Двенадцатый сёгун Иэёси
(1793–1853, правление 1837–1853)
Двенадцатый сёгун Иэёси родился 15 мая 1793 года в замке Эдо, когда его отцу шёл двадцатый год. Жизнь мальчику дала одна из наложниц Иэнари по имени Раку (впоследствии Коринъин), но его воспитанием занималась законная жена сёгуна Кодайин. Уже в три года его нарекли взрослым именем Иэёси, в четыре – присвоили второй придворный ранг, и вскоре после этого наследник переехал в Западную усадьбу замка. В десять лет он был помолвлен, а в шестнадцать женился на дочери наследного принца Арисугаваномия Такако. Брак оказался удачным и продуктивным – в нём родилось трое детей, в том числе первенец, старший внук действующего сёгуна Иэнари, что в законном браке наследников бывало нечасто. По случаю рождения внука Иэнари устроил в ноябре 1803 года пышные трёхдневные торжества с участием крупнейших даймё страны, однако его радость оказалась недолгой – в августе следующего года мальчик заболел и умер. Супружеские отношения Иэёси с женой быстро прекратились, но всю жизнь оставались дружескими. Все остальные его дети были рождены наложницами.
Благодаря усилиям отца придворная карьера Иэёси продвигалась невероятно быстрыми темпами: к двадцати восьми годам он уже имел полный второй ранг и должность Внутреннего министра. Более высокими титулами обладали только его отец и дед.
Большую часть своей жизни двенадцатый сёгун прожил в ранге наследника, но без доступа к власти, и это оказало большое влияние на его отношения с внешним миром. Второго апреля 1837 года сорокачетырёхлетний Иэёси сменил отца на посту сёгуна и переехал в Главную усадьбу, но ещё почти четыре года оставался формальным правителем. Реальные полномочия он получил только в сорок восемь лет – в том возрасте, когда многие главы семейств уже сдавали дела сыновьям. Поэтому нет ничего удивительного в том, что непривычный к власти сёгун держался в стороне от работы возглавляемого им правительства.
После формального ухода Иэнари в отставку вокруг Иэёси и его сына Иэсада начала складываться тревожная обстановка. Уже упоминавшаяся наложница одиннадцатого сёгуна, красивая, умная и честолюбивая Миё (Сэнкоин, 1787–1872), озаботилась судьбой своего внука и начала бороться за его будущее. Выдав несколько лет назад свою дочь Ёхимэ за главу самого богатого в стране клана Маэда, она вскоре обзавелась внуком по имени Кэнтиё и, пользуясь неизменной благосклонностью Иэнари, загорелась идеей посадить его на воинский трон. Для этого нужно было сделать три вещи: 1) дождаться смерти одиннадцатого сёгуна; 2) перевести его наследника Иэёси сразу в ранг огосё; 3) убрать с пути следующего преемника, его сына Иэсада. Сколотив группу единомышленников, Сэнкоин заручилась поддержкой служивших в правительстве удельных князей из провинций Хиго, Мино и Этидзэн. К реализации плана приступили сразу, как только Иэнари заболел, в январе 1841 года. С его смертью первый пункт заговора должен был реализоваться естественным образом, оставалось только подождать. Слабовольного Иэёси после смерти отца планировали уговорить отказаться от власти в пользу сына Иэсада, а тот некоторое время спустя должен был усилиями заговорщиков скоропостижно скончаться, усыновив перед этим Кэнтиё, внука Сэнкоин. Изолировав больного Иэнари, заговорщики исключили появление рядом с ним тех, кто мог помешать их планам, и подготовили от его имени записку с пожеланием о том, чтобы Иэсада усыновил Кэнтиё. Получив её от наложницы Сэнкоин, супруга Иэнари, хорошо знавшая нравы Большого внутреннего покоя, сразу всё поняла и предупредила Иэёси, что началась борьба за власть, поэтому ни он сам, ни его сын Иэсада не должны появляться в Западной усадьбе поодиночке. А также не принимать оттуда никаких подарков или блюд.
Об этой попытке в замке знали многие. При всём своём миролюбии Иэёси решил всё-таки расчистить авгиевы конюшни отца и удалить заговорщиков из замка, но сделать это тихо, не привлекая всеобщего внимания. Карт-бланш на реформу получил советник бакуфу Мидзуно Тадакуни (1794–1851), который и сделал соответствующее заявление 15 мая 1841 года, в день рождения Иэёси. Первым делом из замка были удалены люди из ближайшего окружения одиннадцатого сёгуна, угрожавшие положению Иэёси, – личные адъютанты Иэнари, а также заговорщики и его фаворитки из Большого внутреннего покоя. Наложница Сэнкоин была отправлена под домашний арест к дочери в городскую усадьбу клана Маэда, где и провела последние тридцать лет своей жизни.
Поминальный комплекс Токугава Иэясу в Никко
Очистив замок от приближённых Иэнари, Мидзуно Тадакуни приступил к преобразованиям во внешнем мире. Содержание реформы годов Тэмпо, как её называют в японской истории, свелось к наведению порядка в трёх главных областях: экономике, политике и культуре, а моделью послужили самые известные примеры прошлого – преобразования восьмого сёгуна Ёсимунэ и деятельность Мацудайра Саданобу (реформы годов Кёхо и Кансэй соответственно). Реформа Мидзуно Тадакуни имела консервативно-охранительный характер и была направлена на восстановление идеалов и ценностей старого доброго времени. Главе правительства помогали советники Тояма Кагэмото (1793–1855), Ябэ Саданори (1789–1842), Сибукава Хиронао (1815–1851), Тории Ёдзо (1796–1873).
Далеко не все в руководстве страны поддерживали идею реформы, поэтому на первых порах главе правительства пришлось действовать осторожно. Для укрепления авторитета – двенадцатого сёгуна и своего собственного – ему пришлось приложить усилия и найти деньги на торжественный выезд Иэёси в Никко к усыпальнице Токугава Иэясу. Такой выезд совершался впервые за последние шестьдесят семь лет. Визит двенадцатого сёгуна с огромной свитой в триста тысяч человек получил большой общественный резонанс и утвердил его легитимность в глазах воинской элиты.
Упрочив, таким образом, свои позиции, Мидзуно приступил к реформе. Серию последовавших за этим правительственных распоряжений в народе прозвали «дождём указов» (хорэй ука). Одним из первых шагов нового правительства были снова запрещены профессиональные гильдии (кабунакама), возродившиеся при Иэнари. Это лишило казну части доходов, но должно было оживить рынки, облегчить перемещение товаров и снизить финансовую нагрузку на население. Действие указа распространялось на всю страну, но, как всегда, больше всего гильдий было ликвидировано в двух главных городах, Эдо и Осака (десять и двадцать четыре соответственно).
При Иэнари монопольное право на какую-либо деятельность предоставлялось за деньги не только профессиональным сообществам, но и отдельным княжествам, имевшим особые отношения с правящим домом; их привилегии также были отменены. Из-за возникшего после ликвидации гильдий хаоса сразу улучшить ситуацию в экономике не удалось, однако по мере адаптации к новым условиям цены на главные продовольственные товары – рис, мисо, соль, соевый соус, сакэ – стали постепенно снижаться.
Выгрузка риса в порту Осака
Другим важным направлением реформы стала попытка оживить сельское хозяйство и оздоровить ситуацию в крупных городах. После голода годов Тэмпо и массового бегства крестьян урожаи на правительственных землях снизились, и долгое время их не удавалось восстановить. Для увеличения поставок риса наместникам бакуфу было приказано разобраться в причинах и обеспечить повышение урожайности. От крупных торговцев и землевладельцев правительство потребовало выделить средства на создание общественного фонда кредитования, однако этот указ не нашёл поддержки и был саботирован. Для оздоровления финансов Мидзуно Тадакуни принял решение в очередной раз переплавить «плохие монеты» с понижением их номинала и уменьшением удельного веса драгоценных металлов.
Как и в прежние годы, бегство крестьян из деревень не только подрывало сельское хозяйство, но и осложняло санитарно-демографическую ситуацию в городах. Хуже всего дело обстояло в Эдо, больше половины населения которого составляли выходцы из сельской местности. При малейшем экономическом кризисе они теряли средства к существованию, и правительство было вынуждено заниматься их спасением, иначе голодная беднота начинала грабить, убивать, громить склады и усадьбы. В правительстве постоянно говорили о необходимости возвращения крестьян в деревни, но сил и средств на это хронически не хватало, поэтому ситуация не менялась.
В марте 1843 года на этот счёт вышел указ, призванный перекрыть поток селян в Эдо. Въезд в столицу на долгий срок был вообще запрещён, а для кратковременного пребывания требовалось письменное разрешение, выданное сельским старостой или княжеской управой по месту постоянной регистрации. Городскому магистрату было приказано каждый год в апреле проводить сверку всех вновь прибывших и высылать нарушителей из города. Такая же участь ожидала одиноких мужчин, приехавших в столицу в предыдущие годы. Однако все эти распоряжения, как и предыдущие, остались на бумаге; вернуть крестьян в деревни не удалось. Более того, в рамках объявленной политики всеобщей экономии и повышения доходов княжеские администрации стали выдавать больше разрешений для выезда на заработки, поэтому поток селян по маршруту «деревня – город», наоборот, возрос.
Оздоровление обстановки в городах требовало также сокращения числа развлекательных заведений и ужесточения правил их работы. В Эдо большой популярностью пользовались уличные балаган-театры (ёсэ), предшественники современных кинотеатров, располагавшиеся в жилых кварталах. Артисты разыгрывали в них всем знакомые и понятные сценки из городской жизни, гейши и музыканты развлекали игрой на инструментах, а артисты разговорных жанров смешили зрителей забавными историями и анекдотами. В ходе реформы годов Тэмпо из двести одиннадцати существовавших в Эдо уличных театров сто девяносто шесть были закрыты, а репертуар оставшихся пятнадцати правительство взяло под контроль и потребовало от артистов не только развлекать, но и вести морально-нравственное воспитание горожан. Все пьесы должны были иметь позитивную дидактическую направленность, при которой добро всегда торжествует, а зло бывает наказано.
Важнейшим условием «исправления нравов» реформаторы по традиции объявили экономию средств и борьбу с роскошью. В октябре 1842 года на этот счёт был издан специальный указ (сяси кинсирэй). Крестьянам он запрещал носить одежду из шёлка и использовать ткани фиолетового и персикового цветов, которые считались священными. Те, кому разрешалось носить шёлк, должны были соблюдать установленную указом длину кимоно и придерживаться рекомендуемой расцветки: основную гамму сформировали чёрный, серый, коричневый, тёмно-синий и тёмно-зелёный цвета. В повседневной жизни горожанам следовало избегать экстравагантных, дорогих и просто модных вещей, необязательных трат и вообще не выделяться. Для контроля за исполнением указа в Эдо был создан совет квартальных старост, в который вошли наиболее авторитетные горожане.
Городской магистрат
Вскоре после выхода указа о роскоши в его нарушении был обвинён и взят под стражу самый яркий и популярный актёр театра Кабуки Итикава Дандзюро, представитель одной из известнейших актёрских династий в седьмом поколении. В приговоре Судебного присутствия говорилось, что его дом и обстановка не соответствовали требованиям указа о борьбе с роскошью, а образ жизни актёра представлял собой сплошное нарушение правил. Итикава Дандзюро поставили в вину, что во время представлений он использовал не бутафорские, а настоящие и потому очень дорогие шлемы и другие воинские доспехи. По решению суда дом актёра был разрушен, а сам он отправлен под домашний арест с последующей высылкой из города и запретом селиться ближе сорока километров от Эдо. Обвинительный приговор популярному актёру вызвал в городе большой резонанс и стал самой яркой иллюстрацией применения указа о борьбе с роскошью. Остальные актёры театра Кабуки как самая неблагонадёжная часть столичной общественности получили от правительства конкретные и подробные предписания относительно того, как им следует жить, одеваться и вести себя на публике.
Театр Кабуки
В 1841 году во время очередного пожара сгорели здания частных театров Итимура и Накамура, составлявшие вместе с театром Каварасаки «большую столичную тройку», как их тогда называли. Правительство этим воспользовалось и запретило восстанавливать здания на прежнем месте. Им было приказано переехать из оживлённого центра города на окраину, за насыпной внешний вал, в нынешний район Асакуса. Радикально настроенный Мидзуно Тадакуни предлагал вообще закрыть эти два театра, но советники убедили его, что это настроит против правительства всё городское население. Через несколько месяцев вслед за первыми двумя театрами в Асакуса был отправлен и последний член «большой тройки», театр Каварасаки. Буддийским и синтоистским храмам, которые для привлечения горожан тоже устраивали у себя развлекательные представления, правительство запретило это делать.
Бульварное чтиво было объявлено развращающим население фактором. Издание низкопробной, в том числе эротической литературы с картинками попало под запрет, а в Эдо была введена полноценная цензура; правительственные чиновники просматривали тексты и давали разрешение на их публикацию.
Представление в театре Накамура (жанр кабуки)
Главное отличие реформы годов Тэмпо от двух предыдущих состояло в двустороннем характере охватившего страну кризиса: к привычным внутренним проблемам добавились внешние, главной из которых стало давление со стороны крупнейших морских держав. Инциденты с иностранными судами участились ещё при Иэнари, а Первая опиумная война в Китае показала японцам, что бывает с азиатскими странами, которые сопротивляются торговому наступлению Запада. Под влиянием победы Великобритании в Китае правительство смягчило политику в отношении иностранных судов: указом 1842 года пункт об их обстреле был отменён, а оказание помощи продовольствием, водой и топливом оставлено в силе. Однако общий курс на изоляцию страны остался неизменным. Для укрепления обороноспособности провинциальным кланам было приказано выделить средства на защиту береговой линии, в первую очередь в заливе Эдо. В порты Симода, Ханэда и Ниигата были назначены правительственные чиновники в ранге бугё. Началось освоение западных фортификационных технологий, перевооружение армии и увеличение её численности.
Безопасность столичного региона во многом зависела от возможности быстро перебросить туда грузы и людей в случае нападения с моря, а именно оттуда и исходила угроза. В бакуфу вспомнили о незавершённом проекте Танума Окицугу по осушению болот Имбанума и прокладке речного маршрута до залива Эдо. Пять ближайших к Имбанума княжеств получили предписание выделить средства и возобновить земляные работы. Они начались в 1843 году и продолжались несколько месяцев, хотя совсем не теми темпами, на которые рассчитывало правительство. Княжествам не хватало ресурсов, и в июне 1844 года работы были прекращены; проект вновь остался незавершённым.
Под предлогом внешней угрозы правительство Мидзуно Тадакуни в июне 1843 года издало указ о создании особой административной зоны вокруг Эдо и Осака радиусом сорок километров. Главными целями новшества были названы оборонная стратегия и контроль за общественным порядком в двух крупнейших городах страны, однако многие справедливо усмотрели в указе стремление бакуфу расширить зону административного контроля и увеличить налоговые поступления в казну. Даймё и хатамото, земли которых попадали под изъятие, была обещана равноценная компенсация в соседних районах, однако такая замена их не устроила, и они начали протестовать. Сёгун Иэёси, до этого не вмешивавшийся в дела правительства, этот протест услышал и потребовал отменить решение. Указ об особой административной зоне стал последней каплей, переполнившей чашу терпения всех, кто был недоволен реформой, и привёл к отставке главы правительства. Выполняя волю сёгуна, Мидзуно через два месяца отменил указ, но было уже поздно – ещё через неделю, 13 сентября, он лишился своего поста, и реформа годов Тэмпо на этом закончилась. Большой вклад в увольнение реформатора внёс изгнанный им из замка любимец одиннадцатого сёгуна Тории Ёдзо, всеми способами старавшийся опорочить своего оппонента.
Мидзуно Тадакуни
На место Мидзуно Тадакуни пришёл не имевший ни ранга советника, ни опыта работы в правительстве двадцатитрёхлетний Абэ Масахиро (1819–1857). Назначенный всего три года назад начальником Магистрата по делам религий, он привлёк внимание сёгуна Иэёси тем, что в ходе кадровой чистки, проведённой после смерти Иэнари, старался по возможности спустить дело на тормозах и прикрыть творившиеся в замке безобразия. На фоне недовольства внутренней политикой бакуфу именно такой человек и нужен был Иэёси. Беспрецедентный случай: ранг советника Абэ Масахиро получил одновременно с назначением на должность главы правительства.
Сделав правильные выводы из отставки своего предшественника, он стал действовать более осторожно и осмотрительно, с учётом интересов правящей элиты. Восемь лет спустя Абэ смягчил один из ключевых указов Мидзуно – о роспуске профессиональных гильдий. В 1851 году правительство возобновило выдачу оптовым торговцам платных лицензий, правда без предоставления монополии на торговую деятельность.
В 1846 году в ближайшую к Эдо бухту Урага вошли два американских корабля под командованием Джеймса Биддла. Заключив перед этим чрезвычайно выгодный торговый договор с Китаем, он от имени президента США передал аналогичное предложение и японским властям. В соответствии с указом 1842 года американцев снабдили топливом, водой и продовольствием, но обсуждать торговый договор отказались, предложив Биддлу проследовать в Нагасаки и там сделать заявку через уполномоченного представителя бакуфу. Во время двусторонней встречи на борту японского судна произошло недоразумение: Биддл не понял одного из указаний японского охранника и не подчинился ему, тот резко оттолкнул американца и выхватил меч. Хозяева уладили недоразумение и принесли извинения, но этот эпизод попал в отчёт Биддла, из которого в Америке сделали вывод, что японцы могут быть агрессивны и с ними нужно действовать с позиции силы. С такой установкой и прибыл в Японию коммодор Мэттью Перри, под угрозой пушек вынудивший японцев открыть страну восемь лет спустя.
Абэ Масахиро
Визит Биддла встревожил японское правительство. Во время его обсуждения Абэ Масахиро предложил отказаться от указа 1842 года и занять более жёсткую позицию по отношению к иностранцам, однако члены правительства его не поддержали.
Двенадцатый сёгун Иэёси не принимал участия в решении текущих вопросов, но зато очень внимательно следил за отношениями с императорским домом. Стремясь восстановить семейную репутацию, подпорченную в последние годы правления отца, он продолжил политику сближения с Киото. По его инициативе были восстановлены некоторые давние традиции и ритуалы императорского двора. Например, после смерти императора Кокаку было решено восстановить отменённую почти тысячу лет назад практику присвоения монарху посмертного имени, в состав которого включалось и прижизненное. Аристократическая и воинская элита восприняла этот шаг с одобрением. Уважительное отношение сёгуна к императорскому дому добавило монарху авторитета и увеличило число его сторонников, при том что политика его собственного правительства по-прежнему вызывала у многих недовольство.
О характере и личных качествах Иэёси сохранилось очень мало сведений. Согласно семейной хронике, он был человеком способным, но молчаливым и замкнутым. Доказывать что-то и настаивать на своём не любил, стремился поддерживать с окружающими добрые отношения и в сложных вопросах часто полагался на чужое мнение, из чего большинство японских историков делают вывод об отсутствии у него лидерских качеств. Выслушав доклад советника, Иэёси обычно завершал его коротким со сэй (аналог современного со сиро, «так и делайте»). Об этом многие знали и за глаза называли двенадцатого сёгуна сосэй сама, вызывая в памяти образ одного из его предшественников, четвёртого сёгуна Иэцуна. Вполне возможно, что привычка полагаться на других – не врождённая, а приобретённая черта; слишком долго Иэёси находился в тени своего деда и отца и слишком недолго правил. Годы его нахождения у власти пришлись на переломный момент в истории страны, когда внутренние и внешние проблемы обострились и требовали энергичного руководства, однако личные качества двенадцатого сёгуна не позволили ему проявить себя. Возможно, в другое время он смог бы больше соответствовать своему предназначению, тогда и оценка его правления была бы иной.
Судя по некоторым записям, Иэёси и сам довольно критично относился к результатам своей деятельности на высшем посту и служебным заслугам подчинённых. В 1848 году он обратился к ним с такими словами: «От начала моего правления не содеяно нисколько благородных дел. …Гибель людей в пожарах, наводнениях и землетрясениях, нынешние волнения с заморским судами – то всё моя вина пред небесами. Могу ли видеть без скорби, как гибнут мои подданные? Стоит всё и не движется, не поднимается ничто снизу вверх и не проходит, могу ли так избегнуть кары небесной? Где я не ведаю, там должностным чинам пристало старание выказывать, чтоб всякий голос снизу доверху доходил, и помыслы свои без смущения мне докладывать» (Отикотибаси, цит. по: Ямамото, 2011).
Незадолго до смерти Иэёси в княжестве Сацума произошёл семейный конфликт, потребовавший вмешательства бакуфу. Причиной стало соперничество двух сыновей главы дома Симадзу за право наследования. Один из них, Хисамицу, был рождён наложницей, а другой, Нариакира, – законной женой главы дома. Изначально преемником был объявлен старший сын Нариакира, но отец, откровенно благоволивший младшему Хисамицу, со временем передумал и решил сделать его наследником. Этому воспротивилась жена главы дома и другие родственники, их поддержали многие вассалы. Борьба между двумя лагерями перешла в открытый конфликт. Проведя расследование, правительство вынесло суровые приговоры: трое старейшин Симадзу совершили сэппуку, более пятидесяти человек были сосланы на острова или отправлены под домашний арест; многие из них вскоре покончили с собой. Главе дома Симадзу Нариоки (1791–1859) было приказано передать свой пост старшему сыну Нариакира, как было изначально объявлено. Массовое наказание руководителей и вассалов Симадзу вызвало в княжестве рост антиправительственных настроений, которые повлияли на его позицию в ходе драматических событий, развернувшихся в стране полтора десятилетия спустя.
За те шестнадцать лет, что Иэёси провёл в ранге сёгуна, в замке Эдо произошло три крупных пожара – в 1838, 1844 и 1852 годах. Городские кварталы в то время горели гораздо чаще, но в замке ещё со времён Ёсимунэ были введены особые меры предосторожности, поэтому в пожарном отношении он считался самым безопасным местом в городе. Тем не менее после этих пожаров двенадцатому сёгуну пришлось временно переселяться из Главной усадьбы в Западную, пока его резиденцию восстанавливали и ремонтировали.
От жён и наложниц Иэёси имел четырнадцать сыновей и тринадцать дочерей, но никто из них, за исключением сына Иэсада, не прожил дольше двадцати лет. Он и унаследовал сёгунский пост. Однако Иэсада тоже отличался слабым здоровьем и умер в молодом возрасте, не оставив детей, поэтому прямая семейная линия двенадцатого сёгуна на нём прервалась. По дошедшим до нас сведениям, Иэёси имел рост ниже среднего (сто пятьдесят четыре сантиметра, такой же как у Тоётоми Хидэёси) и непропорционально крупную голову с удлинённым черепом, что хорошо видно на гравюрах. Известно, что двенадцатый сёгун увлекался живописью и хорошо рисовал, в японских музеях можно и сегодня видеть его картины.
У Иэёси были довольно сложные отношения с отцом, особенно в последние годы его правления. Среди причин называют принадлежность к разным буддийским школам, враждовавшим между собой (Иэнари придерживался учения Нитирэн, а Иэёси исповедовал Дзёдо), а также нежелание отца расставаться с властью даже в преклонном возрасте.
Обрушение дома во время пожара
Пятнадцатого мая 1853 года в замке отметили шестьдесят первый день рождения Иэёси, и он вступил в последний из трёх опасных периодов жизни (якудоси), когда человек считался наиболее уязвимым для разного рода бед и несчастий. В тот год начало лета выдалось настолько жарким, что в замке отменили некоторые церемонии; такое бывало крайне редко. Иэёси, в последнее время страдавший от болей в сердце, чувствовал себя неважно, а в первых числах июня вообще перешёл на постельный режим.
Во время его болезни в столице произошёл грандиозный переполох: 3 июня в бухту Урага вошли четыре «чёрных корабля» США под командованием Мэттью Перри (1794–1858). Японцы называли все иностранные суда «чёрными» (куробунэ), поскольку португальцы и испанцы обильно их смолили, но в широкое употребление это слово вошло только после визита американских фрегатов. Оснащённые паровыми двигателями корабли извергали в небо клубы густого чёрного дыма, поражая воображение японцев.
Мэттью Перри, кадровый военный, прошедший на родине через три войны, прибыл в Японию с конкретной целью – любой ценой добиться открытия её портов и тем самым обеспечить своей стране преимущество перед европейскими конкурентами. В залив Урага Перри вошёл как победитель: незадолго до этого он добился согласия на открытие портов от правителя Рюкю и по пути в Японию захватил небольшой островной архипелаг Огасавара, объявив его собственностью США.
Четыре крупнотоннажных корабля встали на рейде и навели стволы орудий на берег. Известив японскую сторону о том, что собирается произвести учебные стрельбы, Перри дал серию холостых залпов, вызвавших панику среди местного населения. Пятого июня командир эскадры принял на борту представителя бакуфу в ранге ёрики и заявил ему, что хочет передать правителю Японии послание от президента США и проект договора о дружбе, сотрудничестве и торговле. А если ему в этом будет отказано, готов высадиться на берег без разрешения и действовать с применением силы. Предложение японской стороны проследовать в Нагасаки и вести переговоры там Перри отклонил и дал японской стороне три дня на подготовку ответа. На следующий день американцы спустили шлюпки и начали замерять глубину бухты, всем своим видом показывая, что готовы подойти к берегу и высадить десант.
Синтоистский ритуал у постели больного
Перри появился в самый неподходящий момент и застал руководителей бакуфу врасплох: сёгун Иэёси тяжело болен, перспективы его выздоровления неясны, а брать на себя ответственность за важнейшее решение никто не хотел. Первые три дня больному сёгуну вообще не сообщали о появлении американцев, но 6 июня Абэ Масахиро всё-таки доложил ему о ситуации и получил традиционный совет – поговорить с Токугава Нариаки и вместе с ним принять решение. В этот важнейший для страны момент Иэёси, как обычно, самоустранился.
Ни с князем Хитоцубаси, ни с сыном сёгуна глава правительства советоваться не стал. В бакуфу решили, что принять послание от президента США – ещё не значит заключить договор, и согласились встретиться с Перри. Девятого июня американский представитель в сопровождении трёхсот человек сошёл на берег в районе современного порта Ёкосука (преф. Канагава) и передал посланцам бакуфу Идо Хиромити и Тода Удзиёси привезённые документы. Сославшись на болезнь сёгуна, они пообещали дать ответ через год. Перри, в свою очередь, пообещал им прийти за ответом с более крупной флотилией, 12 июня покинул бухту Урага и вместе с оставленными на Рюкю двумя фрегатами направился в Гонконг. Вся его миссия уложилась в девять дней.
Высадка коммодора Перри
Между тем состояние сёгуна Иэёси продолжало ухудшаться. Двадцатого июня ему стало совсем плохо, и 22 июня, через десять дней после ухода Перри, он скончался. Наиболее вероятной причиной смерти считается сердечная недостаточность, усугублённая жарой и духотой японского лета. По традиции о смерти сёгуна сообщили лишь месяц спустя, 22 июля.
