Одиннадцатый сёгун Иэнари
(1773–1841, правление 1787–1837)
Путь к власти
Пятого октября 1773 года наложница главы дома Хитоцубаси (Токугава) Харунари по имени Томи родила ему первенца Хотиё, будущего одиннадцатого сёгуна Иэнари. Обстоятельства его появления на свет были самыми заурядными и не давали оснований для предположений о каких-то особенных поворотах в его будущей судьбе. Подобно восьмому сёгуну Ёсимунэ, он оказался на вершине власти исключительно в силу стечения целого ряда обстоятельств. В момент рождения Хотиё у действующего сёгуна Иэхару подрастал собственный сын Иэмото, заранее объявленный преемником отца. В случае непредвиденной смерти законного наследника следующим сёгуном должен был стать кто-то из старших сыновей «трёх больших домов» (госанкё); по старшинству – Таясу, Хитоцубаси, Симидзу. Семью Таясу возглавлял в то время девятнадцатилетний Токугава Харусато (1753–1774, второе имя Харуаки), он и считался главным резервным кандидатом на воинский престол. После него шёл его младший брат, четырнадцатилетний Мацудайра Саданобу (1759–1829). Таким образом, между первенцем семьи Хитоцубаси и высшей воинской должностью стояли три старших родственника, поэтому его шансы на приход во власть изначально были крайне невелики. Однако судьба-затейница начала свою вечную игру сразу после появления мальчика на свет.
В том же году, когда родился Хотиё, к главе дома Таясу обратились родственники из семьи Сиракава (провинция Муцу) с просьбой прислать к ним младшего брата Саданобу в расчёте на то, что через несколько лет он возглавит их семью. Глава дома Таясу согласился и, хотя не все родственники поддержали его решение, представил сёгуну заявку на переезд младшего брата. Иэхару, как обычно, запросил мнение Танума Окицугу, и тот активно поддержал отправку Саданобу в удалённую северо-восточную провинцию, сославшись на принцип, которого придерживался восьмой сёгун Ёсимунэ: в случае отсутствия у даймё родных детей назначать наследником кого-то из приёмных, а не родных младших братьев главы дома. В Сиракава была как раз такая ситуация, и четырнадцатилетний Саданобу отправился в семью дальних родственников. Впоследствии скажут, что Танума с его известной репутацией мог сделать это либо за взятку, либо по дружбе, в интересах главы дома Хитоцубаси, с которым поддерживал тесные отношения.
Вскоре после отъезда Саданобу заболел и умер его старший брат Харусато, и дом Таясу на четырнадцать лет остался без руководителя. Таким образом, уже на первом году жизни Хитоцубаси Хотиё двое из трёх резервных кандидатов на воинский трон сошли со сцены. А когда через пять лет скоропостижно скончался и шестнадцатилетний сын сёгуна Иэхару, шестилетний Хотиё неожиданно для всех возглавил список кандидатов в преемники. У Иэхару был ещё родной младший брат Сигэёси (1745–1795), который вполне мог составить ему конкуренцию, но глава дома Хитоцубаси за счёт закулисных договорённостей сумел отодвинуть его на второй план. Вот тогда-то в Эдо и заговорили о том, что все события последних пяти лет, включая внезапную смерть шестнадцатилетнего сына Иэхару, отправку третьего кандидата в провинцию и оттеснение младшего брата сёгуна, есть результат многоходовой операции главы дома Хитоцубаси, которую он провернул с помощью Танума Окицугу. Эти слухи подкреплялись репутацией Хитоцубаси Харунари – замок Эдо давно не видел столь амбициозного и предприимчивого родственника сёгуна. Все понимали, что, если бы Мацудайра Саданобу не был отправлен в семью Сиракава, именно он стал бы следующим сёгуном.
Обсуждение кандидатуры преемника состоялось в апреле 1781 года. По настоянию сёгуна кроме ближайших родственников в нём участвовали трое советников бакуфу во главе с Танума Окицугу. Как и ожидалось, преемником объявили семилетнего Хотиё из дома Хитоцубаси. В мае 1781 года он был усыновлён Иэхару и поселился в Западной усадьбе замка Эдо. В декабре его нарекли взрослым именем Иэнари, а ещё через полгода он прошёл обряд совершеннолетия и получил необходимый придворный ранг и должность Старшего советника двора. Танума за свои труды получил от Иэхару очередное повышение годового дохода.
Став отцом будущего сёгуна, глава дома Хитоцубаси приобрёл в замке ещё больший политический вес. С учётом нарастающей критики в адрес Танума он сначала дистанцировался от бывшего союзника, а затем и вовсе перешёл в лагерь его противников. Двадцать пятого августа 1786 года, в день смерти сёгуна Иэхару, именно он вместе с родственниками организовал изгнание Танума из замка и лишил его служебных полномочий. А после того как тринадцатилетний Иэнари был провозглашён одиннадцатым сёгуном, Токугава Харунари вообще стал самым влиятельным человеком во власти.
Мацудайра Саданобу, которому в то время уже исполнилось двадцать семь лет, на правах ближайшего родственника вошёл в состав правительства. Это назначение было воспринято в кругу родственников Токугава как справедливая, хотя и неполная компенсация за упущенную возможность претендовать на высший пост. Однако дело было не только в этом. Переехав в семью Сиракава, Саданобу женился на дочери главы дома и через несколько лет его возглавил. Волевой и энергичный даймё, всю жизнь проживший в столичной усадьбе, сразу взялся за дело и начал реформировать провинциальное хозяйство. Первое испытание неурожаем 1783 года и надвигающимся голодом он выдержал успешно: осенью взял у купцов заём в двенадцать тысяч коку риса и раздал его по деревням. На самое тяжёлое время освободил крестьян от налогов и списал половину прежних недоимок. Закупил лекарства, издал распоряжения о запрете абортов и убийстве новорождённых младенцев, число которых в голодные годы всегда резко возрастало. Понимая, что одними запретами дела не решишь, начал выплачивать дотацию на рождение детей, иногда деньгами, иногда рисом. Будучи убеждённым конфуцианцем, боролся с роскошью и излишествами, требовал от подчинённых дисциплины и экономии средств. Его хозяйственная реформа дала хороший результат и стала известна за пределами провинции, поэтому с назначением Мацудайра Саданобу в замке связывали надежды на пополнение казны и преодоление последствий ненавистной многим политики Танума.
Доверие и покровительство, которые сёгун Иэхару в течение восемнадцати лет оказывал главе бакуфу и его назначенцам, после смены власти обернулись против них. За десять месяцев родственники Токугава при поддержке влиятельных потомственных вассалов из числа фудай даймё изгнали из правительства всех сторонников Танума. Будучи выходцем из воинских низов, он не обращал особого внимания на титулы и звания своих помощников, подбирая их по принципу лояльности и единомыслия. Его команда «худородных командиров» очень раздражала родственников Токугава, и лишь покровительство сёгуна не позволяло им всех их разогнать. Теперь, после смерти Иэхару, настало их время. Цутияма Такаюки, один из руководителей Финансового магистрата при Танума, был обвинён в крупных хищениях и казнён. Несколько десятков женщин из Большого внутреннего покоя, с которыми Танума поддерживал хорошие отношения, также были уволены со службы и высланы из столицы. С приходом нового сёгуна жизнь в замке должна была полностью измениться: теперь он будет опираться не на каких-то наёмных чиновников непонятного происхождения, а на ближайших родственников, титулованных, благородных и надёжных. Всё это предвещало кардинальные изменения в образе жизни и системе принятия решений на высшем уровне.
В июне 1787 года Мацудайра Саданобу был официально назначен советником бакуфу, а в марте следующего года стал опекуном и главным помощником сёгуна с правом решения любых, в том числе кадровых вопросов. И не замедлил этим правом воспользоваться: упразднив должности личных адъютантов (собаёнин), удалил из замка последних сторонников Танума. Полностью обновив состав правительства, Саданобу приступил к преобразованиям, которые впоследствии назовут реформой годов Кансэй. Его ближайшими помощниками стали советники Мацудайра Нобуакира (1763–1817), Мацудайра Норисада (1752–1793), Хонда Тадакадзу (1740–1813), Тода Удзинори (1756–1806).
Одной из главных задач реформы новый лидер считал восстановление чести и достоинства воинской элиты. Для этого нужно было прежде всего устранить денежную зависимость правящего воинского сословия от торговцев и искоренить коррупцию среди чиновников. Ухудшение материального положения хатамото и гокэнин началось ещё при третьем сёгуне Иэмицу и за полтора столетия выросло в серьёзную проблему. Этот вопрос был решён изданием в 1789 году «Указа о прощении долгов» (киэнрэй), суть которого составляли три пункта:
1). Все займы хатамото и гокэнин, взятые ими до 1784 года, объявляются недействительными и аннулируются.
2). Долги, сделанные в период с января 1784 года по май 1789 года, подлежат возврату, но по ставке не выше шести процентов в год.
3). Впредь процентная ставка по кредиту не должна превышать двенадцати процентов в год.
Изданием этого указа Мацудайра Саданобу списал долги воинского сословия на сумму более 1,2 миллиона рё золотом – это средний годовой бюджет бакуфу. Согласно правительственному реестру, в списке кредиторов на тот момент значились девяносто шесть крупных купцов. Они и стали главной жертвой правительственного указа. Заявления о том, что понесли убыток, сделали восемьдесять восемь торговых домов, следовательно, средний ущерб на одного кредитора составил 13 636 рё. Несколько крупнейших держателей долговых обязательств из провинции Исэ потеряли гораздо больше – по шестьдесят-восемьдесят тысяч рё каждый.
Воинская служба. Маршрут и дорожные расходы
Чтобы не подорвать окончательно систему долговых обязательств, правительство через двадцать дней после указа выделило торговому сословию кредит на погашение убытков в десять тысяч рё, а через полгода – ещё столько же. Однако денег было выдано немного и на время, а потеряли кредиторы в шестьдесят раз больше и навсегда, поэтому смягчить последствия указа правительству не удалось. Крупная потеря активов и резкое снижение процентной ставки ожидаемо привели к уходу торговцев из сферы кредитования. Воинская элита вначале обрадовалась списанию долгов, но быстро поняла, что желающих давать деньги взаймы больше не осталось. Через два года после издания указа его польза многим уже не казалась столь очевидной.
Токугавские деньги. Музейная экспозиция Банка Японии
Облегчив воинской элите долговое бремя, правительство компенсировало благое дело ужесточением требований к ней. На щит был поднят лозунг, выдвинутый ещё Токугава Иэясу: самурай отличается от простолюдина тем, что знает и воинское дело (бу), и гражданские науки (бун). Проще говоря, умеет и воевать, и руководить мирной жизнью. Образованное из этих двух корней слово бумбу во время реформы годов Кансэй звучало повсюду так часто, что простой народ тут же отреагировал на него ехидным трёхстишием: ё но нака ни ка ходо урусаки моно наси бумбу то иттэ ёру мо нэрарэдзу (букв. «ночной комар докучливее всего, но бумбу тоже спать мешает»).
Для повышения уровня боевой подготовки самураев бакуфу ввело ежегодные учебные турниры, за которыми должен был наблюдать сёгун, а для проверки военных чиновников на грамотность и знание конфуцианского канона в Эдо был открыт экзаменационный центр Сёхэйдзака гакумондзё. Разместили его на территории мемориального комплекса Конфуция (Юсима сэйдо), построенного пятым сёгуном Цунаёси. Всех состоявших на государственной службе чиновников и их сыновей обязали пройти школьный курс конфуцианского канона и сдать соответствующий экзамен. Взрослых проверяли по программе гакумон гимми (букв. «научная аттестация»), а детей – по программе содоку гимми («проверка простого чтения»). Первый такой экзамен состоялся в сентябре 1792 года, второй – в феврале 1794 года. Аттестация служащих продолжалась четыре дня и состояла из предварительного и основного экзамена. На первом проверяли знание двух классических трактатов – «Бесед и суждений» Конфуция и «Малого учения» Чжу Си. В основной экзамен входили три предмета: конфуцианский канон, история и сочинение.
Через семь лет аттестационный центр был преобразован в правительственную школу для государственных служащих, обучение в которой стало для них обязательным. Несколько десятилетий спустя на её основе был создан первый в Японии университет. Сегодня на месте первой правительственной школы располагается женский университет Отяномидзу.
Другим важным аспектом реформы годов Кансэй стал возврат крестьян в деревни. Стихийные бедствия, неурожаи, налоги и голод гнали их на заработки в города. Деревни пустели, рабочих рук на полях не хватало, а города пополнялись бедняками. Многие из них зарабатывали на жизнь воровством, азартными играми, разбоем, платными поджогами кварталов и другими криминальными способами, обеспечивая работой филиалы Городского магистрата. Указом бакуфу от ноября 1790 года крестьянам северо-восточных провинций было запрещено покидать деревни, а тем, кто уже уехал, предложили добровольно вернуться, пообещав оплатить транспортные расходы и выдать подъёмные для обустройства. Однако денег в казне на всё это не хватило, и вернуть крестьян в деревни не удалось.
Избыток незанятого городского населения и проблема общественного порядка подтолкнули власти к идее создать в Эдо лагерь трудового перевоспитания. В 1790 году в заболоченном устье реки Сумида, на отсыпном острове Исикава огородили участок земли площадью пятьдесят три тысячи квадратных метров с двумя бараками, к которым позднее добавился третий. Лагерь Исикавадзима мог одновременно принять до ста тридцати человек. В него стали отправлять бездомных, бродяг и осуждённых за мелкие преступления. Срок перевоспитания был определён в три года. Заключённые жили на хозрасчёте и полном самообеспечении. Их наскоро обучали какому-нибудь простому ремеслу и заставляли работать. Для этого на территории лагеря открыли двадцать ремесленных мастерских, баню, фельдшерский пункт и даже засеяли небольшое рисовое поле.
Пятую часть заработанных арестантами денег удерживали в качестве платы за содержание в лагере, две трети оставшейся суммы выдавали на руки, а треть откладывали до окончания срока и вручали при освобождении. Тем, кто изъявлял желание заняться ремеслом или торговлей, на эти деньги помогали снять помещение или купить необходимый инвентарь. В течение всего срока нахождения в лагере воспитуемым раз в десять дней читали проповеди Учения чистого сердца (Сэкимон сингаку) по трудовой этике, приглашая для этого самых видных его адептов, в том числе и создателя учения Накадзава Дони. Правительственный лагерь трудового перевоспитания на острове Исикава стал первой в истории Японии организованной попыткой реабилитировать маргинальные городские слои за счёт профессионально-трудовой деятельности и вернуть их в социальное русло.
Трудовой лагерь Исикавадзима просуществовал в таком виде более тридцати лет. Постепенно число его обитателей возросло до шестисот человек; сюда стали отправлять и тех, кто совершил более серьёзные правонарушения и был приговорён к высылке из города. В 1820-х годах в лагере уже не столько перевоспитывали, сколько наказывали лишением свободы, и он стал больше походить на обычную тюрьму. Таковым он и оставался до конца эпохи Токугава.
Важнейшая часть реформы Мацудайра Саданобу состояла в оздоровлении общественной морали, сильно пострадавшей в ходе коммерческой политики Танума Окицугу. Одним из первых его шагов в составе правительства стало издание «Указа об исправлении нравов». Как и во многих других областях, Мацудайра Саданобу ориентировался здесь на реформы восьмого сёгуна Ёсимунэ. «Указ об исправлении нравов» резко ограничил издание низкопробной, в том числе эротической литературы, усилил борьбу с нелегальной проституцией и азартными играми, запретил совместные бани и ужесточил требования к работе чайных домиков. В повседневной жизни высшей добродетелью были объявлены экономия средств, скромность и воздержанность во всех их проявлениях. Под запрет попали любые проявления роскоши, в том числе модная, яркая одежда и её аксессуары, дорогие ткани, предметы быта и т. д. А чтобы исключить разнобой в понимании указа, к нему был приложен конкретный перечень запрещённых к использованию предметов. Ожидаемое недовольство населения могло оскорбить благородные замыслы реформаторов, поэтому критиковать действия центральной или местной власти тоже было запрещено.
Не сказать, чтобы все эти строгости так уж соблюдались, но атмосфера в Эдо заметно переменилась, и народный фольклор это сразу отметил. Среди множества ходивших по городу злободневных трёхстиший особенно популярным стало творение неизвестного автора, давшего восстановлению моральных норм народную оценку. Суть его сводилась к тому, что в условиях всеобщей коммерциализации, взяточничества и кумовства при Танума жить было нелегко, но после наведения порядка стало ещё хуже.
Сиракава но киёки ни уо мо сумиканэтэ
Мото но нигори но Танума коисики.
В чистой речке Сиракава рыбе жить труднее, чем
В мутных водах при Танума.
«Низкопробное» уличное представление
К морально-нравственному кнуту для населения прилагался материальный пряник. Квартальным старостам было приказано на семьдесят процентов сократить годовые расходы на хозяйственно-бытовые нужды и направить сэкономленные средства в накопительный резервный фонд (ситибу цумикин). За счёт использования данного фонда десятую часть этих денег планировалось возвратить горожанам через снижение цен на товары первой необходимости и съёмное жильё. С этого времени практика создания накопительных фондов в городских кварталах утвердилась в политике бакуфу и продолжалась вплоть до реставрации Мэйдзи, пережив многие другие указы Мацудайра Саданобу.
Реформа годов Кансэй проводилась на фоне последствий голода 1783–1787 годов, поэтому важнейшей её частью стало увеличение производства риса и создание резервных запасов на случай неурожая. Администрации на местах получили предписание увеличить посевные площади и прекратить выращивание табака, шафрана, индиго и некоторых других культур, а 0,5 процента урожая ежегодно направлять в местные зернохранилища. С этой же целью на треть было сокращено производство сакэ.
В рамках борьбы с коррупцией чиновникам запретили получать подарки, кроме как по случаю юбилейных дат и праздников годового цикла сэкку. Однако этот запрет долго не продержался – через пять лет его отменили, сославшись на традиционный аргумент: подарок чиновнику – это не взятка, а проявление уважения к власти. А чтобы не пускать процесс на самотёк, составили перечень дат и поводов, по которым должностным лицам разрешалось принимать подарки, с указанием их стоимости и наименований.
С идеологическим многообразием тоже было покончено. Единственно правильным конфуцианским учением было признано джусианство, а все остальные объявлены ошибочными и запрещены. Только это учение преподавалось в правительственной школе, и только его последователей принимали на государственную службу. Вслед за Сёхэйдзака гакумондзё такие же ограничения ввели провинциальные школы для детей воинского сословия (ханко), и в обучении воинской элиты установилось полное единообразие.
Все изданные при Танума Окицугу указы были отменены, а созданные ими профессиональные гильдии распущены; вся хозяйственно-экономическая деятельность перешла под контроль правительства. Серьёзному ужесточению подверглись правила внешней торговли. Контакты с иностранцами были сведены к минимуму, число заходов китайских торговых судов в Нагасаки сокращено до десяти в год, а ежегодные визиты голландцев в Эдо – до одного раза в пять лет. Мацудайра Саданобу рассматривал внешний мир исключительно как угрозу, поэтому при нём степень изоляции страны возросла даже по сравнению с годами правления третьего сёгуна Иэмицу.
В это неподходящее время Россия предприняла первую попытку наладить отношения со своим восточным соседом. В 1792 году Адам Лаксман прибыл на Хоккайдо с посланием от иркутского генерал-губернатора и тремя японскими моряками, заброшенными в Россию штормом. Вернув японских подданных на родину, он рассчитывал встретиться с руководством страны и заключить договор об установлении дипломатических и торговых отношений. Несмотря на некоторую подозрительность в отношении незваных гостей, россиян по распоряжению Мацудайра Саданобу приняли весьма доброжелательно и «в соответствии с ритуалом», однако вступать в переговоры наотрез отказались, сославшись на действующий закон. В посещении Эдо Лаксману также было отказано – ему предложили идти в Нагасаки и там обратиться к чиновнику, отвечавшему за контакты с иностранцами. Таким образом, главную задачу российскому посланнику выполнить не удалось. Что касается Дайкокуя Кодаю и его спутников, то, несмотря на закон 1635 года, запрещавший принимать обратно японцев, которые оказались за пределами страны, для них сделали исключение и разрешили вернуться на родину.
Маршрут Дайкокуя Кодаю. Из Японии в Россию и обратно
Несмотря на неудачу, Россия продолжала осваивать свои восточные окраины: в 1795 году на острове Уруп появилось первое русское поселение, что было воспринято в бакуфу как угроза. В качестве ответной меры правительство в 1799 году разработало план укрепления северной границы и поручило его исполнение клану Мацумаэ. На Хоккайдо было создано территориальное управление во главе с местным купцом Такадая Кахэй (1769–1827), который много лет торговал с русскими и знал их лучше, чем кто-либо другой. В июле того же 1799 года Такадая проложил морской маршрут до острова Итуруп и открыл на нём семнадцать пунктов рыбообработки. С этого началось освоение Итурупа японцами. Двенадцать лет спустя, когда клан Мацумаэ задержал капитана российского флота Василия Головнина, зашедшего в местный порт пополнить судовые запасы, русский военный корабль в ответ арестовал Такадая Кахэй и доставил его на Камчатку. Вместе с капитаном Рикордом японский торговец принимал участие в переговорах об освобождении Головнина и после того, как это произошло, в 1813 году вернулся на родину.
Приход Мацудайра Саданобу в правительство и начало реформ по времени совпали с восстановлением погодных условий и повышением урожаев. После 1587 года дела в сельском хозяйстве стали понемногу выправляться; свою роль в этом сыграли введённый правительством режим экономии и снижение уровня коррупции. В 1790 году доходы казны впервые превысили расходы.
Жёсткий курс Мацудайра Саданобу на борьбу с расточительством и злоупотреблениями, педантичное следование правилам и авторитарный стиль руководства вызвали недовольство многих влиятельных в замке людей. Первые трения появились уже через год после его назначения. В 1788 году пятнадцатилетний сёгун Иэнари обратился к главе правительства с просьбой присвоить своему отцу Харунари титул отставного сёгуна (огосё) и поселить его в Западной усадьбе замка Эдо. Последние двести лет её занимали только вышедшие в отставку правители, сохранявшие при этом все свои полномочия, поэтому Западная усадьба замка Эдо прочно ассоциировалась у его обитателей с высшей властью. Став её хозяином, честолюбивый, энергичный и далеко ещё не старый отец сёгуна мог даже и по формальным признакам считаться теневым правителем страны. Обе просьбы Иэнари противоречили основополагающей традиции сёгуната Токугава, поэтому Саданобу отказался их удовлетворить. Более того, на правах опекуна составил для юного сёгуна список из пятнадцати пунктов, которые ему рекомендовалось соблюдать, чтобы вырасти в достойного правителя. В отношениях главы бакуфу с семьёй Хитоцубаси появилась первая трещина, но внешне всё осталось по-прежнему.
Схожая ситуация повторилась в следующем 1789 году, когда столь же юный император Кокаку обратился в бакуфу с просьбой присвоить своему отцу, наследному принцу Канномия, придворное звание, полагавшееся отцу действующего императора. Мацудайра Саданобу снова отказал, и по той же причине: звание, о котором идёт речь, может носить только вышедший в отставку император, а отец Кокаку на троне никогда не сидел. Получив отказ, Кокаку вынес вопрос на обсуждение высшего придворного совета и заручился поддержкой тридцати пяти из сорока аристократов, после чего повторно обратился с просьбой в правительство, сославшись при этом на два исторических прецедента, когда звание отставного императора присваивалось наследным принцам, не занимавшим престола. Саданобу снова ответил отказом, аргументировав его тем, что если в прошлом совершались ошибки, то не следует повторять их снова. Несколько аристократов, прибывших в Эдо и настойчиво добивавшихся решения, были наказаны в административном порядке. Двойной отказ был расценён как унижение императорского дома и с осуждением встречен многими в воинской элите. Сёгун Иэнари и его отец также встали на сторону императора.
Мацудайра Саданобу
Зная, что у него немало противников, Мацудайра Саданобу постоянно подчёркивал, что служит исключительно интересам сёгуна и рассчитывает на его доверие и поддержку; как только они иссякнут, он готов немедленно покинуть свой пост. В доказательство он заранее написал и передал Иэнари прошение об отставке, которое тот сможет подписать в любой момент. Шесть лет сёгун уверял главу правительства в своей полной поддержке и просил продолжать работу.
В марте 1793 года Саданобу выехал в один из портов на восточном побережье Хонсю, где появилось иностранное судно, чтобы на месте разобраться в ситуации. В его отсутствие все недовольные курсом на дисциплину и экономию, включая влиятельных дам из женской половины, предприняли массированную атаку на главу правительства. По возвращении из поездки Саданобу сообщили, что сёгун больше не настаивает на продолжении его работы и готов удовлетворить поданную ранее просьбу об отставке. Иэнари исполнилось девятнадцать лет, и он тоже начал тяготиться дисциплиной и аскетичными принципами главы правительства. Вероятно, ещё большее недовольство испытывал его отец Харунари. Отдав дань уважения некогда второму кандидату на высший пост, он больше не хотел мириться с его политикой и посоветовал сыну отправить его в отставку.
Главу правительства уволили мирно, с полным сохранением земельных владений и годового дохода. Следующие девятнадцать лет он жил в княжестве Сиракава в провинции Муцу (современная преф. Фукусима), куда был отправлен в юности; занимался хозяйством, много читал и писал. В 1812 году он передал свой пост сыну и вместе с семьёй переехал в провинцию Исэ, где умер в мае 1829 года в возрасте шестидесяти девяти лет.
Одиннадцатый сёгун Иэнари стал правителем в тринадцать лет, поэтому в первые годы правления лишь подписывал подаваемые ему документы, но никакого участия в политической жизни и делах бакуфу не принимал. В это время он жил своей собственной жизнью, главное место в которой занимали женщины. В первый раз он стал отцом в возрасте пятнадцати лет шести месяцев, а затем дети у него рождались почти ежегодно. Всего их было пятьдесят пять, больше, чем у любого другого сёгуна Токугава. Любвеобильность и плодовитость Иэнари сформировали в замке Эдо новый жизненный уклад: по мере взросления его детей церемонии, связанные с их помолвками, свадьбами и похоронами, заняли большую часть ежегодного ритуала, поэтому где-то на третьем десятке детей церемонии по случаю их рождения проводить перестали. Из пятидесяти пяти детей одиннадцатого сёгуна двадцать девять умерли в детстве. Он часто повторял, что прочность семейной линии больше всего зависит от числа детей, поэтому их должно быть много.
Отставка Мацудайра Саданобу не привела к мгновенной смене политического курса. Его соратники Мацудайра Нобуакира (1763–1817), Тода Удзинори, Хонда Тадакадзу и другие члены правительства сохранили свои посты, поэтому изданные в ходе реформы указы продолжали действовать ещё двадцать пять лет.
Возглавивший правительство Мацудайра Нобуакира правильно понял главную причину отставки своего предшественника и сразу взял курс на беспрекословное выполнение всех пожеланий юного сёгуна и его отца, благодаря чему оставался на этом посту следующие двадцать четыре года. В 1803 году он серьёзно заболел и отошёл от дел, но после визита российского посла Николая Резанова, с которым его сменщики справились не лучшим образом, вернулся к своим обязанностям. В целом продолжая политику Саданобу, Нобуакира уделял много внимания укреплению северных рубежей и освоению Хоккайдо, однако хроническая нехватка денег в казне не позволила ему добиться серьёзных результатов.
В 1817 году Мацудайра Нобуакира умер, а его соратники стали по очереди выходить в отставку. Правительство возглавил личный порученец сёгуна Мидзуно Тадаакира (1763–1834), полный антипод Мацудайра Саданобу и идейный последователь Танума Окицугу. На этой должности он оставался семнадцать лет.
Через некоторое время руководящий состав правительства полностью сменился в соответствии с пожеланиями сёгуна и его отца, и в замке началась новая жизнь. Все запреты и ограничения на получение подарков и кулуарное решение вопросов, а также конфуцианские строгости и курс на экономию были отодвинуты в сторону и забыты; коррупция и кумовство расцвели пышным цветом, затмив всё, что было до этого. Жизнь властной верхушки стала приятной и разнообразной, наполнилась новыми радостями и удовольствиями. Первый же год работы Мидзуно Тадаакира в новом качестве ознаменовался ростом бюджетного дефицита: при доходе казны в 1,4 миллиона рё расходы составили 1,98 миллиона. В следующем 1818 году шестидесятисемилетний отец сёгуна Харунари передал пост главы семьи одному из своих сыновей и по примеру великих людей прошлого принял буддийский сан. Однако до последних дней жил в роскоши и удовольствиях, активно участвуя в околовластной политической жизни.
В первые десятилетия XIX века в Японию стали чаще заходить иностранные суда; соответственно, в портах возросло число инцидентов. В борьбе за освоение новых рынков и захват колоний мировые державы не могли пройти мимо Японии. В 1804 году в Нагасаки прибыл российский посол Николай Резанов с намерением заключить торговое соглашение, но бакуфу ответило ему твёрдым отказом, сославшись на закон и многолетнюю практику. Отношение японской стороны было сочтено оскорбительным и крайне негативно воспринято российской делегацией. Предвидя ухудшение отношений с северным соседом, правительство потребовало от клана Мацумаэ усилить охрану побережья, но эта задача выходила далеко за рамки его возможностей и не могла быть выполнена. В 1806–1807 годах офицеры из сопровождения Резанова в отместку за унижение в Нагасаки совершили несколько вооружённых нападений на японские поселения на Сахалине и Итурупе.
Корабль Н. Резанова в Нагасаки
В 1807 году правительство издало ещё один указ об усилении мер безопасности, в рамках которого была создана постоянно действующая служба береговой охраны. При появлении иностранного судна её представители должны были подняться на борт и путём переговоров убедить капитана покинуть акваторию. Если гости нуждались в пополнении запасов, им следовало оказать содействие, не допуская высадки экипажа на берег. При невозможности выполнить указ мирными средствами местным властям разрешалось «действовать по обстоятельствам», в том числе и с применением силы.
Указ 1807 года ситуацию не улучшил. В 1808 году произошёл инцидент с британским фрегатом «Фаэтон». Английские моряки вошли в бухту Нагасаки под флагом Нидерландов и взяли в заложники двух голландских подданных. Угрожая расстрелять все находившиеся в бухте суда, они потребовали предоставить им воду и продовольствие. Несмотря на то что фрегат был вооружён всего лишь семью пушками, власти города не смогли собрать отряд для отражения угрозы и были вынуждены выполнить требование. Освободив заложников, англичане покинули порт. Этот случай показал полную неготовность местных властей к отражению внешних угроз и дорого обошёлся их руководителям: наместник Нагасаки Мацудайра Ясухира покончил жизнь самоубийством, а хозяин провинции Сага Набэсима Наомаса был на три месяца отправлен под домашний арест. Инцидент с британским фрегатом получил большой резонанс и вновь поставил вопрос о защите портовых городов.
Делегация Резанова глазами японцев
В 1811 году во время изыскательских работ у острова Кунашир был задержан капитан российского флота В. Головнин с несколькими членами экипажа – по подозрению в причастности к нападениям подчинённых Резанова, хотя не имел к ним никакого отношения. После долгого разбирательства и двухлетнего заключения в местной тюрьме русские моряки были освобождены.
В мае 1824 года экипаж британского китобойного судна самовольно сошёл на берег в одном из портов провинции Хитати и был арестован местными властями. Выяснив, что члены экипажа больны цингой и нуждаются в продуктах, японцы их освободили. В августе того же года английские моряки с другого судна высадились на острове Такарадзима и попросили местных жителей продать им быков, а получив отказ, силой отняли у них трёх животных.
В результате всех этих инцидентов правительство решило сменить политику и перейти к активной обороне. В феврале 1825 года вышел «Указ об обстреле иностранных судов» (икокусэн утихараирэй), предписывавший портовым властям открывать предупредительный огонь из пушек при приближении любого иностранного судна. Если этого оказывалось достаточно и незваный гость уходил, то инцидент считался исчерпанным, а если экипаж упорствовал и всё-таки сходил на берег, то подлежал аресту. На основании этого указа американское торговое судно «Моррисон» в 1837 году дважды подверглось обстрелу: сначала в заливе Урага рядом с Эдо, а затем в заливе Кагосима на острове Кюсю. Расходы на укрепление береговой линии и закупку вооружений усугубили и без того не блестящее положение казны.
Одиннадцатый сёгун Иэнари обо всех этих событиях, конечно, знал, но активного участия в выработке политики не принимал. Как и его предшественник, он не считал себя обязанным вникать в текущие дела. Тенденция к самоустранению первого лица от участия в работе правительства отчётливо обозначилась при девятом сёгуне Иэсигэ и за прошедшие полвека прочно закрепилась в сознании обитателей замка Эдо.
Заходы иностранных судов при Иэнари (первая половина XIX в.)
Одиннадцатый сёгун Иэнари в определённом смысле считается выдающимся представителем правящей династии, однако его место в ряду сёгунов Токугава определяется не качествами государственного деятеля, а особенностями характера и образа жизни, благодаря которым он установил целый ряд рекордов. Во-первых, по длительности правления – пятьдесят лет, с апреля 1787 года по апрель 1837 года. Во-вторых, по числу наложниц – от сорока до пятидесяти. Их было так много, что историки до сих пор не могут их точно посчитать. В-третьих, по числу детей (пятьдесят пять). В-четвёртых, по численности персонала, нанятого для обслуживания его огромной семьи. При Иэнари штатное расписание Большого внутреннего покоя единственный раз за всю историю превысило девятьсот единиц, в то время как при остальных сёгунах оно насчитывало от четырёхсот пятидесяти до шестисот должностей. Соответственно выросли и расходы казны на содержание женской половины замка.
Годы правления Иэнари стали расцветом будуарной жизни и пиком плодовитости для многих представителей правящей династии: глава дома Мито Токугава Нариаки, например, имел помимо жены девять официальных наложниц и тридцать семь детей. Ненамного от него отстал и сын Иэнари, ставший двенадцатым сёгуном: семь наложниц и двадцать пять детей. В середине XIX века в японской элите насчитывалось немало семей с более чем двадцатью детьми; в аристократической среде многодетность стала считаться признаком хорошего тона и проявлением заботы о семейной линии – во многом под влиянием Иэнари.
Ещё одна особенность личной жизни одиннадцатого сёгуна заключалась в том, что в отличие от большинства своих предшественников он жил в мире и согласии со своей женой и имел от неё двух дочерей. Его брак запомнился современникам беспрецедентным происхождением невесты – она была дочерью крупного тодзама даймё, главы клана Симадзу с острова Кюсю. Дети были помолвлены ещё в трёхлетнем возрасте, когда никто не думал, что мальчик из дома Хитоцубаси может стать сёгуном. А когда его объявили преемником Иэхару, происхождение невесты стало предметом бурного обсуждения, поскольку никогда ещё сёгуны Токугава не брали в жёны дочерей тех, кто воевал против Иэясу на равнине Сэкигахара. Породнение с тодзама даймё действительно могло нанести ущерб репутации сёгуна в глазах потомственных вассалов фудай даймё, поэтому будущую невесту отделили от родной семьи и отправили на удочерение в аристократический дом Коноэ, где она сменила фамилию и получила необходимый для замужества титул. В девять лет Коноэ Тадако уже как приёмная дочь родовитого аристократа поселилась в Западной усадьбе замка и фактически стала женой Иэнари, хотя церемония бракосочетания состоялась только в феврале 1879 года, когда жениху и невесте исполнилось по пятнадцать лет. Через месяц после свадьбы наложница сёгуна родила ему первую дочь.
Наложница. В белом кимоно в спальню сёгуна
Высший воинский пост во все времена требовал надлежащего оформления в виде придворных должностей и рангов; Иэнари и в этой области установил абсолютный рекорд. Поначалу его придворная карьера продвигалась обычными темпами: должность Правого министра двора он получил только в 1816 году, в возрасте сорока трёх лет. Затем всё резко ускорилось: через пять лет он стал Левым министром и обладателем неполного первого ранга, что поставило его вровень с двумя самыми титулованными сёгунами прошлого – основателем династии Иэясу и его сыном Хидэтада. Довольно долго – с середины XVII века до начала XIX века – нормой для сёгунов считался полный второй ранг и должность Внутреннего министра. В 1827 году Иэнари произвёл сенсацию, добившись от императора назначения на должность Великого министра, вторую в придворной иерархии после «сына неба». Из всех сёгунов Токугава такой чести удостаивались лишь Иэясу (посмертно) и его сын Хидэтада (после выхода в отставку).
Одиннадцатый сёгун на этом не остановился: вскоре его отец Харунари стал обладателем абсолютно не соответствовавшего его формальному статусу неполного первого ранга и созданной под него должности заместителя Великого министра (дзюндайдзин). Таким образом, Иэнари и его отец получили придворные регалии, которых не имел ни один действующий сёгун предыдущих лет. Объявив преемником своего сына Иэёси, Иэнари позаботился и о нём: ещё будучи наследником, юноша получил такой же придворный статус, какой имели сёгуны предыдущих поколений. Мать и жена Иэнари также были отмечены высокими придворными титулами.
Забота о семье и стремление возвысить её над окружающими составляли главный стержень внутренней политики одиннадцатого сёгуна, а награждения его близких неизменно вызывали общественный резонанс и активно обсуждались в аристократической и воинской элите.
Любовь Иэнари к титулам, рангам и званиям обусловила ещё одну особенность периода его правления – небывалое сближение с императорским домом. Эта тенденция впервые наметилась при четвёртом сёгуне Иэцуна и с тех пор оставалась неизменной, хотя при нескольких правителях в процессе возникали паузы. Главным инструментом сближения служили политические браки. Беря в жёны дочерей императора и высших аристократов, сёгуны и их родственники перенимали дворцовую культуру и ритуал. В течение двух веков сближение двух центров власти – номинальной и фактической – проходило по нескольким линиям и в годы правления одиннадцатого сёгуна достигло своего пика. Любивший пышные и торжественные церемонии, поощрявший развитие благородных искусств Иэнари испытывал глубокое почтение к аристократическому образу жизни и чаще, чем кто-либо из его предшественников, оказывал императорскому дому различные знаки внимания.
Свой вклад в повышение авторитета императора внесла и борьба Мацудайра Саданобу за возрождение традиций и моральных устоев. В этой части одиннадцатый сёгун полностью его поддерживал и после отставки Саданобу продолжил его политику. В 1822 году в Киото прошли торжества по случаю окончания многолетнего ремонта императорского дворца, осуществлявшегося силами и на средства бакуфу. Желая отблагодарить Иэнари, император Нинко изъявил желание присвоить ему первый придворный ранг, однако из-за отсутствия исторических прецедентов в правительстве сочли эту идею слишком смелой. Присвоение ранга состоялось пятью годами позже.
Уже в первом десятилетии XIX века глава правительства и его советники с головой погрузились в обустройство личной жизни многочисленных детей одиннадцатого сёгуна. Подраставших сыновей Иэнари отправлял в семьи родственников и фудай даймё, а дочерей выдавал замуж за их старших сыновей. Поначалу «удалённые князья» (тодзама даймё) были лишены этой привилегии, но после 1813 года детей сёгуна стали отправлять и к ним тоже. Всего в приёмные семьи было отправлено двенадцать сыновей и тринадцать дочерей Иэнари, в том числе два сына и несколько дочерей – в семьи тодзама даймё. Это означало, что в ближайшие годы во главе двенадцати провинциальных кланов будут стоять сыновья действующего сёгуна, а ещё в тринадцати княжествах родятся его внуки, и их будущее тоже будет окрашено в светлые тона. Таким образом, политическое влияние семейной ветви Хитоцубаси должно было возрасти ещё больше.
Перечень приёмных семей выглядел более чем внушительно: ближайшие родственные дома Овари, Кисю, Мито, Таясу, Хитоцубаси, Симидзу; вассалы из княжеств Сэндай, Этидзэн, Аидзу, Сануки, Сага, Цуяма, Хиросима, Кага, Эхимэ, Тёсю, Тататэбаяси, Кавагоэ, Акаси и др. Кроме родных детей Иэнари имел и приёмных; их точно так же рассылали по провинциям. Породнение с сёгуном позволяло приёмным семьям повысить свой социальный статус и давало преимущества при получении придворных рангов, назначениях на правительственные должности и другие родственные привилегии. С другой стороны, детям правителя полагалось обеспечить высокий приём, и масштаб расходов на это мероприятие был таков, что мог подорвать бюджет любой даже самой богатой семьи. Согласие принять на воспитание сына или дочь сёгуна было сродни венчурному предприятию: по предварительному расчёту вроде выгодно, но и риск тоже велик.
Вот несколько характерных случаев. В ноябре 1799 года, когда старшей дочери сёгуна Хидэхимэ исполнилось десять лет, её помолвили с шестидесятишестилетним князем Овари Токугава Мунэтика. В провинции начали готовиться к приёму невесты, но на следующий год жених умер, и свадьба расстроилась. Одиннадцатилетнюю Хидэхимэ отец в том же году выдал замуж за своего двоюродного племянника и вместе с ним отправил всё-таки в княжество Овари, причём её новый муж благодаря своему статусу вскоре его и возглавил. В качестве приданого невеста привезла с собой пятьдесят тысяч рё, и ещё семь тысяч рё принимающей семье было передано в течение следующих пяти лет. Вскоре княжеству Овари предложили взять на воспитание ещё одного сына сёгуна, и там снова согласились. Однако вскоре по прибытии мальчик заболел и умер. После двадцатилетней паузы Иэнари прислал к родственникам ещё одного, своего сорок пятого по счёту ребёнка, трёхлетнего сына, который впоследствии сменил старшего зятя во главе семьи. Таким образом, за двадцать три года княжество Овари приняло четырёх родственников сёгуна; ещё двое его сыновей умерли во время согласований.
В 1814 году восьмая по счёту дочь сёгуна Минэхимэ вышла замуж за попавшего в трудное финансовое положение главу княжества Мито Токугава Наринобу. Вместе с невестой он получил десять тысяч рё приданого и внушительную свиту её служанок, которых пришлось поселить в Главной усадьбе замка. Через пять лет затраты княжества Мито с лихвой окупились: сёгун простил родственнику долг в девяносто две тысячи рё, а шесть лет спустя начал ежегодно выплачивать ему по десять тысяч рё на достойное содержание дочери.
Знаменитые «Красные ворота» Токийского университета – это часть усадьбы, построенной в 1827 году кланом Маэда для молодожёнов: старшего сына Нариясу и дочери сёгуна Ёхимэ, родившейся тридцать четвёртой по счёту. Опасаясь, что расходы на свадьбу могут подорвать экономику даже такого богатого семейства, как Маэда, правительство попросило обставить церемонию без излишеств, но даже при самом скромном подходе дочери сёгуна полагалась отдельная усадьба – не дом, а именно усадьба, часть замка, со множеством строений для прислуги. Для её возведения пришлось расширить территорию столичной резиденции Маэда и расселить несколько городских кварталов, что вызвало волнения среди жителей и долгие разбирательства в Городском магистрате.
Таких историй с родственниками одиннадцатого сёгуна было много. Помимо финансовых вопросов они вызывали в принимающих семьях раздоры по поводу прав наследования, особенно при усыновлении – далеко не все родственники главы дома были готовы отказаться от претензий на власть в обмен на финансовую поддержку. Так, крупный конфликт произошёл в том же княжестве Мито, куда Иэнари после смерти в 1829 году Токугава Наринобу отправил на место преемника младшего брата своей жены, родственника тодзама даймё из дома Симадзу. С другой стороны, раздача денег и должностных привилегий усыновителям вызывала недовольство тех, кому ничего не досталось, и это тоже расшатывало систему изнутри.
Устройство многочисленных детей и родственников, роскошная жизнь замка и расходы на укрепление береговых сооружений истощили запасы казны. С 1793 по 1817 год правительство Мацудайра Нобуакира восемь раз издавало указы о девальвации золотых и серебряных монет. После каждого такого указа большая часть денег изымалась из обращения и переплавлялась с уменьшением содержания драгоценного металла, но эти меры не поспевали за ростом расходов и инфляцией.
За несколько месяцев до смерти Мидзуно Тадаакира, третьего по счёту главы правительства, в стране начался голод годов Тэмпо, один из трёх крупнейших за всю эпоху Токугава. Исходным толчком послужило холодное и дождливое лето 1833 года. Проливные дожди и наводнения на северо-востоке страны погубили большую часть урожая, особенно пострадала провинция Муцу. В последующие годы погодные условия были чуть лучше, но ненамного: по разным районам недобор составлял от двадцати до шестидесяти процентов зерна, а в 1836 году повторилось лето трёхлетней давности – в среднем по стране собрали лишь сорок процентов от среднего урожая. Пик голода пришёлся на зиму и весну 1837 года. Цены на рис взлетели на недосягаемую высоту, в деревнях началось повальное бегство крестьян, а в городах – погромы лавок и усадеб.
Раздача риса голодающим
Крестьянские восстания в эпоху Токугава
Источник: Оиси Синдзабуро. Бакухансэй но тэнкан // Нихон но рэкиси. Дайнидзюкан = Переломный период в развитии системы бакухан // История Японии, т. 20. Сёгакукан, 1978, с. 259.
Общее число погибших во время голода годов Тэмпо оценивается в триста тысяч человек, поэтому он считается менее тяжёлым, чем голод годов Тэммэй. Правительство реагировало как обычно: ещё больше ограничило производство сакэ, запретило укрывать запасы риса и потребовало увеличить его поставки на склады, однако в условиях всеобщего хаоса распоряжения выполнялись плохо. За счёт казны в Эдо открыли двадцать один приют для самых обездоленных, где могли принять пять тысяч восемьсот человек, в то время как в одном только Эдо нуждавшихся было в двенадцать раз больше.
Не менее тяжёлая ситуация сложилась в Осака. В конце зимы 1837 года там ежедневно умирали от голода по сто пятьдесят – двести человек. Бессилие власти привело к вооружённому восстанию: в феврале его поднял чиновник Городского магистрата в ранге ёрики Осио Хэйхатиро при поддержке трёх сотен единомышленников. Правительству удалось подавить выступление, но оно стало для него тревожным сигналом: впервые за сто восемьдесят пять лет против власти поднял оружие представитель правящего сословия, да к тому же состоявший на государственной службе. После этого в разных частях страны произошло ещё несколько голодных бунтов, в том числе крупное восстание в провинции Этиго (современная преф. Ниигата), которое возглавил представитель отечественной научной школы Икута Ёродзу, ученик Хирата Ацутанэ.
Ликвидацией последствий голода занимался уже следующий, четвёртый по счёту глава правительства Мидзуно Тадакуни (1794–1851). Кадровый чиновник, до этого работавший наместником Киото и начальником Магистрата по делам религий, он по взглядам был ближе к Мацудайра Саданобу и считался человеком, способным восстановить истощённую казну. Однако сделать этого не удалось – во многом из-за сложного переплетения личных интересов любимцев одиннадцатого сёгуна во главе с Хаяси Тадафуса (1765–1845).
Вторая половина правления Иэнари стала апофеозом эпохи, которую впоследствии назовут декадансом династии Токугава. Власть сёгуна и его правительства выглядела в то время как никогда прочной и стабильной: церемонии в замке Эдо поражали пышностью и размахом, вассалы всех уровней были исполнительны и дисциплинированны, а общественно-культурная жизнь – интересной и насыщенной. Именно в эти годы зародился новый театральный жанр кёгэн, а в ведущих актёрских династиях появились яркие артисты, привлекавшие в театр многочисленных зрителей. Родились новые поэтические формы сэнрю и хайкай, песенный жанр каё и многое другое. Характер той эпохи хорошо передаёт роман Тамэнага Сюнсуй «Сливовый календарь любви» (1833), ставший классикой XIX века. Все его герои живут исключительно любовными переживаниями, испытывая возвышенные чувства и соревнуясь в изощрённости этикета и утончённости манер. В 1849 году было закончено составление самой полной семейной хроники Токугава дзикки. По интенсивности культурной жизни со второй половиной правления Иэнари может сравниться лишь последнее десятилетие XVII века, когда страной правил артистичный и своенравный пятый сёгун Цунаёси.
Праздная и пышная жизнь Иэнари и его ближайшего окружения была надёжно скрыта от посторонних глаз за высокими стенами замка, но слухи о ней доходили до горожан и влияли на умонастроения. Эстетизм, индивидуализм и аморальность составляли их главное содержание. В конце 1830-х годов разразился крупный скандал с участием дам, служивших в замке Эдо и в течение нескольких лет регулярно выезжавших на моления в столичный храм Канъодзи. Настоятель храма Никкэй, отец любимой наложницы сёгуна по имени Миё (впоследствии Сэнкоин), сумел организовать дамам столь приятное времяпрепровождение, что они начали пользоваться его гостеприимством подозрительно часто. По городу ходили упорные слухи, что в храме элитных дам встречают молодые красивые монахи и проводят с ними не только совместные моления, но и оздоровительные синтоистские процедуры (китосики), направленные на повышение способности к деторождению. И что процедуры эти настолько хороши, что незамужние и бездетные барышни используют любую возможность, чтобы побывать в храме снова и снова, и даже – страшно сказать – проникают в него тайком, рискуя быть изгнанными со службы. Подозрения подтвердились, когда чиновник Магистрата по делам религий, до которого дошли эти слухи, при проверке сундуков для переноски вещей обнаружил в одном из них даму, планировавшую совершить тайное путешествие в храм Канъодзи к гостеприимным священнослужителям. Скандал удалось замять лишь благодаря тому, что храму лично покровительствовал сёгун Иэнари и в тот момент он был самым популярным в столице. Однако сразу после смерти одиннадцатого сёгуна глава бакуфу приказал сровнять его с землёй, а семидесятидвухлетнего настоятеля Никкэй сослать на острова как матёрого преступника. И лишь в силу преклонного возраста настоятелю заменили ссылку городской тюрьмой.
Этот скандал – самый крупный, но не единственный из случившихся на закате правления Иэнари. Нравы, царившие на женской половине замка Эдо, высмеял Рюхэй Такэхико в романе-пародии «Псевдо-Мурасаки и деревенский Гэндзи». Роман, писавшийся в течение двенадцати лет, так и остался незаконченным, но и в таком виде завоевал у читателей популярность и много раз переиздавался.
После 1818 года наибольшим влиянием в кулуарной жизни замка Эдо пользовались три человека: отец сёгуна Токугава Харунари, его тесть Симадзу Сигэхидэ и отец любимой наложницы сёгуна Накао Киёсигэ. В их усадьбах не иссякал поток просителей, вопросы которых решались за вознаграждение через нужных людей. В Эдо об этом все знали и открыто говорили. Роскошный образ жизни трёх столпов власти стал для многих недосягаемой мечтой и образцом для подражания. Кумовство, взятки и другие общественные пороки времён Танума Окицугу восстановились в полном объёме с той лишь разницей, что теперь они не сопровождались никакими крупными экономическими проектами. Последние двадцать лет правления одиннадцатого сёгуна характеризовались нарастанием застойных явлений и общественного недовольства.
Иэнари по-прежнему много времени проводил в женском обществе, на званых ужинах и церемониях, устраивал судьбу своих детей, родственников, наложниц и их близких. Как образцовый семьянин, он много времени уделял воспитанию детей и заботился о расширении их кругозора. По его распоряжению картины с пейзажами в детских комнатах были заменены сюжетами на исторические темы и изображениями древних китайских трактатов. Одиннадцатый сёгун считал, что дети должны с раннего возраста приобщаться к лучшим образцам человеческой мысли и знать историю своих предков. Особое внимание он уделял своему наследнику Иэёси – следил за его воспитанием и брал с собой во все поездки.
По натуре сёгун был чрезвычайно любознательным и активным человеком, интересовался буквально всем, что его окружало. Вставал он очень рано, часто ещё до шести часов, и первым делом выходил во внутренний двор на прогулку, затем возвращался и во время утреннего туалета и завтрака, чтобы не тратить время зря, просил адъютантов читать ему японские и китайские исторические хроники, многие из которых слушал годами и знал почти наизусть. Иэнари с большим удовольствием ездил на охоту, устраивал боевые турниры, любил наблюдать за лошадьми, выпускал соколов прямо в городе и следил, как они атакуют добычу. Это была не охота, а развлечение. По весне обязательно любовался цветущей сакурой, а осенью – багряными клёнами; часто катался по реке на прогулочном судне с женой и родственниками. Из семейной хроники известно, что он был хорошим всадником и мастерски играл в дакю (верховая игра, похожая на поло). Ещё он очень любил ездить в гости и делал это едва ли не чаще всех своих предшественников. Сегодня Иэнари назвали бы большим любителем жизни во всех её проявлениях.
Словно специально для максимальной отдачи от жизненных удовольствий природа наградила его отменным здоровьем. Даже в самые холодные дни сёгун очень легко одевался и при этом не мёрз, а оказавшись в помещении, не стремился побыстрее устроиться рядом с тёплым очагом, удивляя ближайшее окружение особенностями своего теплообмена. Он нечасто болел и легко справлялся с недугами; единственным заболеванием, которое докучало ему многие годы, была мигрень. К своему здоровью он относился очень внимательно и всегда следовал советам врачей. Узнав от них о пользе молочных продуктов, распорядился перевести в замок часть коровьей фермы, построенной в провинции Симоса ещё восьмым сёгуном Ёсимунэ, и ежедневно пил свежие сливки, а для поддержания мужского здоровья принимал китайский препарат из пениса морского котика, известного своей плодовитостью. В среднем возрасте Иэнари по-мужски крепко подружился с сакэ и не пропускал ни одного ужина, а во время выездов на природу позволял себе алкоголь в больших дозах.
В 1837 году шестидесятитрёхлетний сёгун уступил свой пост сыну Иэёси, принял ранг огосё и переехал в Западную усадьбу замка, однако до самой смерти вёл привычный образ жизни и прочно держал в руках власть. Согласно семейной хронике, 13 января 1841 года он впервые пожаловался на боли в области живота, и врачи назначили ему лечение. В последующие дни правитель чувствовал себя то лучше, то хуже; лечение продолжалось, но не давало видимого эффекта. Тридцатого января Иэнари впал в беспамятство и в тот же день скончался на шестьдесят восьмом году жизни. Причиной его смерти считается воспалительный процесс в брюшной полости неясной этиологии. Похороны одиннадцатого сёгуна состоялись 25 февраля в столичном храме Канъэй, семейной усыпальнице Токугава.
Иэнари
