Глава пятая

В осинник вошла вся дружина. Десятник подошел к Бордаку:

– И что тут, воевода?

– Вчера еще здесь был стан мурзы Икрама, с ним десятка три его нукеров и невольники. Но к нему тайно прибыл кто-то из русских, мыслю, из Чугуева, и предупредил о нас. Посему мурза оставил осинник и ушел малой ратью в урочище Санга.

– Пошто считаешь, что именно в Сангу? Других мест нет? И откель ведаешь о предателе?

– Попался нам в осиннике мужик один из Песчаной. Бежал от татар, когда те второпях собирались уходить из осинника. Он и о предателе, предупредившем мурзу, молвил, и об урочищах поведал. Их подходящих два. Одно далеко на юге, в сорока верстах, а вот другое, бывшее село Санга, в двенадцати верстах отсюда в лесу, что начинается в пяти верстах от реки.

– Это тот лес, где, как мы поначалу думали, может скрываться Икрам?

– Да. Тот самый.

– А где тот сбежавший от татар мужик?

– Я его в Радное отпустил. У него на селе родственник живет.

– Напрасно.

– Пошто?

– По то, что он мог быть оставлен мурзой в лесу, дабы сбить нас с толку. Жизнь оставил, но с условием, что тот молвит воеводе русскому то, что треба.

– Не думаю, – ответил Бордак, – даже уверен, что он, мужик этот, не подставлен нам. Его знает наш проводник. И еще… мурза не так глуп, дабы не понимать, что мужик, сколько слов ни давал, как бы ни клялся, а все одно расскажет о татарах. Либо с него то выпытают.

– Наверное, ты прав, – подумав, согласился десятник. – И что теперь?

– Андрий ушел в Чугуев?

– Ушел. Сразу, как передал наказ в осинник идти.

– Он пошел в крепость, а нам дорога в Сангу.

– Коли в бывшем селе сохранилось хоть несколько хат, городьба, то крымчаки выставят охранение в урочище, да дозоры по лесным тропам. Невольниками как щитом прикроются. Даже коли мы и сумеем подойти скрытно к Санге, то нам десятком не взять стан мурзы. Но вряд ли мы подойдем к нему скрытно.

– Я передал княжичу Парфенову, чтобы срочно вел отряд к Санге, – ответил на это Михайло, – так что силы наши будут больше или, по крайней мере, сравняются. А сможем ли скрытно подойти к урочищу? Коли пойдем на пролом, прямиком, то дозоры нас заметят, и Икрам встретит во всеоружии. А коли мы обойдем урочище? Поначалу балками, частью лесом, и зайдем к окраине урочища, в тыл Санги. Как мыслишь, будет того ждать мурза?

– Мыслю, дозоры он все-таки со всех сторон выставит, но появление русского отряда с тыла ожидать не будет, – кивнул десятник. – Но ты же вызвал всю дружину? А княжич с десятком Огнева пойдет напрямую к урочищу от Чугуева и может дойти до Санги быстрее, а значит, дозоры мурзы заметят дружину и устроят засаду. Да, мы нанесем удар с тыла, коли в то время будем у урочища. А ведь можем и не быть.

– Мурза не глуп, а я, по-твоему, уступаю ему? – улыбнулся Михайло.

– Нет, но разве то не может случиться?

– Не может. Потому как через гонца я передал указание княжичу вести рать поначалу к осиннику. Здесь ты, Фома, оставишь одного человека, которому объясним, как и где пойдем. По нашим следам двинется и основная дружина. Ну, а у урочища, в тылу басурман, определимся, как окружать их и рубить, чтобы и мурзу захватить, и полонян освободить.

– А ты все добре продумал, – протянул десятник.

– Кого оставишь?

– Есть у меня вельми смышленый ратник, молодой, но не по годам умен. Особливо в делах воинских.

– Зови его.

– Володька! Гранов! – крикнул опричный десятник.

– Я!

– Подойди сюда.

Опричник подчинился, подошел:

– Слушаю, десятник.

– Его слушай, – кивнул десятник на Бордака.

Михайло объяснил ратнику, что ему следует делать. Особо предупредил:

– Не уходить из осинника ни под каким предлогом, место отдыха тщательно скрыть, если в осинник войдут татары…

– Откель им взяться? – прервал десятник.

– А вот перебивать меня не след, – строго взглянул на него Бордак.

– Извиняй, Михайло Алексеевич!

– Так вот, если вдруг откуда-то появятся татары, укрыться и не высовываться. Нам, конечно, важно, что это за татары, откуда подошли, куда пойдут, но твое присутствие в осиннике более важно.

– Я все понял, боярин, – ответил опричник.

– С Богом, Владимир!

Отпустив ратника-гонца, Бордак дал команду:

– Всем подготовка к переходу по лесу. Выходим в порядке, который определит десятник Рубач.

Опричный воевода кивнул, назначил головной дозор, по одному ратнику в тыловые замыкания и на фланги.

Через десять минут ертаул под общим руководством Бордака, но ведомый проводником Ефимом Кубаревым прошел сто саженей на запад, спустился в сухой овраг – буерак и двинулся по низу. Шли конно. До непосредственной близости с урочищем это можно было делать беспрепятственно.

Переход, что составил со всеми издержками чуть более тридцати верст, ратники одолели за три часа и ближе к полудню вошли в густой лес с юга, обойдя бывшее село Санга. Тут в лесном овражке сделали привал, выставив охранение.

– А теперь, Ефим, рисуй на земле схему урочища, – подозвал Михайло проводника.

– Я, да и то, если вспомню, могу рисовать только то, что было на селе ранее.

– Давай так.

Проводник быстро изобразил схему селения, отметив, где проходили улицы, стояли хаты, поставил кресты там, где была сельская церковь, дом сельского старосты. Над схемой склонился и десятник Рубач. Надо было решать, что и как делать дальше. Одно не поддавалось сомнению – проведение большой разведки для уточнения схемы селения и всего, в нем происходящего.

– Кого направим в урочище? – взглянул Михайло на Рубача.

Подумав, Фома предложил:

– Старшим – Ивана Пестова, с ним Сашко Сизова, Алексея Куницу и Федора Вергу.

– Они уже бывали в разведке?

– И не единожды.

– Добро. Давай сюда старшого.

– Вот, Иван, – подозвав Пестова, представил его десятник.

– Слушаю, – сказал тот.

– Пойдешь со товарищами в селение, – внимательно посмотрев на него, приказал Бордак.

– Кого должен взять с собой?

– Огласи, Фома, – кивнул Михайло Рубачу.

Десятник назвал фамилии.

– Достойные воины, – проговорил Пестов.

– Тут все, что вспомнил проводник, – показал на схему Бордак, – он был в Санге, но давно, после пожара там все изменилось. Попробуй срисовать и пометь то, что осталось. Но главное, Иван, погляди, есть ли в урочище татары, каким числом и там ли мурза с полонянами. Коли там, то отметь на схеме, где кто разместился, какое охранение выставлено, есть ли скрытые пути подхода в Санге в обход вражеских постов наблюдения. Уразумел?

– Да, боярин.

– Тогда рисуй схему, собирай воинов, и вперед! Коли что, подай сигнал тревоги, крик кукушки, поможем, коли сможем.

– Понял!

– Давай, Иван. Оттого, как проведешь разведку, зависит очень многое. Это и исполнение наказа царя, и освобождение наших людей из рабства проклятого.

– Я все понял, – повторил опричник и скрылся среди деревьев.

Вскоре к Санге по балке пошли разведчики. Вел ертаул Пестов. Он расставил их так, что между ними было расстояние в десять саженей, сам как старший – впереди. Прошли балку, небольшую рощицу, даже не рощицу, а с десяток берез, росших на небольшом пятаке, за которыми виднелась околица бывшего села.

Пестов поднялся по склону, далее ползком вполз в кустарник, выбрал место, откуда, раздвинув ветви, можно увидеть останки села, и тут же, саженях в двадцати, увидел двоих татар в яме, только головы торчат. Он поднял руку, подзывая к себе застывшего на вершине разведчика, и тот осторожно подполз к старшому ертаула:

– Чего, Иван?

– Видишь пост?

– Это два татарина в канаве?

– Да.

– Значится, тута они.

– Все ли, вот что прознать треба. Отсюда не увидим, правее поле, туда сунешься, крымчаки заметят и накроют, а вот слева – возвышенность, кустов там мало, но они есть. Треба скрытно и ползком добраться до той возвышенности и посмотреть на урочище. Чего высматривать, ведаешь?

– Ведаю.

– Возьми с собой Сашко, Алексея Куницу, а Федора Вергу пришли ко мне.

– Угу! Уразумел.

– Тока осторожно, Сашко. Не дай бог, приметят татары, не уйти, с живых шкуры спустят. И десятник не поможет, потому как в десятке осталось пять воинов да Фома с боярином. То не сила супротив даже двух десятков, а коли в Санге сотня…

– Я все уразумел.

– Ступай с Богом! Что важное заметишь, передашь мне через Куницу.

– Так он у меня вроде гонца будет?

– И гонцом тоже. Ступай!

Сизов отполз назад в балку. Взял с собой Алексея Куницу, и опричники из ертаула пошли буераком к возвышенности, благо местность за лесом была вся изрыта оврагами, балками да буераками, вдоволь было и ям с канавами различных величин. К Пестову подполз Федор Верга:

– Тут я, Иван.

– Вижу. Гляди вперед.

– И что? А?! Татары! Туты, значится.

– Это пост.

– Ты чего, я что, не разумею, пост это али еще чего?

– А разумеешь, гляди во все гляделки на запад. Коли с тыла выставлен пост, то тут может быть вся сотня, а хат уцелевших немного. Южный пост должен быть среди развалин.

– Иван! Ты старшой, признаю, тока учить не надо, лады?

– Делай, что сказано.

Не успел Верга обустроиться для наблюдения, как из одной из уцелевших хат вывалились на траву две бабы и два мужика. За ними показались трое татар. Один из них крикнул:

– Вставай, скотина, иди до развалин, собирай дерево! Костер для казана нужен, быстро собирай!

– Полоняне из деревни, Иван, – прошептал Верга.

– Вижу, татары заставляют собирать дрова для костра.

– В развалинах не найдут, в лес погонят невольников, татарам жрать готовить треба.

– Пошто только трое их, а полонян четверо, к тому же две бабы? Для сбора дров мужики нужны, а тут баб выгнали.

– А им, я имею в виду крымчакам, без разницы, мужик али баба. Для них и те, и другие скот рабочий. А может, выбрали тех, которых не думают гнать. С изъянами люди, хворые али покалеченные. Хотя с виду вроде нормальные, здоровые.

– У бабы одной, что первой вышла, лицо разодрано, татары уже поглумились над ней или увечье до того получила.

Невольники начали собирать коряги, обломки лавок, остатки полов, куски бревен, все, что могло служить горючим для костра. Татары подгоняли ударами плеток. Собрав кучу, полоняне отнесли все за избу, потом их загнали в хату. Вскоре за ней поднялся дымок, татары разожгли огонь.

Такие же столбы дыма поднялись и в других местах.

Прошло немого времени, и в урочище появились крымчаки, чуть более десятка. Они садились в круг, держа миски, ели руками, до того помолившись по-своему, расстелив на земле матерчатые коврики, что затем скручивали в пояса. Трапеза еще не закончилась, как от балки послышался шорох.

Пестов повернулся, вытащив саблю из ножен, но тут же знакомый голос сказал:

– Не балуй, Иван, это я, Куница.

– Пошто от оврага, Лексей?

– Так удобнее.

– Ну, что поведаешь, Лексей? – спросил старшой.

– Слева большую хату без крыши видишь?

– Ну, вижу.

– Так вот, рядом с ней провалившийся погреб. В нем человек двадцать невольников, боле молодых баб, девиц, детей. Есть невольники в четырех хатах, там мужики в основном и бабы повзрослее. Считал, получилось где-то боле тридцати душ.

– Примерно столько увели татары из Песчаной. Так, с невольниками вроде проясняется, а что с крымчаками?

– А вот по тем непонятно. Напротив тебя пост с двумя татарами, на юге тоже пост, но в нем один басурманин. Жрать ему приносили от большой уцелевшей хаты.

– Нашим тоже приносили еду, бурдюк с водой. Из хаты выводили двух баб и двух мужиков, – кивнул Пестов.

– Тех мы посчитали. Так, и что выходит?

– А выходит, Иван, что тут никакая не сотня и даже не полусотня, – вздохнул Куница.

– Где остальные?

– Ты у меня спрашиваешь? Треба брать любого татарина и пытать, где мурза с сотней. А до того доложиться десятнику о том, что видели.

– Рано докладывать, – покачал головой Пестов. – Что мы сделали? Посмотрели на урочище с двух мест? А коли в северной али восточной части татары устроились в подвалах?

– Ага! Одни жрут, другие тока молятся, да?

– И все одно, надо посмотреть все урочище. Ты, как вернешься к Сизову, передашь Сашку, ему, как и прежде, глядеть за Сангой с возвышенности, а тебе обойти урочище с севера. Да гляди, не попадись на глаза дозорного. Посмотри, что там и частью на востоке. Будет возможность, проберись в селение, глянь в развалины. Но тока вельми осторожно. Я же пошлю на юг и юго-восток Федора Вергу. Увидите друг друга, внимание на то не обращайте, занимайтесь каждый своим делом. Как солнце пойдет к закату, идете в обрат. И ко мне. Понял?

– Рискованно то, Иван.

– И как ты мыслишь справиться с татарами? Играючи, без риска? Приходится, Лешка, рисковать. Но не впервой же?

– Не впервой. Лады. Уразумел я, пошел.

– Храни тебя Господь!

Отправив Куницу, Пестов окликнул Вергу:

– Федька!

– Да?

– Подойди!

Ратник подполз к старшему:

– Ну?

– Только что был Лексей Куница, они с Сашко видели в погребе примерно двадцать невольников, молодых баб, девиц, детей.

– Это где?

– У большой хаты, что слева.

Верга поглядел и процедил сквозь зубы:

– Загнали, собаки басурмане, туда, откуда не вытащить. Других, кто старше, держат при себе?

– Так, Федька.

– Значится, невольники из Песчаной тут?

– Да. А вот с татарами непонятно. Пока замечено не боле двух десятков.

– Неужто мурза и отсель ушел?

– Мыслю, ушел, он бы в хате не сидел, шатер поставил бы. Шатра нет.

– И че делать?

– Смотреть все урочище.

– Так смотрели же.

– Треба входить в Сангу. Я послал Куницу глядеть северную и северо-восточную часть урочища, там, на востоке, пост с одним басурманином. И зайти в селение через развалины, дабы видеть то, что ни отсюда, ни с возвышенности узреть не можно.

– А мне, значит, идти на юг?

– А ты догадливый, Федька, – улыбнулся Пестов.

– Чего тут догадываться, коли и без догадок все ясно?

– Да, иди в обход урочища с юга, учитывая, что и там может быть пост охранения и наблюдения крымчаков. На Куницу, коли увидишь, внимания не обращай, но коли понадобится помощь…

– В том случае ведаю, что делать, – прервал старшего Верга.

– Ну и добре. Надо знать, Федька, сколько татар в урочище, есть ли там мурза, хотя то вряд ли, но все одно, смотреть треба.

– Треба, посмотрим.

– Будь осторожен.

– Я всегда осторожен, особенно когда к бабе, супружнице купца на Москве, иногда наведываюсь.

– Блудишь, Федька?

– Не-е, милуюсь с бабой молодой, которая от купца окромя страданий ничего не ведает. Ему под пятьдесят, ей двадцать. И чего брал молодуху, коли не могет дать то, что ей треба?

– А ты, значит, могешь?

– Могу, Иван, тока ты о том никому не говори.

– Не скажу. Ступай с Богом!

– Угу, пошел!

Следом за Куницей в балку урочища, но уже с юга, пошел Федор Верга.

Пестов посмотрел на возвышенность, но Сизова не увидел, хорошо спрятался. Он лег удобнее, шире раздвинул ветви и продолжил наблюдение за урочищем.

В нем ничего особенного не происходило. До того, как солнце подошло к верхушкам леса на западе. Тогда в избе, откуда выходили татары и невольники, раздался бабий вопль:

– Нет, не надо, прошу тебя!

Покосившаяся дверь хаты вдруг раскрылась, и татарин вытащил на улицу за волосы одну из баб, что собирала дрова. За этим татарином шел еще один. Бросив бабу на траву, татары стали срывать с нее одежды. Послышался шум в хате, потом мужской крик, который резко оборвался. Татары на улице раздели бабу догола и набросились на нее, как голодные псы. Сначала один, потом второй. Насиловали зверски. Баба поначалу дергалась, потом затихла. Удовлетворившись, бросили ее и ушли в хату.

«До смерти снасильничали», – подумал Пестов, у которого в груди клокотала ярость. Будь его воля, он прямо сейчас пошел бы в урочище, в хату и порубил бы насильников на куски. Но он не мог двинуться с места, тока смотрел, кусая губы и сжимая рукоять сабли, на бабу. И та вроде вздрогнула, шевельнулась.

Пестов напрягся. Из хаты на улицу вышел мужик. Он был сильно избит, одежда порвана так, что висели одни лохмотья. Превозмогая боль, он бросился к бабе:

– Аленушка! Жива?

– Ох, Гриша, и не ведаю, жива аль нет, да теперь и жить не в радость, прибил бы меня, испоганенную.

– Ну что ты! Как можно прибить! Разве ты по своей воле?

Из хаты вышли татары. Рассмеялись и заговорили по-своему, но Пестов понимал по-татарски и все слышал:

– Глянь, Азат, эти свиньи еще милуются. Баба порченая, а мужик возле нее все одно.

– Э-э, Габит, свиньи, они и есть свиньи. А баба-то живучая попалась. Оклемается, может, мурза и продаст еще.

– Лучше бы не продал, а нам отдал. Я знаю одного торгаша, ему как раз баба работящая нужна.

– Чего на рынке невольничьем не купит?

– Ты торгашей не знаешь? За акче удавятся. Ему дешево подавай. А такие, – кивнул Азат на несчастную, – стоят акче двадцать-тридцать. Но то тоже деньги, к тем, что мурза за поход заплатит.

– Долго ли она в полоне продержится?

– А ему плевать, хоть день-два, он этих свиней не жалеет, выжимает из них все. Заставляет работать от рассвета до заката, а на трапезу – горстку зерна бросает. Он точно купит, потому как помирают у него рабы часто.

– Ну, ей еще оклематься надо.

– Боле не тронем ее. И другую тоже. А то мурза может наказать.

– Не-е, за такую не накажет.

Габит подошел к мужику, что держал на коленях голову супружницы:

– Эй, ты, грязная свинья, тащи свою бабу в хату, клади в угол и выхаживай. Скоро она должна быть на ногах.

– Пошто так-то, как звери дикие? – с ненавистью взглянул мужик на татар.

И тут же плетка рассекла ему лицо.

– Еще голос подаешь? Делай, что сказано!

Мужик выпрямился, поднял на руки бабу и понес в избу. Там ему, видать, помогли, потому как слышались голоса: «Давай сюда, Гриша, я воды взяла немного, одежду приготовила, а вы, мужики, отошли бы…»

Татары остались на улице.

Велико было желание опричника Пестова выйти из укрытия, налететь на этих злодеев да порубить на куски, но покуда не можно.

Татары погалдели немного и ушли в избу.

Тут вернулся Верга, и старший ертаула спросил:

– Ну, что видел, Федька?

– На юге на посту один басурманин, также по одному с восточной и северной сторон. Не хоронятся, сидят на кошмах, из оружия – сабли, ну, и ножи, без них они никуда.

– В урочище?

– Там развалины, дошел до полуразрушенной церкви, далее не пошел, потому как там еще один татарин сидел на ступеньках. Дозорный али так просто вышедший из уцелевшей хаты, не ведомо, но татарин с саблей. Пошел влево. Тут повезло. Вон, у двух яблонь справа от остова церкви хату без крыши видишь?

– Вижу.

– Внутри шесть басурман, среди них, видать, старшой. Он командовал, кому чего делать.

– Так, – сделал отметку на схеме Пестов, – хата у церкви – шесть рыл. Как же они сидят без крыши, а коли дождь?

– У них полог есть.

– Дальше.

– На постах двое, еще один у церкви, в хате, что напротив, еще четыре татарина, удавил бы собственными руками, получается…

– Получается тринадцать косоротых, – подхватил Пестов.

– Чего разозлился-то?

– А то, что при мне прямо во дворе уцелевшей хаты крымчаки бабу гуртом снасиловали. Неизвестно, выживет али нет. Потом мужик этой бабы вырвался к ней. Татары следом, смеялись, говорили, баба, мол, живучая, ее продать в Кафе торговцу какому-то можно. Тока он дешево берет, потому как до смерти работать заставляет. И наших эти бешеные свиньями называли. Уразумел, Федька, свиньи мы для них, скот! А ты молвишь, чего злой. Да меня трясет всего!

– Ну, Иван, этих-то, что в урочище, отсюда не выпустим. Вот тока нету тут ни мурзы, ни других десятников. Ушли, а куда, неизвестно. Но не красоваться на природу нашу, на разбой пошли. Знать бы куда.

– Узнаем. Наше дело все как след узнать и рассказать воеводе московскому. Намаялся?

– Ничто.

Сзади раздался шорох. Пестов повернулся, держа в руке саблю, но снова услышал знакомый голос:

– Я это, Иван, Лексей!

Подошел второй разведчик, Куница. Прополз последние сажени, устроился рядом со старшим ертаула.

– Что ты видел? – спросил Пестов.

– На севере пост, там один басурманин, на востоке – тоже один.

– Про восток ведаю. На урочище зайти удалось?

– Да, прошел до уцелевшей хаты недалеко от погреба, где томятся невольники. Там четверо татар и столько же наших мужиков и баб. По двое. Пошто они басурманам, не ведаю.

– Я ведаю! – зло бросил Пестов. И рассказал, что крымчаки сделали с бабой у него на глазах.

– Резать их треба! – воскликнул Куница. – Может, пойдем да посшибаем этим собакам головы?

– Воевода что велел? Смотреть и все запоминать. Значит, в хате слева еще четыре басурманина?

– Да.

– Итого, имеем два десятка, считая десятника.

– Может, еще где схоронились басурмане, но немного, – заметил Верга.

– В избах они держат, получается, по две бабы и по два мужика, в погребе открытом – молодых баб, девиц, отроков, детей.

– Так выходит, и что дальше? – кивнул Верга.

– Мы с Сизовым пойдем к Михайло Бордаку, – ответил Пестов. – Тут, вернее на возвышенности, остаетесь вы. Ступайте на холм, а Сашко сюда! Коли что изменится, сигнал обычный. Пошли с Богом!

Федор Верга и Алексей Куница ушли на возвышенность. Вскоре оттуда вернулся Сашко Сизов. Он и старший ертаула отползли от края рощицы и направились обратным путем в лес, где стояла малая дружина.

Так же к полудню в Чугуев въехал гонец от Бордака, Андрий. Он сразу отправился к своему десятнику Огневу. Тот, узнав, что велел передать боярин, повел гонца к княжичу Парфенову.

– Василь Игнатьевич! – позвал Огнев воеводу.

– Да, Лука, чего тебе?

– От боярина Бордака гонец прибыл, тот ратник, которого я посылал в осинник между Песчаной и Рудным.

– Ты был у Бордака? – взглянул на опричника Парфенов.

– Я, княжич, – ответил гонец.

– Что у него?

Андрий передал все, что видел и велел сказать Михайло.

Выслушав его, Парфенов повернулся к Огневу:

– Отряду сбор, Лука. Идем в осинник. Быстро!

Но не успел опричный десятник отойти от княжича, как во двор вбежал князь Верейский.

– Что случилось, Петр Петрович? – спросил Парфенов.

– Собака Икрам провел нас на юге!

– Толком молвить можешь?

– Из села Марево прибежал отрок, молвит, татары, где-то полусотня, подошли к селу. Покуда стояли на окраине, староста и послал отрока в крепость.

– Но это же в трех верстах от города?

– В том-то и дело.

– Полусотню привел мурза Икрам?

– Есть в полусотне старшой, с нукерами держится, но мурза Икрам то или нет, отрок не знает. Да и важно ли? Я городскую рать к селу выслать не могу, вдруг татары отвлекают нас от Чугуева? Коли выпущу войско в Марево, то басурмане могут прорваться в город. И тогда беда! Выручай, княжич, на селе есть дружина – два десятка мужиков во главе со старостой, да еще твои опричники, также два десятка. Татары вступают в схватку, коли имеют супротив троих-четверых своих одного противника, равным числом они избегают схватки. Отгони басурман от села, Василий Игнатьевич, великая в том моя просьба к тебе. А также всех сельчан Марево, подвергшихся смертельной угрозе.

Княжич с шумом выдохнул воздух:

– Да мне на юг идти надо. Второй воевода вышел на отряд мурзы Икрама, что разорили Песчаную, гонца послал, просил скорей подойти. Там захвачены в полон жители деревни.

– Но там же боярин Бордак, у него десяток опричников есть, коли что, сам управится.

– Как он управится, Петр Петрович, коли в урочище, куда он зовет меня, не менее двух десятков крымчаков? И в прикрытии у них полоняне. Там надо иметь равное количество ратников, дабы добиться победы.

– Княжич, в Марево ты скоро справишься, а потом пойдешь в осинник. Я передам грамоту старосте села, он тебе еще людей из ополчения даст. Не дай татарам у крепости разграбить село!

– Что скажешь, Лука? – взглянул на Огнева Парфенов.

– А что сказать? – пожал тот плечами. – И там надо быть, и тут не откликнуться на помощь селян не можно, решай сам, воевода. Что порешишь, то и сделаем.

– Василий Игнатьевич! – продолжал упрашивать князь.

Парфенов понимал, что Верейский прав, он не может выслать даже половину городской рати на помощь мужикам Марево, потому как неизвестно, где находятся еще три десятка татар во главе с мурзой, и три ли десятка у него. Того хватит, чтобы пробить оборону одних из ворот крепостной стены, перед тем пустив на стены и в город горящие стрелы, и учинить пожар. А стоит трем десяткам ворваться на посад, то людей местных погубят они немало. И среди них боле всего баб, девиц, отроков, младенцев. Да, невольников не возьмут, но разорение устроят страшное и успеют уйти в обрат, лес близок.

Без помощи ополчению не выстоять против полусотни басурман. А не выстоять – значит, допустить кровавый шабаш на селе под самым носом крепости и воеводы. И там татары полонян возьмут. Немного, но возьмут, а главное, все сожгут, торжествуя. И отбрасывать мысль об отвлекающем маневре тако же не можно. Получается, не прикрыть Марево – допустить беду великую. Посему воевода опричной дружины решил:

– Идем к Марево! Огнев, Грудин, сбор десяткам у церкви, быстро!

– Ох, благодарствую, Василий Игнатьевич! – с облегчением выдохнул Верейский и приказал открыть ворота, через которые вскоре вылетели два десятка конных опричников.

У Марево уже завязывался бой.

Татары, обойдя село со всех сторон, начали пускать в него горящие стрелы, и части ополчения, бабам, отрокам постарше пришлось тушить пламя, дабы не допустить пожара по всему Марево.

На холме, слева от села, Парфенов увидел всадника в латах с позолотой и в таком же шлеме, с серебристой бармицей. Вокруг пятеро ратников – нукеры (охрана вельможи). Мелькнула мысль, а не мурза ли Икрам это? И Бордака нет, прояснить ситуацию. Но в любом случае этого начальника крымского надо брать живым.

– Огнев, двух ратников ко мне, Грудин – трех! – отдал на ходу команду Парфенов.

Вопросов никто не задавал. Тут же возле княжича оказалось пятеро воинов.

Он велел им держаться рядом, продолжив отдавать команды:

– Десятнику Грудину атаковать татар, что расположились прямо по ходу, и затем вступить в бой с отрядом, что вышел к селу с востока.

– Да, воевода! – крикнул сквозь конный топот десятник Яков Грудин.

– Огневу вести своих людей на запад и бить отряд татар, что вышел оттуда к селу, затем перекинуться на отряд, что на севере.

– Понял, княжич! – ответил Сашко.

– Кто из вас старшой? – спросил Парфенов у тех, кто подошел к нему.

– На то никто нас не делил, – ответил ближний воин.

– Тебя как звать?

– Игнат Тернев.

– Будешь старшим. Остальные, слышали?

– Слышали, воевода!

– Идем, Игнат, к холму, где расположился татарский начальник с нукерами.

– Это тот мурза, за которым мы гоняемся?

– Не ведаю. Возьмем его, узнаем. Готовы к сшибке?

– Готовы, княжич!

Завидев, что от Чугуева идет помощь, мужики села возрадовались. Оставив баб и отроков тушить места возгораний, сами бросились к старосте Богдану Горяку:

– Богдан, дружина идет от Чугуева!

– Вижу, не слепой.

– Так всего два десятка, треба помочь ратникам.

Богдан Горяк был в войске Ивана Грозного при штурме Казани, опыт боевой имел.

– Миколе Челецу с конными мужиками ко мне! – отдал он команду. – Остальным к городьбе, взять луки, стрелы и копья. Бить басурман стрелами. Отбивать атаки копьями. Разбежались, мужики!

Ополченцы, схватив оружие по внутреннему сельскому разряду, вышли к городьбе и равномерно встали за ней.

Микола Челец, славившийся на селе и в крепости своей отчаянностью и храбростью, вскочил на коня, за ним еще десяток мужиков, и они подъехали к старосте.

– Слушаю тебя, Богдан, – сказал Микола.

– Давай к воротам, выводи в поле свою дружину и нападай на татар, что с севера. Опосля продвигайся на восток.

– Треба, чтобы лучники, когда выйдем, прекратили пускать стрелы, а то и татар, и своих подстрелят.

– Ты делай, что сказано, а лучников я предупрежу.

– Добро. Где у нас дружина? Глянь, Богдан, она разделилась, один десяток, может, меньше, прямо идет, второй сдвинулся к западу. И еще шестеро далее уходят, эти на холм целятся, отчаянные хлопцы, как я.

– Ага! Сравнил! Государевы ратники – и ты, пастух.

– Я пастух, когда мирно кругом.

– Не болтай попусту, Микола, сполняй наказ.

– Сполняю! Дружина, за мной к воротам, сабли к бою!

Ополченцы двинулись к воротам сельской городьбы. Мужички, что там оборонялись, раскрыли створки, легкая конница в десять мужиков, но вооруженная саблями, в легких кольчугах, вышла из села и тут же двинулась на крымчаков, что намеревались пробиться с севера. Одновременно в дело вступили лучники. Мужики сельские стреляли на удивление метко. Первыми же выстрелами они посбивали с коней по три-четыре басурманина с каждой стороны.

Парфенов увидел отряд сельчан и тут же сменил план действий опричных десятков. Закричал так, чтобы слышали и Огнев, и Грудин:

– Яков, на восток, Лука, бей татар перед собой, далее на помощь ополченцам!

– Поняли! – пронеслось в ответ в шуме лихой атаки.

Первыми в татар врезались мужики Миколы Челеца. Завязалась сеча. Татары, не привыкшие драться с равным противником, даже перед сельскими мужиками дрогнули, а тут еще конное ополчение, десяток опричников. Ряды крымчаков быстро таяли. Кто-то прорывался на север, но и туда устремились десяток опричников и отряд ополчения. Татары с севера двинулись к востоку, там уже бил басурман десяток Якова Грудина, который легко порубил татар на южной стороне.

Видя, как гибнут его десятки, старший татарин на холме сплюнул на землю.

И тут же один из нукеров крикнул:

– Адалет, с тыла у холма отряд русских!

– Где?

Помощник мурзы Икрама Карбулат, а это он привел к Марево четыре десятка сотни мурзы, обернулся и, увидев несущихся к холму русских, крикнул:

– Отбить атаку! Я – в лес. Отобьетесь, уходите в чащу к болотам.

Адалет Карбулат вскочил на коня, ударил по бокам, погнал его по склону вниз и далее к лесу.

Парфенов, заметив то, распорядился:

– Игнат, бейте нукеров, я за старшим!

– Возьмешь ли главаря один? Может, мне с тобой, княжич, ратники и вчетвером справятся?

– Нет! Но смотрите, чтобы за мной не увязался крымчак, дабы в спину не ударил.

– То поглядим.

Парфенов отвернул коня влево и повел его вдогон помощника мурзы.

Спустившиеся с холма нукеры попали под удар опричников. Как ни бились подготовленные охранники восточных вельмож, опричники оказались опытнее и лучше в бою. Сеча длилась недолго. Окружив нукеров с трех сторон, опричники навязали им сабельный бой в невыгодных условиях. Постоянно меняясь местами друг с другом, русские ратники закружили татар, заставив их сломать боевой порядок и создав суету средь них. Это в бою губительно. Что и доказали опричники княжича Парфенова. Они изрубили считавшихся непобедимыми нукеров.

Как только исход боя был решен, Игнат Тернев приказал отряду:

– Идти на подмогу к десятнику Грудину. Я за княжичем!

Четверо опричников, повернув коней, понеслись к восточной околице села. Их появление создало преимущество у десятника Грудина, и татары побежали. Ратники бросились вслед, наперерез пошел десяток Огнева, который с ополчением быстро разгромил десяток татар на северной околице. Попав в западню, татары решили сдаться, но было поздно. Русские всадники налетели со всех сторон и порубили ворога. Оставив трупы в поле, забрали коней и двинулись к воротам городьбы.

А княжич Парфенов шел наперерез татарину, спешившему в лес. Тот видел это и гнал коня на пределе его возможностей. Однако княжич сокращал расстояние между ними благодаря выбранному пути. До леса оставалось около десяти саженей, когда татарин понял, что ему не уйти. Он остановил коня, развернул его и выхватил саблю. Дабы не налететь на коня противника, Парфенову пришлось поднять своего коня на дыбы. Потом остановил его и встал напротив татарина в двух саженях, тоже выхватив саблю. Татарин ринулся в атаку, намереваясь свалить княжича рубящим ударом. Василий увернулся – сабля татарина просвистела совсем рядом, ударил вслед, но юркий татарин сумел отбить удар. На какое-то мгновение ратники разошлись, чтобы схлестнуться вновь. Татарин выбросил руку вперед и этим совершил ошибку. Княжич вдарил по сабле, и она обломилась у рукояти. Крымчак отбросил рукоять, спрыгнул с коня на землю и достал из голенищ сапог ножи, приготовившись к рукопашному бою. Тут подлетел Тернев. Игнат виртуозно владел кнутом. Свист, и плетенный из кожи ремень вдарил по рукам татарина. Ножи вылетели из рук, а сам он упал на колени, взревев от боли.

– Добить, княжич? – крикнул Тернев.

– Нет, Игнат, пленить. Треба узнать, кто он. Вяжи его.

Опричник соскочил с коня, ударом ноги опрокинул татарина, набросился на него, вдарил в голову, с которой слетел позолоченный шлем, свел руки назад и связал бечевой.

– Готов, воевода!

– Переверни.

Парфенов соскочил с коня, вложил саблю в ножны, наклонился над татарином:

– Кто ты?

Тот отвернулся.

– Отвечай, собака, когда тебя русский княжич спрашивает! Не то на куски резать буду! – ударил рукоятью кнута в ухо Тернев.

Татарин выругался по-своему, но княжич понял:

– Вижу, пес, не желаешь говорить. Лады, я не дам тебя ратнику, я отвезу тебя в село, которое вы хотели разграбить, и там кину бабам, которых вы зверски насилуете, у которых отнимаете детей и убиваете их, надругавшись прежде. Вот то будет самая заслуженная для тебя казнь. Даю последний шанс. Ты мурза Икрам?

– Что?! – воскликнул плененный татарин. – Мурза? – и рассмеялся: – Мурзу тебе не взять, рус!

– Тогда кто ты?

– Я его помощник, сотник Адалет Карбулат.

– Зачем мурза отправил тебя разорять Марево, когда знал, что село стоит всего в трех верстах от крепости?

– Мурза Икрам ведал, что в Чугуеве и особая дружина из трех десятков стоит под твоим, Парфенов, началом, – усмехнулся Карбулат. – Правда, уже из двух, один ты отправил вместе со вторым воеводой в деревню Песчаную, где хорошо «погулял» с десятником Нугманом Менгой. Ваши люди не успели взять его в осиннике, и сейчас он недоступен для вас.

– Ошибаешься, – покачал головой Парфенов, – твой мурза допустил ошибку, слишком радуясь, что удалось взять много невольников, и в радости упустил одного мужика из осинника. Второй воевода нашел его, и беглец поведал, что твои соплеменники собирались укрыться в урочище Санга. Сейчас там наша дружина. А закончив с тобой, туда пойду я. И не будет там ни твоего Менги, ни бешеных его псов, а невольников освободим.

Карбулат такого явно не ожидал.

– Ты брешешь, рус!

– Откуда же я ведаю об урочище Санга?

Татарин задумался. Тряхнул головой, и это доставило ему боль, от которой он сморщился.

– Пусть так, но мурзу вам не взять. Его нет в Санге.

– Это мы ведаем. Посему хочу узнать у тебя, где он и что задумал с оставшимися десятками. И сколько было до нашествия у него людей точно?

– Ты наивен, как мой слуга Али. С чего я стану говорить тебе то, чего не следует?

– С того, что хочешь жить. Я много видел вас. Вы смелы в речах, да в бою, когда впятером нападаете на одного. А когда вам бьют морду, просите пощады. Ты не просишь, но это пока. Запросишь, только поздно будет, коли мои ратники отведут тебя в село и отдадут местным.

– А если скажу, что взамен дашь, княжич? Жизнь?

– Жизнь, пес, хотя ты и не должен жить.

– Но жизнь без свободы мне не нужна. Уж лучше смерть, чем полон.

– Я отпущу тебя, если ты поведаешь, где мурза Икрам и что он собирается делать. Но говорю сразу, отпущу после того, как возьму мурзу, а до того будешь сидеть в темнице крепостной. Там тебя никто не тронет, тому слово княжича русского.

Карбулат вновь задумался. Глазки его бегали, но иного выхода, как поведать все русскому воеводе, он не находил. Да и не было этого иного выхода.

– Яхши! Дай слово, что, как возьмешь мурзу, отпустишь меня. И не просто отпустишь, а сам выведешь в место, которое я назову. Дабы твои ратники не достали.

– Даю! Где мурза?

– Он недалеко. Ты бы дал команду своему ратнику развязать меня, а то члены затекли.

– Подыми его и ослабь узы, Игнат, – кивнул Терневу Парфенов. – Совсем не снимай, знаем мы их коварство.

– Слушаюсь, княжич! – Опричник поднял Карбулата, ослабил путы.

– Говори, – взглянул на татарина Парфенов.

Тот не успел открыть рот, как раздался шелест, и в горло пленному вонзилась стрела, пробившая его насквозь. Татарин захрипел, ртом пошла кровь, он рухнул на колени и завалился на бок.

Тернев толкнул княжича, и тот, упав в траву рядом с опричником, спросил:

– Кто стрелял?

– Не шуми, княжич, стрелу пустили из леса.

– Но там не должно быть татар.

– Кто знает, может, как раз там и ожидал мурза Икрам.

– Он бы не допустил разгрома полусотни своих псов.

– Ты прав, но стреляли оттуда. Кто-то очень не хотел, чтобы ты говорил с пленным.

– Да, в этом все дело. Напрасно мы подняли его.

– Все одно стрелок достал бы.

– Отпусти! – Парфенов поднялся, бросился к коню, вскочил в седло, обнажил саблю и поскакал к лесу.

Терневу ничего не оставалось, как последовать за воеводой. Ратник ждал еще одной стрелы или нескольких стрел, но лес молчал.

Врезавшись в кусты, княжич соскочил с коня, огляделся. Спешился и опричник.

– Противник стрелял отсюда, – проговорил княжич.

– Вот, воевода, место утоптанное, и далее у березы следы копыт коня. – Тернев прошел до мелкого куста и кивнул: – Отсюда стрелял неизвестный.

Парфенов осмотрел место, согласился:

– Да. Подножие склона холма, как на ладони, и дальность подходящая. Но кто стрелял?

– Кто? Татарин, посланный мурзой глядеть за тем, как этот Карбулат будет брать село.

– И точно просчитал, что помощник мурзы поднимется на холм, что его с нукерами попытаются взять, что будут держать его прямо напротив места, где залег стрелок, а тот ждать удобного случая, дабы прибить его? Нет, не мог мурза просчитать, что будет делать Карбулат.

– А может, все случайно вышло.

– Случайно?

– Ну да, татарин, посланный мурзой, должен был только смотреть за разорением села, а получилось, на него вышли мы и Карбулат.

– Глянь, куда уходят следы коня, – велел опричнику Парфенов.

Ратник бродил по лесу недолго, вернулся какой-то озадаченный.

– Что, Игнат?

– Ну, перво-наперво, следы. Подковы коня. Такие куют в кузне Чугуева, кузнец свою метку ставит. У татар таких подков быть не могло. Второе, следы поначалу уходят в глубь леса, потом сворачивают в сторону крепости. Опять-таки татарин в Чугуев не пошел бы.

– Это понятно. Значит, что, Игнат?

– Карбулата прибил кто-то из наших.

– Чтобы он не мог говорить со мной.

– Наверное.

– Бордак передал, что мурзу Икрама в осиннике также предупредил русский, и скорее всего он из Чугуева. Поэтому Михайло приказал идти в урочище Санга. Только пошел ли сам туда? О том прознаем, главное, у Икрама в Чугуеве есть человек, который сообщает ему о намерениях наших дружин. И это худо, Игнат!

– Похоже, княжич, предатель ведает о делах воеводы. Значится, близкий к нему человек. Но как он просчитал, что Карбулат будет на холме, а потом пойдет к лесу и именно тем путем, каким шел?

– А вот это узнаем, когда изменник будет у нас в руках. Но покуда не до него, треба идти к Бордаку.

– Что с этим? – кивнул ратник на тело Карбулата.

– Пусть вороны клюют. За чем пришел на землю нашу, то и получил.

– Не по-людски, Василий Игнатьевич.

– Ты это насчет Карбулата молвил, я верно понял? Его похоронить по-людски треба? – удивленно посмотрел на Тернова Парфенов.

– Да.

– Его, который разорял наши села, насиловал баб, детей, убивал стариков, рубил младенцев, а выживших продавал, как скот?!

– Мы не должны становиться такими, как они.

– Ну, Игнат, удивил. Не беспокойся. Сельчане не станут терпеть вонь, когда трупы начнут гнить, захоронят. Сейчас в Марево, собираем дружину, и в Чугуев, оттуда в осинник между Песчаной и Радным, понял?

– Понял, княжич!

– Вперед!

Дружина под приветственные возгласы ополчения и жителей села пошла в Чугуев.

Встречал ее воевода, князь Верейский. Дружина прошла мимо, а Парфенову пришлось останавливаться.

– Да, Петр Петрович?

– Княжич, позволь еще раз выразить тебе благодарность великую.

– Пустое, Петр Петрович, сделали то, что должны были сделать. Извиняй, мне треба торопиться. Бордак осадил татар, что разорили Песчаную, но ты о том ведаешь. Надо побить проклятых и освободить полонян.

– Бог тебе в помощь, Василий Игнатьевич!

– Благодарствую!

Парфенов ударил коня и пошел вдогон дружине. Догнав, вышел вперед, немного позади головного дозора, выставленного десятником Огневым.

– Извиняй, княжич, ты воеводе об изменнике, что повязан с мурзой, говорил? – спросил тот.

– Нет!

– Пошто так?

– Сами отыщем его, когда с мурзой дело закончим. Скажи я сейчас об изменнике, воевода поднял бы шум, учинил следствие, а изменник где-то рядом с князем Верейским, коли ему все наши планы известны. Его, Лука, осторожно брать надо, без шума и суеты. Спровоцировать на чем-нибудь и взять. Иначе не получится. Оттого и не оповестил Петра Петровича об изменнике. Да тот больше пакости уже не сделает, воевода не знает, что мы будем делать, кроме того, что идем в Сангу.

– А что мы будем делать? – посмотрел на князя десятник.

– Перво-наперво, с Михайло Бордаком след разбить десятки татар в урочище, освободить людей, захватить десятников. Коли помощник знал о планах мурзы, да не успел сказать из-за коварства изменника, то могут знать и десятники, что с невольниками.

– А коли не знают?

– Тогда… Да отстань ты, Лука! Одно дело треба сделать, потом о другом думать.

– Может, Михайло Бордак уже знает, все ж он среди крымчаков долго обретался.

– Может, и так.

Дружина прошла Белую Балку, обошла село Радное, свернула направо и оврагом вышла в осинник. На елани остановилась. Из кустов показался ратник десятка Рубача Владимир Гранов.

Парфенов объявил дружине короткий привал, сам соскочил с коня, подозвал гонца:

– Приветствую, Володька! Здесь все спокойно?

– И тебе доброго здравия, княжич, здесь спокойно. Боярин Бордак велел передать тебе, что повел десяток Фомы Рубача в лес в обход урочища Санга. Там он хотел провести разведку, выяснить, сколько татар в урочище, где именно, а также все о полонянах. Тебе с дружиной сказал идти к нему в стан.

– Это в обход Санги?

– Да, и след обойти урочище с юга.

– Ты ведаешь путь?

– Откуда? Меня Бордак оставил, чтобы передать то, что передал.

– Ясно.

Княжич подозвал Огнева и Грудина:

– Други, треба выяснить, нет ли у нас в дружине тех, кто знал бы эту местность? В Радном, понятно, таких полно, но нам туда идти не можно.

– Поспрашиваем.

– Поспрашивайте. Найдется местный, ко мне его тут же!

Десятник ушел. Вскоре подошел молодой ратник, представился:

– Борис Талый из десятка Якова Грудина, я в детстве с родителями проживал в Белой Балке, а в Радном у нас жили родственники.

– Значит, местный?

– Давно то было. Отроком родители на Москву перевезли.

– Как скрытно дойти до Санги, ведаешь?

– Бывал там с дядькой Петром, у него в Санге баба жила вдовая. И он вдовый, хотел жениться, да пожар случился. Погибла баба его.

– Поведешь дружину.

– Тока, княжич, учти, я давно там не был, многое могло измениться. Как подойти-то желаешь?

– В обход бывшего селения на западную сторону. Обходя с юга.

– Понятно. Дойдем, в обход дорога одна. Балка. Но я помню, как шли.

– Пойдешь с головным дозором.

– Слушаюсь!

– Отдохни покуда, при сборе выходи к дозору.

– Да, княжич.

Вскоре дружина пошла дальше, и вел ее ратник Борис Талый.

Шли, торопясь. В урочище могло произойти все, что угодно. И татары, заметив ратников Рубача, напасть, и в Сангу подойти подкрепление татар. Да и Бордак ждет. Он наверняка уже подготовил план действий, да сил с одним десятком не хватает.

Зашли в лес, когда солнце уже ушло за деревья, наступали вечерние сумерки.

Головной дозор вышел к посту охранения десятка Рубача. Ратники узнали друг друга, разговорились. Парфенов проехал на елань, где у высокой сосны на самодельной лавке сидел боярин Бордак. Тот при появлении Парфенова встал, улыбнулся:

– Доброго здравия, Василий!

– И тебе тако же, Михайло! Что тут у тебя?

– Поначалу ты поведай, отчего задержался, я ждал тебя раньше.

Княжич рассказал о схватке с крымчаками у села Марево, не затронув подробностей, о коих обещал сказать позже. После чего повторил вопрос:

– Ну а у тебя что?

– Ты коня ратнику отдай, да садись рядом, а дружина пусть размещается на отдых. Молится, трапезничает и отдыхает. До рассвета времени много.

– Из того следует, что ты уже ведаешь, что делать в Санге? – пристально посмотрел на Михайло Парфенов.

– Ведаю, княжич.

– Просвети!

Бордак развернул уточненную схему урочища, начал объяснять, что к чему в бывшем селении.

– Охрана, как видишь, княжич, слабая, с нашей стороны – двое крымчаков, с остальных – по одному. Шастал еще один татарин возле церкви, но это, видимо, просто ратник, вышедший на улицу, в хатах уцелевших по четыре басурманина и столько же взрослых невольников, девицы, отроки, молодые женщины и дети в погребе, он недалеко от сохранившихся построек. Вот здесь, – Бордак ткнул пальцем в место, где на схеме была обозначена хата без крыши с наибольшим числом татар, – должны быть татарские начальники, десятники.

– А мурзы, значит, нет?

– Нет, как и в случае с селом Марево. Уж там, судя по количеству татар, должен был быть Икрам, ан нет, сховался где-то.

– Чего он прячется и силы разбрасывает?

– У меня такое ощущение, княжич, что он играется с нами. От человека из окружения воеводы Чугуева ему известно о нашей дружине, известно, что мы охотимся за ним. Другой на его месте нанес бы удар всей сотней по двум-трем селениям, забрал невольников и ушел к Перекопу, но Икрам нападает на одну деревню, берет полян и уводит в Сангу. Возможно, считает, что здесь нам их не достать. Это разумный ход с его стороны. А вот нападение на Марево необъяснимо. Разве Икрам не понимал, что там его десятки разобьют? Не городская дружина, так наша и сельское ополчение. Я все больше склоняюсь к мысли, что Икрам специально подставил помощника с десятками у Марево, дабы создать впечатление, что это был главный удар, и теперь, когда он потерял почти половину своих людей, ему остается уйти по Северскому Донцу к шляху и обратно в Крым. Но на самом деле он только готовит главный удар.

– Знать бы, где он сховался, – проговорил Парфенов. – Об этом уже начал говорить Адалет Карбулат, но изменник… или человек изменника… убил его. И это был человек из Чугуева. На его коне подковы с меткой чугуевского кузнеца, такие кроме него никто не делает, и следы из леса ведут в сторону крепости. Это то, что я не говорил тебе.

– Изменник как-то связан с мурзой. И связан напрямую, далеко он, я имею в виду предателя, уйти от крепости не может, значит, мурза где-то рядом с Чугуевым. Хотя, может, и нет. Возможно, он уже все получил от изменника и далее повел игру, не привлекая его.

– Какую игру? – вздохнул княжич.

– А вот это, Василий, нам и треба узнать. А до того, а возможно, и для того, надо разбить отряд татар в Санге и захватить живыми десятников. Они получают приказы от мурзы и могут знать, где тот сидит и что замышляет.

– Согласен. Как и когда будем брать Сангу?

– На рассвете, – ответил Бордак. – А как? Есть у меня план. Послушай, княжич, может, добавишь что.

– Слушаю.

– Первое нам треба что?

– Это любому ратнику понятно – порубать посты охранения, – усмехнулся Парфенов.

– Правильно, для этого отправим в урочище людей Рубача. Они ходили в разведку, видели бывшее селение воочию. Не все, конечно, всего четверо, но этого хватит, чтобы вести за собой остальных. А дальше, когда посты будут побиты, действуем так…

И Бордак довел до княжича план основных действий в урочище.

Парфенов внимательно слушал его, глядя на схему.

– Ну, как план? – спросил Михайло.

– План неплох, боярин, коли ударить по местам нахождения татар единовременно.

– Так и ударим.

– И еще, треба людей послать, прикрыть невольников в погребе. В хатах, если и удастся спасти несчастных, то не всех, посему, где можно, надо наших людей прикрывать.

– На то пятерых хватит. Кого пошлешь?

– Половину десятка Якова Грудина, – подумав, ответил Парфенов.

– Добре. Остальное, значит, в силе?

– Да, на десятников татарских пойдем мы с тобой?

– С ратником у каждого. Или ты по-другому мыслишь?

– Нет, отчего же? Самую сложную работу след делать самим.

– Тогда отдыхаем, Василий? Хотя, извиняй, ты же не трапезничал.

– Ничто, перекушу пирогом с водой, того хватит.

– Ну, а спать ложись со мной рядом, я тут недалече лежанку приготовил, уместимся.

– Какое-то нехорошее чувство внутри, Михайло. У тебя нет? – вздохнул княжич.

– И у меня так же. Будто нас водят за нос, словно детей малых.

– Ты молвил о местном мужике, сбежавшем из полона в осиннике.

– Да был такой Иван Гусев, я его отпустил в село Радное к родственникам после допроса.

– А не думал, что его мурза специально оставил в осиннике?

– Нет, слишком естественным был страх мужика, когда он появился, так не сыграешь. И потом, зачем мурзе выводить нас на Сангу, где он припрятал более тридцати полонян? Это же его добыча, его деньги.

– А если он где-то рядом?

– Нет. Опричные воины опытные, это тебе не городская стража воеводы, не его полевая рать, это отборные воины, знающие, как воевать с татарами, большинство штурмовало Казань, Астрахань. Они бы почуяли близость других, кроме тех, что в урочище, татар. Да и я почуял бы. Но не чую, да глубже в лесу болота, не пройти скрытно. В урочище же два десятка, оставшиеся с пленными. Но что-то гадкое и кровавое мурза задумал точно. Где он ударит? То постараемся узнать опосля взятия Санги.

– Ладно, Михайло, уже голова болит и в сон клонит, где твоя лежанка?

– Пойдем.

Вскоре весь лагерь русских ратников спал, несли службу только дозорные, которые были выставлены, несмотря на особенность местности, со всех сторон, в круговую. И установлен пост наблюдения за урочищем Санга.

На утренней заре воевод разбудил ратник из охранения лагеря.

Парфенов объявил подъем всей дружине и сбор на елани.

Ратники встали, умылись, надели доспехи, проверили оружие, вышли к месту сбора, разобрав коней, что ночь стояли тут же стреноженные.

Когда все, кроме наблюдателей, собрались, вперед вышел Михайло Бордак:

– Воины! Нынче нам предстоит святое дело, вызволить из полона наших земляков и порубить басурман проклятых. Княжич Парфенов доведет до десятников, кто куда пойдет, и сам поведет дружину в урочище после того, как отдельный отряд уничтожит дозорных крымчаков. Кто войдет в этот отряд, объявит также княжич Парфенов. Об одном хочу просить и требую. Старшие начальники татар, десятники, нужны нам живыми. На их захват пойдем мы с княжичем и воины, которых определит воевода. Не забывайте о том. Освободить полонян да порубить пару десятков басурман ныне для нас мало. Нам треба узнать, где хоронится и что замышляет мурза Икрам, на поимку которого послал сюда дружину Иван Васильевич Грозный. Посему, как бы ни складывался бой, десятников не трогать. А сейчас слово Василию Игнатьевичу Парфенову.

Тот также вышел вперед и начал называть фамилии ратников, объясняя, куда кому идти и что делать. Первым он назвал отряд уничтожения дозоров, в который вошли разведчики Ивана Пестова, к ним добавился один из ратников десятка Фомы Рубача, Петр Косов.

Поначалу малый ертаул, а сейчас отряд уничтожения постов охранения татарского войска в Санге, шел вместе. Затем разделился. С запада остались Иван Пестов и Алексей Куница. На юг ушел Сашко Сизов, на восток – Федор Верга, обойдя урочище с юга, к северному посту направился Петр Косов. У всех сабли, ножи.

Дружина Парфенова – Бордака встала у опушки, готовая атаковать ворога. Расчет был проведен, десятки, пятерки знали, что делать.

Первыми к ближнему посту татар вышли Пестов и Куница, залегли, укрылись, видя двух крымчаков, кои несли службу спокойно, даже беспечно. Они были на виду, о чем-то разговаривали, лежа, изредка бросали взгляды на степь и лес. Вскоре с севера донесся крик кукушки. То, вообще, не редкость, и на юго-западе услышать эту птицу можно повсеместно, вот только ночью она кричала реже, нежели утром и днем. Затем крик прошел с востока и, наконец, с юга, что означало, ратники отряда Пестова вышли к постам. Сигнал подал и сам Иван.

– Ползем до поста, – кивнул он Кунице. – Как останется саженей пять, вскакиваем и бросаемся на татар. Убрать крымчаков след тихо.

– Я все помню, – недовольно пробурчал Куница. Не любил, когда повторяют то, что уже оговорено.

Они поползли. Татары, как и прежде, вели себя беспечно. За что и поплатились. Пестов достал нож, показал Кунице, тот сделал то же самое. Сдвинули сабли вбок, по сигналу Ивана вскочили, бросились на крымчаков. Те и пискнуть не успели, как завалились в канаву с перерезанными горлами. Только хрипели, захлебываясь черной, обильной кровью. Ратники отодвинули их на край, посмотрели на урочище. Все тихо. Пестов обернулся к лесу, махнул рукой. То видел опричник, выставленный наблюдателем, и передал о сигнале старшего отряда в урочище Парфенову. Тот, кивнув, проговорил:

– Ждем остальных.

Не встретил сопротивления и Сашко Сизов. Его дозорный жевал кусок лепешки, когда к нему подполз опричник, и нож пробил его сердце. Отбросив тело в сторону, Сашко махнул рукой Кунице, который смотрел в его сторону.

Дозорный на востоке вообще спал, когда к посту подполз опричник Дерга. Он только провел острым клинком по горлу татарина, и тот, не проснувшись, отправился на небеса. Для него была самая легкая смерть. Уснул и не проснулся.

А вот Петра Косова татарин северного поста увидел, когда тот был в нескольких саженях от него. Но он допустил ошибку, вместо того чтобы закричать и поднять десятки, стал выдергивать из ножен саблю. Поняв, что татарин растерялся и может в любой момент крикнуть, Косов метнул в него нож, в этом деле он был мастер. Нож попал в глаз татарина, не оставив тому никаких шансов. Косов подал сигнал Верге, тот Пестову. Старшой отряда трижды прокричал кукушкой.

Услышав то, Бордак сказал Парфенову:

– Все, дозоры уничтожены, и войско татар поредело на пять рыл. Если считать, что татар было два десятка, осталось полтора.

– И сидят в разных местах, – добавил княжич. – Ну что, Михайло? Набьем морду татарам?

– Набить-то набьем, но не след забывать нам, важнее взять мурзу, а тут – десятников или десятника, а также освободить как можно больше полонян. Тех, что в подвале сидят, отобьем, а вот мужиков и баб, что загнаны в уцелевшие постройки и находятся с крымчаками вместе, будет труднее.

– Как Бог даст, Михайло.

– Это так. Давай команду, первый воевода.

Вновь, как и ранее, над местностью пронесся крик кукушки, и к урочищу рванули отряды дружины. Старший отряда в пять ратников Семен Зорин вышел к большому дому, оттого первым и вступил в бой. Несмотря на то что дозоры были сняты, нашелся татарин, что поднял тревогу. Только запоздалую, ратники Зорина уже ворвались в постройку. Двое татар бросились навстречу, выхватив сабли. Быстро сообразили, что делать, быстро поднялись, хоть и в исподнем, готовые к бою. Но против них были не простые ратники, против них вышли опричники, имевшие особую военную подготовку, посему они быстро порубили этих незадачливых воинов. Еще двое схватили баб и держали их перед собой, приставив к горлу нож. Шедший в отряде последним молодой опричник сообразил, что товарищи не смогут ничего сделать против татар, прикрывшихся бабами, выскользнул на улицу, обежал дом и оказался под оконцем. Хорошо, что был ростом мал. Влез в оконце, оказавшись за спинами татар, державших баб, и немедля нанес обоим рубящие удары. Крымчаки выпустили полонянок, свалились, а ратник добил их.

– Молодец, Бажен, догадался, чего делать, – похвалил его Зорин.

– А что? Впервой, что ли?

– А когда было так же?

– Да уж и не помню, – смутился опричник.

Освобожденные мужчины и одна баба бросились в ноги ратникам, благодаря их, а другая, видно, совсем не имевшая сил, легла на пол, шепча молитву.

– Мужикам и бабам оставаться здесь, тела басурман выкинуть на улицу, отряд к разрушенной церкви, за мной, вперед! – приказал Зорин.

Ратники выскочили из дома. Увидели, как у большого проваленного погреба встали ратники Семена Адаева, тако же пять человек, закрывая собой полонян внизу.

В правый дом от церкви ворвалась пятерка Зосимы Гарбуши. Там татары встретили их во всеоружии, изрубив мужика, который пытался помешать им, помочь ратникам. Завязался бой внутри. И тут сильнее оказались опричники. Они тараном прорвались в большую комнату, вернее в то, что от нее осталось, и, встав спиной к спине, начали рубиться с татарами, вытянув всех четверых на себя. Сеча была короткой, опричники порубили татар. И здесь полоняне бросились к ним с благодарностью, лишь баба рыдала над мужиком, которым оказался тот, что решил помочь освободителям.

Главный удар нанесли Бордак и Парфенов с ратниками Пестова, собравшимися перед атакой у северного поста. Татары, численностью в шесть рыл, успели выскочить из хаты и встали на краю подвала, когда воеводы и опричники напали на них. Михайло с ходу отметил крымчака в доспехах, отличного от остальных, и кинулся прямо на него, и они схлестнулись в сабельном бою. Опричники дрались с остальными. Подбежали люди Гарбуши, Зорина и даже резервного отряда Владимира Гранова. Тут же объявились Агранов и Косов. Татары бросили сабли, поняв, что проиграли. Но опричников уже было не остановить. Ведая о жестокости крымчаков, они побили их всех.

Бордак бился с татарином на краю подвала. Татарину удалось довольно долго сдерживать боярина. Но тут Парфенов отвлек его криком сбоку. И когда крымчак скосил глаза, держа саблю перед собой, Бордак ударил по ней. Сабля вылетела из рук и упала в подвал. Татарин нагнулся, дабы выхватить из сапог нож, но уже Парфенов ударил его рукоятью сабли, и крымчак рухнул на землю. Бордак склонился над ним – тот был без сознания. Тогда он пнул его ногой, и татарин со стоном открыл глаза.

– Оклемался, пес?

– Кто вы?

– Мы люди государевы, русские, а вот кто ты, незваный гость?

– Я тот, кто резать стариков и младенцев пришел, в полон брать баб, девиц, детей ваших, мужиков, дабы продать, как скот.

– Ну, боле ты никого не порежешь и в полон не возьмешь. Ныне ты сам в полоне и в моей власти. Назовись.

– Десятник сотни мурзы Икрама Нугман Менга.

– Ты один начальствовал над двумя десятками?

– А чего мне с тобой говорить, свинья? Все одно подохнешь скоро.

– Странно это слышать, видно, удары по голове не прошли даром, помутнело в башке твоей. Подыхать не мне, а тебе. А вот как подыхать, зависит от тебя. Могу прибить одним ударом, а могу отдать бывшим полонянам, уж они отыграются на тебе за всю боль, за все унижения. Даже стая собак не порвет так, как они порвут на куски.

– Мне не о чем с тобой говорить. – Татарин плюнул, стараясь попасть на сапог Бордака.

– А так? – Михайло поднял саблю и резким ударом отрубил десятнику ухо. Тот вскрикнул, но, стиснув зубы, стерпел.

– Не помогло, – вздохнул Бордак. – Ладно, а вот так? – И вторым ударом отсек десятнику кисть.

Вот тут уж татарин заорал диким голосом.

– Нет, не то отрубил, – покачал головой Михайло. – Треба лишить тебя достоинства мужского, в евнуха превратить и отпустить потом. Глядишь, какой-нибудь бек и возьмет в свой гарем.

– Не делай этого! – крикнул татарин. – Я скажу, что ведаю, только побожись перед тем, что казнишь как воина, с оружием.

Бордак взглянул на Парфенова, который вернулся, обойдя урочище, и сказал, что татары, кроме двух – этого, что лежит тут, и еще одного, также не из непростых, что взяли у церкви, побиты, полоняне освобождены. Погиб один мужик, остальные целы.

– Княжич, у тебя есть человек, который может помочь татарину?

– Пошто ему помогать, Михайло?

– Обещал говорить, что ведает.

– Соврет.

– У нас же другой есть.

– Ладно, – кивнул княжич и вызвал опричника, годов так тридцати. – Матвей! Помоги басурманину.

– То треба, княжич?

– Раз говорю, то треба.

– Слушаюсь!

– Давай!

– Пока Матвей будет помогать десятнику, может, со вторым выжившим татарином поговорим? – обратился Парфенов к Бордаку.

– То дело, где он?

Княжич приказал доставить пленника.

Подвели татарина в одеже, отличной от рядового ратника и от десятника. И не простая одежа, и не вельможная.

У татарина из рассеченной брови текла кровь, но он не обращал на то внимания, зверьком озираясь вокруг.

– Кто ты, пес? – спросил Бордак.

Увидев изуродованного десятника, крымчак ответил:

– Помощник десятника, Мазат Кабир. Был ранее десятником, но Икрам наказал за то, что девицу молодую прибил, за нее хорошо заплатили бы в Кафе.

– Пошто об этом молвишь, басурман? Хочешь разозлить?

– Не-е, ты спросил – я ответил.

– Значит, девицу нашу убил?

– Случайно. На сеновал в деревне затащил, хотел ее, а она ни в какую, ударил, получилось сильно. Не хотел убивать, хотел только телом ее владеть.

– Паскуда! – воскликнул опричник Гарбуша и взглянул на княжича: – Отдай мне его, воевода, я спрошу с него за девицу несчастную и ни в чем не повинную.

– Погоди покуда и помолчи. Не будет нужен – отдам.

– Слово?

– Пойди лучше, Зосима, передай воинам нашим встать по окраинам урочища, отряду резерва быть с бывшими невольниками.

Отправив ратника, Парфенов подтолкнул Кабира к Бордаку:

– Ответствуй перед ним, пес.

– Мы желаем знать, где сейчас мурза Икрам и что он замышляет, – произнес Михайло.

– Мурза рядом, совсем близко, но его не найти, – рассмеялся татарин. – Никто не ведает, где он с тремя десятками отборных воинов, но недалече отсюда. А что замышляет, ведает только он.

– Ты хочешь лечь рядом с десятником?

– Мне все равно, я сказал, что знаю.

Парфенов ударил татарина, и тот упал на землю.

Ратник, оказывающий помощь Менге, поднялся и сказал:

– Кровь из раны остановил, но допрашивай его, боярин, быстрее, сдохнуть может.

– Ты желаешь умереть, как воин, – наклонился над пленным Михайло, – и ты умрешь как воин, коли поведаешь, где мурза Икрам.

– Того не ведает никто, кроме него, Мазат сказал правду.

– Что он замышляет?

– Также неведомо. Но как-то слышал возле шатра, когда он был еще здесь, что повеление хана и Галебея выполнит и приведет к Перекопу сотни рабов.

– Пошто он послал полусотню к Марево?

– Дабы заставить все дружины местного воеводы подойти к Чугуеву.

– И для того послал на смерть своих ратников?

– Он мурза, он вправе делать так.

– Значит, ему надо, чтобы основные наши силы были у Чугуева?

– Как понял, да.

– А пошто оставил здесь полонян и два десятка?

– Дабы охраняли рабов и были в готовности выйти туда, куда укажет его гонец.

– Значит, сюда должен прибыть гонец?

– Да, но коли он уже подходил к урочищу и зрил, что русская дружина взяла Сангу, то ушел в обрат.

– Куда?

– Ты уже спрашивал. Точно не ведаю, но куда-то недалеко. Это все. Сдержал слово.

– Погодь, ты еще не все сказал.

– Я… – Десятник вдруг дернулся, горлом пошла кровь, и он затих.

– Сдох, собака, – с досадой проговорил Бордак.

– Но он все же кое-что сказал, – подал голос Парфенов.

– Только то, что мурза где-то рядом и намерен захватить сотни полонян. А где находится? Где намерен брать полонян? – Бордак замолчал в задумчивости, затем продолжил, глядя на Парфенова: – А ведь десятник сказал нам ВСЕ!

– Что ты имеешь в виду?

– Если мурза с четырьмя десятками где-то рядом, скорее в лесу, где разбил лагерь, то невольников в таком количестве он может взять только в одном месте, в селе Радное. Там много жителей, и нет дружины чугуевского воеводы.

– Но мы-то рядом?

– Постой, Василь, не сбивай с мысли. Если мурза рядом, то наверняка его люди смотрели за Сангой, и Икрам теперь ведает, что мы порубили его десятки в урочище и освободили полонян. Сделав то, сидеть тут для нас нет никакой надобности. Я понял, Василь, мурза ждет, когда мы двинемся с полонянами в Чугуев.

– Пошто не в Радное?

– А чего там делать московской дружине? Да и сельчанам содержать ратников да полонян тягостно. Провизии потребуется много, а где ее взять сельчанам, кормящимся от земли да реки?

– А я мыслю, Михайло, об изменнике в окружении воеводы, – потирая лоб, проговорил Парфенов:

– О нем-то чего сейчас мыслить?

– Я согласен с тобой, что мурза ждет, зная о нас. Ждет, что мы уйдем в Чугуев, а если не пойдем, то он использует изменника.

– Как?

– Передаст ему, чтобы выслал гонца из Чугуева с повелением воеводы на возврат дружины в крепость.

– Но воевода не может отдавать нам приказы.

– А если изменник использует человека, якобы прибывшего из Москвы с наказом царя о возвращении нашем на Москву?

– Но Икрама-то мы не взяли, пошто царю отзывать нас?

– Ну, может, с другим наказом, искать мурзу совместно с ратью Чугуева.

Бордак задумался, затем, улыбнувшись, сказал:

– А ты молодец, Василь, Икрам может так поступить.

– Значит, нам не в Чугуев идти след, не тут торчать тем более, а следовать в Радное. Туда должен наведаться человек изменника. Тогда мы убедимся, что разгадали замысел мурзы, и через гонца получим возможность найти предателя в окружении воеводы Верейского.

– Так, Михайло.

– Объявляю всем сбор! Пойдем в Радное, тем боле, тут идти напрямую недалеко.

Парфенов объявил всем сбор. Помощника десятника, Мазата Кабира, решили взять с собой.

Ближе к полудню дружина и бывшие полоняне потянулись к селу.

А из дальних кустов на небольшом холме за тем внимательно смотрели два татарина. Как только дружина и бывшие полоняне пошли к селу, старший из двоих, Рамис, сказал младшему:

– Видишь, Назим, русы пошли к реке?

– Вижу, Рамис.

– Следуй за ними. Надо узнать, куда двинется дружина далее, а я покуда сообщу мурзе, что было в Санге. Ты же, прознав намерения русских, жди в осиннике.

– Думаешь, мурза выведет десяток в Сангу?

– То самое безопасное и удобное место для исполнения его главного замысла.

– Ты ведаешь о нем?

– Ведаю, но не тяни время, ступай!

– Русские никуда не денутся, уж дружину с полонянами я догоню, они скоро идти не смогут из-за тех же местных.

– Гляди, чтобы не попал к хитрому русскому воеводе.

– Не попаду. Но, коли мурза решит идти в другое место, предупреди, я до темноты буду в овраге, что ближе к осиннику.

– Яхши! Да поможет тебе Всевышний!

Люди мурзы разошлись, один пошел за дружиной, другой – в глубь леса.

Солнце начало клониться к закату, когда дружина и бывшие полоняне вошли в село Радное. Их заметили издали. Поначалу приняли за татар, и мужики вышли к городьбе, потом Иван Гусев узнал воеводу, и по селу пронеслось:

– Да это наши! Царская дружина!

– Гляньте, люди с ратниками и жители Песчаной! – крикнул кто-то.

Тут засуетились родственники считавшихся уже пропавшими сельчан Песчаной.

Все село возрадовалось. Староста села оделся в праздничные одежды, вышел за ворота, с ним младшие начальники ополчения.

На подходе к селу Парфенов распорядился пропустить вперед жителей Песчаной, которые пользовались конями разбитых татарских десятков. Их на селе снимали с коней, крепко обнимали, вели в дома.

Следом вошла дружина, три десятка московских опричников.

Сельчане бросились к ним. Подошел и староста. Представился:

– Матвей Торба, вельми рад приветствовать доблестное войско.

Бордак и Парфенов соскочили с коней, назвались старосте. Показывать ему царскую грамоту не было никакой надобности.

– Где разместиться трем десяткам дружины, найдешь? – спросил Михайло.

– Так можно по хатам, хотя в них сейчас песчанцы, но найти с десяток можно. И у меня может встать десяток.

– Треба, чтобы все вместе были, – покачал головой Бордак.

– Ну, тогда новая конюшня, – почесав затылок, сказал староста.

– Ты в своем уме, староста? – воскликнул Парфенов. – Царские опричные воины – и в конюшне?!

– Погодь ругаться, княжич, конюшня тока построена, лошадей в ней не было.

– А что за конюшня такая? – заинтересовался Бордак.

– Так село наше – вотчина князя Белородова Андрея Григорьевича, пожалованное ему еще отцом царя, великим князем московским, Василием III. Но князь редко наведывался сюда, а вот сын его, Гаврила Андреевич, решил поставить тут подворье и начал с конюшни, так как вельми увлечен конями. Конюшню построили, в ней чисто, лавки, белье постельное принесем, столы поставим, бабы-стряпухи трапезу приготовят.

– А припасы-то есть?

– Соберем по дворам. Прокормим.

– Ты человека в Чугуев пошли к воеводе, он пришлет провизии для дружины.

– С утра и отправлю. Много ли басурман побили, отбивая полонян?

– Два десятка. Один остался живой, он с нами, ты скажи сельчанам, чтобы не забили случаем.

– Скажу, но лучше его ко мне в подвал посадить. Там надежней!

– Сажай.

– А вас, воеводы, прошу ко мне в дом, – указал староста на дом за изгородью, мало чем отличавшийся от дома купца средней руки на Москве. Двухэтажные хоромы, но размеров малых.

Парфенов вызвал десятников, человек старосты проводил ратников к конюшне. Опричники поначалу начали роптать, но, завидев новую постройку, успокоились. Тем боле что Парфенов строго повелел разместиться там с оружием, дабы в любой момент принять бой.

Покуда дружина размещалась в конюшне, за селом из оврага со стороны осинника внимательно смотрел ратник мурзы Икрама Назим.

Поняв, что русские встают в селе, он начал готовить себе лежбище, так как теперь ему предстояло смотреть за селом неведомо сколько.

Ночью к нему пробрался Рамис, спросил:

– Ну что в Радном?

– Дружина встала на селе, полонян разобрали местные по хатам. Воевода у старосты дома, там, в подвале, Мазат Кабир.

– Что? Неверные взяли помощника Менги?!

– Выходит, так.

– Ладно, с ним разберемся. Как мыслишь, дружина встала в селе надолго или на ночевку?

– То станет ясно по утру. Может, уйдет, может, останется.

– Шайтан бы их побрал!

– Коли соберутся оставаться, то с утра староста должен человека в Чугуев отправить, сообщить о решении воевод и за провизией. Ратников кормить треба.

– Придется ждать.

– А ты надеялся, что дружина заведет полонян в село и пойдет в Чугуев?

– Это не я, это мурза на то рассчитывал.

– Будем ждать до утра.

На рассвете, когда село еще спало, из подворья старосты выехал всадник и погнал коня в сторону Чугуева.

Это заметил Назим и растолкал спящего Рамиса.

– Что? – недовольно спросил тот.

– Похоже, дружина собирается остаться, в Чугуев послан гонец.

– Это еще не доказательство.

Татары спустились к ручью, умылись, поднялись на склон.

Когда село проснулось и ратники развели костры, затопили печи, татарам-лазутчикам стало ясно, что дружина пока никуда не собирается.

– Говорю же, шайтаны, – сплюнул на землю Рамис. – Надо ехать к мурзе, сообщить, что дружина встала в Радном.

– Может, подождем, покуда гонец вернется?

– Э-э, чего ждать? Коли русские хотели бы уйти, то, потрапезничав, ушли бы. Но они остались. Коней табуном на луг выгнали, сами без оружия, в рубахах да штанах по деревне бродят. Нет, покуда будут стоять. А вот сколько, то неизвестно. А что это значит? Это значит, что ратников надо поторопить с отъездом в Чугуев. Я еду в Сангу. Ты смотри за селом.

– Спать-то мне когда?

– А когда все спят? Ночью. Но коли упустишь что-то важное, мурза накажет.

– Тогда передай ему, чтобы сменщика прислал, одному смотреть за селом постоянно не можно.

– Я пошутил, Назим, конечно, у тебя будет сменщик, к вечеру уже и будет. До вечера терпи.

– Как-нибудь.

– Но все, хранит тебя Всевышний!

Рамис провел коня оврагом до выхода в буерак, далее в степь, там вскочил на него и погнал к урочищу, вновь занятому татарами и самим мурзой Икрамом.