плетеные же кресла вокруг, числом восемь. На столе несколько бутылок с вином, минеральная вода, хрустальные бокалы…
Села. Голос неожиданно стих. Зато послышались звуки легких шагов. Вот они, идут! Сразу вспомнились слова Пушкина: «Все красавцы удалые, великаны молодые, все равны, как на подбор…» И вправду – великолепные фигуры, и не лица – лики! Мороз пробежал по коже. Никогда я подобного не видела! Хорошо, что бабушка водила меня в детстве в хорошие, неразоренные храмы. Вот там, на иконостасах – Небесное воинство ангелов и архангелов.
Семь непередаваемо прекрасных мужчин, одетых в белые полупрозрачные хитоны или туники, подошли, поздоровались, склонив головы и приложив ладони к сердцу. По непонятному принципу расселись по свободным креслам. Очевидно, ритуал и порядок имел специальное значение.
– Лариса, мы выбрали тебя – догадываешься почему? – спросил сидевший прямо напротив. Я помотала головой. «Нет, мол, не понимаю». В своей походной одежде, с пистолетами на ремне, давно не мытыми волосами, рядом с ними я чувствовала себя отвратительно, ужасно. – Твои друзья уже столько натворили хорошего и плохого, что пришла пора и нам вмешаться. Ты для этого самая лучшая из вашего Братства. Грешница – но безгрешна, умна – без лжемудрствования. Верующая – раз, женщина – два, настоящая землянка – три. Обладаешь огромной силой духа – четыре. Остальные качества тоже как нельзя лучше подходят для той миссии, что мы решили тебе доверить. И самое главное – никто, кроме тебя, не услышал нашего зова…
Дальше разговор пошел в таком ключе, что я на равных с ними обсуждала возможность приведения в равновесие миров нашей многострадальной Земли. И терминология использовалась совсем другая, чем употребляли ты, Андрей, Шульгин, Сильвия…
Кстати, к моему вящему удовольствию, было сказано, что все космические «чурки» с планеты исчезнут. Как-то мне вдруг стало понятно, что никто из людей любой национальности такого обозначения не заслуживает. Только инопланетные пришельцы, а более того – «пришелицы». В тот момент я их всех возненавидела!
И вдруг на очередном повороте разговора, коснувшегося конкретизации моих действий в отношении мужчин Братства, и в особенности – женщин, я ощутила тот самый «ступор», после которого никто не мог заставить меня что-то сделать. Даже я сама себя.
Будто ледяной ветерок пролетел над распаленным эмоциями мозгом. Это что же, значит? Брось сейчас на стол пистолеты, потом – браслеты, все, сколько их есть, сдай им тебя, Сильвию, Антона, наверное, сворачивай экспедицию?! Вообще все дела, что мы с ребятами затеяли, отдай под их ангельское покровительство? Они все знают и все за нас решат?
А вот уж хрен вам!
И немедленно почувствовала: они, споткнувшись об этот самый «ступор», стали менять интонации и смысл своих речей.
Тут же вспомнилось новиковское признание о невыносимости психической атаки, хоть в петлю – легче и проще. Есенин, наверное, такой выбор и сделал. С Шульгиным в Испании тоже нечто подобное было. Но они ведь выдержали! А я с моим характером покрепче буду!
Другим пережить то, что мне пришлось, – где и кем бы они сейчас были?
Давление нарастало ощутимо.
Ребята, так это ж я в своей стихии! Давайте попробуем – кто кого!
Конечно, где-то в уголке мозга брезжила здравая мысль – куда мне против семерых?! Но натура и есть натура: что хотите делайте, а пока жива – не поддамся!
– Так, ангелы мои, – говорю, – не пора ли познакомиться? А то как-то нечестно выходит – вы меня знаете, я вас нет. Представьтесь поименно и по должностям. И меня понесло, как Остапа. Даже отсутствие пресловутой трубы у «седьмого ангела» отметила. Не по форме мол, на дело прибыл!
Они, не ввязываясь в спор, еще нажали. Давление нарастало толчками, как мигрень, головная боль растекалась под черепом. Но и моя ответная агрессивность тоже нарастала. Мысли летели лихорадочно, разные, в том числе и эти: догадались ли ребята, куда я пропала, что со мной случилось, ищут ли? Они умные – должны сообразить. А от меня теперь зависит – «этих» удерживать на месте до неизбежно благополучного исхода. Попросту – сопротивляться и ждать, когда придут за мной друзья, опять спасут меня, себя и мир в очередной раз.
Смешная фраза: «Я поняла, что они поняли, что я поняла» – и вот оно!
Все «ангелы» встали, и я, естественно, тоже подскочила (куды бечь?), зная прекрасно – не позволят. И теперь, когда все все поняли, их «лики» стали расползаться, превращаться в рожи! Страшноватое зрелище! Наверное, естественное их состояние – не хватило сил удерживать чужое. В своей-то шкуре легче?
Я держала себя в норме и тонусе издевательскими мыслями. Теперь и они были для меня «чурки». Есть же люди-талантища! Провидели и отобразили подобных «красавчиков». Гоголь, само собой, и те, кто поставили фильм «Вий». Какое впечатление он на меня произвел в детстве! Не объяснишь сейчас, а след в характере остался.
По аналогии думаю, отбиваясь от мозговой атаки – чем чертить меловой круг, какие молитвы читать?
Понимала, конечно, что это – не кино. Бывшие ангелы, трансформируясь, как под рукой хорошего аниматора, начали сжимать вокруг меня кольцо. Надвигаясь молча и зловеще. В голове метались несвязные мысли, боль продолжала остро пульсировать. И совершенно непонятно отчего, словно ураганным ветром или магнитом, сильно потянуло с кресла опять влево. Что я кричала – сейчас и не вспомню, но не молитвы, точно. Я девушка добрая, душевная, иногда даже нежная (редко, правда), но если накрывает…
Мягко скажу – резким, почти истерическим голосом выдавала весь свой матерный запас, что в жизни слышала и в научных книгах вычитала. Оказалось – много чего запомнила. На самых крутых, «боцманских» загибах «ветер» почти стихал, а стоило мне замолчать, чтобы перевести дух, он снова достигал страшной силы. Едва удерживалась, цепляясь за стволы деревьев.
Удалось сообразить – надо придумать еще какой-то заслон от их атаки, кроме матерного крика. Но я же не «йогиня» высоких степеней просветления: захочешь – взлетишь, захочешь – уйдешь в иные миры, на время или насовсем. Жить хочешь? Начинай! Вспомнила свои «беретты»! Итальянские. Кому «Версаче», кому «беретты».
Свинцовой, едва повинующейся рукой вытянула из кобуры правый пистолет, вскинула! От «ветра» рука гуляет. Так нет! Я же отличный стрелок, чуть-чуть до «мастера» недотянула, я сумею!
Раз, два, три… Стреляю, ведя стволом вдоль мелькающих перед глазами харь! Какой приятный грохот, как подкидывает ствол, как летят отстрелянные гильзы!
«Ветер» почти стихает.
– Ага, ангелочки мои фальшивые! Тоже жить хотите? Правильно Олег с Андреем говорили – есть пистолет – стреляй! Поможет – не поможет, но стрелять надо!
Не такие уж всемогущие «ангелочки» мне попались. Начали думать: как и куда спасаться? Одновременно жевать резинку и ходить по комнате слабо?
Я достреляла оставшиеся патроны и выхватила второй пистолет.
«Бывшие ангелы» внезапно начали растворяться в воздухе. Несколько секунд – и нет никого.
Стараясь сохранять бодрость и кураж, я дунула в ствол пистолета, откуда вился легкий дымок, сунула его за ремень.
А знаю ли я обратную дорогу? Это – вряд ли.
Прикидывая направление, я ушла довольно далеко от озера и вдруг услышала звук автомобильного двигателя. Не наш, точно, мы сюда прибыли исключительно на конной тяге. Снова «они»? Подмога к ним прибыла? И только сейчас пришел в голову запоздалый вопрос – кто же эти «они»?
Что-то проанализировать и вычислить я не успела. Надо мной зависло почти абсолютное подобие «летающей тарелки» из комиксов. И опять голоса в голове, не такие красивые, обычные, но старающиеся звучать убедительно: «Лариса, брось дурить. Бежать тебе некуда. У нас есть много способов… Начнем с приятного».
Тут же и начали, сволочи! Внезапно, независимо от реальной обстановки, на меня вдруг нахлынуло то самое страстное томление. Невыносимое желание. Как в раннем девичестве определила для себя, испытывая ночами нечто подобное и читая Асанова: «Хочу любви той самой, красивой-красивой, большой-большой, а если я в жизни не встречу такой, тогда мне совсем никакой не надо».
И ведь долго ждала, но увы… О прочем не вспоминаю, но и Левашов тоже не из того разбора.
Мечты в жизнь редко претворяются: много хочешь, мало получишь.
А «ангелы» с «тарелки» старались вовсю. Такого острого приступа похоти я давно не испытывала. А уж отдаться любому из «ангелов» – наверно, это будет непередаваемо! Во время разговора не обращала внимания на их надетые на голое тело туники, а сейчас вспомнила, или мне напомнили…
Волной накатывались возбуждающие воображения картинки. И мысли, и внушаемые ощущения. Ох, как бы это сейчас было восхитительно! Сильные обнимающие руки, поцелуи, и – оно самое! Наконец я почувствую, как это немыслимо прекрасно – взаимная нерассуждающая страсть.
Ни разу в жизни я такого не испытывала. «Трахалась», как сейчас говорят, с девятнадцати лет, с секретарями партийных комитетов по преимуществу. Но всегда это были «просто контакты». Повозились, встали, разошлись. Да, денечки были веселые… Приемы, баньки, «римские ночи». Пока эти дела длились, рекой лилось шампанское и другие напитки – нравилось, кто спорит. И еще кое-что… Мой «шеф» был самый главный, из его номера по телевизору можно было смотреть, чем в других спальнях занимаются и что говорят. Но все казалось увлекательным лишь до момента, когда белая «Волга» довозила до дома и проходил легкий дурман. К утру возникало мерзкое чувство опустошенности – зачем все было, для чего? Это не жизнь…
А от несчитаных красных десяток и сиреневых четвертных в кошельке – понимание своей продажности, предательства идеалов. Но потом все повторялось снова и снова…
Совсем как сейчас. Ноги сами понесли меня к опускающейся, гостеприимно выбросившей трап и приоткрывшей овальный люк «тарелке». Сейчас войду, и самые тайные мечты и фантазии станут явью! Кажется, не дожидаясь этого, я собралась начать раздеваться прямо снаружи. Пусть и они сразу увидят меня во всей красе…
Но где-то они перестарались. Нельзя так грубо и откровенно выворачивать наизнанку подсознание. Почти нестерпимая жажда наслаждения перекрылась отвращением. Мало ли о чем я могу вспомнить иногда, но демонстрировать подобное «кино»!
Когда мне будет надо – сама выберу, с кем и как. А на шантаж я не поддамся!
Была бы на моем месте другая, нимфоманка без комплексов – у них бы получилось.
Я вскинула пистолет и начала стрелять прямо в открытый люк, кусая губы от ненависти к «ангелам», к себе и от того, что не случилось того, чего мне все еще хотелось почти до умопомрачения.
Пули четко уходили в темное чрево «тарелки», только одна зацепила край люка, высекла сиреневую искру и рикошетом улетела в лес. Если кто-то стоял поблизости от входа, он свое получил…
«Объект» крутнулся на месте, резко накренился, как бы теряя ориентировку, потом выпрямился и со свистом ушел по косой над самыми кронами деревьев.
Так-то лучше.
Силы разом покинули меня, я плюхнулась на траву, привалилась спиной к громадному теплому стволу.
Где же мои друзья, братья, товарищи? Неужели они не слышали выстрелов?
Отдышалась чуть-чуть и, повинуясь рефлексу, сменила расстрелянные обоймы в пистолетах на запасные…»
Описания своих сексуальных видений и воспоминаний Лариса могла бы и не приводить, ограничиться легким намеком, но, наверное, подсознание само выталкивало наружу темную накипь. Освобождалось, чтобы завтра это полностью забылось, как забывается дурной сон, оставляя после себя лишь смутное ощущение.
И действительно, переведя дух, сделав пару глотков из протянутого Ириной стакана, закурив следующую сигарету, она стала говорить спокойнее и живее.
«…И это пройдет» – вспомнился царь Соломон с его кольцом. Вопрос – когда? – для меня сейчас актуален, как никогда. «Есть только миг между прошлым и будущим…» В двадцать первом веке я поставила мелодию этой песни в мобильник Олега.
Вот и я живу пока!
«Эти» сказали, что начнут с приятного. Так будем ждать «неприятного». Каков арсенальчик для меня приготовлен? И когда начнут? Выдержу ли? Успеют ли ребята? А вдруг я их как следует напугала, и они оставят меня в покое?
Мысли летели и летели, пока не прервались непонятным гулом. Он шел почти отовсюду, как пока далекий, но быстро приближающийся гром.
Что, снова придется стрелять? Куда, в кого?
Один пистолет я сунула в кобуру, второй взвела. Встала и пошла, ускоряя шаг и, конечно, подчиняясь своему дурацкому характеру, навстречу «грому» а не от него. Разницы, собственно, никакой. Все равно ведь не убежишь, если что…
Сама собой зазвучала в голове молитва, под ритм шагов. «Отче наш…» Самая, наверное, подходящая: «…И не введи нас во искушение, и избавь нас от лукавого…» Прислушалась к себе. Дыхание ровное, пульс тоже, страха нет никакого.
Ого! Выйдя на опушку поляны, большой, просторной, я машинально присела за ближайший куст. Со всех сторон на нее заходили на посадку «тарелки». Такие, как первая, и крупнее и поменьше.
Неужели из-за меня такой переполох? Приятно осознавать свою значимость. Как в той присказке про пойманного медведя: «Ну так тащи его сюда. Да он меня не пускает!»
Какая-то необыкновенная веселость охватила меня. Захотелось подскочить, прыгать, петь и смеяться, разбрасывая по деревьям свои одежды…
И снова вопрос – почему вдруг? Разве есть повод веселиться? Я собой руковожу? Кажется – да. Своим телом – точно! Лежать, Лора, лежать! Продолжая хихикать, словно от щекотки, я заставила себя не выдать своего местонахождения. Может быть, тяжелая железка пистолета в руке гасила посторонние эмоции. Как заземление у радиоприемника.
А «эти» тем временем выгружались из своих транспортных средств. Зачем-то я начала их считать: «Раз, два, три, четыре, пять – вышла Лора погулять. Вдруг охотник выбегает, прямо в Лорочку стреляет…»
На самом деле из самых больших тарелок вышло всего пять начальников. Так они выглядели. Как у нас девчонки в обкоме острили: «У Советской власти самое главное звание – „Член органа“! Эти – такие же. Безусловно довольные собой, вальяжные, едва ли догадывающиеся, что и их можно при случае „нагнуть“. Из средних и мелких, „десертных“ – посыпалась „пехота“. Впечатления они не производили, совсем не „ангелы“. Вроде киргизов из колхоза под Иссык-Кулем, где я в юности отдыхала у любимого дяди Вали. Зато их было много, и все с каким-то оружием.
Теперь бы сообразить – больших тарелок три, средних – пять, мелких – две. Смех продолжал меня разбирать, но я все пыталась считать. Умножать и прибавлять. Мешала отличная фраза из анекдота: «А тебя здесь поставили отнимать и делить!» Хорошая идея, только одной не справиться. Патронов не хватит.
Мелкие «пришельцы» торопливо разбежались по всему периметру поляны, создавая оцепление, а «члены органов», они же – бывшие «ангелы», наверное, так же «далекие от народа», как наши вожди, – чинно двинулись к ее середине. И так они были повадками похожи на секретарей горкома и обкома, что смех разобрал меня до слез.
И тут же мелькнула мысль, не моя, давно услышанная: «Смеешься до слез – будешь плакать!» Хорошо, что пришла, – дала время подготовиться. Потому что буквально через секунду началось то самое, доставшее Андрея с Сашкой.
Навалилась страшенная тоска, такая, что пропади все пропадом: захватят – не захватят, убьют – не убьют. Встать сейчас, выйти к ним, упасть, каясь, на колени…
А вот хрен вам! На коленях мы уже стаивали, закаленные!
Лежу, продираюсь мысленно сквозь всю эту муть. Как они меня достали? Чувствуют какими-то своими «нюхами»? Или накрыли психическим колпаком всю окрестность, где я могла оказаться? Скорее последнее, иначе подошли бы сами или прислали «мелких» да «под белы рученьки, за высокие горы, за темные леса, за глубокие реки…».
Милая бабушка, все вспоминаю твои сказки и молитвы! И вспоминаю ведь в самые трудные минуты. Обычно – не помню, не до того. И что ведь поразительно – помогает, когда не помогает ничто другое.
Отпускать стало не сразу, но ощутимо. Генераторы у них перегрелись или «в струю» не попали?
Ай да молодец, Лорочка!
И опять лезут из памяти тексты школьной программы: «Вынесем все, и широкую, ясную, грудью дорогу проложим себе!» Грудью не получилось, так зато – пистолетом вышло.
«Главное – отнять, вынести и поделить», – это Шульгин, кажется, говорил, еще когда мы с ним в поезде с большевиками сражались. Вновь стало весело, хотя «члены» медленно и неумолимо приближались. Ребята, где вы? Ау!
Ох как здорово было бы, если б сейчас из-за деревьев вышли мои ребята! Спокойные, с винтовками или пулеметами наперевес, сказали бы «этим» – не трогайте нашу девушку! И как бы пришельцы увяли, «сдулись», как проколотый воздушный шарик.
Я верила в это с такой силой, что они непременно должны были появиться. Но – увы.
По нервам вдруг ударила вспышка мгновенной, но едва переносимой боли. Я вскрикнула. Пистолет как бы сам собой выстрелил два раза, и выпал из разжавшихся пальцев.
– Вот видишь, – сказал самый первый из подошедших ко мне «членов», оттолкнув носком ботинка «беретту» в сторону, – попытки сопротивляться бессмысленны. Мы позволили тебе потратить все твои душевные силы. Теперь ты наша…
И я понимала – так оно и есть. Ни злости, ни даже бессмысленного веселья не осталось. Только страх. Что захотят со мной сделать, то и сделают.
Правда, в самом потаенном уголке души пульсировала мысль: «Я не помню, совсем не помню о том, что у меня слева под мышкой пристроен маленький „вальтер РР“. Олег мне подарил его на самый крайний случай. Я о нем не помню, и эти сволочи не догадаются…
Не догадались, и обыскивать меня не стали, просто вытащили из кобуры вторую «берету».
– Теперь пойдем…
И я пошла.
Внутри большой, «суповой» тарелки не было ничего интересного. Вернее, я не увидела ничего интересного. Где-то, наверное, имелась кабина управления, но меня заставили сесть на подобие дугообразного дивана в совершенно пустом куполообразном отсеке, под присмотром одного из «членов». Остальные скрылись в глубине летательного аппарата. Имей я понятие, как управлять этой штукой, ничего не стоило бы перестрелять экипаж и улететь к своим. Патронов бы как раз хватило. Но – увы!
«Тарелка» взлетела почти бесшумно, я испытала нечто вроде невесомости, как в скоростном лифте. И почти тотчас мы приземлились. Приехали, значит. Знать бы куда. На другую планету или в палеолит? Андрей ведь говорил, что дагоны с дуггурами разошлись где-то в те времена. Если, конечно, мои «ангелочки» имеют к тем и другим какое-то касательство. Может, еще одна раса космических агрессоров. А чего мелочиться? Мало мы их повидали, всяких!
«Ох и попала ты, Лорка, ох и попала», – отстраненно подумала я. Страха не было, вместо него – разочарование и обида. Как после проигранного соревнования. Чего-то ждала в жизни, на что-то надеялась – и все прахом. Себя мне жалко не было, жалко несбывшихся надежд. И – Олега. Что он теперь будет делать, без меня? Я, может, плохая была жена, так лучше он все равно не найдет…
«А, ладно!» – встряхнул я головой. Еще не вечер.
Поднялась и с гордо выпрямленной спиной пошла к выходу.
Снаружи оказался тот же самый лес, так что пространственно мы улетели, пожалуй, не так далеко. А вот по времени?
Метрах в ста над кронами деревьев поднимались обрывистые скалы, очень похожие на те, от которых я так по-идиотски ушла. Где сейчас сходят с ума от тревоги за меня ребята и девчата.
Эх, дура я, дура!
– Туда, – указал рукой мой сопровождающий. Кроме него, из тарелки не вышел никто. Непонятно. С одним-то я разделаюсь без проблем. Неужто он этого не понимает? Ну-ну… Только что делать потом? Если меня увезли хотя бы на полсотни километров, по тропическому лесу мне этот путь не пройти.
И вдруг меня осенило. Как же я раньше не додумалась? Наверное, гипноз, что увел меня от пещеры, действовал. А сейчас, значит, перестал?
Нужно просто позвать на помощь! Мысленно. Неужели не услышат? Дагоны, умеющие читать мысли, Андрей, Сашка, старик Удолин, наконец. Они же сейчас только обо мне и думают, ищут, все на меня настроены! Если я позову очень громко, обязательно отзовутся. Только как это делается? Я никогда не вслушивалась в звучание сутр и мантр, что при мне несколько раз произносил Новиков. Ну так надо придумать свои!
Я резко остановилась и села на траву.
– Что с тобой? – спросил конвоир.
– Подожди, отвернись, мне плохо… – скривила лицо и очень натурально изобразила рвотный спазм. Прикрыла рот ладонью и махнула свободной рукой в сторону скал.
Он послушно отвернулся. Надо же, все-таки есть в них что-то человеческое!
Продолжая давиться и всхлипывать я, собрав все душевные силы, бросила в пространство отчаянный, почти предсмертный зов. Как зовет на помощь неизвестно кого тонущий человек. Я очень боялась, что меня услышит «этот». Да нет, вроде ничего…
Не оборачиваясь, он спросил:
– Тебе помочь?
– Ничего не надо, я сейчас…
Продолжая взывать «ко всем, кто меня знает», я сделала еще кое-что. Отстегнула с шеи кулон-талисман, подаренный Олегом, и повесила его на ветку куста за спиной. Жаль, конечно, расставаться, но зато, если окажутся здесь друзья, поймут, что не ошиблись местом. И талисман вернется ко мне, как Поликратов перстень.
Вытащила сигареты, закурила. Надо же нервы окончательно успокоить. Заодно две штуки раскрошила, бросила в траву. Если друзья будут меня с помощью роботов искать, наверняка настроят им зрение, обоняние, слух на полную мощность. Значит, запах виргинского ароматизированного табака те обязательно учуют, слишком он отличается от любого естественного.
– Ладно, пошли, – сказала я, вставая. – Куда ты меня тащишь?
– Никуда не тащу, сама идешь, – ответил, поняв мои слова слишком буквально. Не слишком хорошо они в русском языке, а значит, и в нас, людях, разбираются. Работают в основном на эмоциях. Буду иметь в виду. Но кто они все же такие? На дуггуров, что нам Шульгин в своем фильме показывал, совсем не похожи. Может, из Антоновых приятелей-форзейлей, что его после побега ловят? Так почему здесь и зачем им я? Как заложница, вдобавок – слабое звено? Открыто напасть на всех сразу не рискнули, одновременно с Новиковым, Сашкой, Ириной им справиться не под силу? Все может быть. Да что толку гадать. Скоро и так все узнаю…
Конвоир подвел меня к сплошной отвесной скале, заросшей мохом и ползучими растениями. Что-то такое сделал пальцами, камни разъехались в стороны, открывая темный проход.
– Иди – сказал он, по-джентльменски пропуская меня вперед.
– Сам иди. Я темноты боюсь, – и тут же для убедительности вспомнила, что в детстве действительно боялась ее до истерики. Не ночной – темноты закрытых помещений.
Странно, но мой прием сработал. Бывший «ангел» шагнул вперед, бросив через плечо:
– Не отставай.
Мне только этого и надо было. Зажатым в кулаке тюбиком губной помады я нарисовала на камне жирный размашистый крест, патрончик бросила на землю. И вошла. Больше я ничего сделать не могла. Осталось одно – ждать и надеяться. Скалы у меня за спиной сдвинулись, окончательно отрезая от свободы…»
Лариса, замолчала, откинулась на подушку.
– А дальше, дальше что было? – жадно спросила Анна. Будто увлекательную сказку прервали на самом интересном месте.
– Что дальше – завтра расскажу. Устала я. Спать хочу. Вернутся Шульгин с профессором, вместе и обсудим. Гасите свет.
И снова Ирине показалось, что Лариса ведет себя, как запрограммированная. Сначала говорила много и долго, перегружая «отчет» ненужными подробностями и лирическими отступлениями, и вдруг – стоп! Будто пленка в диктофоне кончилась. Но заставлять ведь не будешь. Пусть отдыхает.
– Ну спи, спи…
Дождь снаружи почти прекратился, с неба сыпалась мелкая морось. Ирина вылезла из фургона, подошла к соседнему. Сквозь щель между тентом и пологом пробивался слабый свет. Она легонько постучала пальцами по бортику. Выглянул Новиков, увидел подругу, бесшумно спрыгнул на траву.
– Что там у вас?
– Почти нормально. Выговорилась, теперь заснула. А Олег?
– Тоже спит. Что-то интересное она сказала?
– Много интересного. Пойдем хоть туда, что ли. – Она указала на третий фургон. – Что-то уж больно много непонятного в ее рассказе. – Роботам прикажи усилить бдительность. Мало ли что…
– Бдительность у них всегда одна, то есть – высшая. Не беспокойся…
Третий фургон, до поры не требующийся хозяевам, роботы, приобретшие в ходе этой экспедиции очередную порцию опыта и самостоятельности, превратили в опорный пункт и базу снабжения. Трое несли караульную службу по дальнему периметру, один охранял непосредственно стоянку и присматривал за двадцатью лошадьми, согнанными в импровизированный кораль. Еще двое, не нуждаясь в освещении, поделили обязанности. Один раскупорили ящик патронов и набивал пулеметные ленты, второй чистил и смазывал оружие.
– Порядок в танковых войсках, – сообщил Андрей Ирине, – весь контингент при деле. А вы, ребята, – это уже роботам, – тоже на улице подежурьте. Особое внимание – первому фургону. Находиться рядом, слушать, наблюдать. Если с хозяйкой Ларисой что-то случится, настраивайтесь – ты на скорую медицинскую помощь с уклоном в психиатрию, ты – на противодействие неизвестной угрозе извне, как бы она ни выглядела. И срочно поднимайте меня. Все понятно?
– Так точно. Неизвестная угроза – какого рода? – спросил как раз Джонсон, имеющий опыт работы в паре с Новиковым.
– Тебя что – из Урюпинска призывали? Если бы я знал – непременно объяснил. Угроза – все, что не связано со знакомыми тебе людьми, а также профессором Удолиным. От атмосферных явлений до появления привидений. Совсем просто – все, что выходит за пределы нынешней обстановки. Дошло?
– Так точно, дошло.
– Но и меру знай, – вставила Ирина, – а то таракан неизвестного науке вида на поляну приползет, устроишь тут боевую тревогу…
– Я понял, хозяйка. Без крайней необходимости мы вас тревожить не станем.
И тут же тропический дождь снова припустил. Не настоящим ливнем, просто очень сильно. Андрей с Ириной забрались внутрь фургона. Хорошо все же, когда имеется такое укрытие. От облучка и переднего отделения, где осталось оружие, их отделял еще один, внутренний полог. Защелкнув его боковые и нижние стальные застежки (гораздо надежнее, чем «молнии» или «липучки), они тоже ощутили себя хоть на час-другой, но изолированными от внешнего мира. Да ведь и вправду. Дождь и ветер тент не пробьет, пули – тоже. Верный Джонсон не позволит даже Левашову внезапно нарушить их покой.
– Так я слушаю, – сказал Андрей, поудобнее устраиваясь на боковом диване-рундуке.
– Сейчас, – ответила Ирина. Она с долей удивления прислушивалась к себе. Еще во время рассказа Ларисы о «сексуальной агрессии» дуггуров почувствовала, что воспринимает тщательно передаваемые подробности слишком эмоционально. И слишком детально. Вообразив Ларису в объятиях тех прекрасных мужчин-ангелов, тут же подставила на ее место себя. И подумала, что – не выдержала бы искушения. Даже в пересказе, далеко от места событий, до нее дошел мастерски подготовленный «волновой пакет» информации, бьющей непосредственно в соответствующие мозговые центры.
Но если у Ларисы нашелся противовес в виде страха, ненависти, отвращения к своему прошлому, то у Ирины его не было. Наоборот, весь ее прошлый опыт был исключительно положительным. Что девические воспоминания о их первой любви с Новиковым, что зрелые – о второй к нему же. Свое недолгое замужество она как бы выводила за скобки – проходной эпизод, но несколько необременительных связей (для пользы дела и собственного удовольствия), которые у нее были до новой встречи с Андреем, оставили самые приятные воспоминания.
И все эти детали и подробности вдруг разом хлынули наружу из памяти и подсознания. Ее накрыло так… Что-то в этом роде она испытывала, когда Новиков по молодости лет и в виде шутки испытал на ней действие одного из препаратов Шульгина. Ни самоконтроля, ни стыда – одна лишь темная, нерассуждающая, первобытная жажда наслаждения.
– Сейчас, подожди, – срывающимся шепотом сказала она, торопливо раздеваясь. Дрожащими пальцами расстегивала пуговицы и пряжки, отбрасывала в угол джинсы, куртку, рубашку, все остальное.
– И ты тоже, быстрее… – бросила она Андрею, нащупывая замок между лопатками. Сначала он не понял, что происходит, потом ее настрой передался и ему. Да и ничего странного – картина уж больно романтическая! Стриптиз под шум ливня и в свете слабенькой аккумуляторной лампочки. Да исполняет его не холодная профессионалка, а охваченная настоящей безудержной страстью красивая женщина. Такое заведет кого угодно.
«Как хорошо, что мне не нужно сопротивляться и есть он», – мельком успела подумать Ирина, сжимая пальцами плечи Новикова. Шумно и прерывисто дыша, подставила ему грудь для поцелуев.
– Ну и что сия прелюдия обозначает? – спросил Андрей, когда Ирина выложилась полностью, измученная, как после приступа малярии. Та же слабость во всем теле, тахикардия и прочие симптомы.
– Подожди…
Она выпрямилась, держась за дугу тента, распахнула полог, спрыгнула в густую мокрую траву, под теплые дождевые струи, долго плескалась в них, как под душем, постепенно приходя в себя. Со стороны это выглядело красиво. Если бы у Новикова была под руками видеокамера, он непременно заснял бы эту нимфу тропического ливня.
Теперь Ирине было очень хорошо. И немного страшно. Точно так, как после первой ночи с Андреем на берегу Плещеева озера. Одновременно она думала: «Слава богу, что кевлар тентов обладает отличной звукоизоляцией, иначе весь лагерь переполошила бы своими криками и стонами. Стыд какой, будто кошка мартовская». И еще о том, каково же сейчас Анне, если на нее рассказ Ларисы произвел такое же впечатление?
Ирина вернулась в фургон, завернулась в поданное Андреем полотенце.
– Дай чего-нибудь попить. Вина, что ли…
– Может, коньяка или виски?
– Нет, вина. Пить очень хочется.
До дна осушила кружку красного сухого. Вытерла губы, взяла сигарету.
– Так я слушаю, – напомнил Новиков.
– Ларка, похоже, опасную заразу с собой принесла.
И передала Андрею суть ее рассказа и собственные соображения на этот счет.
– Однако, – протянул он. – Без Удолина нам опять не разобраться. Не мой профиль. Но это, по крайней мере, лучше, чем моя депрессия…
– Как посмотреть. Ей могли всадить весь комплект… Ларису, по ее словам, продержали там сутки. Если за первые полчаса «знакомства» эти ангелы настолько проникли в ее психику, так что могли узнать и сделать потом? В стационарных условиях.
Новиков представил.
– Но сделать-то мы сейчас все равно ничего не можем. На деда с Сашкой вся надежда. Раз они смогли ее выручить и сюда переправить, с остальным тоже разберемся.
– А если нет?
– Если, если… Чего зря гадать? Ну, отправим девушку в карантин. В любимый Кисловодск. Светским львицам повышенный эмоциональный фон никогда не вредил…
– Да я не об этом совсем, что ты дурачком прикидываешься! Это как раз действительно не слишком страшно, а вот все остальное…
– До утра время терпит? Ну, вот и ложись. На неприятности будем реагировать по мере их поступления. Другого не остается.